Текст книги "Родственные души в Сеуле"

Я вздыхаю и пытаюсь скрыть свое разочарование. У меня никогда не бывает возможности что-то посмотреть, даже когда я езжу по работе в классные места. Ни аттракционы в Lotte World, ни смены караула у дворца Гёнбоккун – ничего. Не сказать, что у меня кризис среднего возраста или что-то в этом роде, но мне кажется, что моя молодость проходит впустую.

– И Джин Сок, – строгий голос Хэ Джин выводит меня из задумчивости, я весь во внимании, – во время интервью и на фотосессии постарайся продемонстрировать свои чувства к Минги. Никаких шуток. Никакого сарказма. Продай эмоции, которые вы испытываете друг к другу.

Заставить мир поверить, будто я люблю Мин Гён и в реальной жизни, чтобы повысить среди поклонников оценку наших отношений на экране! Когда Хэ Джин впервые сообщила мне об этом условии, я был уверен, что она шутит. Сейчас-то мне доподлинно известно, что она напрочь лишена чувства юмора. Я явственно слышу угрозу в ее тоне. Сыграть правдоподобно или рискнуть упустить второй сезон и неплохо оплачиваемую работу? Должно быть, я чертовски хороший актер, если люди реально верят, будто мне нравится эта девушка.

Я смотрю на Мин Гён. Ее глаза закрыты, в ушах наушники. Я все еще новичок в этой теме. А она занимается этим уже давно. И поэтому она такая несчастная? Неужели, когда сияние славы потускнеет, я стану таким же зачерствевшим и злобным, как она?

Нет, я не позволю этому случиться. Конечно, моя работа требует больших усилий, но зрители узнают меня на улице. Окликают по имени. Плюс, благодаря съемкам, я могу оплачивать счета. И на нынешнем этапе ничего более важного в моей жизни нет.

– Да ну, это была настоящая катастрофа. – Моя младшая сестра Джин Хи умеет подобрать нужные слова.

– Цыц! – Мама пытается заставить сестру замолчать, как будто это когда-то у нее получалось. Мы сидим в кабинете доктора, ожидая, когда он вернется и вынесет мне приговор.

Весь день с той минуты, когда я попытался помочь незадачливой фанатке, пошел насмарку. Стилист надела на меня невероятно жесткие ботинки, и всякий раз, когда я морщился от боли, она твердила: «Все в порядке, это Dior». На что моя лодыжка кричала: «К черту Dior!»

Я еле доковылял на съемочную площадку, где у нас брали интервью, а мое лицо то и дело перекашивало от боли. Хэ Джин стояла за первой камерой, и на ее лице тоже застыла гримаса, она была взбешена до предела.

И что еще хуже, во время сессии вопросов и ответов в прямом эфире кто-то спросил о моей жизни до дебюта в кино. Я понятия не имею, с чего это может быть кому-то интересно. И я просто потерял дар речи. Я и до сих пор пребываю в недоумении.

Конечно же, Мин Гён как настоящий профессионал спасла ситуацию. Она увидела возможность и ухватилась за нее, заставив зрителей сидеть с раскрытыми ртами. Зрители ахнули, когда Мин Гён сказала, что ей очень нравится работать со мной в сериале. Они охнули, когда она дала понять, что совершенно счастлива от близости со мной. А потом она заставила их плакать, сообщив о том, как я болел в детстве. Как неожиданно умер мой отец, оставив нас в бедственном финансовом положении. Как мы приехали в Корею просить его семью о помощи, а семья отвернулась от нас. И как я прошел через все испытания, чтобы стать тем, кем я стал. Без моего на то согласия она рассказала о моей жизни, притом с деликатными подробностями.

Мин Гён выросла здоровой и богатой. Но с такой историей популярности не заработаешь и поклонников не приобретешь. Привязать себя ко мне и использовать мою историю, чтобы завоевать сердца фанатов, – ее новая стратегия. Представляя себя заботливой девушкой, влюбленной в партнера по съемкам, она укрепляет свои позиции в этом партнерстве, в том числе для нашей будущей работы. Я должен быть благодарен. Я должен быть в восторге от того, как она продает нас на шоу. Я должен делать заметки на память, потому что это то, чего хочет от нас студия.

Вместо всего этого я чувствую тошноту. Мин Гён, не имея на то никакого права, поведала о самом сокровенном для меня, а зрители не имели права этого знать. А я сидел, как истукан, почему-то позволив ей рассказать всю мою подноготную.

