Текст книги "В одно мгновение"

17

Оз выбрал неверное направление. Он посмотрел на Миллер-мобиль и двинулся назад, в противоположную сторону от задних фар, то ли забыв, что мы не сами приехали туда, где теперь лежит фургон, то ли думая, что задние фары – все равно что компас, который всегда указывает дорогу домой. Сначала он звал маму. Когда он забрался глубоко в чащу леса и окончательно потерялся, то стал звать папу.

Пару часов Бинго верно шагал рядом с ним, но теперь я вижу, как пес, скуля, останавливается, садится, а потом обессиленно валится на плоский камень, с которого ветром сдуло весь снег. Оз смотрит на него:

– Устал, Бинго?

Бинго кладет голову между лапами и смотрит на Оза так, словно просит у него прощения.

– Ладно, – говорит Оз и садится с ним рядом. – Давай отдохнем.

Бинго почти одиннадцать лет. Психиатр рекомендовал нам завести для Оза собаку. С самого начала Бинго был моему брату верным и преданным другом. Оз достает из кармана две пачки крекеров. Одну он скармливает Бинго, другую съедает сам. Затем он кладет голову Бинго себе на колени, прячет замерзшие руки в карманы и говорит псу, что все будет в порядке.

18

Мо до ужаса одинока. Она так и сидит рядом с папой, дрожит от холода, каждые пару минут заставляя себя шевелить пальцами рук и ног и морщась от боли. Она постоянно оглядывается на дверцу фургона, и чем больше проходит времени, тем сильнее разрастается страх, который она испытывает: она понимает, что произошло что-то чудовищно неправильное и Оз уже не вернется.

Дядя Боб, тетя Карен и Натали сидят, тесно прижавшись друг к другу, на том же месте, которое заняли после того, как ушли мама и Кайл. У Натали на руках перчатки Оза. Натали ежится под пристальным взглядом Мо, зажимает ладони между бедрами, а потом прячет их под мышками. Дядя Боб с вызовом смотрит на Мо.

Мо отворачивается, прикусывает нижнюю губу: обычно она так делает, если у нее неприятности или если ее поймали на лжи. Вина. Горе. Страх. Она чувствует все и сразу.

Мо души не чает в моем брате. Оз всю жизнь в нее влюблен и постоянно совершает милые нелепые поступки, чтобы это показать. Прошлым летом на ярмарке он потратил все свои карманные деньги, которые накопил за год, пытаясь выиграть для Мо гигантского плюшевого гепарда с пятнами в виде сердечек: битых три часа он кидал колечки на бутылки. Игра была явно нечестной, но Оз уперся – все знают, что Мо любит гепардов. Он бы ни за что не выиграл, если бы парень за стойкой не сжалился над ним и не набросил колечко на бутылку, пока Оз не видел. Я чуть не расплакалась, увидев, как Оз улыбался во весь рот, вручая Мо того гепарда.

Мо сглатывает слезы и снова шевелит пальцами ног: к счастью, боль заглушает нахлынувшие чувства, иначе они свели бы ее с ума. Дядя Боб испытывает все нарастающее чувство вины. Он сидит рядом с тетей Карен и словно медленно закипает, нервничает все сильнее. Я вижу, что стыд, подобно кислоте, разъедает его, а затем ему на смену приходит ярость. Дядя Боб знает: Мо поняла, что он что-то натворил. Я вижу, как у него в голове как будто двигаются шестеренки. Если они выберутся отсюда – когда они выберутся отсюда, – правда вскроется, потому что Мо поняла. Он не подумал об этом, когда обдурил Оза, но теперь ясно все видит. Он сидит рядом с женой и дочерью, и ему остается лишь снова и снова думать о том, что будет, когда их спасут.

Мо растопила достаточно воды, и никто из них больше не хочет пить. На случай, если их снова будет мучить жажда, у них есть еще полкнижки и карты – печальное подтверждение того, что, сумей они сохранить спокойствие, воды хватило бы на всех – в том числе и на Бинго с Озом. День все тянется, и они мало-помалу свыкаются с жутким однообразием своего существования. Надежда на то, что их спасут до темноты, тает с каждой минутой. Мама и Кайл ушли утром. Если бы им удалось осуществить задуманное, помощь уже была бы здесь.

