Текст книги "Драматургия города"

1.2. Город как интеллектуальный процесс

Задача данного параграфа – в соответствии с предложенной выше трактовкой города раскрыть механизм городского интеллектуального процесса, сотрудничества людей в формировании универсального межперсонального смыслового пространства, или картины мира.

Исходное утверждение: город как процесс производства интегративного знания разворачивается вне разумного замысла, по законам игры. Идея игрового характера взаимодействия людей не претендует на оригинальность. Она представлена, например, в концепции игры нидерландского учёного, ректора Лейденского университета Й. Хейзинги. В своём фундаментальном труде «Homo Ludens» («Человек играющий»), впервые опубликованном в 1938 году, он утверждал: «если продумать до конца всё, что мы знаем о человеческом поведении, оно покажется нам всего лишь игрою» [37, с. 18]. Хейзинга привёл многочисленные доказательства того, что игра проявляет себя как универсальный способ индивидуальной и социальной жизни. Он обнаружил, в частности, игровые принципы в религиозных культах, правосудии, войне, политике. Известны и другие варианты выражения этой идеи, начиная с Платона, называвшего человека «какой-то выдуманной игрушкой бога» [38, с. 282]. Теорию игры разрабатывали Ф. Шиллер, И. Кант, Л. Витгенштейн, И. Гоффман, Э. Финк, Ж. Бодрийяр, Л. С. Выготский. Во второй половине ХХ столетия французский философ и общественный деятель Ги Дебор в работе «Общество спектакля» сделал вывод об игровой природе капиталистического строя. Анализируя современную экономико-политическую реальность капитализма, он зафиксировал новое качество социальных игр поздней индустриальной эпохи: «Спектакль есть основное производство современного общества» [39, тезис 15].

Круг исследований, подтверждающих игровую организованность человеческих взаимодействий, расширяется. Тем не менее, остаётся актуальным замечание, сделанное полстолетия назад американским историком культуры Л. Мамфордом. Оспаривая в книге «Миф машины» тезис о ведущей роли техники в развитии человечества, он иронизировал над тем, насколько прочно овладело современными мыслителями представление о человеке как, прежде всего, «homo faber’е» – человеке мастеровом, а не «homo sapiens’е» или «homo ludens’е» [40].

Между тем, использование в институциональной теории [41], служащей опорой современной экономической науки, таких единиц анализа как «роль» и «правила игры» для описания поведения «человека мастерового», демонстрирует, что парадигма «homo faber’а», в сущности, поглощается парадигмой «homo ludens’а». Игровое взаимодействие людей оказывается, говоря языком институционализма, институтом более высокого порядка по отношению к институтам экономическим.

Игра по экономическим правилам возникла с разделением сфер трудовых усилий. Она не осознаётся её участниками как игра в буквальном смысле слова, хотя не перестаёт от этого быть таковой. Это игра, поскольку сущность человека не сводится к его функциям в экономической системе. Человек, будучи «homo sapiens’ом», является также тем, кем он потенциально может быть.

Спектр социальных и экономических ролей (занятий, профессий, должностей и прочих шаблонов деятельности) зависит от набора витальных и культурных потребностей индивидов и решаемых ими совместно задач. Объединённые той или иной задачей устойчивые организованности людей (например, школа, предприятие, парламент) подобны сообществам актёров, разыгрывающих пьесы с определёнными сюжетами. Как и театральные труппы, они действуют по взаимной договорённости, подчиняясь установленным правилам.

Действующие лица (социальные актёры, или акторы) создаваемой реальной жизнью «пьесы», первыми вступающие в игру, определяют правила взаимоотношений «первого состава» исполнителей. Затем, по мере того как «труппа» обновляется, правила теряют связь с конкретной ситуацией, породившей их, обезличиваются, но продолжают воспроизводить игру. То есть они служат своего рода драматургической матрицей, передаваясь от поколения к поколению. Так как «сюжет» развивается, складываются новые обстоятельства, и появляются новые действующие лица, это требует корректировки прежних или создания новых правил. Правила не только структурируют игру и формируют образцы взаимодействия людей. Известный российский философ В. А. Лекторский сравнивает их с «фабриками смыслов», задающими способы осмысления, понимания окружающей реальности и самих людей [42]. Другими словами, правила воплощают определённые идеи, руководящие отношениями акторов.

