Текст книги "Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений"

В составе черного пороха на селитру – естественный продукт разложения органических веществ, в том числе навоза, гниющих растений и даже тел животных, – приходилось примерно 60–75 %. Она давно применялась в различных производствах, например при отбеливании тканей, в мыловарении, металлургии и даже в качестве консерванта для сыров. Ее также использовали в фейерверках. Надо полагать, люди неоднократно наблюдали ее способность поддерживать горение.

С появлением оружия на основе пороха получение селитры стало высочайшим приоритетом для европейских государств. Селитру можно было извлекать из навоза скота, мочи людей и животных, помета летучих мышей и птиц и других естественных субстанций, поддающихся бактериальному разложению. Потребность в селитре сделала экскременты настолько ценными, что отношение к ним стало показателем изменения статуса права на личную собственность в процессе формирования современного государства. Государства просто конфисковывали навоз, содержимое отхожих мест, свиной и голубиный помет. Эти вещества были военным эквивалентом современной нефти или урана, играющего ключевую роль в обеспечении мощи государства.

Например, яркое повествование Дэвида Кресси о бродячих селитроварах в елизаветинской Англии показывает, что сбор фекалий осуществлялся именем королевы. Подданные короны обязаны были передавать урину и фекалии государству и разрешать безжалостно перекапывать свои владения (иногда без предупреждения) с целью извлечения этих ценных материалов. «Бесцеремонность» селитроваров, порой вламывавшихся в дома и вскрывавших полы в комнатах, ломавших церковные скамьи, на которые, предположительно, мочились женщины во время службы, приводила в ярость землевладельцев. Практика набегов на английские дома, церкви и фермы и изъятия экскрементов была прекращена лишь с открытием залежей селитры в Индии примерно в 1630 году[35]35
  Cressy, 2011, 2012; также Frey, 2009.


[Закрыть]. Однако письменные свидетельства этих вторжений показывают, как потребность в порохе оправдывала тираническое – даже шокирующее – попрание имущественных и личных прав.

Итак, с 1400 по 1900 год военная безопасность европейских государств зависела от селитры. Одни страны, бывшие сильными до того момента, когда пороховое оружие стало господствовать на европейских полях сражений, лишились наступательного преимущества, не сумев обеспечить себя источниками селитры (например, Швеция). Другие, казалось бы, «отсталые» государства, такие как Англия, благодаря селитре нарастили свои имперские амбиции, технические возможности и мощь[36]36
  Frey, 2009.


[Закрыть]. Большинство европейских стран не могло самостоятельно изготовить достаточно пороха. Чтобы получить его, они вынуждены были заключать сделки и союзы, покупать гуано из источников в Южном полушарии и сотрудничать с крупными селитроварнями, способными перерабатывать навоз и урину. Гуано все больше требовалось не только для изготовления пороха, но и в качестве удобрения для повышения производства продуктов питания, поскольку население начало стремительно расти[37]37
  Cushman, 2013.


[Закрыть]. Производство качественного пороха зависело от опыта химиков, и большинство европейских государств после 1700 года начало финансировать химические лаборатории, изучающие порох. Это была важная форма государственной поддержки научных исследований. Анализ пороха был нацелен на поиск идеального рецепта и выяснение причин, по которым разные сочетания химических веществ дают тот или иной результат. Химики публиковали научные трактаты о порохе – веществе, одновременно важном для политики и интересном в химическом отношении[38]38
  История о том, как химики занялись производством оружейного пороха, особенно полно изложена в работах Сеймура Маускопфа. См.: Mauskopf, 1988, отредактированное издание 1995 г., и очерк о порохе 1999 г. См. также: Buchanan, 2014.


[Закрыть].

Одна принципиальная инновация получила название «зернение». Перевозка пороха по плохим дорогам приводила к слеживанию его компонентов и снижению эффективности пороховой смеси. С целью зернения идеально смешанный порох увлажняли, дожидались его высыхания, а затем механически дробили на зерна. Зерна, или гранулы, сохраняли стабильный состав[39]39
  Buchanan, 2006.


[Закрыть].

В XVII веке европейские армии увеличились в размерах. Традиционно вооруженные силы были относительно малы, порядка 5000 человек, но с появлением порохового оружия и ростом напряженности отношений между европейскими государствами численность армий стала достигать 100 000 человек. Такие огромные армии требовали значительных поставок и пороха, и оружия. Эти технологии становились объектами все более централизованного производства в финансируемых государством арсеналах. Нужды государственной обороны достигли колоссальных масштабов, и никакой феодал не мог их удовлетворить.