В кабинет входят доктор с моим менеджером. По их мрачным лицам я понимаю все, что мне нужно знать. Все плохо. Дерьмо. Сердцебиение учащается, как всегда, когда у меня случаются неприятности.

– Джин Сок, – обращается ко мне доктор, и от одного его голоса я начинаю нервничать. – Лодыжка не сломана, тебе повезло. Просто сильное растяжение. Хирургическое вмешательство не понадобится, но тебе придется носить бандаж, и я рекомендую, по крайней мере, четыре-шесть недель не нагружать лодыжку, чтобы дать ей зажить.

Я вздыхаю с облегченипем. Все оказалось не так плохо. Хотя, честно говоря, мне все равно чертовски больно.

– Какое счастье, что тебе не понадобится операция, – говорит мама.

– Доктор, вы не могли бы нас оставить? – спрашивает Хэ Джин.

Доктор кивает и закрывает за собой дверь.

Хэ Джин выдыхает, ее ноздри раздуваются, как у дикого быка. Я сглатываю.

– Это всего лишь одна из многочисленных сегодняшних неприятностей, – цедит она сквозь зубы.

– А что еще случилось? – спрашиваю я.

– Нам позвонил джентльмен по имени Ким Бён Ву.

За моей спиной тихо ахает мама. Я оглядываюсь и вижу, что она прикрыла рот рукой.

– Мама, в чем дело? – спрашиваю я.

– Кто такой Ким Бён Ву? – спрашивает моя сестра.

– Он ваш кхын абоджи, старший брат вашего отца, – объясняет мама. Я отнюдь не испытываю теплых чувств к семье моего отца. Когда он умер, его родственники настояли, чтобы отца похоронили в Корее. Так что всей нашей семье пришлось лететь сюда, а у нас едва хватало денег, чтобы платить за квартиру. И когда мы попросили как-то нам помочь, как-то поддержать, от нас просто отвернулись.

– Почему он звонит в компанию? – интересуюсь я. В моем голосе слышатся тревожные нотки.

– Наверное, он видел интервью и хочет прояснить ситуацию, что на самом деле произошло после смерти твоего отца. Он готов дать эксклюзивное интервью… за деньги. Первым делом компания связалась с нами, чтобы подтвердить его личность, – говорит Хэ Джин.

– Как он собирается давать откровенное интервью, если ничего о нас не знает? И он еще хочет получить за это деньги? – Меня трясет, и для маленького смотрового кабинета мой голос звучит слишком громко.

Хэ Джин пристально смотрит на меня, потом переводит взгляд на мою мать:

– Если вы не согласны, компания сама позаботится об этом. – «Позаботится об этом». Эти слова звучат так зловеще, что я не вдупляю, как, черт возьми, я сюда попал. Моя жизнь превратилась в корейскую дораму.

– Это не моя вина. Мин Гён раскрыла в интервью детали частной жизни моей семьи. Я ее не просил. Я даже не догадываюсь, откуда она все узнала. – Я совершенно потрясен. Я уничтожен.

Мамина рука ложится мне на плечо и сжимает его.

– Никто не винит тебя, Джейкоб, – спокойно говорит она. – Пусть компания решит эту проблему.

– Мы обсудили ситуацию и считаем, что некоторое время тебе не стоит привлекать к себе внимание публики. Травма лодыжки – подходящая причина. Мы отменим завтрашнюю фотосессию в Пусане и решим, что делать со съемками последней серии этого сезона. А на пару летних месяцев ты с семьей уедешь… может быть, на Чеджу. Ведь ты же жаловался, что никак не можешь выбраться на пляж! А уж мы позаботимся о сбившемся с пути члене семьи.

Хэ Джин такая деловая. Она говорит как консильери мафии. Мы позаботимся о сбившемся с пути члене семьи. Я представляю, что у нее скрипучий голос и она едва шевелит губами, издавая хриплый шепот. Я складываю все пальцы вместе и несколько раз взмахиваю рукой в воздухе.

«Мы затаимся, босс», – произношу я про себя.

Я поднимаю голову – все взгляды устремлены на меня. Возможно, я произнес это вслух. Я стопудово пересмотрел фильмов о мафии.

Мама и Джин Хи хихикают.

Хэ Джин только закатывает глаза и качает головой.