Интеллектуальное становление человека обеспечивается участием его на протяжении жизни в разных «пьесах», в которых он исполняет разные роли, приобретает те или иные знания и умения, формирует разные аспекты личностной картины мира – представления об устройстве мира, язык для описания мира и контакта с ним, ценности, установки, видение будущего. Таким образом, с одной стороны, благодаря «игре» в этих «пьесах» индивид получает образование и воспитание разного рода. С другой стороны, поскольку свойством всякой игры является состязательность, в рамках «пьесы» происходит сопоставление точек зрения её действующих лиц на тот или иной предмет, соревнование взглядов, их согласование, затем формирование общих смыслов и дефиниций.

Одна и та же «пьеса» играется по-разному, например, если исполнители меняются ролями и привносят в них иное видение развития событий. Эти индивиды попадают в ситуацию мировоззренческого эксперимента, получают возможность посмотреть на свою новую роль с позиций прежней роли. Исходом может быть новый уровень понимания личной и общей задачи, идеи по изменению «правил игры» и другие творческие интеллектуальные результаты.

Личностная картина мира совмещает в себе научное знание, фантазии, заблуждения, верования, убеждения, предрассудки, обыденные представления, эмоциональные оценки и нравственные воззрения. Все эти феномены современная философия относит к формам знания, не связывая однозначно понятие «знание» ни с одной из них: «У знания нет единственно адекватной формы» [43, с. 21].

Картины мира разных людей не совпадают, поскольку в каждую личностную картину встроена уникальная жизненная позиция (система оценок, мотивов, понятий) наблюдателя, только ему присущий способ восприятия содержания окружающего мира. По мнению социальных психологов, личностная картина мира характеризуется не степенью истинности, так как неясно, что является носителем последней, а мерой адекватности бытию и собственным целям индивида [44, с. 7].

В разных обстоятельствах, в разные жизненные периоды точкой зрения на окружающую реальность человека обеспечивает та или иная референтная группа – «общность людей, чьи мнения, убеждения и способы действий являются решающими при формировании наших собственных мнений, убеждений и способов действий» [45]. Референтная группа служит образцом для подражания и сравнения. Её участники творят значимую для собственного круга межличностную картину мира – систему предметных и деятельностных знаний, представлений, частных идей, правил.

Референтными группами, чьё интеллектуальное влияние распространяется не только на отдельных индивидов, но и на другие референтные группы, являются научно-исследовательские учреждения, проектные организации и прочие специализированные «фабрики мысли». Эти коллективы создают средствами своих наук специальные картины мира. Каждая из них представляет собой систему идей, ментальное поле с характерными для данной области знаний идеальными объектами, схему-образ этой области.

Научные дисциплины, в рамках которых создаются специальные картины мира, развиваются исходя из разных оснований, вырабатывают каждая свой символический язык. Представители наук, изучающие один и тот же объект, но с разных сторон, результаты исследований описывают по канонам своей отрасли знаний, что затрудняет обобщение этих результатов и «состыковку» специальных картин мира. Интеграционные процессы активизируются под давлением обстоятельств, осознаваемых как кризис, проблема. Тогда усиливается интерес к междисциплинарной организации знаний. Границы между специальными картинами реальности размываются также идеями, интеллектуальным творчеством универсальных специалистов.

