Текст книги "Сайонара"

– Поздравляю, вы неплохо говорите по-японски, – робко начал я. – Пример, достойный подражания.

– Спасибо, – отвечала она, выпустив дым мне в лицо.

– Вы американка?

Девушка слегка вздрогнула, ее улыбка стала напряженной.

– Нет, англичанка.

Меня это обрадовало.

– Я большой поклонник Шерлока Холмса! – воскликнул я. – Я прочел все книги о нем! И не раз!

– Неужели? – В глазах Мэри зажегся интерес. – А разве вы не знаете, что он злоупотреблял опиумом?

Я молча уставился на нее. Никогда о таком не слышал.

– Кроме того, я обожал вашу принцессу Диану, – печально добавил я. – Жаль, что она умерла.

– Ничего, переживем, – сказала Мэри.

Может быть, мне показалось, но губы девушки насмешливо скривились. Ее бессердечие оттолкнуло меня, и я отвернулся.

На сцене завершали приготовления музыканты. Среди них почти не было японцев – только выходцы с Филиппин и из Индонезии. Я решил, что в сиреневых смокингах с набриолиненными волосами они выглядят довольно вызывающе. Без предупреждения музыканты заиграли чудесное вступление к «Отелю Калифорния» группы «Иглз». Прекрасная мелодия, и скоро я обнаружил, что стучу ногой в такт песне. Через стол Мураками-сан и Стефани что-то шептали друг другу на ухо, окутанные коконом интимности. С безразличным видом Мэри ковыряла ярко-красный лак на ногтях. Заметив мой взгляд, она прекратила свое невинное развлечение. Посмотрев на музыкантов, девушка улыбнулась мне и одобрительно подняла вверх, большой палец Затем, вспомнив о своих обязанностях, предложила еще выпить. Я опустил глаза в стакан – он был на три четверти полон.

– Не нужно, спасибо.

И тут Мэри меня удивила. Она рассмеялась, словно я сказал что-то очень забавное. Невольно я тоже улыбнулся.

– А теперь расскажите мне о своей работе! – выпалила она с неожиданным энтузиазмом.

Я моргнул.

– Уверен, вам все это покажется очень скучным.

– Вовсе нет, – не согласилась она, – мне нравится слушать, когда люди рассказывают о своей работе.

Девушка тревожно оглядела бар. Я обернулся, желая узнать причину ее беспокойства. Пышная, гротескно одетая Мама-сан твердой рукой поманила Мэри к себе. Нимб черных кудряшек обрамлял ее лицо. Платье выглядело слишком эксцентричным для дамы ее лет: бархатное, с низким вырезом и юбкой до полу. Словно у героини романа, который читаешь, лежа в ванной. К пышной груди прижимался лохматый песик. Он неприятно уставился на меня злыми глазками.

– Хозяйка? – спросил я у Мэри.

– Э-э-э… угу, – отвечала она. – Я, пожалуй, пойду.

Вышагивая по роскошному красно-коричневому ковру на острых каблучках, Мэри приблизилась к Маме-сан. После немногословного диалога, прерываемого невыносимым тявканьем собаки, Мэри отослали на кухню. В тот вечер я ее больше не видел.

Несмотря на то что меня оставили одного, я неплохо провел время. Подозвав маленькую японку, я заказал лимонад. Она принесла стакан с изысканным зонтиком-парасолькой и изогнутой соломинкой. Мы вместе посмеялись над таким легкомысленным украшением. Музыканты были великолепны, они играли красивые популярные песни. Тебе бы непременно понравилось.

Несколько пар закружились на танцполе, включая Мураками-сан и Стефани из Флориды. Сверкающий шар под потолком отбрасывал блики на лица танцующих. Должен сказать, танцор из Мураками-сан оказался никудышный. Он спотыкался и пьяно вис на Стефани. Ему просто повезло, что Стефани – крепкая девушка европейского типа. Не обращая внимания на то, что партнер еле стоит на ногах, Стефани, невозмутимо улыбалась чепухе, которую Мураками-сан шептал ей на ушко. Все с той же ясной улыбкой она убирала его упрямую руку со своих бедер.

