Текст книги "Вверх тормашками"

Сьюзен Андерсон
Вверх тормашками

Непревзойденной искуснице «мозговой атаки» в континентальных Соединенных Штатах и, вполне возможно, во всей известной Галактике.

С любовью, Кэролайн Кросс.

За то, что с круч заумности меня снижала ты к земному и вседневному поближе и не дала пропасть мне, слабой, всяк раз тревожась за меня, когда я падала в ухабы.

И, дружбу эту высоко ценя, тебе я посвящаю эту книгу.

А также памяти тети Джин, кого мне крайне не хватает в жизни.

Сьюзи

Детство – это то, чему мы посвящаем всю оставшуюся жизнь в попытке постичь прошлое.

Неизвестный автор

Глава 1

Вероника Дэвис протиснулась в дверь «Хонки-тонка»[1]1
  Хонки-тонк – непритязательная эстрадная музыка, исполняется на пианино «Хонки-тонк» (расстроенных, без фетра на молоточках), преимущественно в барах или пабах. – Примеч. ред.


[Закрыть] на Бейкер-стрит и остановилась. Рев музыки кантри, пивной и табачный дух, точно тяжелый удар по темени, обрушили на нее ворох воспоминаний. И ни одного приятного.

Она сделала несколько глубоких вдохов, тщательно контролируя себя и глядя, как воздушный поток, вызванный ее вторжением, увлекает за собой тонкий шлейф дыма. Он плыл и вихрился, наслаиваясь на разноцветные огни неоновой рекламы, украшающей бар. Право же, она готова была поклясться, что все здесь осталось, как двенадцать лет назад. В центре каждого стола стояли те же закоптелые стеклянные шандалы. В них так же тускло мерцали приземистые толстые свечи.

Пока музыкальный автомат переключался на новую песню, наступило короткое затишье, и стали слышны голоса посетителей, то нарастающие, то приглушенные. В углу зала на столе для пула щелкали шары. Звенели пустые стаканы, когда официантка собирала их со столов и ставила на поднос. Внезапная паника, охватившая Веронику, породила ощущение удушья и вынудила ее напомнить себе, что это всего лишь короткий деловой визит.

Она не работала здесь уже много лет и не собиралась возвращаться. Стало быть, у нее не было никаких реальных оснований чувствовать себя так, что нужно немедленно бежать отсюда наутек. Она должна была познакомиться с новым барменом, нанятым в ее отсутствие Мариссой, и произвести быструю ревизию дел.

Официантка, балансируя с подносом в одной руке, наклонилась смахнуть со стола накопившиеся брызги. Вероника тут же вспомнила – даже слишком явственно – эту постоянно липкую поверхность, остававшуюся таковой, сколько ее ни отмывай. Столь же памятным было и хамство клиентов, постоянный фактор износа нервной системы, как и сейчас, когда мужчины за одним из столов хриплыми голосами отпускали похабные комментарии в адрес официантки – по поводу ее джинсов и облаченных в них округлых форм.

О Боже… Учитывая причины, которые на время вновь привели ее в Фоссил, Вероника никак не предполагала, что неприятное чувство подложечкой усилится больше, чем это бывало раньше. Но она ошибалась. По прошлому опыту она хорошо знала, что такое распущенные руки пьяных мужчин, и на этот счет всегда была начеку. Но дело было давнее, и с тех пор ей больше не приходилось попадать в подобные ситуации, и то брезгливое тошнотворное чувство со временем угасло.

Но сейчас все вернулось на круги своя при виде того, как один из клиентов, воспользовавшись тем, что у официантки заняты обе руки, схватил ее за зад. Осклабившись и хорохорясь перед своими приятелями, мужчина крепче стиснул пальцы и разразился грубой тирадой. Вероника почувствовала во рту, как прежде, хорошо знакомый вкус бессильного гнева. В ярости она шагнула вперед и остановилась как вкопанная, когда нагруженный поднос из рук официантки упал на стол. Пустые стаканы с устрашающим грохотом посыпались на пол. Поднос зацепил подсвечник, который прокатился через стол, но, к счастью, задержался у самого края.

Все разговоры внезапно прекратились. Поэтому голос взбешенной официантки прозвучал предельно ясно:

– Вот тебе, получай! – Она вонзила свои кумачовые ногти длиной в дюйм мужчине в руку и, повернув к нему лицо, резко провела пальцами назад.

Подвыпивший человек в ярости завопил и вскочил из-за стола. Опрокинувшееся кресло стукнуло об пол.

