Текст книги "Сайонара"

Глава 7
Мэри

Я проснулась под шум радио. На постель падали лучи нежаркого солнца, простыня обвилась вокруг тела, словно лиана. Несколько секунд я лежала неподвижно, силясь понять, где нахожусь. Пустые сигаретные пачки и недочитанные дешевые романы в бумажных обложках усеивали татами, в ногах матраца маячило алое пятно – туда я вчера швырнула платье. Сегодня мне опять снилась работа. В последнее время она снилась все чаще.

Взгляд на будильник подсказал, что большая часть дня уже позади. Я натянула измятую футболку и босыми ногами прошлепала на кухню. Марико, в полосатой косынке и аккуратной юбочке похожая на домохозяйку, стояла у плиты, тряся шипящую сковороду.

– Привет.

Марико вздрогнула и обернулась – одна рука сжимает лопатку, другая прижата к сердцу.

– Мэри, как ты меня испугала!

– Прости.

Я привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть, что она готовит.

– Шпинат и баклажаны. Попробуй, тебе должно понравиться, если любишь…

Остаток фразы проглотил шум вытяжки и пар, так как Марико снова отвернулась к плите. Я примостилась у кухонного стола и вытащила сигарету из смятой пачки «Лаки страйк». Марико положила в чашку рис и поставила ее передо мной.

– Спорим, ты проголодалась, – сказала она. – Не стоит курить на пустой желудок.

Марико выставила на стол суп мисо, лакированные палочки и тарелку с овощами. Мне показалось, что ей не хотелось есть в одиночку, поэтому она исхитрилась приготовить еду к моему пробуждению.

– Мама-сан уже выяснила, почему вчера сработал тревожный сигнал? – спросила я.

– Сломали пожарную сигнализацию в коридоре. Наверное, кто-то из ее врагов.

– А кто ее враги? – заинтересовалась я.

– Да кто-нибудь из девушек, раньше работавших в баре…

Я была в кабинке караоке, когда проникновенное исполнение клиентом «Ближе к тебе» прервал визг пожарной сирены. Через секунду включились разбрызгиватели под потолком. Все заметались. Престарелый миллионер, сидевший рядом со мной, учащенно задышал. Он все повторял: «Землетрясение? Это землетрясение?», в то время как Катя поглаживала его по руке и успокаивала, словно неразумного ребенка – в этом она мастерица. Побледневшая как смерть Мама-сан выводила людей из бара. Напуганные и промокшие бизнесмены и служащие корпораций – не самые щедрые клиенты.

Визг сигнализации заставил воздух сгуститься. Люди прижимали руки к ушам, а я не обращала на звук никакого внимания. Вода, падавшая из отверстий в потолке, освежала, словно ливень в душный полдень. Зная, что никто на меня не смотрит, я закрыла глаза и подставила лицо под струи.

– Я знала, что опасности нет, – сказала я Марико, – почему-то я решила, что это была…

Я никак не могла подобрать нужное слово, сегодня мой активный словарь спал, свернувшись клубочком.

– Учебная тревога, – подсказала Марико.

Она сложила ладони перед собой и произнесла благодарственную молитву. Я повторила слова молитвы за ней и набросилась на еду. Там, где овощи соприкасались со сковородкой, мякоть баклажана стала цвета индиго.

– А я была уверена, что мы горим, – заметила Марико. – даже почувствовала запах дыма. Успела вспомнить присказку: «Для смерти есть места и получше, чем хостесс-бар».

– Для работы есть места и получше, чем хостесс-бар, – в тон ей ответила я.

Марико улыбнулась, на щеках образовались ямочки.

– Три месяца, – сказала она, – и я смогу выплатить долги отца, а затем вернусь в Фукуоку.

– Через три месяца и меня здесь не будет, – заметила я. – Давай устроим совместную прощальную вечеринку?

Я ела в два раза быстрее, чем Марико. Затем воткнула палочки в остатки риса – палочки стояли прямо, словно деревянные ходули. Я отпихнула пиалу и взяла сигарету. Марико подняла глаза от края чашки, из которой пила, и, расплескав свой суп на стол, быстрым движением вытащила мои палочки.

