Текст книги "С высоты птичьего полета"

Глава 13

Ханна несла две тяжелые корзины с покупками, радуясь, что у нее выдалось свободное от работы утро. Походом по магазинам она была довольна – продуктовые талоны были отоварены не полностью, что позволит целую неделю покупать товары для нее и матери. Однако, все ее мысли занимало увиденное ранним утром.

Свернув за угол на Нордермаркт, она с удивлением увидела, что обычно тихая рыночная площадь, окруженная кафе и магазинами, полна людей. Кто-то стоял впереди и подбадривал протестующих криками. Она думала развернуться и пойти домой другой дорогой, когда до нее донеслись слова: пылкий оратор рассказывал об облавах прошлой ночью и призывал людей выйти на митинг этим вечером.

Ханна задержалась, внимательно слушая. Она жила неподалеку от Йоденбурта и уже видела колючую проволоку и ограждения, возведенные вокруг еврейского квартала. Ходили ужасные истории, их она слышала, стоя в очереди утром у лавки мясника: сотни мужчин-евреев были схвачены во время рейда. И это произошло здесь, в ее дорогой Голландии.

Желая узнать подробности, она заторопилась в центр площади, чтобы присоединиться к толпе. Она слушала, как страстный оратор призывает к забастовке, протестам против такого обращения с евреями и особенно против рейдов и облав. Его слушали сотни людей. По периметру робкими группами стояли растерянные немецкие солдаты, не зная, как сдержать бурлящую толпу разъяренных сторонников.

Пока Ханна слушала выступающего, кто-то сунул ей в руку листовку. На ней – слова: «Забастовка! Забастовка! Забастовка!» Прочитав, она отметила, что ее вручил член Коммунистической партии. Ханна читала раньше, что немцы запретили существовать Коммунистической партии в Амстердаме – похоже, они хотели дать отпор.

Вдруг от угла площади отъехала машина, ее сопровождали разъяренные голоса. В салоне Ханна мельком увидела симпатичную блондинку и немецкого солдата. Судя по тому, что люди выкрикивали ей вслед, она была голландкой. Толпа продолжала гнаться за машиной, выражая свое недовольство. Ханна вздохнула и невольно пожалела молодую женщину. Кто знает, почему она так поступает? Злость – легкая эмоция, она быстро переходит в ярость.

Когда машина уехала, она обернулась, чтобы послушать оратора – энергичного мужчину в тяжелом сером пальто и кепи. Амстердам нужно освободить, говорил он. Затем он начал протестовать против принудительного труда в Германии, тоже навязанного нацистами. Она прослушала его речь до конца, спрятала листовку в карман и пошла домой.

Ее мать нервно стояла у окна, ожидая возвращения дочери. Еще до того, как вставить ключ в замок, Ханна услышала, как Клара, опираясь на трость, ковыляет по коридору. Ханна открыла дверь, Клара набросилась на нее:

– Ты слышала? Ты слышала, как они обращаются с евреями в Йоденбурте?

Ханна закрыла дверь и поставила корзины, чтобы снять пальто.

– Да, мама, все в городе только об этом и говорят.

– А что случилось с малышкой Евой? – спросила Клара. – Ты что-нибудь слышала о ней? С ней все хорошо? Она должна была прийти сюда несколько часов назад на урок вязания.

– На их улице повсюду солдаты, – ответила Ханна, внося тяжелые корзины на кухню.

Клара последовала за дочерью, проворно орудуя тростью.

– Это ужасно! – произнесла она. – Поверить не могу, что это наша Голландия. Все эти люди – наши друзья, наши семьи.

– Я знаю, – кивнула Ханна. – Мама, я все проверю, обещаю. Но везде заборы из колючей проволоки, солдаты патрулируют улицы. Как только появится возможность, я отправлюсь туда. А пока, прошу тебя, успокойся.