Около часу ночи лаунж-бар начал пустеть. Один за другим накачанные флиртом и спиртным бизнесмены прощались и исчезали за двойной дверью. Иммигрантский ансамбль исполнил последнюю песню и начал собирать инструменты. Мураками-сан упал в кресло, продолжая поглаживать Стефани по бедру и с нежностью пожирая ее глазами. Девушка сидела тихо, спокойная улыбка не сходила с губ. Было чудовищно поздно – около часу ночи. Я решил предложить Мураками-сан вызвать такси, когда рядом с нашим столиком появилась изящная японка.

– Простите, что перебиваю, – начала она, хотя за нашим столиком царило гробовое молчание. – Мы закрываемся через полчаса. Можете в последний раз заказать спиртное.

– Спасибо, больше не нужно, – сказал я.

Японка посмотрела на Мураками-сан и хихикнула.

– Да, похоже, больше не стоит. – Она поднесла ладошку к губам, чтобы не прыснуть от смеха. – Выписать счет на вашу компанию?

– Да, благодарю. «Дайва трейдинг».

– Я знаю.

Японка медлила. Глаза ее остановились на мне. Она выглядела даже моложе Мэри. Волосы уложены в гладкий пучок, а широко расставленные глаза похожи на газельи.

– Что ж, ладно… – и с лукавой улыбкой она направилась к соседнему столику.

Снаружи было полно гуляк в растрепанных костюмах. Количество бизнесменов и служащих корпораций слоняющихся по улицам в столь поздний час, удивило меня. И как это им удается наутро сосредоточиться на работе? Неоновые вывески обещали откровенные шоу и экзотические танцевальные номера с участием питона. Невыносимое сияние вызывало желание найти выключатель и приглушить свет. С пятнадцатой попытки Мураками-сан попал-таки в рукава пальто. Затем, пошатываясь, побрел по аллее и стал мочиться прямо рядом с мусорным ящиком. Слушая шелест струи о пластик, я испытывал необъяснимый стыд. Визит в бар был величайшей глупостью. И кроме того, обошелся компании в пятьдесят тысяч йен. Если Мураками-сан так нравятся американки, купил бы себе билет на самолет и отправлялся в Америку – дешевле бы вышло! Когда Мураками-сан появился в аллее, с треском застегивая молнию на брюках, я с трудом мог смотреть ему в глаза. Мое мрачное настроение окончательно развеселило его.

– Ну, Сато-сан, – вскричал он, похлопав меня по спине, – и как вам понравился бар «Сайонара»?

Помня о том, что Мураками-сан – заместитель главного менеджера по работе с персоналом, я решил скрыть свои чувства.

– Мне очень понравились музыканты, – ответил я.

– А я про девушек, Сато-сан. Про этих иностранных сучек!

– Очень высокие.

Мураками-сан захихикал и остановился перед вывеской ресторана, где подавали лапшу. Над нашими головами висел изодранный красный фонарь.

– Как насчет лапши? – спросил он, косясь на грязный листок с меню.

– Мураками-сан, я действительно очень ценю ваше радушие, но мне следует отправляться домой. Завтра на работу, – ответил я извиняющимся тоном.

– Нет, это просто, смешно! Еще совсем рано! Обещаю, шлюхи в следующем баре окажутся еще круче! – Глаза его сверкнули, Мураками-сан понизил голос и драматически прошептал: – Вы любите массаж?

– Мураками-сан, я весьма признателен за ваше радушие, но я действительно должен ехать домой.

– Сато-сан. – Голос его стал тверже. – Как ваш босс, я официально предоставляю вам завтра выходной. Все, перестаньте паниковать! Расслабьтесь и не думайте больше о дурацком офисе!

– Нет, – сказал я.

– Что? – не понял Мураками-сан.

– Я иду домой.

Мураками-сан вздохнул, голос его потеплел.

– Сато-сан, я только пытаюсь помочь вам.

Я удивился. Из нас двоих помощь требовалась как раз ему! Каждую ночь ходить по такой скользкой дорожке!.. Внезапно я подумал о жене Мураками-сан – такой мягкой и домашней женщине. Во время праздника цветущей сакуры она неизменно присылает в офис корзинки для пикника. Если бы она только знала! Как бы это ранило ее!

– Я не нуждаюсь в помощи, – с каменным лицом промолвил я.

Мураками-сан прислонился к окну ресторана и икнул. Он показал на обручальное кольцо на моей руке.

– Сато-сан, – мягко протянул он, – сколько это будет продолжаться? Жизнь станет гораздо проще, если вы сможете оставить все в прошлом.