– Никогда так не делай, – строго сказала она, словно я по ошибке включила фен в радиорозетку. – Плохая примета… Так мы предлагаем рис умершим.

– Я не суеверна, – пожала плечами я.

– А им все равно, – ответила Марико, – суеверна ты или нет.

Марико вновь принялась есть суп. В комнате стало тихо – только тикали часы да слышалось недовольное цоканье.

Для Марико работа в баре не была первой работой в ее жизни. Сначала она была учительницей младших классов. Через год после того, как Марико стала работать в школе, на ферме ее отца начались проблемы. Ему пришлось взять большой заем, и Марико устроилась в бар, чтобы помочь семье выплачивать ежемесячный взнос. Марико никогда не уточняла, чьим это было решением, ее или отца.

В баре Марико пользовалась успехом, хотя никогда не пыталась заигрывать с клиентами или провоцировать их на сексуальные отношения. Ее свежесть и естественность, а также принятая на себя роль официантки и советчицы, составляли секрет Марико. Некоторые клиенты шли в бар вовсе не за сексуальным стимулом, им хотелось, чтобы с ними понянчились, словно с маленьким детьми. Хотелось отвлечься от жесткой борьбы за выживание в своих фирмах и корпорациях. В то время как я пыталась развеять мрачность клиентов игрой с напитками, Марико внимательно выслушивала их нытье и несколькими искусно подобранными словами умела убедить клиентов в том, что их проблемы не стоят выеденного яйца.

Я все время забывала, что Марико – еще подросток. Меня поражало в ней отсутствие интереса к музыке, моде, сверстникам – в ее годы эти увлечения занимали все мои думы. Целыми днями Марико могла гулять по улицам или смотреть телевизор. Она готовила еду, убиралась в квартире, всегда была приветлива и ненавязчива. Единственный раз я видела, как Марико вышла из себя. В четыре утра Юдзи курил косячок на кухне. Марико выскочила из комнаты в пижаме с песиком Снупи на груди и заявила, что не потерпит в своем доме наркотиков. Юдзи так удивился ее гневу, что тут же загасил сигарету и стал сбивчиво извиняться. Впрочем, Марико не возражала против курения. Она говорила, что привыкла к табачному дыму, потому что в ее семье все курили. Иногда, приходя с работы, я находила свои пепельницы вымытыми и высушенными.

После того как я приняла душ и переоделась, мы с Марико отправились на работу. Дождь только начался, и мы постояли в фойе, рассматривая море зонтов внизу. Затем все-таки вошли в пропахший сыростью лифт. На шестом этаже не было окон. При желании мы могли представить себе, что на улице солнечно, как в Дубае, и это было самым мудрым решением.

Моя смена началась в баре, где я смешивала напитки и перебрасывалась короткими фразами с одинокими посетителями, сидевшими у стойки. Сегодня на сцене пел японец в ковбойской шляпе. Я протирала пепельницы и наблюдала за ним в неверном желтоватом свете ламп. Печальные «Деревенские дороги» Джона Денвера неожиданно заставили меня испытать укол тоски по Англии.

Пару часов в баре царило затишье. Я смешивала виски для толстого главы строительной фирмы и без устали потчевала его закусками по запредельным ценам. Он спросил меня, умею ли я пользоваться палочками, и я, играя, достала палочки и продемонстрировала свое умение, перенеся арахис из одной чашки в другую. Тогда он спросил меня, приходилось ли мне трахаться с японцем, на что я вежливо рассмеялась и заметила, что это мое личное дело. Кондиционер работал на максимуме, однако на лице клиента блестел пот.

Около девяти часов к клиентам вышла Мама-сан. Она останавливалась у каждого столика, болтала и смеялась, в шутку интересуясь, умеют ли ее девушки подать себя. Десятилетия работы в баре не прошли даром: Мама-сан обладала чудовищной интуицией, кто-кто, а уж она-то умела влезть собеседнику в душу. Знала, когда следует расспросить клиента о семье, когда закатить глаза при упоминании о старых добрых временах, когда отпустить непристойную шутку, а когда и посетовать на величину индекса Никкей или политику правительства. Чувствовалось, что в свое время Мама-сан была одной из самых ярких и талантливых представительниц своей профессии.