– Я позвоню тебе, когда у меня будет больше информации, – бросает она через плечо, выходя из кабинета.

– Ну, несколько недель отпуска – это не так уж и плохо, – резюмирует мама.

– Кажется, это именно то, что мне сейчас нужно, – соглашаюсь я.

– И куда нам поехать? Сейчас в Чеджу все будет занято. По пляжу бродят толпы отдыхающих, фу, – говорит Джин Хи.

– Нет, по-моему, на Чеджу ехать не стоит. И в Пусан тоже. По правде говоря, у меня есть другая идея, – говорит мама. Она достает телефон, подносит его к уху и выходит наружу. А мы с Джин Хи в замешательстве глядим друг на друга.

Из-за двери доносится громкий мамин голос, но разобрать, что она говорит и с кем, я не могу.

– Мне не все равно, куда ехать. Хорошо бы отдохнуть там, где беспардонные фанаты не будут драть глотку из-за тебя. Фу, гадость! – морщится Джин Хи.

– Слушай, я ничего не могу поделать с тем, что меня любят, – говорю я.

– Твоя заносчивость отвратительна.

– Ну, после сегодняшнего интервью, фанаты меня, наверное, возненавидят. Я и без того плохо выглядел на экране, а тут еще вся эта фигня, что наговорила Мин Гён. – Я провожу рукой по лицу и качаю головой, со стыдом вспоминая интервью.

Джин Хи поворачивает ко мне свой телефон:

– Смотри, комментарии не так уж и плохи. По твоей физиономии большинство зрителей заключили, что ты был непохож на себя. И это их скорее беспокоит, чем раздражает. А что касается Минджин, мнения пока расходятся. Не все думают, что вы с Минги должны быть парой и за кадром. У нее… ну, репутация.

Я поднимаю бровь, глядя на младшую сестру, и беру у нее телефон. Что она знает о репутации Мин Гён?

– Разве я не предупреждал тебя никогда не читать комментарии?

Тем не менее я смотрю на страницу, которую открыла сестра, и пролистываю сотни комментариев об интервью. Одни в восторге от того, что мы, возможно, встречаемся в реальной жизни. Здесь куча хэштегов Минджин. Другие считают, что я слишком хорош для нее из-за слухов о ее прошлых отношениях. Некоторые говорят, что я выглядел так, будто съел кислый лимон.

– Знаешь, ты мог бы развеять все сомнения, если бы у тебя появилась другая девушка. Студия не сможет заставить тебя встречаться с Минги, если у тебя будет девушка.

– Больше никаких корейских дорам и вебтунов, ясно? Откуда у тебя такие идеи? Все не так просто. Студия никогда бы этого не допустила. К тому же, когда и где, по-твоему, я мог бы познакомиться с девушкой? В последнее время я не очень часто с ними общаюсь.

– Вау, да ты реально задрот? Настоящий романтик, – говорит она, качая головой и закатывая глаза. – Жизнь – не корейская дорама, оппа. Просто найди девушку, которая тебе понравится, и пригласи на свидание.

– Ага, как будто это так просто.

– Ну, ты мог бы, по крайней мере, притвориться, что интересуешься другими девушками. Вот тогда от тебя отстанут, не будут заставлять встречаться с Минги. Ну, то есть реально, оппа, ты просто пляшешь под их дудку и позволяешь делать себя несчастным. Они контролируют даже все твои логины. По сути, это означает, что про тебя могут рассказать в Интернете любую историю.

Я тру лицо обеими руками, пытаясь вычеркнуть из памяти этот разговор. У меня пульсирует лодыжка, и я страшно хочу хотток[3]3
  Хотток – это популярная корейская уличная еда, которая представляет собой блинчики, сделанные из рисовой муки и дополнительно начиненные орехами, семенами кунжута и медом.


[Закрыть]. Мне плевать, что студия управляет моими аккаунтами в социальных сетях. Я сам вряд ли что-то публиковал. У меня даже нет друзей. Правда эхом отзывается в пустотах моего сердца, напоминая о том, насколько я на самом деле одинок.

Заканчивая разговор по телефону, мама возвращается в смотровой кабинет с довольной улыбкой на лице.

– Я тоже невероятно взволнована. Прошло столько времени. Нам не терпится с вами повидаться. – Я таращусь на нее, силясь понять, что она задумала. Жду, когда она попрощается с человеком на том конце провода.