Казалось, Клару не удовлетворил ее ответ. Она вернулась к окну, и расхаживая с палкой взад и вперед, изучала улицу, будто та могла ответить на вопросы. Чтобы отвлечь ее от окна, Ханна приготовила маме чашку чая и поставила ее в гостиной на свой любимый чайный поднос.

– Я уверена, что Ева придет, когда сможет, – успокоила Ханна свою мать. – Уверена, с ними все хорошо. Давай выпьем по чашечке чая, и если в ближайшее время мы ничего не узнаем, обещаю, что пойду и проверю сегодня же днем.

Клара глубоко вздохнула и поплелась в свое кресло. С очередным тяжелым вздохом, она опустилась в кресло и спросила:

– Есть еще новости? Еще какие-нибудь, только хорошие?

– Вообще-то да, у меня есть новости, – с этими словами Ханна протянула протестную листовку. – Похоже Амстердам сопротивляется.

Ее мать прочитала и заулыбалась.

– Так-так, хорошо, – закивала она. – Я надеялась, что кто-нибудь устроит нечто подобное.

– Ага, они все собрались в Нордермаркте, – объяснила Ханна, хватая с тарелки на подносе имбирное печенье. – Судя по всему, забастовка продолжится и завтра, – она сделала паузу. – Я видела девушку, – продолжила она, отпив чаю, о – голландку. Она садилась в машину немецкого офицера, стоящую у площади. Люди реагировали так яростно, что мне стало страшно за ее жизнь. Но и их ярость я тоже могу понять. Как можно дружить с этими людьми? Они принесли столько горя и тирании в наш город.

Клара кивнула, выражая согласие.

– Я тоже боюсь за эту молодую женщину. Скорей всего, если она пойдет этим путем, все закончится печально. Сейчас вся мощь у немцев, но придет день, а я верю в хорошее, и мы вернем себе наш город. Тогда дружба с врагом обойдется ей дорого.

Ханна согласилась, ощущая беспокойство.

– Все просто пытаются выжить, любыми путями, как могут.

Внезапно раздался стук в дверь.

Клара со звоном поставила чашку на блюдце.

– Пойди, посмотри, кто это. Может, наконец Ева.

Ханна кивнула, и опустив чашку на блюдце, встала. Она открыла дверь крошечной фигурке Евы Герценберг. И хотя на ней было толстое пальто, девочка заметно дрожала на пороге.

– Входи, входи, – пригласила ее Ханна. – Мама будет так рада тебе.

Помогая Еве снять пальто, она подивилась тому, как она выросла. Ханна училась в одной школе с Гретой, матерью Евы, и знала девочку всю свою жизнь. Эта милая десятилетняя девчушка мгновенно стала любимицей ее матери. Пару раз в неделю Ева приходила к Кларе, им обоим было приятно в компании друг друга. Вешая пальто на крючок, Ханна вспомнила счастливое лицо Греты, когда родилась Ева, словно это было вчера. Искренняя радость наконец-то родить девочку, которую она так желала, после трех трех мальчиков.

– Извините, что не пришла раньше, – извинилась Ева. – Извините, что поздно. Ночью случилось страшное.

Ханна аккуратно закрыла за ней дверь.

– Мы все знаем, – заверила она. – Может зайдешь и погреешься у камина?

Ева продолжала без остановки:

– Я не могла прийти, мама не разрешала нам выходить из дома, она боится, что нас заберут в трудовые лагеря, как папу в прошлом году, она не хочет, чтобы они забрали нас, как моих братьев.

– Конечно, конечно, – согласилась Ханна, гладя девочку по волосам и успокаивающе похлопывая по спине.

– Твоя мама правильно поступила, что выждала. Пойдем, мама с нетерпением ждет тебя.

Ева открыла дверь гостиной, и ее встретила пожилая подруга в кресле, руки протянулись навстречу.

– Ева! – воскликнула она. – Я так рада видеть тебя. Я очень волновалась. Скажи, как поживает твоя семья, все здоровы?

Девочка подбежала к старушке и обняла ее так крепко, будто не собираясь выпускать из рук. Потом она начала рассказывать. Рассказ вывалился из нее одним беспорядочным потоком слов. Пока Ева не зашла слишком далеко, Ханна прервала ее.