Таким образом, теоретически огнестрельное оружие вывело Европу из феодализма. С ним пришла новая форма современного государства – с регулярной армией, национальной идентичностью, объединяющей разные этнические или языковые группы, формальной системой налогообложения и массовым производством таких средств, как ружья, пушки и порох. Литературовед Шейла Найар даже считает, что порох и огнестрельное оружие привели к возникновению раннесовременного рыцарского романа, поскольку писатели пытались смириться с фактом ухода героической маскулинности и ностальгировали по прошлому с его турнирами, дуэлями и выездкой[40]40
  Nayar, 2017.


[Закрыть]. «Как можно демонстрировать аристократическую мужественность в эпоху, когда значимость кавалериста на поле боя неуклонно снижается? Более того, как можно демонстрировать рыцарскую отвагу перед лицом пресловутого „подлого“ сословия с заряженным мушкетом?» Технологии, полагает она, могли влиять на литературную моду так же, как нравственные принципы и образование[41]41
  Nayar, 2017, 521.


[Закрыть].

Типичный европейский мушкет 1450 года весил 6–8 кг. У него имелся спусковой крючок, и его можно было держать в руках и прицеливаться (рис. 4). Современный вид ружье получило к 1600 году, и опытный мушкетер мог делать выстрел примерно каждые две минуты. В ходу были одновременно фитильные и кремневые ружья, отличавшиеся лишь способом воспламенения пороха. В фитильных ружьях использовался тлеющий фитиль, который опускали на пороховую полку, чтобы поджечь порох. Кремневое ружье срабатывало благодаря искрам, высекаемым с помощью кремня.

Рис. 4. Замок мушкета, Сент-Этьен, 1777 г. Musée de l'Armée (#16640)

Эти два вида ружей постепенно распространялись за переделы Европы по торговым каналам и через колонизаторов. Они не отличались особой скорострельностью, точностью и простотой использования, но преобразовали характер вооруженных конфликтов сначала в Европе, затем в Северной Америке и Африке и в конечном итоге во всем мире.

В разных местах люди относились к ружьям по-разному.

Хотя может казаться, что у огнестрельного оружия есть один «естественный образ» его применения – словно существует очевидный правильный способ его держать, прицеливаться, стрелять и воспринимать, в реальности все происходило иначе.

Систематическая муштра стала одним из ответов европейцев на проблемы, связанные с новой технологией. Процесс заряжания фитильного ружья включал от восьми до 42 действий, в зависимости от того, как разделять движения. Постоянная отработка последовательности движений ладони, рук и головы повышала вероятность того, что молодые солдаты не растеряются под огнем.

Муштру нельзя назвать чем-то новым – она использовалась еще в Древнем Риме. Ее заново открыл и приспособил к новым задачам в конце XVI века Мориц Нассауский, принц Оранский. Он был главнокомандующим сухопутными и морскими силами Голландии и Зеландии с 1585 года до смерти в 1625 году и проявил себя необыкновенно эффективным командиром. Идея тренировать рекрутов не была совершенно новой. Новобранцы в армиях всегда проходили начальную подготовку. Однако Мориц сделал муштру регулярной и постоянной обязанностью, которая должна поддерживать боевые навыки солдат. Его солдаты выполняли движения одновременно по отдаваемым командам. Постоянная муштра и превосходное управление войсками под командованием Морица в конечном итоге привели к появлению того, что историк Джеффри Паркер назвал «конвейер смерти»[42]42
  Parker, 2007, 353.


[Закрыть].

Древнеримское наследие стало для Морица моделью. Он читал переведенные на латынь в конце XV века трактаты, которые основывались на греческих трудах II века, об организации и подготовке римских армий. Греческие авторы фокусировали внимание на эффективном владении оружием и на важности продуманной последовательности команд для обеспечения дисциплины. Мориц адаптировал эти идеи к условиям применения огнестрельного оружия на европейских полях сражений. Приемы, которые он продвигал, сделали переносное огнестрельное оружие более эффективным и надежным. Морица очень беспокоила проблема праздности солдат, которую он считал опасной: его регламенты не давали молодым людям расслабиться – они должны были постоянно «копать, маршировать и драить».