– Что ж, у меня очень хорошие новости, – объявляет мама, прижимая телефон к груди. Глаза у нее сияют, а морщинки на лице, кажется, разглаживаются. – Пакуйте чемоданы, дети. Мы отправляемся в город солнца, прибоя, рыбных тако и старых добрых друзей.

Нет.

– Боже мой, мы едем в Сан-Диего? – восторженно взвизгивает Джин Хи.

– Да! Выезжаем завтра, сразу после съемок финала, – восклицает мама. – Я все устроила.

– Но как? – спрашиваю я. Студия никогда бы не позволила нам отправиться в Америку, не так ли?

– Не переживай. Они беспокоились о том, как ты полетишь с травмой, но мы раскошелимся на места в бизнес-классе, – говорит мама.

Теперь у нас есть сбережения. Но мне всегда не по себе, когда мы безрассудно тратим деньги.

– Мама, по-моему, это не очень хорошая затея.

– Ну, мы сэкономим на всем остальном, потому что, – она складывает руки вместе, – мы поживем в доме семьи Чо. – От восторга ее голос переходит на фальцет.

Я замираю.

Это именно то, чего я боялся.

Ханна.

У меня сжимается горло от печали, смешанной с беспокойством, сожалением… и гневом.

Прошло три года. Я постоянно задавался вопросом, увижу ли я ее когда-нибудь снова и как будет выглядеть это встреча.

Жесть. Кровавая баня, вот как это будет.

На мгновение я задумываюсь, что хуже: остаться в Корее и быть вынужденным симулировать чувства к кому-то, кого я терпеть не могу. Или вернуться домой и встретиться с человеком, к которому я был неравнодушен и которого бросил.

Вот тебе и отпуск.

И хоть камеры и студия не будут следить за мной, зато меня определенно догонит мое прошлое.

Глава 3

Ханна

Мама суетится, стараясь подготовить дом к приезду гостей. Я тоже готовлюсь: прячу в кровати фантики от конфет, всякий мусор и грязные носки. Мы с Джейкобом выросли аккуратистами, поэтому я получаю истинное наслаждение, наводя беспорядок в его комнате.

Когда мама разговаривала вчера по телефону с миссис Ким, ее лицо просто сияло от радости. От этого моя печаль стала еще сильнее. У Джейкоба произошел какой-то несчастный случай на работе, вероятно, выскочил прыщ на носу или что-то в этом роде. Я надеялась, что из-за этого он не приедет. Но, по-видимому, они приедут к нам даже раньше, чем намечалось. Они прибудут уже сегодня.

Мое сердце чуть не рвется из груди, как Усейн Болт на финише. А я ругаю его за то, что оно делает вид, будто ему не все равно.

Потому что мне. Плевать. На Джейкоба.

Я буду занята. У меня стажировка, лагерь спасателей и еще куча важных дел. Мне нужно вернуть Нейта, и это потребует от меня полной концентрации. А потому у меня вряд ли будет время пересечься с Джейкобом.

Но это не значит, что я не могу сделать что-нибудь, чтобы его пребывание было немного менее приятным.

В нашем доме сейчас свободны две комнаты: спальня моей сестры и моя бывшая игровая, которая теперь называется гостевой. Комната для гостей примыкает к моей спальне, но так даже будет легче пакостить. Я настояла, чтобы в ней поселился Джейкоб, и готовлю ее к приему непрошеного гостя. При мысли о том, как Джейкоб спит в тесной детской кроватке на чересчур коротких простынях, злой гений внутри меня хихикает.

Я смотрю на часы. Час тридцать, они с минуты на минуту будут здесь. Последний штрих: засовываю банан в рот и прячу кожуру под кровать. В теплое время года от муравьев нет спасенья. Устрою им теплейший прием. Последний раз окидываю комнату взглядом. Идеально.

Я бегу в свою комнату и плотно закрываю дверь. Включаю саундтрек к «Гамильтону» и прибавляю громкость, чтобы заглушить все, что будет происходить за дверью. Хватаю пульт и включаю еще и телевизор. В эфире канала Food Network шоу «Из города на ранчо», главная героиня готовит очередное чудо в горшочке. Это создает дополнительное шумоподавление. А потом я сажусь на свою кровать и жду.