– Ах ты, сука! – выругался мужчина. Из ссадин, прочертивших его руку, начали проступать капли крови. Он недоверчиво уставился на них, потом сжал кулак и оттянул руку назад, замахнувшись для ответного удара.

Вероника со сдавленным протестом в горле попыталась пробиться к женщине. Но прежде чем она сумела протиснуться сквозь группу посетителей, повскакавших со своих мест, чтобы лучше следить за этой стычкой, низкий мужской голос взревел:

– Хватит!

Как и каждый вокруг, Вероника остановилась, пригвожденная звуком, абсолютная власть которого заставила замереть весь бар, и в следующий момент увидела человека, ответственного за это. Она в изумлении смотрела на него.

Ну и трусиха! Это, должно быть, и есть Купер Блэксток, управляющий, нанятый Мариссой.

Новый бармен был крупный мужчина. Он выглядел грозным благодаря твердому, как гранит, телу, прищуренным оценивающим глазам, упрямому подбородку и скулам – достаточно острым, чтобы производить ими нарезку. А его волосы… Вероника не могла оторвать от них взгляд, когда бармен вышел из-за своей стойки. Вот это да! Ничего похожего у мужчин, работающих в подобных заведениях, она еще не видела.

Неужто красит волосы? В этом небольшом пригороде в восточной части Вашингтона взрослый человек никогда не помышлял о подобных вещах, считая их сугубо женским занятием. Но этот светлый нордический блондин, должно быть, красился. Его короткий ежик, как у панк-рокера, выглядел почти белым по контрасту с лицом оливкового цвета, удивительно загорелым для января. В то же время каемка его остроконечных ресниц и брови вразлет были чернее, чем душа дьявола. У него были непроницаемые глаза – темно-карие, как горький шоколад.

Фоссил был консервативным городком, и клиенты «Тонка» должны были быть безжалостны к любому человеку, столь отличному от них. Отсюда следовало, что парень совершил необдуманный шаг, проделав над собой этот экзотической эксперимент… если бы не одно «но». В глазах у него было написано: «А пошли вы все к черту!», что свидетельствовало, что ему абсолютно безразлично чье бы то ни было мнение, кроме его собственного. Мужчина шагнул в толпу, как бы говоря своим агрессивным видом: «Правила здесь диктую я, если вам угодно это знать. В противном случае пошли вы все в задницу!» И люди, которые даже не шелохнулись, когда Вероника пыталась встать на защиту официантки, расступились перед ним, точно Красное море перед Моисеем.

Когда управляющий подошел к столу, пьяный мужчина вскинул руку для всеобщего обозрения и возроптал:

– Вон что она со мной сделала! – Вокруг слышались насмешливые замечания по поводу того, что женщина одержала над ним верх. Это только подливало масла в огонь. – Может, я хотел за ней поухаживать! – оправдывался он.

– Ты не должен был распускать руки. Считай, что счастливо отделаешься, если она не подаст на тебя иск в связи с сексуальным домогательством. – Купер Блэксток поднял упавшее кресло и торжественно поставил его к столу, наградив клиента суровым взглядом. – Ты должен перед ней извиниться.

– О чем ты говоришь, черт побери! Взгляни на это. Она устроила мне кровопускание!

– И правильно сделала, – вмешалась официантка. – Как мне все это осточертело! Эти придурки считают, что моя задница и сиськи – общественное достояние! Знаешь что, приятель? – Она протолкнулась мимо бармена и встала лицом к лицу с пристававшим к ней мужчиной. – Я не желаю слушать твои поганые извинения. Можешь катиться с ними куда подальше! – Женщина сорвала с бедер свой белый фартук и, снова повернувшись к бармену, шмякнула его по животу, как раз на уровне солнечного сплетения. Такой силы было бы достаточно, чтобы заставить более субтильного человека согнуться пополам. – Я ухожу! – заявила женщина. – Ты не настолько много мне платишь, чтобы терпеть это дерьмо!

– Погоди, – сказал Купер. – Не делай этого, Розетта. – Комкая фартук в своем большом кулаке, он наблюдал, как женщина гордо шагает к стойке бара. Она пригнулась и на миг исчезла из виду, затем снова вынырнула из-под прилавка со своей сумочкой. – Постой, Розетта. Мы можем все обсудить и договориться…

– Нет. Не можем. Я не стану обслуживать этих подонков. Ни под каким видом! Я найду себе работу в другом месте, где не придется иметь дело с такими пропойцами.