Большие армии требовали более систематической подготовки, а чтобы держать под контролем такое множество молодых мужчин, нужно было как минимум чем-то постоянно занимать их. Муштра также привела к появлению тактики залповой стрельбы, при которой солдаты первой шеренги одновременно делали выстрел и быстро отступали за вторую шеренгу, чтобы дать ей возможность выстрелить, а сами заряжали свои ружья и готовились сделать следующий залп[43]43
  Kleinschmidt, 1999; Parker, 2007.


[Закрыть].

В полностью реформированных вооруженных силах Морица сухопутные войска были разделены на небольшие тактические формирования, которыми легко мог управлять голосом один человек. Пикинеры, мушкетеры и кавалеристы на поле боя действовали как одно целое: пикинеры окружали и защищали сравнительно уязвимых мушкетеров (которым требовалось время, чтобы перезарядить мушкеты). Подразделения должны были сохранять свои порядки в активной схватке и без колебания выполнять команды[44]44
  Kleinschmidt, 1999.


[Закрыть].

Это была своеобразная хореография технологической эффективности, в которой социальный и физический контроль был регулярным элементом воинской службы. Муштра превращала солдат в винтики жестко контролируемого механизма, слепо (в идеале) подчиняющиеся командам. Правила муштры даже предписывали суровое выражение лица. Во время тренировок в строю каждый солдат должен был выглядеть и, наверное, чувствовать себя определенным образом[45]45
  McNeill, 1995.


[Закрыть]. Строевая муштра в стиле Морица стала нормой в армиях России, Испании, Швеции и Италии в XVII и XVIII веках. Знакомые картины европейских сражений, где солдаты в шеренгах сходятся с противником на открытом пространстве, отражают этот стиль ведения боевых действий.

Однако взаимосвязь огнестрельного оружия, человека, врага и поля боя не задавалась технологией и в разных местах могла пониматься совершенно по-разному.

Как продемонстрировали Патрик Мэлоун и Дэвид Силверман, в понимании ружья американскими индейцами в XVII веке отражался их опыт пользования луком и стрелами[46]46
  Malone, 2000; Silverman, 2016.


[Закрыть]. Если европейские стрелки открыто маршировали по полю боя, слаженно выполняя заученные приемы и, скорее всего, не прицеливаясь (в строевой подготовке Морица не было команды «Целься!»), то коренные американцы прятались за деревьями и камнями, ждали в засаде и тщательно целились, чтобы попасть в конкретных людей.

Колонисты были потрясены и критиковали эту «войну исподтишка» как трусливую и немужественную. Позднее они сами переняли эту стратегию лесной войны, когда боролись с британцами во время Войны за независимость. В классических учебниках по американской истории можно встретить жалобы британцев на то, что бесчестные американцы прятались за деревьями и целились в конкретных людей. Это не согласовывалось с нормами европейской войны и считалось трусостью. Однако те же самые претензии первые колонисты предъявляли индейцам. По существу, индейские способы ведения войны были эффективно встроены в военные стратегии нового государства.

Мэлоун в своем увлекательном исследовании обмена технологиями между британскими колонистами и коренными жителями Америки показывает, как индейцы перенимали европейские технологии, а британцы, в свою очередь, индейские. Снегоступы и нокейк (разновидность кукурузной муки, пригодная для использования в полевых условиях) давали практически преимущества колонистам в условиях Новой Англии. Со своей стороны, коренные американцы проявили живой интерес к ружьям и пользовались ими намного более умело, чем большинство колонистов.

Индейцы мастерски владели луком и стрелами, они были меткими и при стрельбе из мушкетов. В отличие от них, большинство британских колонистов никогда не имели дело с ружьями. Продажа ружей коренным американцам, безусловно, противоречила законам французских, голландских и английских территорий Новой Англии, но торговцы не обращали на это внимания. Как показывает Мэлоун, индейцы быстро отдали предпочтение кремневым ружьям. Они больше платили за них и предпочитали не покупать фитильные ружья.

Использование фитильных ружей сопровождалось запахом гари, который мог выдать человека, прячущегося за деревом или крадущегося под прикрытием утеса. Запах не имел значения на открытых пространствах европейских полей сражения с тщательно организованными (и отлично видимыми) боевыми порядками. Однако в лесной войне для того, кто хотел действовать скрытно, это становилось недостатком. Это был осознанный выбор технологии, отмеченный теми, кто продавал коренным американцам оружие.