– Сделаю тебе чаю, – с улыбкой сказала она и прошла на кухню за чашкой. Как только чай был разлит, и они устроились поудобнее, Ева согрелась, румянец вернулся на детские щеки.

Ева поведала о душераздирающих вещах: нацисты врывались среди ночи, хватали людей без разбору, вытаскивали их из постели, из домов, из объятий близких. Они хватали всех, кого подозревали в связях с Сопротивлением, окружая людей, как скот.

Ева откусила кусочек печенья.

– Они даже взяли Винса, человека, который точит ножи на углу площади. Вы знаете Винса, – ее маленькое личико сжалось от приступа тревоги. – Куда они его заберут? Где он теперь? Зачем они так поступают? – с отчаяньем спросила она, и в уголках ее глаз заблестели слезы. – Кто теперь будет точить наши ножи?

Клара усадила маленькую подругу к себе на колени.

– Ш-ш-ш, Ева, не беспокойся сразу обо всем. Выпей чаю и съешь печенье. В мире происходит столько вещей, которые никто из нас не понимает, но здесь тебе ничего не угрожает.

– Но повсюду эта колючая проволока и солдаты.

Клара согласилась:

– Мы действительно живем в странное время, малышка. А теперь давай подумаем о более приятных вещах. На чем мы остановились в нашем вязании?

Евины глаза заблестели:

– Я как раз довязала второй ряд, – сказала она, с радостью вспоминая эту деталь.

– Ну что же, пойдем, возьмем корзинку для вязания и начнем, – сказала Клара. – У нас есть дела поважнее. Мы должны работать на стороне Сопротивления. Ты и я будем оказывать сопротивление вязанием! – она поднесла чашку своей юной подруге.

Ева ответила широкой улыбкой, обнажив дырки во рту, где ожидались взрослые зубы.

– Хорошо, – согласилась она, – мне это нравится.

Она принесла корзинку с вязанием из угла комнаты и, поставив у колен старшей подруги, вытащила две вязаных работы. Сидя на коленях у Клары, Ева смотрела, как старушка берет спицы в крючковатые пальцы и начинает медленно вязать петли. Она связала несколько петель и протянула работу девочке.

– Ну же, Ева, нам надо связать много шапок. У нас много молодых людей, чьи головы надо согреть в этой войне.

Ханна разлила чай. Ева кивнула, взяла спицы и начала вязать.

Глава 14

Пробираясь через деревья, Эльке из всех сил стараясь не издавать ни звука. Немцы обычно патрулировали улицы, но иногда они доходили и до леса. Уже вечерело, у нее оставался примерно час времени, чтобы уйти до наступления комендантского часа.

Она шла с тяжелым сердцем. Третий день она ищет Майкла. Прошло три дня с тех пор, как он исчез из переулка вместе с Давидом.

Теперь она знала, что Давид мертв. В это ей до сих пор не верилось. Слишком опасно было приходить на похороны в еврейский район, поэтому она горевала по старому другу Майкла в одиночестве, в доме сестры, и отсутствие возлюбленного только усилило ее горе.

Потом были облавы: Евреев загоняли в гетто, допрашивали и высылали. Каждый раз при мысли об этом страх когтистой лапой скреб у ее в груди. Удалось ли Майклу избежать этого? Если да, то где он? Она осторожно порасспрашивала у всех друзей – от него не было ни слуху ни духу.

Вернуться в свой дом-лодку она не могла, солдаты все еще рьяно патрулировали каналы, и для одинокой девушки, особенно той, на которую соседи могли донести, что она встречается с евреем, это было небезопасно. Она только надеялась, что скоро сможет вернуться домой.