Вероника посторонилась, с молчаливым сочувствием уступая путь официантке, устремившейся мимо нее к выходу. Наблюдая, как женщина исчезает за качающейся дверью, она испытала легкий подъем. Впервые, с тех пор как вернулась домой из Шотландии после известия о смерти своей сестры Кристл. Розетте легко! А Вероника в свое время не могла покинуть этот бар вот так внезапно, хотя порывалась столь часто, что потеряла счет. Но несмотря на страстное желание, она прочно застряла здесь, потому что бар принадлежал ее отцу, а он, закоренелый шовинист, женское мнение не принимал в расчет. Вероника любила отца, это-то и удерживало ее в баре.

Она повернулась и уже собралась уходить. Вряд ли бармен будет сейчас заниматься с ней, когда ему так не хватает рабочих рук. Чтобы быстро обслужить всех клиентов, ему, вероятно, придется крутиться хуже невольника на пиршестве патрициев. Едва ли у него вообще будет свободная минута, не то что время для отчета о состоянии дел.

И все же…

Вероника остановилась. Если она уйдет сейчас, может статься, что навеки. Она не Кристл. Та получала удовольствие от постоянного вертепа, коим всегда был «Тонк». Вероника не могла припомнить время, когда бы она дорожила этим местом. Будь ее воля, ноги бы ее здесь больше не было.

Но теперь, когда Кристл уже покинула этот мир, настало время оставить свои капризы и вести себя как подобает взрослой. Ничего не поделаешь – нужно выполнять свой долг. Поэтому Вероника психологически настроилась на серьезное испытание и прошла в бар.

Она наблюдала за толчеей посетителей, осаждавших бармена, чтобы заново наполнить свои пустые стаканы. Но мало-помалу очередь начинала редеть, и наконец бармен отпустил последнего. Вероника воспользовалась передышкой и, расправив плечи, шагнула к прилавку.

Управляющий поднял глаза и понимающе оглядел ее быстрым, внимательным взглядом.

– Вы здесь впервые? – сказал Блэксток низким голосом. – Я вас раньше не видел, иначе запомнил бы эту нежную кожу. – Он пробежал глазами каждый дюйм ее тела, прежде чем встретиться с ней взглядом. – Чем могу быть полезен?

Вероника растерянно заморгала. Просто удивительно, что мужчины Фоссила не боятся за своих жен! И как это они не держат их под замком от этого парня? Даже она ощущала исходящие от него волны сексуальности, хотя вообще такой тип мужчины был не в ее вкусе.

– Вы мистер Блэксток? – спросила она.

– Да, но называйте меня просто Куп, – радушно сказал он, ослепив ее улыбкой, казавшейся на удивление очаровательной для человека с таким настороженным взглядом. – Когда я слышу слово «мистер», меня так и подмывает посмотреть вокруг – нет ли рядом папы. Но мой отец давным-давно умер. – Блэксток сменил тон и стал сама деловитость. – Так как вы знаете мое имя, – продолжат он, – я заключаю, что вы здесь по поводу работы.

– Нет! – Вероника отступила назад, и ее руки взлетели вверх, как бы отвергая саму эту идею. О нет. Нет-нет. Она поклялась, с тех пор как окончила колледж, что в жизни не подаст никому даже кружки пива, и оставалась верной своему принципу. Она не собиралась ему изменять вплоть до смертного часа, когда ее бренное тело закопают в холодную, жесткую землю.

Темные брови Блэкстока удивленно подтянулись к границе светлых волос. Видя его изумление, Вероника заставила себя ослабить защитные механизмы. Ее вздыбившиеся горбом плечи вновь опустились, и руки упали вдоль туловища. «О, успокойся же, – приказала она себе. – Попытайся свести к минимуму коэффициент скудоумия».

– Извините, мне следовало представиться, – сказала Вероника с высоко поднятой головой. – Я Вероника Дэвис. – Она тайком поддернула свой блейзер из тонкой шерсти, памятуя о предстоящей длинной поездке назад, и снова шагнула к стойке. – Я наведалась сюда накоротке, просто чтобы удостовериться, как идут дела.

Блзксток на мгновение опешил. Во всяком случае, ей так показалось. Но уже в следующую секунду он заставил ее усомниться в своем мимолетном впечатлении. Совершенно расслабившись, он вновь улыбнулся ей так же обворожительно, как несколько минут назад. Впрочем, у нее был очень длинный и утомительный день. Поэтому ей могло это и пригрезиться.