Некоторые колонисты оценили охотничьи умения индейцев и стали пользоваться их услугами по добыче дичи и шкур. Однако пушной промысел и европейские кремневые ружья, сделавшие его возможным, разрушительно сказались на коренном населении Северной Америки. Как показывает Силверман, они привели к усилению вражды между племенами индейцев и продаже пленных индейцев в рабство колонистам[47]47
  Silverman, 2016.


[Закрыть].

Многие малочисленные и хуже вооруженные индейские племена подвергались культурному геноциду со стороны других племен, которые применяли типичные для европейских завоевателей методы. К их числу относились принудительное переселение, разрушение общины, уничтожение языка и социальное переустройство. Хорошо вооруженные ирокезы, например, выдавили индейцев саскуэханнок в Мэриленде и Пенсильвании с территорий вдоль прекрасной реки, ныне носящей их имя, Саскуэханна. После сокращения численности в результате эпидемий оспы и нападений окружающих индейских племен остатки этого народа были переселены в ирокезские общины на территории современного штата Нью-Йорк и ассимилированы. По существу, как говорит Силверман, они перестали существовать как культурная группа. Огнестрельное оружие сильно трансформировало индейскую межусобицу и способствовало культурному уничтожению[48]48
  Silverman, 2016.


[Закрыть].

Однако даже хорошо вооруженные группы индейцев обнаружили, что их умений и меткости недостаточно для спасения. Оценить численность населения доколумбовой Северной Америки невероятно трудно, но ученые сходятся на том, что по меньшей мере 90 % коренных американцев были истреблены в результате болезней (главным образом оспы) и насилия примерно к 1700 году. По замечанию Джареда Даймонда, европейцы принесли с собой ружья, инфекции и сталь[49]49
  Diamond, 1997.


[Закрыть]. Они также стремились взять под контроль богатства и ресурсы новых земель и были полны решимости удалить с них любого, кто там жил и мешал сделать это.

Ружье имело немного другую, не менее интересную судьбу в Японии. Огнестрельное оружие было известно в Японии как минимум с той же поры, что и в Китае, но широкого применения в боевых действиях не получало вплоть до XVI века.

Кремневое ружье европейского типа попало в Японию на китайском торговом судне в 1543 году. Три португальских авантюриста, подобранных китайцами в португальской колонии, основанной в Индии в 1510 году, привезли в Японию два мушкета и амуницию, которыми вскоре воспользовались и подстрелили утку. Это произвело впечатление на местного властителя, пожелавшего научиться стрелять и купить ружья. Он приказал своему главному мастеру, делавшему мечи, переключиться на ружья, и в течение десятилетия ружья стали изготавливаться по всей Японии. Японский генерал в доспехах погиб от ружейного выстрела в 1560 году всего через 17 лет после появления в Японии европейского ружья[50]50
  Perrin, 1979; Kleinschmidt, 1999.


[Закрыть]. К 1550 году обучение владению новым оружием и муштра были обычным делом для японских солдат крестьянского происхождения. Предположительно, отношение японцев к ружьям сформировалось под влиянием внутренней затяжной войны, в которой множество феодалов сражались за контроль над страной друг с другом, а также с сёгуном и императором, пытавшимися стабилизировать власть. Важно признать, что Япония была крупнейшим производителем оружия. Она продавала прекрасные мечи Китаю и другим странам на всем протяжении XVI века. Однако именно ружье европейского типа решило внутреннюю проблему в критический момент истории Японии.

В знаменитой битве при Нагасино в 1575 году в составе 38 000 бойцов господина Оды было 10 000 стрелков с фитильными ружьями. Сам господин Ода сражался копьем, что соответствовало его высокому положению. Лишь крестьяне пользовались ружьями. Менее 10 лет спустя, к 1584 году, в ряде японских битв даже наблюдалось позиционное противостояние в духе Первой мировой войны. Ни один феодал не хотел подставлять свои войска под массированный залповый огонь, и обе стороны окапывались и выжидали[51]51
  Parker, 2007.


[Закрыть]. Однако ружья относительно быстро впали в немилость. Японские оружейники переняли европейскую технологию и овладели ее тонкостями, а потом произошел поворот и контроль над оружейниками стал способом контроля технологии.