Мураками-сан ободряюще улыбнулся – он слегка пошатывался, голова клонилась вниз. Я увидел свое отражение в окне ресторана и узнал воинственный огонек, загоревшийся за стеклами очков. Однажды на Окинаве я гулял по пляжу и поранил палец. Сейчас я испытывал те же обжигающие боль и шок, как тогда при виде ржавого гвоздя, воткнувшегося в ботинок. Я с трудом улыбнулся. Грудь сковал железный обруч.

– Ну вот, так-то гораздо лучше, Сато-сан – просиял Мураками-сан. – Черт с ней, с едой! Пошли развлекаться! Что скажете?

Что я мог ответить, любимая? Мрачно усмехнувшись, я развернулся и побрел прочь.

Глава 4
Мэри

Юдзи появился около двух ночи – волосы падают на глаза, джинсы спущены на бедра. На диване валялся последний посетитель – оцепеневший от неразбавленного джина служащий. Он едва поднял ноги, когда Стефани прошла мимо с пылесосом.

– Господи, похоже, этому парню досталось, – пробормотал Юдзи.

Я сидела на корточках, заполняя бар бутылками «Асахи» и «Будвайзера», но без труда догадалась, о ком говорит Юдзи.

– Переживает из-за ужасного развода, – попыталась я перекричать клекот бутылок.

Юдзи неодобрительно покачал головой, словно парень позорил честь командного флага.

– Не мешало бы ему встряхнуться и вести себя, как мужчине.

Я захлопнула холодильник и встала. Юдзи толкнул ногой пустой ящик из-под пива и усмехнулся – белоснежные зубы блеснули на фоне загорелой кожи. Он так невероятно хорош собой! Как у него это получается? Ни сигареты, ни амфетамины, ни еда в дешевых забегаловках… ничем его не проймешь!

– Прибереги свои советы для себя самого, – сказала я. – Такое когда-нибудь может случиться и с тобой.

– Развод лечится прогулкой по стрип-клубам, – пошутил Юдзи.

– Какая зрелость, – притворно изумилась я. – Какая мудрость.

Улыбка Юдзи стала шире. Пусть ему и неведомо чувство сострадания, зато улыбка – выше всех похвал. Руки мои скользнули под его куртку, под майку, затем ниже, под ремень джинсов. Я подвинулась ближе, вдыхая запах табака, цитрусового геля для душа и чего-то еще – его особого запаха, по которому я безошибочно могла распознать Юдзи.

– Мэри… Мамаша наверняка наблюдает за нами в камеру слежения.

Крошечный красный глазок камеры мигал прямо над нами. Я улыбнулась.

– Она ушла – так накачалась водкой, что вряд ли ее это заинтересует.

Что-то промелькнуло в лице Юдзи. Раздражение? Он криво ухмыльнулся.

– Слушай, Мэри, не пора ли двигать отсюда?

Снаружи дождь едва моросил, но тротуары Синсай-баси покрывала сыпь из луж. Вывески баров горели неоном, посетители что-то вопили в свои мобильные, из раскрытых дверей доносились звуки корейского хип-хопа и рэгги. На стоянке такси стояла очередь: студенты, неотличимые друг от друга в одежде от Унигло, унылые бизнесмены, клюющие носом, две школьницы, которым давно уже пора было домой; обессилев от хохота, они привалились друг к дружке. Юдзи тянул меня за собой. Рядом вызывающе цокали Катины каблучки, рукав ее пальто с искусственным мехом мягко терся о мою руку.

– Ваш пульс – двадцать ударов в минуту, сэр. Вы почти на том свете. Заходите. Наши медсестры оживят вас в два счета!

Девушка в едва прикрывающем прелести наряде медсестры стояла в проеме двери. Ее освещал красный фонарь. Шприц заткнут за подвязку, на шее болтается игрушечный стетоскоп.

Девушка пальчиком грозила проходящим мимо клиентам, по лицам которых бродили чувственные улыбочки.

– Кто бы посоветовал Флоренс Найтингейл вставить эти штуки в уши, – критически высказалась Катя по-английски.

– Ты думаешь, клиентам есть до этого дело?

Из-за Юдзи я говорила по-японски.

– До чего? – спросил он.

