Текст книги "Чистый грех"

4

Построенная из песчаника внушительных размеров конюшня и величиной, и внутренним оборудованием напоминала королевский конный завод. У хозяина все было поставлено на широкую ногу. Просторные центральные проходы. В каждом стойле – проточная вода, поступавшая по трубам из огромных резервуаров на вершине холма. Перегородки – из привезенного издалека красного дерева. А в самих стойлах такая безупречная чистота, что Флора невольно подумала: сколько же конюхов следует иметь, дабы обслуживать всю эту массу лошадей и так вылизывать конюшню!

Третий день она посещала чудо-конюшню, и всякий раз было впечатление, что стойла только что застлали свежим сеном, лошадей только что почистили, а каменные проходы только что вымыли. Не дуйся Флора на хозяина этого образцового конного завода, она бы засыпала его вопросами – до того ей было любопытно знать, каким образом и какой ценой все это содержится в идеальном порядке.

Но, ввиду обстоятельств, девушка ограничилась ролью вежливой, однако молчаливой посетительницы. Вместе с отцом она шла за Адамом, выслушивала его пояснения и при необходимости отвечала на вопросы – предельно лаконично и с натянуто-любезной улыбкой. Флора все еще горела желанием схватить грабли и хорошенько огреть ими самодовольного графа Шастеллюкса.

Лорд Халдейн тщательно отбирал лошадей для покупки: упряжных и ездовых, для охоты и для бегов. Флора помогала ему сдержанными замечаниями. Но энтузиазм ее отца был так велик, что его хватало на двоих. К тому же Джордж Бонхэм, в пылу восторга от выращенных Адамом великолепных лошадей, не обращал внимания на то, что дочь продолжает дуться.

– Клянусь Богом, у вас первоклассные экземпляры, один к одному! – вскричал он перед просторным стойлом, в котором находился особенно красивый и холеный трехлетний жеребец чистых кровей. Забывая про то, что нахваливать товар больше пристало продавцу, а не покупателю, лорд Халдейн восторженно продолжал: – Теперь понятно, отчего ваши кони берут призы в последние годы! Сколько стоит этот дивный красавец? Гарри Астон будет посрамлен, если я выставлю на беговую дорожку этакое чудо!

– Увы, Джордж, к этому трехлетку у меня особая привязанность. Он не продается.

– Да бросьте вы! – воскликнул Флорин отец. – За правильную цену что угодно продается! Называйте вашу цифру!

Адам решительно замотал головой.

– И рад бы, да не могу. Будущим летом Магнус возьмет для меня Большой приз в Лонгшампе.

Из этого замечания Флора заключила, что Адам Серр выставляет своих коней на бегах не только в Америке, но и во Франции. Стало быть, на парижских ипподромах, регулярно посещаемых парижской аристократией, он неизбежно сталкивается со своей супругой. Флора дорого бы дала, чтобы узнать, как происходят эти встречи. Они делают вид, что незнакомы? Или любезно кивают друг другу издалека? А может, Адам лжет, и на самом деле супруги до самого последнего времени вполне неплохо уживались, да и в постели у них все было прекрасно?

– В Лонгшампе вашему Магнусу придется соревноваться с Вихрем, который принадлежит графу Девонширскому, – заметил лорд Халдейн. – В прошлом сезоне Вихрь взял первый приз, и Фредди, насколько я знаю, намерен снова выставить его.

– Поскольку продать Магнуса я не могу, – сказал Адам, – то в качестве утешения предлагаю вам поставить будущим летом против Вихря. Сорвете большой куш. Потому что первым придет мой Магнус.

– Досадно, досадно, – вздохнул лорд Халдейн, – мы бы могли сговориться о цене… Ну да ладно. А нет ли часом у вашего Магнуса братца – таких же статей и такого же ходкого? Признайтесь, вы не прячете где-нибудь его близнеца?

– Вы попали в самую точку, – сказал Адам. – У Магнуса есть единокровный брат. Только он еще совсем молодой. Желаете взглянуть? Через двор – в другом крыле.

– А он продается? – спросил лорд Халдейн. Адам утвердительно кивнул. – Тогда ведите.