Все в фургоне смиряются с этой мыслью по-разному. Мо переживает за папу, утешает его, шепчет, что помощь уже близко. Он не отвечает. Он уже много часов не шевелится, даже не стонет. Натали смотрит в одну точку, ни о чем не думая, возложив все заботы о себе на своих родителей. Тетя Карен без конца о чем-то думает, но ни до чего не может додуматься. Мысль о том, что они проведут в фургоне еще одну ночь, пугает ее так сильно, что она лишь бормочет:

– Нам нужно отсюда выбраться. Может, разжечь костер? Нет, нам нужно беречь припасы. Может, кому-то пойти поискать Оза? Нет, нужно оставаться здесь. Нас найдут. Боже, мы не переживем еще одну ночь…

Раз в полчаса она стягивает с Натали сапоги и растирает ей пальцы на ногах, бормоча что-то про циркуляцию крови. Мне хочется, чтобы она заткнулась. Думаю, всем хочется, чтобы она заткнулась. Она все бухтит что-то себе под нос, но дядя Боб ей даже не отвечает: он думает о том, спасут ли их сегодня, о том, насколько гибельной может оказаться еще одна ночь на морозе, о сложном выборе, который придется делать. Я вижу, как он скользит взглядом по папе, по его теплой зимней куртке, шерстяной шапке, джинсам, зимним ботинкам.

Мо меняет позу и заслоняет ему вид.

– Нам нужно отсюда выбраться, – подвывает тетя Карен.

Дядя Боб не отвечает. Он уже раз пять объяснил ей, что уходить отсюда нельзя. Пятеро попытались, и ни один не вернулся. Дядя Боб – умный человек. В фургоне осталось пятеро из десяти выживших в аварии, и среди них он сам, его жена и дочь.

Идут минуты, близится еще одна адская ночь, всевозможные факторы и вероятности постоянно сдвигаются относительно друг друга, и дядя Боб снова бесстрастно переводит глаза на папу, на едва заметное облачко пара над его губами – единственное подтверждение того, что папа все еще жив.

19

Выбравшись на дорогу, мама и Кайл не вопят от радости. Они лишь на краткий миг останавливаются, дрожа от облегчения, и тут же идут вперед.

Теперь у них под ногами твердая земля, а руки больше не связаны шарфом, так что они ускоряют шаг. Раз в несколько минут мама достает телефон и проверяет, нет ли связи. Через двадцать минут экран наконец милосердно освещается – сеть есть, правда всего одна палочка, – и мама чуть не плачет от облегчения.

После этого события развиваются молниеносно. Уже через несколько минут их подбирает машина шерифа, а все подробности аварии передают в местные службы спасения. Помощник шерифа хочет отвезти маму и Кайла в больницу, но мама настаивает на том, чтобы он доставил их к месту, откуда будет координироваться спасательная операция. Кайл соглашается, уверяя, что он в порядке.

Поисковая база – парковка у санного парка – производит сильное впечатление. Здесь уже собралось с десяток машин скорой помощи, машины шерифа, джипы лесничих и не меньше полусотни людей в разной форме. Маму и Кайла ведут к ожидающей их скорой помощи, там их заворачивают в подогреваемые одеяла, дают по бутылке с водой. К ним подходит врач, который должен оценить их состояние.

Я смотрю, как он сначала обследует маму. У нее слегка обморожены пальцы рук, несколько пальцев на ногах и икры в тех местах, где снег и лед, набившиеся в угги, обморозили кожу. На поврежденные участки накладывают теплые компрессы, мамины ступни опускают в таз с теплой водой. Врач подозревает, что у мамы сломано несколько ребер, и рекомендует ей поехать в больницу и сделать рентген. Она мотает головой, снова просит его позвонить шерифу и узнать о ходе поисков.

Он звонит, вешает трубку, мотает головой и поворачивается к Кайлу. Тот терпеливо пьет воду и жует купленный ему чизбургер. Перед мамой тоже стоит пакет из Макдоналдса, но она к нему даже не прикасается.

Кайл откладывает чизбургер, снимает куртку и футболку. Я потрясенно выдыхаю. Мама в ужасе таращит глаза. Вся левая сторона тела у Кайла, от плеча до бедра, – это один огромный синяк, кожа в жутких сине-фиолетовых подтеках.

– Ай, – говорит Кайл с ироничной улыбкой, когда врач поднимает ему руку.

Я потрясена его геройством. Он выглядит так, словно его избили до полусмерти, но при этом он даже не думал жаловаться.