В 1586 году регент Японии Хидэёси установил завуалированный, социально опосредованный контроль за вооружениями. Он объявил о намерении создать колоссальную статую Будды, на которую потребуется огромное количество стали, и призвал всех граждан пожертвовать свои мечи и ружья на этот духовный проект. Статуя, которую предполагалось установить в Киото, стала предлогом для сбора оружия[52]52
  Perrin, 1979.


[Закрыть]. Когда Япония отказалась от своих имперских амбиций в Корее, сёгунат Токугава занялся стабилизацией отношений между феодалами и умиротворением Японии. Контроль ружей стал частью его плана. Государство установило монополию на производство ружей и сократило заказы на них, переключив оружейников на изготовление мечей в качестве компенсации. Скромные заказы на ружья обеспечивали работой мало кого из оружейников, а сами ружья приобрели в Японии церемониальный характер и использовались почти исключительно в процессиях. Ружье не исчезло буквально, но его статус и смысл изменились. Вместе с иностранцами, изгнанными в то время из Японии, практически была изгнана и иностранная технология. Кляйншмидт объясняет это изменение высокой «социальной стоимостью» ружья, в том числе необходимостью муштры и организации снабжения, и указывает на другие ситуации, в которых ружья были понижены в статусе, урезаны в количестве или вовсе удалены с поля боя. «Социальная стоимость применения переносного огнестрельного оружия, судя по всему, была сочтена в Японии слишком высокой, поскольку после широкого использования ружей примерно двумя поколениями в XVI веке их исключили из арсеналов… Аналогичный процесс наблюдался в конце XVI века и в Китае. Там, опять-таки, переносное огнестрельное оружие использовалось в сочетании со строевой подготовкой, правила которой излагались в уставах, – пишет ученый. – Однако переносное огнестрельное оружие не дало особых преимуществ в боевых действиях, [и] другие виды оружия, существовавшие в Восточной Азии, служили тактической и стратегической альтернативой ему»[53]53
  Kleinschmidt, 1999, 626.


[Закрыть].

Что касается Японии, то следует отметить такие моменты. Во-первых, Япония вполне могла производить большое количество высококачественных и эффективных ружей. Во-вторых, отказ от ружей был частью более масштабного процесса избавления страны от заимствованных, иностранных технологий и идей (в том числе христианства). Наконец, процесс отказа осуществлялся под контролем специалистов, знавших, как изготавливать ружья.

В краткосрочной перспективе закупка продукции по завышенным ценам с целью поддержки семей оружейников, перешедших с производства ружей на изготовление мечей, была, возможно, дорогостоящей мерой, но в долгосрочной перспективе она помогла избавиться от технологии, переставшей соответствовать целям государства и социальному строю Японии. В XIX веке заново «открытая» Япония (в июле 1853 года ружья и пушки коммодора американских ВМС Мэттью Перри, который хотел наладить регулярную торговлю, сделали японцев более сговорчивыми) быстро восприняла индустриализованную военную технологию и превратилась в военно-морскую державу мирового значения. Однако почти три столетия, в долгий мирный период, ружья были в Японии практически неизвестны. История забвения ружей, рассказанная Ноэлем Перреном в захватывающей книге «Отказ от ружей», изданной в 1979 году, позднее была переосмыслена историками[54]54
  Perrin, 1979.


[Закрыть]. Вывод Перрена о том, что пример японцев может быть повторен и в других местах, например в современных промышленно развитых странах, возможно, слишком упрощен, но детали его повествования верны. Японские армии широко использовали ружья европейского типа, а затем перестали это делать, когда изменилась государственная политика.

Как отметила Бренда Бьюкенен, идею «империи пороха» предложили почти 40 лет назад чикагские историки Маршалл Ходжсон и Уильям Макнилл. Она уделяла довольно мало внимания самому пороху и стала, по мнению Бьюкенен, «удобным стереотипом, не требующим почти никакого или вовсе никакого объяснения»[55]55
  Buchanan, 2012, 924.


[Закрыть].

Признаюсь, что я сама гадала, почему Британская империя не считалась империей пороха. Дело в том, что это понятие не применяется к европейским империям, которые создавались ружьями. Оно относится лишь к исламским государствам военного патронажа – Османской империи на территории современной Турции, Сефевидской Персии (Иран) и Империи Великих Моголов в Индии, – которые, опираясь на пороховые технологии, контролировали обширные территории и население[56]56
  Buchanan, 2012; см. также: Ágoston, 2005, и Gommans, 2002.