Гнедой двухлеток, которого они увидели, мало в чем уступал Магнусу: могуч, длинноног, строен. Мужчины сговорились о цене буквально за пару минут.

По предложению Адама конюх стал готовить красавца гнедка для показательной пробежки. Лорд Халдейн до того разволновался и был охвачен таким нетерпением, что бросился помогать седлать коня, обстоятельно восторгаясь каждым его достоинством в отдельности и вслух смакуя грядущую месть графу Хантли.

Между двумя английскими графами существовало давнее и яростное соперничество. Поскольку оно ограничивалось только спортивной сферой и не переходило в личную вражду, то Флора считала его здоровым и полезным. Вот и сейчас она радовалась молодому азарту своего отца.

– Дорогая, ты пойдешь со мной? – спросил лорд Халдейн, наблюдая за тем, как конюх подтягивает подпруги. Ласково поглаживая коня, он прибавил: – Поглядим вместе, на что способно это прелестное создание.

– У меня имеется прекрасная лошадь под женское седло, – сказал Адам. – Отлично подойдет для чинных прогулок в Гайд-парке. Я мог бы показать ее леди Флоре прямо сейчас. Сделаем вот как: вы, Джордж, идите на беговую дорожку – Том вас проводит, – а я догоню вас попозже.

– Договорились, – рассеянно согласился лорд Халдейн. Он горел желанием побыстрее увидеть гнедка в деле. – Идемте, Том. Так вы и впрямь полагаете, что этот жеребец способен пробежать милю за минуту и сорок шесть секунд?

Оживленно беседуя, граф и конюх вышли из конюшни на яркое солнце.

Адам и Флора остались одни в легком сумраке… и в почти гробовой тишине. Время от времени в стойлах переминались лошади или раздавалось тихое ржание. Но, за вычетом этих периодических и приглушенных перегородками звуков, под каменными сводами было до того диковинно тихо, что они слышали свое дыхание, гулкое и напряженное.

Наконец Адам осторожным ласковым пальцем скользнул по пряди волос, выбившейся из Флориной прически, и сказал:

– Я не имел намерения показывать тебе лошадь. Это только предлог. А впрочем, ты, верно, и сама догадалась.

– Ни о чем я не догадалась! – решительно возразила Флора и оттолкнула его руку. Она все еще обижалась на молодого человека за сцену во время завтрака. – И ни о чем догадываться не желаю. Я сердита на тебя.

– Это я сердит на тебя, – почти грубо осадил девушку Адам. При этом он взял ее руку и стал нежно поглаживать тыльную сторону ладони.

– Вот как? – насмешливо сказала Флора, бросив многозначительный взгляд на пальцы, ласкающие ее руку.

Он тяжело вздохнул. Ему и самому было тошно так разрываться. Уж, кажется, хватило удовольствий в течение ночи… ан нет! Опять влечет, да так властно, так безрассудно…

– Не люблю, когда судят и рядят о моей жене, ничего толком про нее не зная, – обиженно проворчал молодой человек. – Что за охота бессмысленно дразнить меня? И тем более после того, что было между нами ночью! Ведь мы глаз не сомкнули, а это что-нибудь да значит!

– Ах, значит, я не давала тебе спать? – воскликнула Флора не без язвительной нотки в голосе. – Или, может, это ты не давал мне заснуть?

– Прекрати! – взбешенно рявкнул Адам. – Хватит меня задирать!

– Да вы никак стали обидчивым, граф! – По тону девушки было ясно, что гнев Адама ее не слишком-то пугает. Флора умела постоять за себя.

– Ладно, – сказала она, – оставим в стороне глупый вопрос о том, кто кого измотал сегодня ночью. На самом деле я просто терпеть не могу, когда со мной разговаривают свысока, будто ставят меня на место. То, что мы ночь провели вместе, не дает вам никаких прав на мою жизнь – в том числе и права покрикивать на меня. Я привыкла самостоятельно принимать все решения – до постели, в постели и после постели. Если мне взбредет в голову повидаться с вашей женой – я это сделаю, и все тут!

– А у меня, стало быть, разрешения спрашивать не станете?

– Не стану.