Шагая по влажной земле, покрытой гниющими листьями, она свернула на темную тропинку, почти скрытую от посторонних глаз разросшимся подлеском. Внезапно, прямо перед собой, она услышала шорох в кустах. Прижавшись всем телом к дереву, она остановилась и замерла. Спустя мгновение дорогу ей неуклюже пересек барсук, не подозревая о том, какой страх он навел. Эльке смогла выдохнуть, даже не осознавая того, что задержала дыхание, и крадучись продолжила свой путь вглубь леса.

Она сразу поняла, что Майкл имел в виду, когда говорил о «тайном месте». Такое место могло быть только одно – безопасное, вдалеке от города, вдалеке от любопытных глаз. Где они впервые занимались любовью.

Пробираясь через папоротник, она вспомнила тот день прошлым летом, и как он тогда совсем не впечатлил ее. Она лежала на университетской лужайке, скрестив ноги на одеяле, читала и грызла яблоко, как вдруг кто-то встал перед ней, отбросив длинную тень на страницу. Раздраженная, она оторвала взгляд от книги и встретилась с Майклом Блюмом.

– Ты загораживаешь мне солнце, – сказала она.

– Я ослеплен красотой чего-то ярче солнца, – ответил он.

Кто-то внутри нее ахнул от этого цветистого языка. Она приготовилась сделать ему следующее замечание, когда он, выйдя из света, шагнул поближе, чтобы она получше его разглядела. Резкие слова с ее языка так и не слетели – его темные вьющиеся волосы, прекрасные карие глаза и мускулистое тело заворожили ее. Она не могла вспомнить, что видела его раньше в кампусе, хотя училась в университете уже год.

– Что ты читаешь? – спросил он, усаживаясь без приглашения на ее одеяло.

– Разве я пригласила тебя? – нерешительно спросила она, протестуя против его наглости.

– Пригласишь, когда узнаешь меня получше, – ответил он, выхватив у нее яблоко и откусывая от него большой кусок. Ей снова стало досадно, но в то же время и любопытно. В нем ощущалась неудержимость духа, неугомонная энергия, игривая смелость. Он был неотразим, как человек, уверенный, что ему суждено вершить в своей жизни великие дела.

– Я читаю книгу по истории искусства, – ответила она, выхватив яблоко.

– Ну, а я там есть?

– Ты известный художник?

– Совершенно верно. Но, может быть, я не попал в этот том, – добавил он. С этими словами он забрал из ее рук книгу и стал внимательно изучать. – Я больше художник по части слова, а не живописи.

Положив раскрытую книгу себе на грудь, он растянулся на одеяле, заложил руку за голову и закрыл глаза, явно наслаждаясь лучами солнца на лице.

– Художник слова? – повторила она. – Только не говори, что ты поэт.

– А почему бы и нет? – поинтересовался он, приоткрыв сначала один глаз, а потом другой, попеременно щурясь, очевидно пытаясь не отводить от нее взгляда под ярким солнцем.

– Потому что я терпеть не могу поэтов. Никогда не видела поэта в здравом уме.

– И не испытывала голод? – добавил он, приподнимаясь на локтях и снова забирая у нее яблоко.

– Эй! Это мой обед.

– Твой обед? – недоверчиво переспросил он. – Видно, ты не умеешь толком обедать.

Она схватила яблоко.

– Я стеснена в средствах, я сама плачу за свои курсы, – ответила она, стараясь откусить кусок побольше, прежде чем он украдет его снова.

– И какое это имеет значение? Чтобы поесть в этом городе, тебе не нужны деньги. Пошли. – Он поднял ее ноги, прежде чем она успела среагировать.

– Куда мы идем? – спросила она, ощущая легкую тревогу. Как бы он ни был великолепен, она только что встретила этого парня.

– Тебе нужно выучить несколько вещей об Амстердаме. Например, что есть яблоки на обед – это смешно.

– Мне нужно остаться, – начала она сопротивляться. – Через час у меня занятия.

– Целый час? Да мы можем устроить пир за это время, – воскликнул он, хватая ее велосипед, лежащий на траве. Он снова поторопил ее: – Пошли, нам нельзя терять времени.