Мама сглатывает. Она и представить себе не могла. Она ни разу его ни о чем не спросила. Мальчик того же возраста, что одна из ее дочерей, попал в страшную аварию, а она даже не спросила, как он себя чувствует. Я тоже ни о чем таком не подумала. Только теперь, задним числом, это кажется нам совершенно невероятным. Я хочу сказать маме, что это нормально, напомнить, сколько всего ей и так пришлось пережить. Но я знаю, что, даже если бы она меня слышала, это бы не помогло. Сожаление – трудное чувство, с ним тяжело жить, но и избавиться от него никак нельзя, ведь сделанного не воротишь. От сожаления есть лишь одно лекарство – заблуждение: можно попытаться изменить свои воспоминания, представить происшедшее в каком-то ином, более приемлемом свете, но моя мама заблуждаться не способна.

– Вы в порядке? – спрашивает врач, заметив, как побледнела мама.

Она кивает и отворачивается, отгоняя мысли о будущем, в котором ее будет преследовать это воспоминание, и пытается сосредоточиться на кошмарном настоящем. Она молча молит: больше никаких сожалений.

– Тебе нужно в больницу, – говорит Кайлу врач. – Надо осмотреть синяки. Еще у тебя, кажется, вывихнуто плечо. Сустав встал на место, но, скорее всего, придется наложить повязку.

Кайл кивает и расслабленно пожимает плечами, словно ничего страшного не произошло, а потом самым будничным тоном говорит:

– Как думаете, кто-нибудь сможет меня подвезти?

– На улице стоит еще одна скорая, – отвечает врач.

Кайл морщится:

– Мне это дороговато обойдется.

Врач открывает дверцу, высовывается наружу и кричит:

– Эй, Мэри Бет, подбросишь парня до больницы за счет заведения?

Ему отвечает женский голос:

– Конечно! У нас сегодня спецтариф, героев в неотложку возим за бесплатно.

Кайл краснеет, натягивает куртку и встает.

– Спасибо, – говорит он врачу. На полпути к двери он мешкает, поворачивается к маме и бормочет: – Надеюсь, с ними все в порядке.

Его доброта ее добивает: я вижу, как напрягается лицо мамы, как все мышцы словно пытаются удержать внутри то, что она чувствует. Ей удается кивнуть, она безотчетно сжимает и разжимает правую руку, безвольно лежащую у нее на коленях, и открывает рот, чтобы что-то сказать, но уже слишком поздно. Кайл вылез из скорой. Мне кажется, с его стороны было бы более милосердно вообще ничего не говорить. Мама всхлипывает, зажимает зубами костяшку пальца, чтобы не зарыдать, не дать плотине прорваться.

Я смотрю, как Кайл исчезает в соседней машине скорой помощи, и думаю о том, увижу ли я его снова. Вряд ли. Так солдаты, воевавшие бок о бок на страшной войне, после ее окончания возвращаются по домам, живут своей жизнью и изо всех сил стараются забыть об одном на всех печальном прошлом.

20

Мо первой слышит этот звук. Она смотрит на потолок, наклоняет голову вбок, прислушивается. Звук повторяется и повторяется – вух, вух, вух. Это точно не ветер. Он все ближе, и я смотрю, как Мо распрямляется, напряженно вслушиваясь. Она вскакивает на ноги, но тут же падает: ступни так замерзли, что она не может стоять. Она на четвереньках подползает к сиденью у боковой дверцы фургона.

– Спасение! – жалобно вскрикивает она охрипшим голосом.

Услышав это, дядя Боб, тетя Карен и Натали приходят в себя. Они поднимают закутанные головы, и тогда до их ушей тоже долетает шум вертолета. Дядя Боб слезает с сиденья, ковыляет к Мо, с трудом открывает дверцу.

Они видят над собой человека, которого спускают с вертолета. Человек знаками велит им оставаться на месте. Мо ползет обратно к моему папе.

– Помощь уже здесь, – рыдает она, – с вами все будет в порядке. Нас сейчас спасут!

Папа не отвечает, и я молюсь о том, чтобы Мо оказалась права, чтобы не было слишком поздно, чтобы папу успели спасти. Человек заглядывает в фургон. Ему лет тридцать, с виду настоящий морпех: крепкий, подтянутый, мускулистый, с прямыми, коротко остриженными волосами. Он осматривает салон и залезает внутрь, оценивает увиденное, а дядя Боб жмет ему руку.

– Пять, – говорит он в микрофон от наушников. – Четверо в сознании, один без сознания.

– Подтвердите пять. Должно быть шесть и собака, – скрежещут в ответ наушники.

Дядя Боб отводит глаза, но тут же снова поворачивается к спасателю.