– Вы хотите знать, как идут дела? – невозмутимо спросил Куп. – Я с удовольствием бы вам рассказал, миледи. Прямо сию же секунду, не будь такой запарки. Но это произошло, и коль скоро вы подвернулись мне под руку, приобщайтесь к работе. Здесь и сейчас. – Он кинул ей что-то, и Вероника рефлекторно поймала вещь в воздухе, прежде чем она угодила ей в лицо. – Наденьте это, – приказал он. – И за дело. У нас не хватает официанток.

Вероника посмотрела на поварской фартук у себя в кулаке, затем уронила его на пол, будто это был таракан. Она вскинула голову и с отвращением взглянула на Купа.

– Я не подаю спиртное!

– Послушайте, Принцесса, – сказал он. – У меня кризис – одна официантка позвонила, что сегодня не выйдет на работу, а другая только что ушла. Вы хотите, чтобы «Тонк» закрылся и лишился вечерней выручки? Только не рассчитывайте ошеломить меня своей аристократичностью. Будто вы замараете ваши лилейно-белые ручки, оттого что вам придется отнести несколько стаканов!

Вероника гневно сверкнула глазами, на что он просто пожал большим плечом и забрал от одного из посетителей пустой кувшин. Затем поставил его в раковину и, взяв чистый, толкнул под кран с пивом. Пока он регулировал струю, Вероника наблюдала за игрой мышц из-под завернутых рукавов его кремового свитера. Она хмуро глядела на грубые, широкие в кости запястья и крупные кисти рук, размышляя, кто он такой, этот человек с телом фермера и глазами воина, чтобы указывать, что ей делать. И кто дал ему право грозить ей закрытием бара? Официально заведение было ее собственностью, она его хозяйка. Так что если кто-то и вправе отдавать здесь приказы, то это она.

Но сейчас Вероника была слишком измотана, как физически, так и эмоционально, чтобы сражаться. В частности, с таким типом, как этот. Для него борьба была бы наслаждением – и тем большим, чем она грязнее и безобразнее. Не говоря уже о том, что он мог просто уйти, как Розетта, – и тогда бару вообще крышка.

Несмотря на голос логики, Вероника не переставала негодовать. Что он знает о ней? Он не имеет ни малейшего представления, как ей пришлось вкалывать, чтобы выбраться отсюда. Поэтому как он смеет смотреть на нее как на белоручку, воротящую нос от обыденной работы?

Разумнее было бы послать все к черту и прямо сейчас уйти, как она сделала это много лет назад. И пусть проклятый бар приходит в упадок. Ей на это наплевать. Она так бы и поступила, но «Тонк» являлся наследством ее племянницы Лиззи, после того как умерла Кристл.

Умерла… Душу пронзила острая мука. Месяц назад Кристл была найдена убитой. В преступлении обвинили Эдди Чапмена, ее мужа и отца Лиззи. Но что примечательно, судебное определение было вынесено всего через несколько часов предварительного слушания. Тогда Эдди, на время отпущенный под подписку, скрылся из города, сделав Лиззи в сущности сиротой. Сейчас у нее не осталось никого из родных, за исключением Вероники.

Она расправила плечи. Ее долг перед Лиззи – сохранить «Тонк» в действующем состоянии, пока не найдется покупатель. В сложившейся ситуации при несовершенстве существующей судебной системы одному Богу известно, сможет ли девочка рассчитывать на имущество Эдди. Чтобы обезопасить ее будущее, Вероника была исполнена решимости выкачать из этого бара все до последнего цента.

Она наклонилась и подняла с пола фартук. Сняла и аккуратно сложила свой блейзер. Затем повязала фартук вокруг бедер и взяла поднос.

Бармен перестал наливать наполненный до половины кувшин и бегло взглянул на нее. «Нацистский подонок», – подумала она, встретившись с ним глазами, но вслух просто сказала:

– Положите это куда-нибудь. – Она передала ему свой жакет и сумочку. – С чего начинать?

Когда пришло время закрывать бар на ночь, Вероника была совершенно измочалена. Она устало стянула фартук, швырнула его под прилавок в корзину и забрала свои вещи. У нее не было сил даже бросить пасмурный взгляд на Купа. Если бы кто-то спросил ее мнение об этом человеке, она сказала бы, что ему только не хватает, чтобы его называли офицером СС. Не говоря ни слова, Вероника повернулась и поплелась к двери.

– Спокойной ночи, Принцесса, – сказал Куп ей вслед.