Мама-сан остановилась у бара. Господин Бойанж прижался к ее кремовой шелковой блузе. Хозяйка поздоровалась с боссом строительной фирмы, взвизгнув, словно длиннохвостый попугай.

– Мията-сан! Сколько лет, сколько зим! Как поживает маленький Такима-чен? В школе учится? Уже? Как быстро растут дети… А как ведет себя Мэри-чен?

Мама-сан ущипнула меня за талию и сказала, что я слишком костлявая. Я притворно рассмеялась. В отместку я взъерошила челку господина Бойанжа.

– Какой славный песик! – проворковала я.

Мама-сан захихикала, словно такой обмен любезностями был для нас самым обычным делом. Провести господина Бойанжа, однако, оказалось не так легко. Пес уставился на меня черными мстительными глазками.

– А как ваш сын? – осведомился глава строительной фирмы. – Должно быть, уже в колледже учится.

– В колледже? Боже упаси! – Мама-сан издала колючий смешок. – Юдзи работает курьером на мотоцикле.

Строительный босс одобрительно кивнул.

– Умный парень, – сказал он. – Зачем тратить время в колледже, когда можно набраться опыта и знании прямо в деле? К тому же красавчик. Держу пари, девушки так и вешаются ему на шею.

Мама-сан рассмеялась.

– Да эти куклы Барби ему проходу не дают! У него столько подружек, что мне пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать. А ему, негоднику, на всех наплевать, он ведь еще так молод!

Улыбка сползла с моего лица. Мама-сан пожелала строительному боссу приятного вечера и направилась к столику Кати. Я наблюдала, как она приветствует клиента, как широко улыбается ему, как трясутся от смеха ее телеса под тонким шелком блузки. Какое мне дело до того, что она говорит или думает? Она ошибается, если думает, что у нее хватит сил выпихнуть меня из жизни Юдзи.

Строительный босс начал рассказывать увлекательную историю о том, что ему приходится каждый вечер проходить шесть километров с грузом на спине, что для него это сущий ад с его-то замедленным метаболизмом, а пивной живот и не думает исчезать.

– Я также привязываю двухкилограммовый груз к каждой лодыжке, – добавил он.

Через плечо я видела, как Мама-сан направляется в свой кабинет, а за ней с видом провинившейся служанки шагает Катя. Мама-сан приглашала девушек в кабинет во время смены, только если они в чем-нибудь серьезно провинились. (Так однажды Сандрин заявила, что не собирается больше работать вместе со школьницами-малолетками.) Чувство самосохранения Кати, впрочем, не позволит ей выдать что-нибудь подобное. Дверь кабинета Мамы-сан а через минуту снова открылась. Катя вышла с пылающими пятнами на щеках – по всему было видно, что ее гордости нанесен удар. Она направилась к выходу. Я извинилась перед клиентом и последовала за ней.

Катя с искаженным лицом стояла перед лифтом, беспрестанно нажимая на кнопку. Кабель жалобно скрипел где-то между этажами.

– Катя, куда ты? – спросила я.

– Вниз. Если этот лифт когда-нибудь придет. Хотя скорее всего я тут успею превратиться в такую же старую злыдню, как Мама-сан.

С металлическим стуком двери лифта открылись. Наши фигуры отражались в полированных стенах: я с серебряными кольцами в ушах и высоким хвостиком, Катя с блестящими черными волосами и гибкими обнаженными плечами в платье без бретелей.

– Что случилось? – снова спросила я. – Тебя выгнали?

Катя повернулась ко мне. Ее макияж, такой яркий и соблазнительный в темноте бара, в голом свете коридора казался вычурным и безвкусным. Фиолетовые тени, розовые румяна… хотелось взять салфетку и стереть всю эту краску.

– Да нет, все не так страшно. Сегодня вечером Мама-сан ошиблась – поставила в расписание лишних девушек, поэтому она позвала меня и заявила, что я зря пришла сегодня на работу.

– А ты уверена, что сегодня должна была выходить?

– Абсолютно. Мой выходной – в воскресенье, а никак не сегодня.

Двери лифта захлопнулись. Катя ругнулась на родном языке и снова нажала на кнопку вызова.

– Ты сказала ей? О том, что ты была в расписании? – Я покачала головой. – Она ужасно к нам относится. Неудивительно, что все здесь ее ненавидят.