Оба молчали. Снова их объяла тишина. Но теперь воздух был заряжен куда большей злостью, чем в начале их разговора. От мелкой размолвки молодые люди ходкой рысью двигались к доброй ссоре.

В этом отдаленном крыле было безлюдно – конюхи закончили свои утренние дела и ушли. Через маленькие оконца света вливалось мало, было сумрачно, как в средневековом храме с цветными мозаичными окнами. Сходство длинного помещения с церковью усиливал непомерно высокий сводчатый потолок.

Такая конюшня – истинный лошадиный храм, где молятся на породистых жеребцов, – даже несколько раздражала своими размерами, почти полным отсутствием запахов и невиданной чистотой.

Флора первой устала держать паузу. Тишина слишком давила на нее.

– Вы вольны мнить себя восточным деспотом, – выпалила она, – и никто вам не запретит по своему усмотрению повелевать челядью и работниками – подданными вашего небольшого ханства. А впрочем, при одном взгляде на эту волшебно вылизанную конюшню любой поймет, что вы правите здесь железной рукой. Однако помыкать мною – этого я вам не позволю! Никто и никогда мной не командовал и командовать не будет!

– Ой, не зарекайся! – усмехнулся Адам и, меняя тактику, нежно обнял девушку за талию.

Флора не знала, как трактовать странный блеск в его глазах. Что это – издевка? коварство? подавленная ярость? или просто игра света от низких окон? И что для него их спор – забава? Или он и вправду оскорблен?

– Вы обольщаетесь, мистер Серр! – сказала она, готовая до конца стоять за свое выстраданное право на независимость. – Рано или поздно вам встретится кое-кто, кем вам будет слабо вертеть по своему усмотрению.

– Я так понимаю, что ты и есть этот «кое-кто»?

– Да! А теперь извольте отпустить меня! – М-да, похоже, мы зашли в тупик, – промолвил Адам. Руки с ее талии он так и не убрал, но хватку ослабил.

– Никакого тупика, ваше графское высочество, – иронично возразила Флора. – Я вижу прямо перед собой дверь – вот через нее-то я и выйду.

– Дорогуша, мы не в лондонской гостиной, – произнес Адам. – Тут иной мир, да и нравы иные. Может статься, эта дверь не про тебя. Хотеть выйти не запрещено, а выпустят тебя или нет – вопрос другой.

Но при этих словах он снял руку с ее талии, словно приглашая: а ну-ка, попробуй уйти.

Флора выпрямилась пуще обычного. Она была прекрасна – в сорочке мужского покроя и в простой юбке, спина прямая, голова вскинута, глаза с вызовом устремлены на обидчика.

– Меня не так-то просто запугать. Что мне до твоей разбойничьей репутации и до твоего всевластия на этих землях! Я давно не школьница.

– Что ты давно не школьница, это я заметил, – сказал Адам с легкой усмешкой, и в его глазах вдруг запрыгали чертики. – Мне как раз это и нравится: твое прямодушие, откровенность, отсутствие жеманства. Никакого дешевого романтизма. Ты крепко стоишь ногами на земле и не витаешь в облаках. Именно эта приземленность и делает тебя такой интригующе интересной…

– …и менее предсказуемой, – криво усмехнувшись, закончила за него Флора. – Хорошенько запомни!

– Что ж, запомню.

Это было сказано с шутливой рассеянностью, как будто они обсуждали игру в фанты, а не коренные принципы мирного сосуществования любовников.

Мысли Адама уже переключились на другое.

Он пошарил глазами по конюшне. Затем его взгляд вернулся к Флоре. Словно напрочь позабыв весь предыдущий разговор, Адам сказал:

– Похоже, мы тут совершенно одни.

– Уверена, это продлится недолго, – резко возразила девушка. – Скоро вернется отец.

Адам отрицательно мотнул головой.

– Беговая дорожка за рекой. А туда идти и идти.

– Неважно. Главное то, что я, Адам, отнюдь не робкая инженю, и как вести себя с таким, как ты, мне отлично известно.