В ответ она коротко кивнула ему через плечо. Его низкий смех сопровождал ее до самого выхода.

Дом, где она выросла, находился прямо напротив. Обстоятельство, так оплакиваемое ею в детстве, сейчас было воспринято с благодарностью. Выудив из сумочки ключ, Вероника вошла в прихожую и едва не споткнулась о чемоданы. Она свалила их возле двери несколькими часами раньше. Она приехала в город уже под вечер, так что забирать Лиззи было слишком поздно. Поэтому она бросила свой багаж и направилась через улицу в бар с мыслью отделаться коротким формальным визитом, чтобы больше не мучиться этим вопросом. Потом она собиралась вернуться обратно, распаковаться и упасть в постель, чтобы утром, отдохнувшей, поехать за Лиззи.

Слишком много благих намерений.

Вероника, спотыкаясь, прошла в комнату и включила свет. Она удивленно заморгала, думая, что ее обманывает зрение. Все вокруг выглядело медно-красным. Так и должно быть, подумала она. Несомненно, после темного коридора ее ослепил слишком яркий свет. Она прищурила глаза, чтобы лучше присмотреться, но блеск ничуть не потускнел.

О Боже! Стены были оклеены золотистыми шелковыми обоями с аляповатым красным узором. И вся комната напичкана блестящими побрякушками. Казалось, что позолота не просто покрывает их, но въелась в глубину не меньше чем на дюйм. Вероника еще не видела такого скопления низкопробных украшений в одном помещении.

– Черт побери, Кристл, – прошептала она, – почему бы тебе сразу не отдать Лиззи на воспитание в бордель? Там и то, наверное, было бы скромнее.

Вероника изумленно разглядывала настольную лампу с росписью в виде роз, обрамленных золотыми листьями. Прозрачные хрусталики в форме капающих слезинок выбили звонкую мелодию, когда касание руки привело их в движение. На бархатной подушке золотой металлической нитью было вышито: «Рено, самый большой маленький город в мире». Щупая пальцем толстые кисточки, Вероника пыталась отыскать хоть что-то, на чем не было золота, бахромы или вензелей. Каждый новый предмет, на который падал взгляд, казался ей еще более безвкусным, нежели предыдущий. Как профессиональный реставратор, имеющий дело с произведениями искусства, она была в ужасе от увиденного. Черт возьми, когда Кристл успела так захламить дом? Во время своего последнего визита Вероника не заметила, чтобы здесь было столько барахла.

Неожиданно для себя она пришла в совершенно неконтролируемую ярость.

– Как это похоже на тебя, Кристл! У тебя никогда не было даже чуточки вкуса. И вообще ты напрочь лишена всякого здравого смысла. Ты просто идешь проторенным путем сообразно своим дурацким представлениям, не так ли? Даже не верится, что ты такой ребенок! – В запале Вероника не заметила, что говорит о сестре в настоящем времени. Она сердито тряхнула головой и поправилась: – Была, я имею в виду. Я не могу представить, что ты б-была такая тупая, неуемная и…

Но скорбь утраты переломила раздражение. Прижимая к животу подушку, Вероника повалилась на тахту, стоящую под огромным бархатным ковром с изображением тореадора. Согнувшись на пышной парче, она рыдала себе в колени. Слезы лились непрекращающимся потоком, оставляя мокрые круги на ее брюках цвета хаки.

«О Боже, Боже», – повторяла она, все еще не веря, что ее сестры больше нет. И она не просто мертва, с чем вообще человеку довольно трудно смириться, а жестоко убита. Подобное обычно происходит на экране или на страницах книг, но не в жизни, с родными тебе людьми.

Конечно, Кристл была далеко не ангел. Они чаще ссорились, точно пара котов, нежели жили в мире. Но Кристл была ее старшей сестрой, всегда ее защищавшей, и эти дорогие сердцу воспоминания прочно въелись в память с раннего детства. И потом, она всегда была такая простодушная и забавная, что у Вероники подчас штаны становились мокрыми от смеха. Но смерть от рук взбешенного мужчины вышибла ее сестру из жизни. Нет, Кристл не заслуживала такого конца.

Какой-то шум у заднего крыльца заставил Веронику поднять голову. Шмыгая носом, она вытерла ладонями слезы со щек и кончиками указательных пальцев смахнула влагу из-под глаз. Она устремила взгляд через арку кухни на дверь, но там ничего не было видно. Вероника пожала плечами. Вероятно, это одна из кошек миссис Мартелуччи, решила она.