Я почти не слышу, как открывается и закрывается входная дверь. Я почти не слышу, как мама сообщает, что гости приехали. Я почти не слышу извинений, которые она приносит нашим гостям за мое поведение. Я почти не слышу, как она еще раз зовет меня снизу. Я почти не слышу ее шагов, когда она поднимается на второй этаж в мою комнату. И почти не слышу, как она стучит в мою дверь.

Однако я не могу не видеть, что она стоит в моей спальне с очень раздраженным выражением лица.

– Ханна, разве ты не слышала, как я тебя звала? – спрашивает она.

– Чего? – Дуэт Лин-Мануэля Миранды, который выпивает шот, и Ри Драммонд, которая коверкает название каждого ингредиента в своем блюде, звучит на полную громкость, но для моей мамы это не помеха. Она даже не повышает голос и не выключает звук. Она говорит приказным тоном, как человек, ожидающий, что его непременно выслушают, и каким-то образом каждое ее слово отчетливо слышно сквозь шум.

– У нас внизу гости. Не заставляй меня снова просить тебя присоединиться к нам. – Она подкрепляет сказанное, подняв свою идеальную левую бровь с микроблейдингом, и тут же удаляется. Когда дело доходит до приема гостей, моя мама не шутит.

Я испускаю мучительный стон, опускаю плечи и, шаркая, вытряхиваюсь из комнаты, топаю вниз по лестнице и за угол на кухню.

Там стоят три полузнакомых человека, они медленно поворачиваются ко мне, когда я вхожу. Мои глаза, как ракета с тепловым наведением, предают меня, фокусируясь только на одном лице. Сердце на секунду замирает и перестает биться, когда я смотрю на молодого человека на моей кухне. Мои зрачки расширяются: передо мной Джейкоб, мой лучший друг детства. Маленький, тощий и болезненный мальчик канул в Лету. Теперь он намного выше и шире, чем был когда-то, а его лицо стало более угловатым. Он красивый или типа того. Наверное. То есть, если он в вашем вкусе.

Джейкоб изменился. Но при этом как будто остался прежним.

Наши взгляды встречаются. Его светло-карие глаза светятся добротой. Когда он смотрит в вашу сторону, кажется, будто вас коснулся солнечный луч. В моей голове бурлит поток воспоминаний из прошлого: маленький мальчик и маленькая девочка, смех, царапины на коленках, шепот и обещания. Воспоминания о предательстве, о лучшем друге, который больше не приходит, страхе, жутком одиночестве.

Он опускает глаза, и его щеки заливаются румянцем, как будто он смотрит тот же самый ролик из нашего детства.

Может быть, ему тоже в тягость здесь находиться. Вообще-то я уверена, что это так и есть. Он сказал это три года назад. Он не хочет меня видеть, как и я не хочу видеть его. Ноги чешутся развернуться и убежать.

– Ханна онни! – Длинные руки приближаются и обвивают мою талию, а на плечо мне ложится голова милой молодой девушки.

– И когда ты успела так вырасти? – спрашиваю я Джин Хи. Мой голос дрожит не так сильно, как я думала. Я отстраняюсь и смотрю ей в лицо. – Пипец, ты просто великолепна.

Ее милая улыбка становится еще шире. Лицо двенадцатилетней Джин Хи так сильно напоминает мне лицо Джейкоба в том же возрасте, что сердце у меня начинает биться быстрее. У нее приветливая улыбка и блестящие глаза.

– Ханна-я, какая же ты хорошенькая, – ласково говорит миссис Ким.

– Аньон хасейо, – отвечаю я, слегка кланяясь. – Миссис Ким, я рада снова вас видеть. – Я подхожу и обнимаю лучшую подругу моей мамы и, по сути, тетю, которая видела, как я росла. Я стараюсь не краснеть от ее комплимента. Все корейские тетушки говорят молодым девушкам, какие они хорошенькие. Сначала они тебя умасливают, а потом начинают спрашивать, не набрала ли ты вес, делать замечания, что у тебя слишком длинные волосы, и критиковать другие детали твоей внешности.

– Ты все еще плохо говоришь по-корейски? О, Ханна. Важно, чтобы ты сохранила корейский язык в своем сердце. – Голос добрый, но в ее словах сквозит слишком привычное осуждение, и меня это раздражает.