[Закрыть]. Эти империи объединили многочисленные языковые, религиозные и этнические группы и установили жесткую иерархию в своих вооруженных силах. Сохранение контроля над этими группами населения было жизненно важно для существования имперского строя. А для поддержания боеспособности больших многонациональных армий, на которые они опирались, требовались деньги, административно-хозяйственное обеспечение и постоянная муштра. Все эти условия сложились в период с 1400 по 1600 год, когда европейские ружья распространились по миру.

Османская империя появилась одной из первых и оказалась одной из самых долгоживущих. Как и японская, османская армия быстро переняла европейскую военную технологию и в совершенстве овладела ею. Ружья, полевые и осадные орудия были в ходу у турок примерно с 1520 года. Османская империя строилась вокруг своей армии и стремительно расширялась. В пору расцвета, в XVI и XVII веках, она контролировала Египет, Северную Африку, Балканы и Восточную Европу. Успех сопутствовал империи целых 400 лет, в течение которых армия османов была самой опасной военной силой, с которой сталкивались европейские государства[57]57
  Ralston, 1990.


[Закрыть].

По одной из теорий ее обрушила непомерная стоимость попыток превращения империи, распыленной и многоязычной, в современное государство. Трудности с образованием, организацией массового производства и удовлетворением нужд граждан, по всей видимости, ослабили империю, и в конце XIX века османы заимствовали деньги у Великобритании, чтобы сохранить контроль над неспокойными обширными территориями, готовыми к обретению независимости. После Первой мировой войны в 1914–1918 годах империя распалась.

Сефевидская империя также опиралась на использование пороха и быстро переняла европейские технологии для решения собственных задач. В первой половине XVI века шах Исмаил I повел своих воинов-сефевидов в Иран, чтобы основать новую персидскую империю. Сефевидская империя имела все признаки классической империи пороха: высокоцентрализованное государство, полностью индустриализованное производство оружия и прекрасно обученные дисциплинированные армии. Она распалась после примерно столетней экспансии и завоеваний. Аналогичным образом после 1483 года Моголы в Индии освоили применение мушкетов и пушек, а также переняли стиль воинской подготовки европейских армий. Постепенно империя вобрала в себя всю северную территорию Индии и часть центральной. Это было завоевание, основанное на воинской дисциплине: противоборствующие государства в Индии еще не были достаточно организованны или богаты, чтобы контролировать и снабжать большую армию или пехоту, и, подобно британцам, Моголы захватили землю силой оружия.

Россия следовала аналогичной модели экспансии в тот же период, с 1440-го примерно до 1750 года. Эта модель предполагала создание высокоцентрализованного государства, сильную зависимость от артиллерии, контроль огромных территорий и значительную экономическую мощь. Русская армия стала регулярной и профессиональной, обученной обращению с пушками и мушкетами, что позволило ей одержать победы над Швецией и при Петре Великом в 1682–1725 годах.

Можно сказать, что огнестрельное оружие продвигало европейский общественный и политический порядок независимо от того, в чьих руках оно находилось. Его систематическое широкомасштабное использование в целях обороны требовало надежного производства, хранения и транспортировки пороха. Также необходимы были регулярные армии – большое число мужчин, которых можно было стабильно отправлять на практически непрерывные войны. Этих мужчин нужно было обслуживать, обеспечивать формой и обувью, обучать воинским навыкам, прививать дисциплину и особенно чувство патриотизма[58]58
  Ralston, 1990.


[Закрыть]. На взгляд Гросса, обмундирование вполне можно считать военной технологией, отражающей научные достижения[59]59
  Gross, 2019.


[Закрыть]. Безусловно, новые стандарты обмундирования регулярных армий того времени отражали возможности промышленных технологий – практику прядильно-ткацкого производства периода промышленной революции.

Службу в вооруженных силах даже стали считать частью воспитательно-культурной миссии: молодых мужчин из разных мест собирали вместе и прививали общую систему смыслов, одинаковые ценности, дисциплину и веру в современное государство. Они усваивали, как нужно ходить, одеваться, говорить и верить. Даже в XXI веке военная служба считается способом «осовременивания» в разных уголках мира.