– Шестой с собакой ушли утром, – говорит он. – Он пошел искать свою маму.

Мо бросает быстрый взгляд на перчатки на руках Натали, но ничего не говорит. Тетя Карен и Натали словно с ума сошли от мысли о том, что их сейчас спасут, и уже ничего не соображают. Они обнимаются, громко плачут и, всхлипывая, клянутся друг другу, что больше никогда в жизни не поедут никуда, где может выпасть хоть одна снежинка. Как же я хочу, чтобы они заткнулись. ЗАТКНИТЕСЬ!

За пару минут стену из снега, которую Кайл, мама и дядя Боб соорудили на месте лобового стекла, разламывают, и другие двое спасателей втаскивают в фургон носилки. Еще через пару минут папу выносят наружу и поднимают в небо. Вертолет больше никого не ждет: как только папу втаскивают на борт, он тут же разворачивается и летит в Риверсайд, в травматологический центр третьего уровня, где уже ждет команда врачей.

Через несколько минут подлетает другой вертолет. Первой на борт поднимают Натали, и тетя Карен шагает вперед, рассчитывая, что ее поднимут следом за ней, но дядя Боб ее останавливает.

– Дорогая, теперь очередь Мо, – говорит он. Лицо у тети Карен пунцовеет, и она отходит. Подняв всех на борт, вертолет летит в больницу. После краткой дискуссии о том, что делать с моим телом, было решено не брать его с собой. Спасатели вернутся за ним позже. Я рада этому. Мо и так слишком много всего пережила. Ей сейчас точно не нужно лететь в больницу рядом с моим заледеневшим, изуродованным трупом.

По пути Мо смотрит в окно, сверлит взглядом бескрайний заснеженный лес и плачет от отчаяния. Она понимает, как сложно будет отыскать в этой необъятной белой пустыне Хлою, Вэнса и Оза.

21

Мама сидит в машине скорой помощи совершенно одна и ждет новостей. Спасательную операцию ведет управление шерифа округа Сан-Бернардино. Всем заведует шериф по фамилии Бёрнс. Он тот самый человек, которого хочется видеть в этой роли: среднего роста, с быстрой, как у спортсмена, реакцией, на сто процентов уверенный в своих действиях. Его манера поведения вселяет надежду, и это здорово помогает ему в общении с моей мамой. Полчаса назад он велел ей сидеть в машине скорой и не вмешиваться; она раскрыла рот, желая возразить, но под его строгим взглядом решила, что лучше будет промолчать.

Бёрнс руководит операцией из фургона шерифа, раздает своей команде указания резким, лающим голосом. В его тоне есть настойчивость – времени мало, надо спешить, – но напрочь отсутствует паника. Он часто вылезает из фургона и оглядывает горизонт: небо темнеет, близится новый снегопад. И вечер, и непогода надвигаются слишком быстро.

Получив новости от спасателей, он быстро шагает через парковку к машине скорой помощи, забирается внутрь.

– В чем дело? – спрашивает мама, увидев его мрачное выражение.

– Мы нашли фургон. Ваш муж уже на пути в Медицинский центр Пойменной долины в Риверсайде. Он жив, но в критическом состоянии.

Услышав, что папа жив, мама изо всех сил зажмуривается и облегченно выдыхает. Она думает, что это и есть все плохие новости, которые принес Бёрнс. Лишь минуту спустя она понимает, что он не закончил.

– Морин и Голды – Боб, Карен и Натали, – продолжает Бёрнс, – находятся во втором вертолете. Их везут в Медицинский центр Биг-Бэра.

Мама кивает. Бёрнс делает паузу. Мама склоняет голову набок.

– Вашего сына с ними нет. Его не было в фургоне, когда мы прибыли. По словам остальных, он ушел утром, забрав собаку.

Мама широко распахивает глаза, ничего не понимая. – Наверное, вы ошиблись. Оз бы никуда не ушел. Он просто не стал бы этого делать. Он так не поступает. Мой сын… – Ей всегда нелегко подобрать слова, когда она говорит про Оза. – Он простоват, – произносит она наконец. – Он бы не смог сам принять такое решение.

У Бёрнса дергается уголок рта, и это едва заметное движение многое говорит о том, что он на самом деле чувствует.

– Мне жаль, – повторяет он, – но его с ними нет. Поисковому отряду было дано задание искать в том числе и его.

Мама пристально рассматривает красную растрескавшуюся кожу у себя на руках и качает головой, то ли отказываясь понимать услышанное, то ли от шока, то ли от перегрузки информацией, которую ей сообщил Бёрнс. – Скоро прибудут отряды К-9[5]5
  Кинологические отряды полиции в США.