Катя вздохнула и нервно застучала каблуком по полу.

– У меня нет рабочей визы, так что не стоит высовываться. К тому же, куда мне угнаться за Мамой-сан? Просто она решила сегодня на мне сэкономить.

Катя посмотрела на меня, тряхнула головой и рассмеялась.

– Не расстраивайся, Мэри. Это же меня отправил, домой, не тебя. По крайней мере, отдохну, посижу перед телевизором. А то время, что я уже отработала, мне оплатят. Если не хочешь нарваться на неприятности, возвращайся в бар…

Катя пожала мне руку и шагнула в кабину лифта.

После Катиного ухода мое настроение стремительно упало. За время моего отсутствия в баре произошла перестановка – на моем месте в баре стояла Марико. Она сказала, что я должна пойти к тем молодым бизнесменам, с которыми была Катя. Я решила не особенно распинаться перед ними – главное, чтобы хозяйка не увидела. Я без конца зевала, подливала себе виски и почесывала комариный укус на ноге, нарушая таким образом все установленные правила поведения. Мои клиенты смущенно хихикали. Оказалось, что они – учителя начальной школы, приехавшие в Осаку на семинар по обучению детей с трудностями в развитии. Они порадовали меня своим эксцентричным английским (я играю караоке каждый вечер, потому что здесь я есть холостяк), и помимо воли я почувствовала к ним симпатию. Закончила я тем, что стала учить их английской колыбельной, чтобы они пели ее своим детям.

Скоро кантри-певец упаковал гитару, а учителя начальных классов, довольные и подвыпившие, собрались уходить. Они выложили тридцать пять тысяч йен, даже не пикнув, и поблагодарили меня за «очень много хорошего времени». Я проводила их до лифта и махала рукой, пока дверцы не скрыли их улыбающиеся лица. Я осталась в коридоре одна, и тут на меня навалилась усталость.

Свинцовыми ногами я поплелась на кухню. В углу Ватанабе натирал сыр, украшая какое-то произведение искусства из кетчупа, майонеза и еще бог знает чего. С глазомером у него точно проблемы: рядом с мусорной корзиной валялись пустые коробки из-под молока, яичные скорлупки, овощные очистки. Уж на что я не чистюля, однако эта картина проняла даже меня.

– Привет, Ватанабе, – сказала я.

Узнал ли он меня, или мне только показалось?

– Не дашь мне чего-нибудь пожевать? Я бы не отказалась от бутерброда.

Ватанабе кивнул, на левой щеке задергался нервный тик. Он шлепнул масло на хлеб, а сверху добавил сыра бри. Когда Ватанабе протягивал мне бутерброд, аккуратно разрезанный на четыре треугольника, глаза его блуждали по плиткам пола. Я взяла бутерброд, даже через тарелку чувствуя его лихорадочный пульс.

Я откусила, пожевала и проглотила.

– М-м-м… а вкусно-то как…

Затем вернулась в бар. Уходя, я оглянулась. Ватанабе бросал в корзину помидор. Помидор шмякнулся об стену, оставив семена и мякоть на полу. Да уж, в школе Ватанабе явно не слишком утруждал себя на уроках физкультуры.

В баре я присела на ножной табурет, с которого так удобно доставать ром и амаретто с верхних полок, и принялась жевать бутерброд. Пришла Елена и сказала, что в комнате для караоке меня ждет клиент. С набитым ртом я объяснила ей, что берегу свои таланты для передачи «Алло, Япония, мы ищем таланты!», и предложила пойти вместо меня.

– Они заказали именно тебя, – с непроницаемым выражением на лице ответила Елена. – Тебя и Катю.

– Катя ушла домой, – сказала я. – Не хочешь пойти со мной?

Однако Елену мое предложение не соблазнило. Она показала на часы и заявила, что ее смена заканчивается через пять минут. Еще сказала, что предпочитает держаться подальше от якудзы, ведь у нее подрастает сын.

– …а тебе ведь гангстеры по душе? У одного из них повязка на лице. Спорим, ему в лицо попала пуля. Весьма сексуально.

Я вздохнула и встала с табурета.