Несмотря на многочисленные различия между империями пороха, все они несли отпечаток воздействия новой технологии. Некоторые методы управления лучше сочетались с использованием огнестрельного оружия и, в свою очередь, формировали социальный и политический строй.

Британское оружейное производство также способствовало появлению империи другого типа – основанной на работорговле. После 1690 года торговцы в Африке нередко рассчитывались в сделках «рабы в обмен на оружие» ружьями, изготовленными в Великобритании: в Бирмингеме, Бристоле и Ливерпуле. Как и империи пороха, государства – экспортеры рабов в районах Золотого Берега и Невольничьего Берега стали чрезвычайно милитаризованными и создали относительно большие армии, способные захватывать врагов в плен в ходе ночных набегов и продавать их в рабство. К 1700 году потребность Европы в рабах резко увеличилась, и народы акваму, денкира, ашанти воспользовались этим, чтобы вооружиться. Африканские торговцы требовали ружья, порох и амуницию в обмен на рабов, предпочитая огнестрельное оружие практически всем остальным товарам. Ружья повышали эффективность пленения противника, которого устрашали с помощью кремневых мушкетов, заряженных дробью, вместо смертельной пули. Цель заключалась в том, чтобы ошеломить, дезориентировать и захватить жертв живыми и невредимыми. Голландская Вест-Индская компания к 1700 году уже не могла удовлетворять потребности в ружьях торговцев с территорий в районе Золотого Берега. По одной из оценок, британские ружья составляли до половины всего огнестрельного оружия, импортированного в Западную Африку[60]60
  Inikori, 1977, 2002; Richards, 1980; Hacker, 2008.


[Закрыть].

Приток ружей в районы Невольничьего и Золотого берега после 1650 года радикально изменил характер межгосударственных войн в Африке. Он обусловил политическую реорганизацию африканских государств, так что историки могут проследить прямую связь между ростом импорта ружей и развитием работорговли. Некоторые африканские государства стали создавать довольно большие армии, в которых было от 12 000 до 20 000 стрелков, и страны с более высокой огневой мощью не упускали возможность расширить экспорт рабов и заработать на истреблении своих врагов.

Я предполагаю, что ружье европейского типа распространилось по всему миру примерно в 1450–1700 годах и что каждая группа, соприкоснувшаяся с этим видом оружия, использовала его по-своему, в зависимости от существующей культуры, приоритетов, географических и военных устремлений. Одни сомневались, но все же приобретали европейские ружья в целях обороны и в попытках отвергнуть европейское сами европеизировались. Другие быстро понимали ценность этой технологии, но использовали ее иначе вследствие своих традиций.

Мушкет XVI века был мобильным воплощением культуры, демонстрацией технологических возможностей Европы и критически значимым элементом системы, имевшей много последствий, не всегда очевидных для тех, кто жил в этот период колоссального преобразования. Нельзя сказать, что последствия были везде одинаковыми, но это устройство всегда отличалось способностью поражать плоть и убивать дичь – это была биологическая технология. Она несла с собой угрозу нанесения телесных повреждений, которая давала политическую власть.

Отвергаемое или принимаемое, желанное или пугающее, ружье было значимым фактором в мире.

С учетом этой власти интересно поразмышлять о том, что оружие в руках означало для тех, от кого требовали использовать его для убийства. Сейчас ясно, что на протяжении столетий многие из людей, державших ружья, скорее всего, стреляли выше голов неприятеля.

На феномен имитационной стрельбы не обращали внимания до середины XX века, но после этого стали находить свидетельства его существования и в более ранние времена, например в жалобах генералов, правилах тренировки солдат, переписке и просто в количестве оружия, брошенном на поле боя. Хотя статистика, первоначально заставившая принять организационные меры в 1950-е годы, скорее всего не отличалась точностью, само явление было реальным и привело к масштабным изменениям в подготовке военнослужащих и сотрудников органов обеспечения правопорядка по всему миру.

Открытие феномена имитационной стрельбы было неожиданным. Оно стало результатом опроса в годы Второй мировой войны американских солдат, только что побывавших в бою. Военный историк генерал Сэмюэл Маршалл пытался документировать переживания, испытываемые на войне, в реальном времени. Он подготовил вопросы для солдат, участвовавших в боестолкновении, и задавал их вскоре после получения боевого опыта, иногда всего через два-три дня.