Произнося по инерции эти жесткие слова, она любовалась его волосами, разметанными по вороту сорочки. Память напоминала ей, какие шелковистые они на ощупь, как сладостно пахнут, как щекочут случайным прикосновением ее соски…

– Люси будет заниматься с гувернанткой еще не меньше часа, – гнул свое Адам.

– Твоих намеков я не понимаю и понимать не желаю, – отрезала Флора.

А между тем каждая клеточка ее тела не только понимала, куда вес клонится, но и торопила события. Мурашки бегали по позвоночнику, и в паху разливался горячий свинец.

– В таком случае долой обиняки, – решительно произнес Адам и шагнул к ней.

– Я этого не позволю! – воскликнула Флора и попятилась от него. Она тоже была полна решимости, сопротивляться подобной небрежно-хозяйской манере обращаться с женщиной.

– А-а, наконец-то осенило, что происходит.

– Черт бы тебя побрал, Адам! Твою похоть видно за милю!

– Равно как и твою, – громко шепнул он, будучи в полушаге от девушки и почти насмешливо вперив взгляд в ее дрожащие руки. – Ты, конечно, в этом не признаешься, но за завтраком, сидя напротив, я чувствовал, что от тебя через стол идут токи бешеного желания, – сказал он, медленно наступая на Флору и мало-помалу оттесняя ее к стенной панели из красного дерева. – Я видел вожделение в твоих глазах. Казалось, я обоняю пьянящий аромат твоего тела, – и я понял, что до ночи не дотерплю. Я хочу тебя…

Она уперлась спиной в стену, и в тот же момент Адам взял ее лицо в свои ладони.

– А если я скажу «нет» – и сейчас, и сегодня ночью… – хрипло возразила она, не пытаясь вырваться из его рук.

– Не скажешь. – На губах молодого человека гуляла плутовская улыбка.

– А вот и скажу…

– Ту-ту-ту… Гляди, не ошибись, – врастяжечку произнес он и всем телом прижал Флору к стене, так что его вздувшийся член уперся ей в живот.

Лицо Адама было совсем близко от ее лица. Но он ее не целовал – нарочно, сознательно. Он добивался того, чтобы она сама недвусмысленно выказала желание и признала всю настоятельность своего томления по нему. Или всю настоятельность их взаимной тяги.

Поэтому он не хотел брать инициативу на себя и подталкивать ее в нужном направлении. Он не пускал в ход привычную незатейливую и тысячу раз проверенную технику соблазнения: слова, поцелуи, ласковые касания и умоляющие взоры. Он просто навалился на Флору, тяжело дышал ей в лицо и сверлил тяжелым страстным взглядом. Теперь пусть она сделает первый шаг – и тем докажет, что его непрестанное желание не на пустом месте возникает. Его провоцирует и подпитывает она.

– Пожалуйста! – пробормотала Флора и, наконец, сделала попытку вырваться.

– Следует ли понимать это «пожалуйста» как приглашение? – горячечно прошептал Адам.

– О Боже!.. Адам, пожалуйста…

Ее возражения становились все тише, и вырывалась она все более вяло. Было ясно, что Флора уступает, что он победил.

– Ну-с, на этот раз рискнем стоя – первая проба… – тихонько сказал Адам и стал задирать подол тяжелой юбки. Слова уже не имели значения – он знал, что сейчас она слышит лишь их страстную интонацию. – А потом… после этого… ты будешь не прочь посетить сеновал…

Низкие модуляции его голоса обещали море блаженства: казалось, внутренняя плотина под напором потока страсти содрогается – и вот-вот рухнет.

И вдруг его рука, медленно заголявшая ее ноги, замерла на полпути.

– Но, может быть, ты хочешь, чтобы я остановился? – ошарашил он ее коварным вопросом. – Ну-ка, посмотри на меня!

Охваченная истомой, вся во власти упоительной неги, Флора уже закрыла глаза. И теперь понадобилось усилие, чтобы разлепить чугунные веки.

– Ага, – удовлетворенно сказал Адам, встречая разморенный взгляд, – так-то оно лучше. Хорошая девочка! А теперь отвечай на мой вопрос!

– Какой же ты противный! – капризно молвила она – распластанная по стене, млеющая под весом его тела.