Как будет по-японски «стетоскоп», я не знала да и едва ли когда-нибудь узнаю.

– Да мы про медсестру.

– А, эту… Когда она изображает ковбойшу на мотоцикле, клиенты ничего не заметят, даже если она выстрелит им в спину. Ну, вот, пришли, налево.

Лаунж-бар «Подземелье» оказался роскошной бархатной дырой. Упакованные в шмотки от Хельмута Ланга свободные от трудов сутенеры курили сигареты с гвоздичным ароматом, распространяя запахи дорогого парфюма. Диджеи располагались внизу – пол вибрировал от ритмов техно, словно от ударов подземного сердца. Мне хотелось туда, но Юдзи повел нас наверх, по железной винтовой лестнице. Вышибала кивнул Юдзи и отдернул красную бархатную занавеску, впуская в VIP-зону – антресоли над баром с низкими, изогнутыми столиками. Юдзи направился к дивану, на котором сидели Кензи, Синго и какие-то парни постарше. Они встали и начали дружески похлопывать Юдзи по спине и трясти ему руку.

– Юдзи, мошенник, явился наконец-то.

Кензи и Синго тоже встали с дивана – все в модных лейблах, с дизайнерскими стрижками. Парни постарше были одеты с безупречным вкусом – хрустящие рубашки, о стрелки на брюках можно руку порезать.

– Ямагава-сан, это Мэри. Мэри, Ямагава-сан.

– Ого, Юдзи! Ты отхватил лакомый кусочек!

– Э-э-э… она понимает по-японски. Училась в университете.

Кензи и Синго захихикали. На лице Ямагавы-сан появилась широчайшая ухмылка. Разве Юдзи не собирается представить Катю? Нимало не смущаясь, Катя со щелчком открыла сумку и принялась шарить в ней в поисках сигарет.

– Красавица и умница? И как вас угораздило прилепиться к такому мерзавцу, как Юдзи?

Я улыбнулась и пожала плечами.

– Сама себя все время об этом спрашиваю.

Ямагава-сан захохотал.

– Как и я. Все время мучаюсь вопросом: как я умудрился нанять таких подлецов?

Мы уселись на диван напротив. Официант подскочил к нам и с безукоризненной вежливостью принял заказ, затем так же незаметно ускользнул прочь. Ямагава-сан принялся поучать подчиненных. Он говорил на грубом кансайском диалекте – звуки булькали в пораженной катаром глотке. Я улавливала только отдельные слова: какая-то высокопарная брехня о самурайской этике. Какое отношение имеют ко всему этому сидевшие передо мною трое наркокурьеров?

– Да уж, парень любит себя послушать, – шепнула мне Катя.

– У него очень сильный акцент, – заметила я, – понимаю через слово.

– Нудный, как черт. Но ты только посмотри на этих троих! Глаз с него не сводят!

Мы обменялись снисходительными улыбочками. Катя принялась рассказывать мне о магазинчике старой одежды, который обнаружила в Киото – там продавали кимоно. Она знала, что я люблю мастерить из старых кимоно новые вещи: юбки, просторные платья, сумочки. Впрочем, швея из меня поганая. В моих вещах всегда полно кривых швов и дырок. Юдзи говорил, что от стука швейной машинки у него болит голова, заставляя вспоминать о вонючих магазинчиках забитых нелегальными иммигрантами. «Ты похожа на цыганку», – шутливо оценивал он вещи моего собственного дизайна.

Иногда мне кажется, что Катя была бы более подходящей подружкой для Юдзи. Катя с ее шампанским, чувственностью и очевидным гламурным лоском. Катя с ее вечно безукоризненным маникюром и дизайнерскими туфлями. Однако я никогда не чувствовала между ними сексуального притяжения. В тех редких случаях, когда мы выходили втроем, они не перемолвились между собою и парой слов. Когда я возвращалась из туалета, они молча курили; было очевидно, что на время моего отсутствия разговор прерывался. Я не знала, радоваться мне или горевать. Что означало их молчание – равнодушие или сговор? Помню, как-то мы лежали перед телевизором – платье мое задралось до самой талии. Показывали матч «Ханшинских тигров».

– Разве Катя не красотка?

Я старалась, чтобы голос звучал беззаботно.

Юдзи зевнул и ответил:

– Катя? Ну, наверное, кому-то нравятся ледяные женщины… – Затем он положил руку мне на бедро и сказал; – Что-то надоел мне бейсбол. А тебе?