Она медлила. В нем было что-то интригующее. Он выглядел безобидным, но напористым и импульсивным. Она смотрела, как он свернул ее одеяло и положил в велосипедную корзину. – Подвезешь меня? У меня нет велосипеда.

– У тебя нет велосипеда? Кто живет без велосипеда в Амстердаме?

– Майкл Блюм, вот кто.

– Так понимаю, так тебя зовут.

– Да, прошу прощения! – он низко поклонился, взял ее руку и театрально поцеловал, выговаривая слова с намеренным британским акцентом, словно она герцогиня: – Майкл Блюм к вашим услугам.

Она кивнула, а он продолжил:

– С кем имею удовольствие говорить?

Он перевернул ее руку и разрешил губам коснуться ее запястья легким поцелуем, позволяя холодку пробежать по ее спине.

– Меня зовут Эльке.

– Эльке, – прошептал он, вглядываясь в ее лицо. – Эльке, а дальше как?

– Не уверена, что нужно называть фамилию, – отрезала она. – А то разыщешь меня снова.

– О, так много способов разыскать тебя и без твоей фамилии.

– Давай пока остановимся на просто Эльке, – игриво ответила она. – Посмотрим, насколько ты мне понравишься, и, может, я расскажу побольше.

– Ладно, «просто Эльке», поехали, – с этими словами он поднял велосипед, сел на сиденье и похлопал по ноге: – Садись ко мне на колени.

– Сесть на колени! – возмутилась она, приподняв брови.

И прежде, чем она успела что-то сказать, он обхватил ее за талию, посадил на правое бедро и попытался левой ногой крутить педали, а левой рукой – рулить.

– Так ты далеко не уедешь, – засмеялась она, качая головой.

– Тогда ладно, – сказал он. Он поднял ее на руки и положил обе ее ноги себе на колени, так что она оказалась лицом к нему. От неожиданности она вскрикнула. Тогда он смог дотянуться до обеих педалей и на высокой скорости двинулся через университетские сады.

– Ты сумасшедший! – крикнула она ему, когда они со свистом пронеслись мимо испуганных студентов, отбежавших с их пути, пока они неслись по улицам города.

– А разве не все поэты такие? – крикнул он, ухмыляясь в ответ. – Кто-то однажды мне это сказал, кто-то без фамилии.

Цепляясь за его шею в поисках безопасности, она остро ощущала их близость. Каждый нерв и каждое чувство в ее теле обострились до влечения. Она старалась казаться отстраненной, борясь с чувствами, которые нахлынули и пронзили все ее существо. Его дыхание касалось ее щеки, его густые волосы касались ее обнаженного плеча, его сильные руки по обе стороны от нее управляли велосипедом. И пахло от него чудесно.

Он въехал на велосипеде в центр города и остановился перед элитной художественной галереей. На двери висела табличка «закрыто», но выглядела она открытой. – Выглядит многообещающе, – сказал он, мягко опустив ее на землю и припарковав велосипед. – Пойдем, посмотрим на искусство.

Эльке заглянула в окно:

– Я не очень люблю современное искусство. Предпочитаю романтизм.

Он схватил ее за руку.

– О, ты оценишь его гораздо больше, когда поешь.

У входа перед ними появился швейцар.

– Мы пришли на открытие, – объявил Майкл. – Мы ждали этого всю неделю. Не так ли, дорогая? – он сжал руку Эльке, лишив ее права голоса.

– Госпожа де Хаан вас знает? – с подозрением спросил швейцар.

– Разумеется, она нас знает. Иначе зачем мы здесь, если она нас не знает? – ответил Майкл, притворяясь раздраженным, и казалось совершенно уверенный в своей жизни.

– У вас есть билеты?

– Нет, мы не взяли с собой билетов, – недовольно ответил Майкл. – Нам не нужны билеты. Мы очень близкие друзья госпожи де Хаан.

Швейцар, казалось, насторожился:

– Представьтесь, пожалуйста.

– Мистер и миссис Ярген Смит, – без колебаний ответил Майкл.