– Я противный, а ты – упрямая, – прошептал он, – страстно щуря темные прекрасные глаза. – Скажи: я вздорная упрямица.

– Никогда.

Его рука продолжила свой путь – и вдруг оказалась высоко между Флориными сдвинутыми ногами. В следующее мгновение его пальцы протиснулись между ее бедрами и бесцеремонно, одним движением на всю свою длину вошли в ее влажное горячее лоно.

Флора тихо вскрикнула – быстрая волна острого наслаждения разлилась по телу.

– Ну, теперь отвечай на мой вопрос! – нежным и вместе с тем настоятельным тоном потребовал Адам. Его пальцы ласкали ее бархатистые дышащие огнем недра. – Произнеси вслух, что ты хочешь меня так же сильно, как я тебя.

После этого снова наступило длительное молчание, пуще прежнего насыщенное обоюдным яростным, но отчаянно подавляемым желанием. Бездвижное тело упрямой бунтарки пребывало между ним и стеной. Пальцы Адама, облитые прозрачной влагой ее возбуждения, оставались внутри Флоры. Временами он легонько ими пошевеливал. Оба тяжело дышали. Драматическая пауза затягивалась.

– Будь ты проклят! – наконец выдохнула Флора.

Ее голова предательски откинулась назад, тело выгнулось ему навстречу. Его искушенные пальцы внутри ее заходили вперед-назад, и Флора испустила долгий сдавленный стон.

– А чего-нибудь получше не хочешь? – спросил Адам, когда стон повторился. – Чего-нибудь… посущественнее?

– Неужели я должна сказать это словами? – едва слышно отозвалась она. Он ухмыльнулся.

– Невелик труд…

Он мог позволить себе издевку – его пальцы делали свое дело так искусно, с таким чередованием скорости и силы нажима, с такой выверенной мерой грубости, что Флора ощущала могучие и размеренные накаты наслаждения. И Адам сознавал свою абсолютную власть над ней. По крайней мере, в эти мгновения.

Секунды текли, волны все более и более острого наслаждения захлестывали Флору – еще, еще и еще, и вот уже пульсирующие приливы сумасшедшего восторга слились в одно нестерпимо-упоительное ощущение во всем теле. Пройдя пик наслаждения, она не ощутила облегчения – лишь новый прилив желания. Девушка медленно открыла глаза и горячим шепотом произнесла:

– Я хочу тебя, Адам Серр… и ненавижу тебя за то, что ты принудил меня признаться в этом…

Пауза. И дальше, едва слышно, взахлеб, как головой в пропасть:

– Ненавижу себя за то, что так дико, так отчаянно хочу тебя, но если сейчас же, немедленно, я не почувствую тебя в себе – не знаю, что со мной будет. Я, наверно, умру…

Он усмехнулся. Добродушная и ласковая, неповторимо-обаятельная усмешка – такая, верилось ей, соблазнит и непорочного ангела.

– Хватило бы и простого «да», – сказал Адам, и его пальцы выскользнули из нее.

– Хочу тебя внутри, сейчас же! – нежно мурлыкнула Флора. Она была до того распалена, что задом нетерпеливо терлась о деревянную стенную панель – как мартовская кошка. – Ммммм …

– Хочешь высшего удовольствия? – спросил он дразнящим тоном. Дыхание Адама щекотало ее щеку. Но его губы не торопились слиться с ее губами.

Она нащупала ремень и принялась суетливо расстегивать золотую пряжку.

– И спешишь как на пожар! – не унимался он.

– Для начала – быстро, а там видно будет, – томно отозвалась девушка, не принимая его тона.

– Да я уж знаю, что тебе больше всего нравится.

– Кое-что из того, что мне нравится, – выдохнула Флора с кокетливо-чувственной улыбкой.

– Язви твою душу! – пробормотал Адам, слегка отшатываясь от нее. Его до нелепости больно уязвлял всякий намек на ее любовное прошлое. Знать он не хочет, какие удовольствия она уже испытала, а какие нет! – Иногда ты действуешь мне на нервы!

– Надо сказать, что я действую не только на твои нервы… – Флора коснулась бугра под штанами и секунду-другую легонько массировала его. Затем, внезапно убрав руку, игриво добавила: – Но, похоже, в данный момент тебя интересуют другие вещи?