Ямагава-сан бубнил на заднем плане – речь его напоминала причитация пастора по евангелической радиостанции. Юдзи, Кензи и Синго сосредоточенно слушали и одобрительно мычали 5 нужных местах. Так им и надо, что не знают английского. Иначе они нашли бы рассказ Кати гораздо более занимательным. Она говорила о клиенте из бара, который заплатил тридцать тысяч йен, чтобы посмотреть, как Катя расхаживает без трусов по стеклянному кофейному столику, в то время как он лежал под ним.

– Цуру-сан?

– Ага, Цуру-сан.

– Цуру-сан? Глава корпорации, который всегда поет в караоке «Джонни, будь хорошим»?

– Вот именно.

– Шутишь? И ты позволила ему заглянуть себе под юбку? Нет, Катя, скажи мне, что на тебе из белья осталось хоть что-нибудь!

– Да ему и надо-то было всего пять минут! Самые легкие тридцать тысяч йен в моей жизни! А еще он предложил мне сорок, если я на него пописаю.

– И ты пописала?

– Я выпила два литра «эвиана» из мини-бара, затем мы уселись на кровать в отеле и смотрели новости, пока я не захотела в туалет.

Я не знала, верить ей или нет.

– Катя, какое дерьмо.

– Ничего я не дерьмо. – Затем, улыбнувшись, она продолжила: – Ну… бываю порой.

Вряд ли все было именно так. Катя так потрясающее врет, что я почти никогда ей не верю. Она достала «Мальборо» и чиркнула спичкой из тонкого коробка с надписью «Сайонара» на боку. Легкая сосредоточенность застыла на ее лице, пока Катя раскуривала сигарету. Рука Юдзи опустилась на мое колено. Легкое пожатие собственника – и рука тут же убралась. Вдыхая дым сигареты, Катя обнажила кривые зубы в хитрой усмешке.

Три часа ночи. Танцпол залит светом стробоскопа, варясь в собственном адском соку. Как интересно наблюдать за человеческими существами, связанными между собой только танцполом и ночью! Глаза, как блюдца, море конечностей; которыми управляет маньяк-кукловод. Вскоре сейсмическому грохоту уже невозможно противостоять… Мы спустились на танцпол. Сначала я контролировала себя, затем попала в общий ритм, приличия и комплексы улетели прочь. Катя казалась более сдержанной: она танцевала, не сходя с места. Покачиваясь в танце, я сказала ей об этом. Наверное, так танцуют на украинских дискотеках? Все время забываю спросить. Юдзи наверху, но мне его уже не хватает. Его широкоплечей уверенности в себе, его руки на моем колене. Как я раньше жила без него?

Скоро танец стал таким же нудным, как стояние на автобусной остановке. Мы с Катей заказали в баре водку с тоником и удалились в чилл-аут, где уселись в двухцветные, похожие на мешки кресла. Здесь играла спокойная музыка, несколько девушек танцевали, медленно и сосредоточенно. Едкий запах марихуаны доносился от компании парней с флюоресцирующими дредами. Я вытянула перед собой ноги и задала вопрос:

– Если бы ты могла поехать куда угодно, куда бы ты отправилась?

Я спросила просто так, для поддержания беседы, но Катино долгое «хм-м-м» заставило меня подозревать, что ответ будет вполне серьезным.

– На седьмой этаж универмага «Ханкуи».

– Я говорю о целом мире! Украина, Китай, Шри-Ланка… да куда угодно!

– Если хочешь знать, однажды я попала там на распродажу Кристиана Диора с восьмидесятипроцентной скидкой!

– Универмаг в трех остановках на метро! Где твоя любовь к путешествиям?

– Ну, я ведь приехала в Японию, – протестует Катя.

– Ты живешь тут три года! Неужели тебе не надоело?

– Надоело? Вовсе нет!

– Ты же не собираешься оставаться здесь всю жизнь. Ты же думаешь о будущем?

– Ну, может быть, отправлюсь паломницей в Тибет или полечу во Флориду, чтобы искупаться в океане с дельфинами. Или найду богатого извращенца и выйду за него замуж. Какая, к чертовой матери, разница?

Я рассмеялась. Лучше закончить разговор, раз Катя так обидчива. Рука ее потянулась к моему затылку приподняла прядь волос.