[Закрыть], – говорит Бёрнс. – Примерно через час мы вынуждены будем прервать операцию на ночь, будем надеяться…

– Через час?! – вскрикивает мама, перебивая его. – Что значит «через час»? Там мои дочь и сын. Вы не можете прервать операцию и ждать до утра.

Она ни слова не говорит про Вэнса.

– Миссис Миллер, мы делаем все возможное, чтобы найти Хлою, Оза и Вэнса.

От напоминания о том, что не только ее дети потерялись в зимнем лесу, мама вздрагивает. Меня не удивляет, что она забыла про Вэнса. Я сама не думала о нем с прошлой ночи, меня занимали лишь Хлоя, Мо, Оз, папа и мама: только мое, мое, мое. На всех остальных просто не осталось сил.

– Я должна помочь, – говорит мама и пытается встать.

– Миссис Миллер, вы очень поможете, если просто позволите нам делать свою работу и будете рядом на случай, если вы понадобитесь. Прямо сейчас мне нужно побольше узнать о вашем сыне. Расскажите все, что поможет нам его найти, выяснить, почему он ушел вас искать.

– Он ушел меня искать?

– По словам Боба, именно так все и было. А теперь расскажите мне про Оза чуть подробнее.

Мама закрывает лицо ладонями, упирает локти в колени. Я не понимаю, действительно ли Бёрнс хочет что-то узнать у мамы или просто пытается ее отвлечь, но это хорошая мысль – дать маме конкретную задачу. Так она сможет на чем-то сосредоточиться и не сойдет с ума. Она на миг задумывается, а потом начинает говорить, и ее слова меня просто ошеломляют.

Мама никогда не смотрит на Оза, по крайней мере так кажется, но сейчас она описывает его в мельчайших подробностях. Не знаю, как и когда, но она за ним наблюдает. Сидя перед Бёрнсом с закрытыми глазами, она говорит, что у него родинка под левым ухом, на запястье родимое пятно, по форме похожее на Калифорнию, на виске шрам после того, как два года назад он упал с велосипеда, а волосы растут так, что всегда ложатся влево. Она знает, что на нем шерстяные носки – один серый, другой коричневый, потому что коричневый носок тоньше, чем серый, а ступни у Оза разного размера, но ему нравится, чтобы ботинки сидели на нем одинаково. Она уверена, что он пойдет не вверх, а вниз, с холма, потому что это покажется ему разумным. А еще она уверена, что он попытается спрятаться, если спасатели к нему приблизятся.

На ее глазах выступают слезы, когда она говорит, какой он сильный, и предупреждает Бёрнса, что спасателям нельзя подходить к Бинго, не спросив разрешения у Оза. Оз яростно защищает тех, кого любит. Она описывает его так живо, что я словно вижу в ее словах своего брата. Ее голос дрожит от гордости, когда она описывает, какой Оз добросердечный, и смягчается, когда она рассказывает о его преданности. Как же мне хочется, чтобы ее сейчас услышал папа, чтобы обо всем этом знал Оз!

22

Я смотрю на отважных спасателей в ярко-оранжевых куртках: они собрались у края парковки, ожидая приказа рассредоточиться и начать поиски. Их больше десяти, они стоят спиной к ветру, порывы которого швыряют в них снег и град. Их голоса тонут в реве метели. Никто не жалуется, никто не готов сдаваться. Когда им сообщают, что операция приостановлена из-за непогоды, я чувствую их отчаяние. На телефонах у всех этих людей сохранены фотографии Вэнса, Хлои и Оза. Никто из спасателей не хочет, чтобы они провели в лесу еще одну ночь. Все скрепя сердце расходятся к джипам, на которых приехали к поисковой базе.

Услышав от Бёрнса новость о том, что спасательную операцию придется отложить до утра, мама вырывается, явно собираясь самостоятельно ринуться на поиски. На помощь шерифу сбегаются трое полицейских.

– Успокоительное! – рявкает Бёрнс подоспевшему врачу.

Глаза у мамы широко распахнуты, она яростно отбивается. Врач достает шприц и втыкает иглу маме в бедро, прежде чем она успевает его отпихнуть. Она почти сразу тяжело оседает у него на руках. Ее переносят в машину скорой помощи, ремнями пристегивают к носилкам и увозят в больницу.

Я испытываю облегчение. Мама не спала больше полутора суток.