– Омма, оставь ее в покое, – тихо говорит Джейкоб маме по-корейски. Бьюсь об заклад, он думает, что я его не понимаю. Но я понимаю. Я не так безнадежна в корейском, как они думают, только по той причине, что живу в Америке. Может, я и говорю с акцентом, но все слова мне знакомы.

Я выдавливаю из себя улыбку и иду к холодильнику, беру кокосовую воду.

– Джейкоб, пожалуйста, садись. Твоей лодыжке нужен отдых, – говорит моя мама.

Я оглядываюсь, чтобы понять, о чем это она. Левая нога Джейкоба в бандаже, вроде тех, что надевают в больнице. Он ковыляет к столу и садится. Выходит, у него действительно травма.

– Ханна, пожалуйста, предложи нашим гостям напитки, – просит мама.

Миссис Ким уже пьет чай, так что я беру еще две упаковки кокосовой воды, а свою засовываю под мышку. Одну не особо изящно ставлю на стол перед Джейкобом. Я едва бросаю взгляд в его сторону, но краем глаза замечаю, как он слегка выпрямляется. Я пытаюсь игнорировать исходящее от него тепло. Он всегда был человеком-печкой.

В моей голове вдруг всплывает воспоминание, как ветреной летней ночью мы с Джейкобом сидим плечом к плечу и смотрим фейерверк в честь Четвертого июля. В моих воспоминаниях холод в парке Мишн Бэй кажется таким реальным. Мурашки покрывают мои руки даже сейчас, когда я думаю об этом. Он безмолвно прислоняется ко мне, заметив, что я замерзла, и пытается согреть. Тепло его тела унимает мою дрожь. При этом наши взгляды не отрываются от ярко освещенного неба.

Я заставляю себя вернуться в настоящее, отказывая себе в дальнейших прогулках по переулкам воспоминаний. Мне это не поможет. Я уже не та девочка, а он не тот мальчик. Он мне не друг. И я не увлекаюсь корейскими штучками и людьми из Кореи.

Разве что могу притвориться, чтобы вернуть Нейта. Это нужно обдумать.

Вторую упаковку ставлю перед Джин Хи, взъерошиваю ей волосы уже свободными руками и качаю головой, все еще не в силах поверить, как быстро она выросла.

Она хихикает в ответ.

Я сглатываю образовавшийся в горле ком. Раньше я не позволяла себе скучать по Джейкобу. А теперь, когда он тут, рядом, мое сердце сжимается от тоски и оплакивает все, что, расставшись, мы позволили себе забыть. Пытается оправиться от давно совершенного предательства. Предательства Джейкоба.

– Джин Хи, вы с мамой будете жить в комнате Хелен. Джейкоб, а ты в игровой комнате. – Сказав это вслух, я не получаю того удовлетворения, на которое надеялась. Может быть, я смогу посмеяться позже, когда представлю его лежащим в чересчур короткой детской кроватке.

– О, круто, спасибо, – говорит Джин Хи. – А я почему-то думала, что Джейкоб будет спать в твоем подкроватном ящике, как раньше.

Я избавилась от двухъярусной кровати с выдвижным спальным местом тем летом, когда Кимы переехали в Корею и покинули нас. Я не надеялась, что кто-то еще захочет у меня ночевать. И правда, с тех пор никто этого не делал.

– Я выкинула эту старую рухлядь много лет назад, – говорю я.

– Я отнесу наши чемоданы наверх, – слышу я низкий голос. Голос Джейкоба совершенно другой, но в его английском нет даже намека на корейский акцент. Даже не знаю, почему я это замечаю.

Я пожимаю плечами и бросаю небрежно, стараясь скрыть свои чувства:

– Ты знаешь, куда идти.

– Я провел в этом доме больше лет, чем вдали от него, – бормочет он себе под нос.

– И что это значит?

– Ты обращаешься с нами как с иностранцами, которые сняли комнаты на лето.

– Так ты и есть иностранец, – огрызаюсь я, не удосужившись понизить голос.

– Вы словно до сих пор пытаетесь доказать, кто из вас прав. Я так счастлива, что вы все здесь. Все, как раньше, в старое доброе время, в компании моих любимых друзей, – говорит мама. В ее голосе слышится радость, которой долгое время она была лишена. Она говорит, что чувствует. Мама больше всего счастлива, когда заботится о ком угодно, кроме себя. А поскольку мы остались вдвоем, ей, видимо, этого не хватало. Вот почему она так много времени проводит в церкви. Но, похоже, теперь ей кажется, что у нее снова появилась семья.