– Обрежь волосы, как у той девчонки. Тебе пойдет.

Появился Юдзи, он сопровождал Ямагаву-сан в прогулке по клубу. На мгновение они задержались в дверях – Юдзи возвышался над своим боссом на пару дюймов.

– Тебе не кажется, что Ямагава-сан староват для подобных мест? – шепнула я Кате.

Наверху, в интерьере из плюшевых диванов, в изысканном свете свечей Ямагава-сан был вполне на своем месте; внизу, среди сексапильных юных модников, он казался самозванцем. Юдзи с боссом направились к нам. Я выкарабкалась из кресла и подала руку Кате.

– А мы думали, вы танцуете. Мы искали вас.

Юдзи коснулся моего плеча.

Он улыбнулся, и комната для меня вмиг опустела. Надо держать себя в руках.

– Мы устали, – сказала Катя.

Она соломинкой перекатывала льдинки в бокале и впервые за вечер обратилась к Юдзи.

– Да, пора домой.

Я надеялась, Юдзи вспомнит, что я проработала в баре восемь часов. Вместо этого он сказал:

– Мэри, Ямагава-сан хотел потанцевать с тобой. Я ему обещал. Не возражаешь?

Не возражаешь? Наверное, он решил, что я работаю не только на его мамашу, но и на него? Я бросила на Юдзи взгляд, не оставлявший сомнений в моих чувствах. В ответном взгляде читалось нетерпение.

– Конечно, не возражаю.

Тепло улыбнувшись Юдзи, я отдала ему стакан и взяла его босса под руку.

Музыка словно уменьшилась в размерах – барабан, бас-гитара и бесполый голос, парящий в разреженном гелии. Две девушки раскачивались, словно подсолнухи на длинных стеблях. Один из парней с дредами колотил по воображаемым барабанам – его движения нисколько не напоминали танцевальные. Прочие посетители, развалясь, сидели вокруг – измученные жертвы собственного гедонизма. С помятой улыбкой Ямагава-сан положил руки мне на пояс, Пришлось напомнить себе, что окружающим нет да нас никакого дела, a вот Юдзи будет рад, что я исполнила каприз его босса.

– Вы часто здесь бываете? – спросила я, пока мы спотыкались; изображая танец.

– Редко, и обычно вниз не спускаюсь. Но Юдзи решил проведать свою симпатичную англичаночку, и я тоже решил размять ноги.

Мои запястья едва прикасались к плечам Ямагавы, а его широкие руки с силой обхватили меня за талию. Вблизи было видно, что лицо у него морщинистое и шероховатое, а брови тронуты сединой. Он пользовался лосьоном после бритья «Олд спайс» – это напомнило мне о моих дядюшках с их курительными трубками и о старомодных семейных посиделках.

– Для иностранки вы превосходно говорите по-японски, Мэри.

– Спасибо.

– Вы берете уроки?

– Я многое схватываю, работая в баре.

Ямагава-сан просиял.

– Восхитительно. И как вам Япония?

По правде сказать, ответа на этот вопрос я и сама не знаю. Бывало по-разному. Мне нравилось, что продавцы в магазинах кланяются мне, а просыпаясь ночью, я слышу песни цикад. С другой стороны, раздражали малолетки, таскавшиеся за мной по пятам в универмаге, комментируя содержимое моей корзины. «Гляди-ка, американцы едят суши!» и «Ух ты! Иностранки тоже пользуются тампонами!» Вот без этого я бы точно обошлась.

– Мне нравится контраст между старой и новой Японией, ну, вы понимаете, между сумо и киоген,[4]4
  Киоген – традиционная комическая интерлюдия с постоянными героями – глупым самураем, его слугой и забавными оборотнями. Исполняется в перерывах между пьесами классического японского театра Но.


[Закрыть] с одной стороны, и скоростными поездами и аниме – с другой.

Куда девался мой обычный апломб? Со стороны, наверное, я производила впечатление автомата, выбрасывающего случайно подобранные японские слова.

– Киоген? А вы весьма образованная девушка! Знаете, моя дочь тоже любит киоген.

– Правда?

– Да. Вас надо познакомить. Я куплю билеты, и вы вместе сходите на киоген.

– С удовольствием.

Я действительно обрадовалась. У меня не слишком много подруг среди японок.