Швейцар нахмурил брови:

– Подождите здесь. Мне нужно будет проверить, – с этими словами он ушел.

– Пошли, – Майкл втянул Эльке внутрь.

Когда он втащил ее в комнату, она приподняла бровь и спросила:

– Миссис Смит? Как быстро закончилось ухаживание! Когда мы отъехали от университета, я еще не была замужем.

– Не была замужем, но была голодна. Кроме того, у тебя не было фамилии, поэтому я решил дать тебе свою, – заявил он, его лицо светилось от жажды приключений. – Теперь ты будешь и замужем, и сыта.

В галерее он повел ее в боковую комнату. Внутри стоя великолепная буфетная стойка, на серебряных блюдах лежали закуски. Он схватил салфетку, протянул ее Эльке и начал набирать в нее лакомства.

– Что ты делаешь? – прошипела она, потрясенная тем, с какой скоростью он набирает еду.

– Кормлю свою новую жену. Скорее, миссис Смит, пока нас не поймали!

Она схватила пару кусочков, завернула в салфетку, затем он подтолкнул ее обратно к двери, пока швейцар не вернулся. Он распихал добычу по карманам, схватил велосипед Эльке и снова посадил ее на колени. Безудержно смеясь, они ветром умчались с места преступления. Запыхавшиеся и обветренные, они остановились у канала, и, присев на облупленную деревянную скамью, развернули украденное.

– Посмотри-ка, что на десерт, – произнес он мечтательно. – А вот с этого мы начнем! – довольный своей добычей, он осмотрел довольно большой кусок сыра и предложил ей золотую дольку персика.

Она отказалась, и вместо этого взяла вкуснейший кусочек копченого лосося и проглотила его с восхищением – не только перед их захватывающим кулинарным приключением, но и перед этим человеком.

В их встрече ощущалось дежа вю: как будто встретился не с кем-то новым, а скорее нашел того, кого давно потерял. Кого-то, кто всегда был рядом, кружил вокруг нее, и только сегодня появился в человеческом обличье. Она не знала почему, но, слизывая сливочный сыр с пальцев, она подсознательно знала, что ждала его – это одновременно шокировало и успокаивало. Она мирно сидела рядом с ним, поедая украденное, наблюдая за жизнью на берегах канала, и слышала, как душа ей шептала: «Он тот самый».

С того дня их жизни страстно переплелись. О первом или втором свидании и речи не шло; просто казалось неправильным быть порознь. Когда они разлучались, ее сердце сжималось, а когда воссоединялись – довольное, замирало. И хотя она не была еврейкой, она знала, что идет против правил, встречаясь с евреем в мирное время, не говоря уже об оккупированной Голландии, но родителей обоих уже не было в живых, и потому казалось никто не возражал. До сих пор они не разлучались.

Она поежилась, в лесу становилось все холоднее. Ее мысли вернулись к той ночи, когда она в последний раз была с Майклом, когда он в последний раз целовал ее в том холодном темном переулке, когда его холодные губы касались ее, и это воспоминание снова задело ее.

Ожидая его на месте их встречи, она дрожала от грызущей ее тяжести осознания: он не придет. Если бы он был здесь, она бы его почувствовала. Она всегда чувствовала его присутствие.

Она свернулась в комочек под деревом, ноги превратились в две ледышки. Она подвигала ими, чтобы согреться, и провела рукой по шишковатому стволу, гладя кору, где Майкл перочинным ножом вырезал грубое сердце. Словно читая шрифт Брайля, ее пальцы нащупали слова: «Мистер и миссис Смит». Она почувствовала теплую связь с ним. Это был ее ежедневный пробный камень, напоминание, что Майкл был настоящим, и он был где-то там.

Она решила подождать еще полчаса, дотянуть до последнего момента перед комендантским часом, как и прошлой ночью. Она будет ждать его каждый вечер, пока он не придет за ней. Она не поверит, что его схватили. Она не может поверить. Она будет верить всем сердцем, что он еще в Амстердаме. И что он все еще жив.