Еще часок разговоров меня не убьет. Я обошла последних оставшихся в баре пьяниц, от их сигарет протянулись дымные ленты. Где-то Пасти Клин тихо напевала «Сумасшествие», заставляя меня ностальгировать по иным местам и временам. За одним из столиков шла яростная карточная игра, слышался стук ладоней о стол.

Первым в окне будки караоке я увидела парня в бинтах. Он напряженно застыл в кресле, сложив руки на коленях. Левую часть лица скрывала пухлая повязка, зафиксированная пластырем. Над повязкой торчал хохолок, словно черный пух от одуванчика.

Его компаньон помахал мне рукой. Меня чуть не вырвало, когда я узнала босса Юдзи, Ямагаву-сан. Я толкнула дверь, удивляясь про себя – что потерял в баре «Сайонара» глава якудзы?

Мужчины встали, чтобы приветствовать меня – такие внушительные в темных костюмах от дорогих модельеров. Напарник Ямагавы-сан был молод, на вид я дала бы ему чуть больше двадцати. Больничная белизна повязки контрастировала с загорелой кожей открытой части лица. Я низко поклонилась.

– Ямагава-сан! Добрый вечер! Первый раз здесь?

– Добрый вечер, Мэри. Простите, что позвали вас так поздно. – Голос Ямагавы звучал мелодично и тепло. – Мы решили, что хватит напиваться вдвоем. Хиро, что я тебе говорил? Прекрасный японский и поет замечательно. Везунчик Юдзи.

– Не стоит извинений, – запротестовала я. – Еще совсем не поздно. Я рада, что вы зашли.

Ямагава-сан бросил взгляд на дверь.

– А Катя к нам присоединится? – спросил он.

– Боюсь, сегодня вряд ли, – ответила я. – Я могу сбегать за кем-нибудь еще, если пожелаете…

Улыбка Ямагавы обнажила золотые моляры. Он положил руку на плечо компаньона.

– Не стоит, обойдемся сегодня без украинок. Присаживайтесь, Мэри. Позвольте представить вам Хиро, моего блудного сына.

На мгновение я решила, что Ямагава-сан имеет в виду своего настоящего сына, затем вспомнила, что он называет сыновьями всех, кто на него работает.

– Приятно познакомиться, – сказала я.

Хиро протянул руку, и мы обменялись молчаливым рукопожатием. На лице его не отражалось никаких чувств, и это пустое выражение погасило мою улыбку. Я успела заметить, что он довольно красив. Повязка прикрывала рану целиком и не давала возможности судить о ее происхождении. Ожог? Порез? Уцелел ли левый глаз? Меня терзало нездоровое любопытство.

– Итак, – начала я, садясь напротив, – что вы будете пить?

Кожа дивана приятно холодила лодыжки.

– Девушка с огненными волосами принесла нам виски. – Ямагава-сан указал на хрустальный графин и четыре пустых стакана. – Откуда эта красотка? Нет, постойте! Я сам должен догадаться, в какой стране живут красавицы с волосами, как пламя!

Я рассмеялась и разлила два тройных виски для Ямагавы и Хиро. Ямагава-сан наполнил мой стакан.

– Тост, – сказал он. – За возвращение моего блудного сына!

Чоканье стаканов. Кампай![5]5
  Кампай! (яп.) – До дна!


[Закрыть] В наступившей потом тишине мы пили виски.

– Уверен, Мэри, вам не терпится узнать, что случилось с лицом Хиро, – заметил Ямагава-сан.

– Нет, я вовсе не…

Я почувствовала себя пойманной врасплох. Вопреки здравому смыслу мне казалось, что он прочел мои мысли.

– Э-э… это вовсе не мое дело.

Увидев, как я засуетилась, Ямагава-сан хихикнул.

– Хиро, может быть, сам расскажешь Мэри?

Хиро посмотрел на меня.

– Я попал в аварию. Лицо обожгло пламенем, – сказал он с выражением студента, читающего вслух скучную книгу.

– Вечно эти мальчишеские забавы! Гонщики, чтоб вас! – сказал Ямагава-сан.

Я сглотнула. Должно быть, это было ужасно.

– Как жалко. Надеюсь, скоро заживет.

– Шрам останется на всю жизнь, – заверил меня Ямагава-сан.