– Хотя, должен вас предупредить, она может попросить вас помочь ей с языком.

– О, с удовольствием. Я дам вам свой номер… Днем я, как правило, свободна.

– Замечательно. Моя дочь учится в университете, и у нее тоже много свободного времени днем… а также по утрам и вечерам, – захихикал он.

Я улыбнулась, и взгляды наши встретились. Белки покрывали красные прожилки, от наркотика глаза казались остекленевшими. Челюсть Ямагавы слегка подрагивала. Вот, значит, как: любящий отец и накокаиненный глава якудзы. Пальцы его шевелились у меня на поясе, выискивая просвет между юбкой и топом. Я с беспокойством начала высматривать Юдзи. Я хотела, чтобы он увидел – мне не нравится поведение его босса. В огромном оранжевом кресле свернулась Катя, ее темные волосы закрывали сонное лицо. Юдзи где-то бродил. Что ж, вполне в его стиле.

Юдзи появился в баре «Сайонара» в середине октября, когда сезон дождей уже завершался. Он был в джинсах и свитере с капюшоном от Донны Каран и совершенно неотразимо хмурился. Я проработала в баре всего семь дней и решила, что это клиент. Не обращая ни на кого внимания, он прошествовал прямо в офис Мамы-сан, а через пять минут вышел оттуда и, не оглянувшись, направился к выходу.

– Кто это? – спросила я у первого встречного Первой встречной оказалась моя коллега – американка, очевидно, не любившая Юдзи, потому что сказала:

– Этот высокомерный придурок? Сынуля Мамы сан.

В тот день после работы я шла под дешевым зонтом к стоянке такси. Дождь лил такой, что вмиг промочит л нитки. Стуча зубами, я размышляла о развороте его плеч и гармонии лица.

Я предприняла собственное расследование и узнала о его связях с гангстерами и о том, что плечи и руки Юдзи покрыты татуировками. Среди девушек бара «Сайонара» он не пользовался популярностью. Мнения разделялись от «хороший мальчик – для своей мамаши» до «женщины для Юдзи все равно что разовые палочки для еды – использует и выбросит».

Прошло две недели, прежде чем я снова встретила его. Я была в баре и нажимала кнопки на музыкальном автомате, чтобы найти нужный диск, когда голос позади меня произнес:

– Привет, новенькая. Поставь «Токийских парней», и мамаша тут же уволит тебя и отправит обратно в Англию еще до конца песни.

Сегодня на нем был кожаный пиджак. Вблизи красота его лица завораживала.

– Неужели? Я не собиралась ставить «Токийских парней», но хорошо, что напомнила – я их обожаю.

Он усмехнулся. Значит, ты не всегда хмуришься, подумала я и вновь отвернулась к музыкальному автомату.

– Где тут они у нас? – Я водила пальцем по стеклу. – Ф-17…

Я набрала код. Юдзи перегнулся через меня и нажал случайную кнопку – заиграла другая популярная песенка. В притворном ужасе я обернулась к нему.

– Ты должен мне сто йен.

– Сто йен?

– Ага, сто йен. Гони.

– Может, позволишь угостить тебя?

На следующее утро я обнаружила, что он забыл часы на моем ночном столике. Матовый пластик с логотипом «Найк» через весь циферблат. В наличии имелись и прочие следы его пребывания: пустая бутылка «Столичной», окурки «Мальборо» в пепельнице и отпечатки ковра на моей спине. Давала ли я ему свой телефон? Даже если нет, он знал, где меня найти. Однако целую неделю Юдзи не показывался. На следующей неделе я стала убеждать себя, что не стоит принимать все близко к сердцу. Марико согласилась.

– Он проделал то же самое с Таней. Забудь о нем и выброси его глупые часы.

Через три недели после работы я вышла из раздевалки и увидела Юдзи – он преспокойно развалился на барном стуле. Денек у меня выдался еще тот. Тушь расползлась, а горло саднило от табачного дыма. Плевать, если он решит, что я выгляжу дерьмово, решила я и уставилась на него со всем хладнокровием, на которое была способна в тот миг.

– Пришел проведать мамочку?

– Ага. И тебя. Я тут уезжал кое-куда. Прости, что не звонил – босс послал меня на Окинаву, а твой номер я не записал… Ты бывала на Окинаве?

Я покачала головой.