Но в это время через матовое дверное стекло проглянул мужской силуэт. Ее сердце, тяжело стукнувшись о стенку груди, неистово заколотилось. Ручка двери повернулась, и Вероника вскочила с дивана. Подушка скатилась с ее колен и упала на пол. Поискав поблизости какой-нибудь предмет, который можно было бы использовать как оружие, Вероника остановила взгляд на бездарной копии Эрте.[2]2
  Дизайнер, иллюстратор и декоратор русского происхождения (1892–1990). Известен своими работами в парижском мюзик-холле и на Бродвее.


[Закрыть] Затем схватила золоченого идола, обхватив его пальцами за основание. Страх так прочно засел в горле, что почти не давал ей дышать. Она заняла боевую позицию, выученную еще со времен игры в мяч на пустыре позади «Фуража и семян» Мерфи.

Дверь со скрипом отворилась, и в кухню просунулись колючие светлые волосы. В лучах света, падавшего с крыльца, были хорошо видны мускулистые плечи. Не прошло и миллисекунды, и, прежде чем в перегруженном мозгу Вероники сложился целостный образ, грудной голос иронично произнес нараспев:

– Бросаетесь ценными вещами, Принцесса?

Она чуть было не запустила в него статуэткой. Тогда его шрамы на голове рубцевались бы не один год.

Вероника попыталась вернуть свое галопирующее сердце к нормальному ритму и осторожно повернулась на бок. Однако не позволила себе расслабиться полностью.

– Что вы хотите, Блэксток? И почему вы курсируете здесь, в доме Кристл, как в своем собственном?

– В каком-то смысле это и есть мой дом, – сказал он насмешливо. – По крайней мере та его часть, куда я иду. Я живу наверху.

Шокированная Вероника со всхлипом втянула воздух.

– Извините, не поняла.

Мужчина закрыл дверь и прошел через кухню, задержавшись в арке. Сунув руки в карманы джинсов и упершись плечом в косяк двери, он с кривой усмешкой посмотрел на Веронику. И эта легкая полуулыбка каким-то необъяснимым образом заронила искру в ее сознание. Вероника почувствовала, как дрожь пробежала вдоль позвоночника.

– Я сказал, что живу здесь. Когда миссис Травитс наняла меня управлять баром, она сдала мне внаем мансарду.

Марисса? Неужели она это сделала? «О Боже, Map, о чем ты думала?»

Но Вероника тут же устыдилась своих мыслей. Она была в долгу перед Мариссой. Их связывала давняя дружба. Марисса была такая внимательная и заботливая, всегда готовая прийти на помощь без лишних просьб. Марисса разыскала ее во время ее командировки в Шотландию, чтобы сообщить о Кристл.

Но сдать помещение этому громиле? В доме, где им с Лиззи предстоит жить? Вероятно, это было не самое умное решение с ее стороны, и Вероника не собиралась мириться с этим. Она шагнула навстречу Купу и, откинув голову назад, встретила его взгляд.

– Надеюсь, этой ночью у вас будет хороший сон, – сказала она твердо, – так как завтра утром вам предстоит подыскивать себе еще какое-то место для жилья.

Он еще имел наглость засмеяться!

– Забудьте об этом, моя сладкая. У меня подписан договор аренды. Если у вас какие-то проблемы с жильем, вы и переезжайте.

– Не говорите глупостей, Блэксток. У Лиззи без того было достаточно переживаний за этот месяц, чтобы сейчас ограничивать ее в правопреемстве. По крайней мере что касается проживания в собственном доме.

Что-то промелькнуло в его лице, но голос прозвучат презрительно и высокомерно.

– Похоже, вы полагаете, – сказал он, – что я верю в вашу безмерную заботу о своей племяннице?

С таким же успехом он мог дать ей пощечину. Голова Вероники резко откинулась назад.

– Простите? Что вы хотите сказать?

– Ничего. – Мужчина сделал бесстрастное лицо и пожал плечами. – Не придавайте значения.

– Черт побери, вы говорите мне такие вещи, а я не должна придавать этому значения?! Что вы имели в виду?

– Я имел в виду, что в своем небольшом напутствии вы частично были правы, Душистый Горошек. Мне действительно нужно хорошо выспаться этой ночью.

Вероника была взбешена его словами. Куп оставил ее кипеть от досады и злости. Он оттолкнулся от косяка и, шагая через две ступеньки, стал подниматься наверх.