– Жаль, – повторила я.

Казалось, ни одно из этих замечаний нисколько не тронуло Хиро. Он достал из кармана пачку «Эмерикен спирит», закурил сигарету и выпустил дым в потолок. Ямагава-сан развернул сигару. Он какое-то время держал ее во рту, пока я не осознала, что клиент ждет, чтобы я поднесла ему зажигалку. Извинившись, я встала, чтобы скрыть свой промах.

Ямагава-сан нажал на светящееся табло.

– Хотите спеть? – спросила я.

– Нет. – Ямагава-сан продолжал переворачивать страницы. – Каждый из нас приходит в этот мир с чувством собственного достоинства, и я не собираюсь кривляться, теряя его.

– Хиро? – поинтересовалась я по долгу службы – уж этот точно не станет петь караоке.

Хиро посмотрел на меня так, словно я предложила ему выкрасить язык синим или сплясать боевой танец маори. Зачем сидеть в будке караоке, если это так унижает ваше достоинство? Ямагава-сан нажал кнопку. На экране появились буквы: Мадонна, «Материалистка». Ямагава-сан протянул мне микрофон.

– Мы будем весьма признательны вам, Мэри, если вы для нас споете.

Забравшись на сцену, я неловко вцепилась в микрофон. Пошли титры, по телу заплясали разноцветные огни. Строчки заскользили по экрану, и я запела. В любительском видео японка в свадебном платье на роликах разбрасывала фальшивые деньги из игры «Монополия».

Ямагава-сан хлопал в ладоши, сигара прыгала между зубов. Хиро выпускал дым с видом автомата для производства сухого льда, его здоровый глаз уныло уставился на меня. Я понимала, что пою без вдохновения, к тому же всю песню простояла, не тронувшись с места. Меня, конечно, можно заставить, но я предпочитаю выбирать сама.

– Хорошо, – сказал Ямагава-сан, когда песня закончилась.

Я спустилась со сцены.

– Постойте, – сказал он, – мы еще не закончили.

Он снова направил пульт на экран и выбрал номер песни. 6132. Опять Мадонна. «Материалистка». Я бросила на Ямагаву удивленный взгляд. Случайность? Ямагава-сан откинулся в кресле, пристально разглядывая меня.

– Еще раз, – сказал он.

И все завертелось вновь: огни, синтезатор, актриса в свадебном платье.

Я спела «Материалистку» три раза подряд. Меня уже тошнило от собственного хныкающего голоса. Разве они не видят, как мне все это ненавистно? Юдзи придет в ярость, когда я расскажу ему.

– Хорошо, – сказал Ямагава-сан после третьего исполнения. – Пора вам присесть и отдохнуть.

Я села на кожаный диван, задыхаясь и пытаясь вспомнить, какие лицевые мышцы отвечают за улыбку. Затем потянулась к своему виски, но мне никак не удавалось протолкнуть напиток внутрь.

– Хорошо спето, Мэри, – похвалил Ямагава-сан. – Она хорошо поет, не правда ли, Хиро?

– Простите, Ямагава-сан, – отвечал Хиро, – но я плохой ценитель.

– Да все нормально, я и сама знаю, что у меня ужасный голос.

Боюсь, что я сильно преуменьшила правду.

Хиро предпочел промолчать. Я глотнула еще виски.

– Разве Хиро не красавец? – спросил Ямагава-сан явно только для того, чтобы поиздеваться над своим блудным сыном. – Даже без половины лица?

К горлу подкатила тошнота. Чего ради он так унижает его?

– У меня есть парень, так что мне трудно судить о красоте другого мужчины.

Я попыталась рассмеяться – смешок вышел довольно жалким и неубедительным.

Ямагава-сан рассмеялся в ответ.

– А я? – спросил он. – Вы находите меня привлекательным, Мэри?

– Ямагава-сан, не смущайте меня!

Босс якудзы допил виски. Он снова взялся за пульт, нажимая на кнопки, словно слепой, разбирающий шрифт Брайля. Неужели Ямагава-сан снова заставит меня петь? Ни за что, только не сегодня. Скажу, что горло пересохло.

Показывая пультом на экран, Ямагава-сан взглянул на меня и улыбнулся.