– Там здорово, правда. Песчаные пляжи, так и лежал бы всю жизнь на спине…

Какое мне дело до Окинавы?

– У меня остались твои часы.

То, что случилось потом, нетрудно предугадать. Однако того, что произошло на следующий вечер, я не ожидала. Юдзи пришел снова. После смены я подошла к нему, стараясь не обращать внимания на удивленно приподнятые брови за спиной.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, по-настоящему смутившись.

Его нежелание исчезать на три недели выглядело как вопиющее нарушение этикета. Юдзи продолжал приходить, каждый вечер. И скоро это перестало меня удивлять.

Было зябко – одеяло сбилось в угол хлопчатобумажного матраца футона. Юдзи обнимал меня, его руки обхватили мои плечи, наши ноги сплелись. Поначалу меня удивляло, что во сне он так вцеплялся в меня. Тьма редела. Скоро стало слышно, как в почтовые ящики в вестибюле опускаются письма, одно за другим, а вот бросили газеты. Я ощущала, как вздымается и опадает грудь Юдзи при дыхании – такой знакомый, такой успокаивающий ритм.

– Юдзи.

Он услышал, но не ответил.

– Ямагава-сан хочет, чтобы я встретилась с его дочерью.

– Хм-м-м…

– Танцевать с ним было так отвратительно.

Не отвечает. Наверное, слишком устал, чтобы разговаривать.

Я услышала скрип задней калитки и закрыла глаза.

Раз в неделю Мама-сан устраивала кьяку-хики. Мы должны были обманом заманивать в бар старых клиентов, особенно если дела шли не слишком хорошо. По компьютерной базе она выискивала телефоны тех завсегдатаев, которые в последнее время не слишком усердно посещали бар, и делала распечатку. Нам следовало звонить им и, пуская в ход все наши дамские хитрости, льстя и соблазняя, приглашать возобновить визиты. Мама-сан прекрасно знала, с какими клиентами у девушек сложились особые отношения, и соответственно распределяла телефоны. Если девушке удавалось заманить клиента конкурирующего бара, ей причитались комиссионные. После пары недель работы в баре «Сайонара» Мама-сан вызвала меня на работу раньше обычного.

– Приходи в пять, – сказала она. – Посидишь рядом с Катей, послушаешь ее и сама сообразишь, что надо делать.

Тогда я знала о Кате немногое. В то время как прочие девушки ничего не имели против того, чтобы завести с новенькой приятельские отношения, Катя держалась с вежливой отчужденностью. Когда я вошла в бар, она уже сидела на стуле, пальцами вертя телефонный провод и визжа в трубку.

– Господин Кобаяси! Я не видела вас целую неделю! Не заскочите поздороваться?

Катя замолчала, чтобы услышать ответ.

– Глупости! – продолжила она распекать невидимого собеседника. – Магический браслет надет на мне прямо сейчас. Я его просто не снимаю, – голос ее стал хриплым, – никогда-никогда, даже в душе.

Я обратила внимание на ее запястье без браслета и спросила себя, как она объяснит его отсутствие дарителю? Я усаживалась на соседний стул, когда Катя попрощалась, положила трубку и нарисовала в списке напротив господина Кобаяси иероглиф.

– Этот придет, – сказала она. – По телефону им можно втюхать любое дерьмо. Глаза в глаза лгать сложнее.

Она говорила на несколько высокопарном английском с восточно-европейским акцентом – на таком языке обычно изъясняются злодеи в фильмах про Джеймса Бонда. Я спросила, откуда она родом, и Катя ответила, что с Украины. Когда я похвалила ее английский, Катя только пожала плечами и стала объяснять, как удержать клиента на проводе больше трех минут. И только много недель спустя Катя рассказала мне о себе.

Ее мать была англичанкой. В восемнадцать лет она встретила Катиного отца и уехала с ним в Одессу. Мне нравилось это название, Одесса… так и слышится грубое обаяние ледяной водки и меховых шапок. Катя говорила, что на Украине ее мать чувствовала себя несчастной, сходила с ума от одиночества. По-английски там никто не говорил, кроме Кати и ее мужа, который долгое время не мог устроиться на работу. Когда Кате исполнилось двенадцать, мать улетела в Америку.

– Твоя мать просто взяла и бросила тебя? – спросила я. – И больше ты никогда ее не видела?