– Все не так, как раньше, мама. Мы уже не дети. И на самом-то деле я даже не знаю этих людей, – говорю я.

– Что ж, у нас впереди целое лето, чтобы наверстать упущенное, – говорит миссис Ким. Она подталкивает Джейкоба, чтобы тот переводил для меня.

– Она сказала… – начинает он.

– Я все поняла, – обрываю я Джейкоба. – Я не совсем безнадежна в корейском, – бурчу я себе под нос.

– Извини, – говорит он. – Раньше ты терпеть не могла, если приходилось говорить по-корейски, – добавляет он.

– Ты тоже, – напоминаю я. – Но, видимо, многое изменилось. Теперь ты получаешь гонорары за съемки в корейском шоу. Я бы никогда на такое не подписалась. – Мой голос звучит резко и желчно.

Я пыхчу и проношусь мимо него. Хочу побыстрее попасть в свою комнату, внезапно ощутив потребность забраться в уютную постель. Злиться, оказывается, очень утомительно. Меня выводит из равновесия сознание того, что когда-то я так хорошо знала этого человека, а сейчас не имею о нем ни малейшего представления.

– Джейкоб, тебе нельзя поднимать тяжесть с твоей лодыжкой! – кричит Джин Хи.

– Я в порядке, – отвечает он.

Но я знаю, что это не так. Я это вижу. Мы все видим.

– Нет. Я возьму свой, а мама может взять свой. А…

– А я возьму твой, – говорю я. Но не смотрю на него. Он меня одолеет, если я дам ему шанс. Я просто хватаюсь за ручку его тяжеленного чемодана. Что, черт возьми, он туда напихал? Раньше у Джейкоба было всего три футболки с его именем. Такое ощущение, что в чемодане столько шмоток, что можно каждый день менять наряды. Почему-то даже от гардероба Джейкоба веет предательством.

Я с неохотой тащу чемодан вверх по лестнице.

Я слышу, как он ковыляет следом за мной.

Я оглядываюсь, а он смотрит вверх и ловит мой взгляд. Он щурится и слегка наклоняет голову, стараясь, вероятно, понять, о чем я думаю. Все еще без улыбки. У меня возникает желание смотреть на него часами, изучить каждую мелочь, которая в нем изменилась. Я хочу узнать все, что произошло за долгих три года.

Нет, не хочу.

Трясу головой, пытаясь ослабить его минутную власть над моим разумом. Напоминаю себе, что Джейкоб Ким, мой лучший друг детства, бросил меня. В оправдание он может сказать, что причина в том, что в Корее ему и его семье что-то светило. Но он не может отрицать, что сам сильно хотел уехать.

Мы строили планы на нашу жизнь здесь. Мы должны были быть друзьями и опорой друг для друга, когда поступим в старшие классы. Никто не смел бы поливать нас дерьмом, и нам бы никогда не было одиноко.

Но именно так я себя чувствовала. Я была одна, без лучшего друга. Уже три года, а может, и дольше.

Потому что все это время он искал способ свалить.

Корея вызывала непреодолимую тягу и желание уехать. Короткая летняя поездка растянулась на годы. Они не вернулись даже за остальными вещами. Брошена лучшим другом в четырнадцать лет. И больше я о нем не слышала.

Я даже толком не успела попрощаться.

Как мне простить того, кто меня кинул, хотя был моим лучшим другом? Я не могу. Не простила. И не прощу. Спорим?

Я молча оставляю чемодан перед его дверью и поворачиваю за угол, чтобы пройти в свою комнату. Мне нужно, чтобы между нами было какое-то пространство. Это слегка перебор.

Едва закрыв дверь, слышу мужской смех, доносящийся из комнаты для гостей.

– Кто бы сомневался, что она это сделает! – хохочет Джейкоб.

Я пыталась выбесить его, наказать, устроив бардак в гостевой комнате, везде расставить ловушки. Но вместо того, чтобы разозлиться, он стал словно бы соучастником моего розыгрыша. Он все раскусил.

– Конечно, он все понял, – тихо говорю я, закрываю глаза и прислоняюсь к двери. Нет, мы не играем в эту игру. Мои шутки предназначены только для меня.

Как бы то ни было, я могу делить крышу с Джейкобом Кимом в течение лета, но больше я с ним ничего делить не буду.