– Кнут по тебе плачет! – воскликнул Адам и впился в ее губы долгим поцелуем. В продолжение этого поцелуя он сам расстегнул свои штаны, высвободил член и, для удобства чуть пригнув колени, вошел в нее. Она слабо вскрикнула. Молодые люди так долго ждали этого момента, что у обоих закружилась голова. Все их чувства были накалены до предела. Адам придавил Флору к стене, словно жертву на алтаре его удовольствия. В пылу наслаждения, могуче двигаясь вперед и вверх, он эгоистически думал лишь об одном – чтобы это длилось нескончаемо долго.

В иное время и при других обстоятельствах она бы ошалела и задохнулась, если бы на нее ритмично наваливался подобный груз. Однако сейчас эта тяжесть, которая снова и снова впрессовывала тело в деревянную панель, была удивительно приятна и служила едва ли не главным компонентом удовольствия.

Флора купалась в море восхитительных ощущений – с азартом истинной гедонистки.

– Адам… милый Адам, – шептала девушка, то и дело ловя его губы и припадая к ним. Она, словно язычница, повторяла это имя как заклинание – будто пыталась выманить его душу в свое тело. Тогда она бы не рассталась с ним и после того, как минет пик наслаждения…

Всякий раз, когда девушка в нежном исступлении произносила его имя, Адам с дикой страстью целовал ее: он ощущал, что сверх того удовольствия, которое доставляют мощные махи нижней части его тела, Флора тщится получить от него что-то еще… и смутно чувствовал, что и ему хочется дать ей что-то еще сверх этих яростных махов…

Но все, что он мог в эти мгновения, это попытаться проникнуть в нее еще глубже. И он сдвинул Флору выше по стене, и вошел в нее еще глубже, охваченный странным неистовством, которое заставляло двигаться быстрее и резче – как бы в надежде, что эта все более и более энергичная и такая дурманящая возня отвлечет его от путаницы собственных мыслей.

Никогда прежде – с другими женщинами – Адам не испытывал такого бешеного желания вышагнуть из пределов банального полового акта и взойти с этого уровня наслаждения куда-то выше – куда? куда?

До сих пор любовь сводилась именно к этому – он мнил себя знатоком любви, искусным любовником, он красовался своей мужской силой, умением не торопиться и с чувством, толком и расстановкой доводить женщину до оргазма. Род игры, в которой он был великим мастером.

Сейчас, делая то же самое, и делая с обычным блеском, Адам ощущал себя мелким шулером. Сейчас, когда душа впервые по-настоящему участвовала в судорожных движениях тела, было тошно от собственной привычной техники, от привычного мастерства. Как если бы раньше его эмоции во время секса выходили знакомым узеньким туннелем, а теперь настолько укрупнились, что не могли протиснуться сквозь прежде вполне просторный ход – застревали внутри и душили…

Это не более чем элементарная животная реакция на перевозбуждение, цинично твердил себе Адам, это вульгарная заголенность нервов, это издержки экстаза. Но, так или иначе, никогда он не испытывал такой бури чувств во время близости с женщиной.

– О… если бы… мы… всегда… вместе… вечно… – с паузами выдыхала Флора, полуобезумевшая от экстатического наслаждения. Его движения были как отливы и приливы – огромное удовольствие чередовалось с еще большим удовольствием…

– Вечно… так? – шепнул Адам. В следующий момент он отшагнул от стены, приподнял любовницу повыше, на всю глубину вошел в нее под новым углом и спросил: – Или так?

О, как восхитительно было это его дурачество!

– Эй, хозяин!

Оба вздрогнули от резкого мужского голоса.

Адам Серр застыл и повернул голову в сторону, откуда пришел крик. В дверях стоял работник и щурился после яркого света. Челюсть у него отвисала по мере того, как он различал все больше и больше деталей представшей глазам сцены.

Хозяин пару секунд тупо таращился на него, затем в бешенстве рявкнул:

– Я занят, черт возьми!

И возобновил ритмичное движение. Флора потеряла нить наслаждения. Все ее тело напряглось, щеки стали пунцовыми от стыда.

– О Господи… Адам! – прохрипела она.

– Он ушел, – прошептал Адам, покрывая ее щеки быстрыми поцелуями. – Не переживай. Больше никто не явится.

У него так и стояла перед глазами ошарашенная физиономия Мэтью. Слава Богу, Флора не повернула голову и не рассмотрела парня, а то было бы еще хуже.

– Он нас видел! – испуганно шепнула в ответ Флора. В ее голосе звучал искренний ужас.

– Да плевать! Пусть хоть вся Монтана любуется! – ответил Адам. Достаточно было нескольких движений внутри ее, чтобы он вернулся к прежнему экстатическому забвению всего. Сейчас он действительно был в том состоянии, когда его не остановила бы и целая толпа зрителей за спиной.

– Только это важно, биа, – тихонько и со страстью добавил он. При этом он чуть отстранился от нее, но Флора тут же вцепилась ему в плечи и притянула обратно – значит, и она возвращалась в прежнее одурманенное состояние. – Только это важно! – громким шепотом повторил Адам.

И она в ответ впилась ногтями в его лопатки. Да, она с ним, они опять воспарили в запредельные выси наслаждения.

– Только это… только это… – в упоении продолжал машинально твердить Адам в унисон со своими махами. Слова уже не имели смысла – просто чувственные выдохи, музыка страсти.

– Только это… только это… – повторял и повторял он. И вдруг простонал: – Сейчас, не уходи от меня, сейчас…

– Я здесь… здесь… вся… – отозвалась Флора. Вторжение работника напрочь стерлось из памяти.

Тело девушки вновь превратилось в сосуд наслаждения, и ни единой мысли не кружилось больше в ее голове. Она принадлежала Адаму с простодушным самозабвением нимфы, отдающейся властному сатиру.

Адам, как и любой мужчина, даже у самого пика наслаждения не был способен прекратить думать. И последней его мыслью перед извержением семени было то, что никто из вереницы его любовниц не идет в сравнение с Флорой Бонхэм.

В царстве чувственной страсти она – королева.

Ему довелось изведать стольких женщин, что он мог с уверенностью сказать: долго, еще очень долго не встретить ему равной жрицы любви!

Вершины наслаждения они достигли вместе. И это была всем вершинам вершина!..

Потом, когда Адам вернулся к действительности, когда стих звон в его ушах и зрение прояснилось, молодой человек отнес Флору дальше в тень и поднял по узкой лестнице на сеновал.

Опустив девушку, сомлевшую, еще почти невменяемую, на пряно пахнущее сено, он пробудил ее к жизни нежным поцелуем и восторженно прошептал:

– Ты владеешь своим телом, как скрипач скрипкой!

– О нет… – пробормотала она с рассеянно-блаженной улыбкой, – это ты… ты такой колдун!

– А может, всему причиной монтанский воздух! – ласково сказал Адам, к которому возвращалась способность шутить.

Молодой человек растянулся рядом с Флорой. На его губах бродила счастливая бессмысленная улыбка.

Флора понемногу приходила в себя.

– Большое упущение, – сказала она, подстраиваясь под шутливый тон Адама, – что в газетах не пишут об этом свойстве здешнего воздуха! Народ так и повалил бы сюда…

Ее голос был еще слаб и полон истомы.

– А тебя привлекла бы такая реклама?

– Только если бы ее напечатали под твоим портретом, – игриво отозвалась Флора.

– Я ничуть не жалею, что пошел на вечер к судье Паркмену, – внезапно произнес Адам.

Похоже, эта фраза заключала какой-то круг его невысказанных вслух размышлений.

– А я не жалею, что была такой нахалкой и соблазнила тебя. Ведь ты не осуждаешь, что я была такой инициативной?

– Никоим образом! – воскликнул Адам. – Твоя напористость мне очень понравилась. Только спасибо могу сказать.

– Я, наверно, выгляжу ужасно? Вся такая растрепанная…

Очень женский вопрос. Значит, Флора окончательно пришла в себя.

– Ты выглядишь весьма и весьма аппетитно.

– Так бы и проглотил?

– Ей-же-ей, так бы и проглотил!

– Послушай, откуда в тебе столько энергии? – Сама она так разомлела, что и пальцем повести не могла. И язык плохо ворочался. Что до Адама, то его голос звучал с обычной бодростью.

– Не знаю, – ответил он. – Должно быть, таким родился – неуемным.

Самодовольный тон резанул девушку намеком на его нескончаемые любовные приключения. Она ощутила болезненный укол ревности и сухо произнесла:

– Только не надо подробностей про то, на что ты свою энергию растрачиваешь!

– Ты о чем? – наморщив лоб, недоуменно спросил Адам.

Флора сообразила, что пошла на поводу у недоброго чувства и ляпнула глупость. Поэтому поспешно сказала:

– Извини. Это так… язык не туда повело.

Она медленно и сладостно потянулась, а затем резко тряхнула головой, словно этим движением пыталась избавиться от ненасытной плотской тяги к Адаму Серру.

Ей было невдомек, что именно в этот момент граф де Шастеллюкс впервые в жизни задумался о том, что плотская ненасытность женщины, которую он раньше лишь приветствовал во всякой своей любовнице, имеет и кое-какие минусы. Он краем глаза с почти комической опаской наблюдал за тем, как Флора млеет и с кошачьей грацией потягивается, подобно… подобно матерой гурии, райской обольстительнице… И бывает же этакая бездна похоти в одном существе!..

От столь неожиданного поворота собственных мыслей Адаму стало чуточку не по себе. Он нахмурился пуще прежнего.

– Ну же, дорогой, не дуйся! – кокетливо улыбнулась Флора. – Обещаю впредь быть более деликатной и осторожной в выборе слов. И даже изредка подчиняться твоим приказам – скажем, через раз. Или нет, лучше все-таки через два.

Она добродушно рассмеялась и звонко поцеловала его, как бы извиняясь за свою шутку – и в знак окончательного примирения.

Ловка, ловка! – подумалось Адаму. И как же часто этой кошечке случалось милыми прибаутками и поцелуйчиками поднимать настроение своим любовникам? Скольким мужчинам она так вот обольстительно улыбалась в постели? Как много их было – тех, кто мог наблюдать ее в этой же развратной позе? Вся сладостно раскинута, разомлела, на щеках румянец временно удовлетворенной страсти, юбка мятой гармошкой у пояса, голые согнутые ноги – как приглашение к новым неистовствам…

– Ой, какой грозный! – насмешливо произнесла Флора. – Да ты никак поколотить меня собираешься? Не о том ли задумался?

– Да так… лезет в голову всякое… – отозвался Адам каким-то не своим, придушенным голосом.

– У-у-у-у… – с шаловливым ехидством протянула девушка. Было так лень перестраиваться на серьезный лад – хотя она уже почувствовала невнятную опасность и в его тоне, и в этом некстати нахмуренном челе. – Граф такой серьезный… Я ведь могу и обидеться!

Он сделал над собой усилие и осадил свое не вовремя разыгравшееся воображение, которое подсовывало ревнивые картинки. В конце концов, Флора Бонхэм ничего в его жизни не значит – всего-навсего быстролетное развлечение, женщина для недолгих утех, а потому и переживать всерьез – себе дороже.

Победив угрюмость, он вдруг одарил Флору прелестной, почти детской улыбкой. Но при этом она заметила в его глазах ту самую искринку, которая очаровала ее при их первой встрече в доме судьи Паркмена.

– Виноват, воистину виноват, – сказал молодой человек врастяжечку и с игривой ухмылкой. – Готов делом искупить свою вину.

– Вот так-то лучше! – воскликнула Флора и принялась расстегивать пуговицы своей блузки. Он проворным жестом поймал ее руку.

– Не хочу, чтоб ты это делала.

Флора напряглась и недоуменно сдвинула брови.

– Я сам раздену тебя.

Адам снова терял голову. Он был объят и сокрушен ее ароматом. О, этот запах роз и серой амбры – безумящая мужчину густая и дорогостоящая смесь, что приводит на память восточные гаремы!

Флора расцвела игривой улыбкой и снова расслабилась.

– А потом я раздену тебя, – сказала она.