В последние десятилетия общим фактором, влияющим на интеграцию специальных картин мира, стал способ производства знаний, воплощаемых в новых по своим характеристикам товарах и технологиях, в целенаправленно организованных «техногородках» – технопарках, что отметил, в частности, Д. Александров [46]. Причём здесь знания создаются не только трансдисциплинарно, но и в результате взаимодействия представителей науки и вненаучных видов деятельности: бизнеса, политики и других. При таком подходе производство знания оказывается распределённым между всеми субъектами, заинтересованными в получении этого нового знания.

Эмпирические города можно сравнить со сценическими площадками, где одновременно играются все возможные типы «пьес», а человек выступает во всех возможных ролях. При этом горожане представляют друг другу множество индивидуальных, межличностных и специальных картин мира, что вызывает эффект ментальной голограммы – возникновения объёмного, целостного образа мира. Испытывая его воздействие, носители частных картин мира в процессе общения вырабатывают единое смысловое ядро в виде совокупности базовых понятий, идей, ценностей, образцов человеческого поведения, которое может быть определено как универсальная, то есть общезначимая для всех участников «городских игр» картина мира.

К проблеме картины мира обращались И. Кант, В. Гумбольдт, К. Маркс, Г. Герц, М. Планк, О. Шпенглер, М. Вебер, М. Хайдеггер и другие известные учёные. Сегодня понятие картины мира разрабатывается в философии, психологии, культурологии, гносеологии, когнитологии, лингвистике, некоторыми экономистами, но не получило однозначного определения, в известном смысле является метафорой. Синонимы понятия – модель объяснения мира, видение мира, образ мира.

Современные представления о структуре картины мира обобщены российским философом В. С. Стёпиным [47]. Эта структура задаётся через систему так называемых категорий культуры – мировоззренческих универсалий, аккумулирующих и систематизирующих интеллектуальный опыт. Стёпин выделяет в ней два блока. В первый блок им включены категории, отражающие наиболее общие характеристики объектов деятельности человека: пространство, время, движение, вещь, свойство, отношение и т. д. Основу жизненных ориентиров составляют пространство и время. Во второй блок сгруппированы категории, которые характеризуют человека как субъекта деятельности. Таковыми являются: человек, общество, я, другие, труд, сознание, свобода и т. д. Перечень универсальных категорий является открытым. Они разворачиваются не только в виде понятий, но обнаруживают себя и в других формах духовного освоения человеком мира – в образах, метафорах, образцах деятельности.

Картина мира находит отражение в языке, проявляясь в виде языковой картины мира. Поэтому в качестве средства описания мира язык для его носителей выступает как «мегапрограмма, регламентирующая человеческое мышление и поведение через религию, идеологию, пропаганду, систему обучения и воспитания, рекламу и т.д.» [48].

Замечено, что многие из числа наиболее фундаментальных представлений людей о действительности являются неявными (имплицитными). Специалист в области когнитологии Б. М. Величковский определяет их следующим образом: «Это знание, относительно которого часто существует интуитивное понимание, достаточное для решения практических задач, но недостаточное для подробного словесного определения и пояснения» [49, с. 16]. Если структурированные и передаваемые словесно знания отвечают на вопросы «что это?» и «как это понимать?», то неявные, имплицитные знания – на вопросы «как действовать?» и «как быть?». С известной степенью условности вербализуемые знания можно соотнести с теоретическим аспектом знания, имплицитные – с деятельностным и ценностным аспектами. Неявные знания заключаются, например, в умении анализировать ситуацию, видеть проблему, решать задачи взаимодействия акторов, ставить цели. Они позволяют трансформировать картину мира из описания в систему деятельности. Трансляция таких интеллектуальных навыков предполагает личное общение, демонстрацию соответствующих образцов поведения и мышления.

Концентрация людей в географических городах создаёт для этого подходящие условия. Эмпирический город является средой коммуникации «при помощи архитектуры, соседствования, искусства, манеры одеваться, музыки, повседневной деятельности и развлечений, равно как и при помощи средств массовой информации» [50]. Обобщение горожанином полученной в ходе такой коммуникации информации об устойчивых пространственных отношениях акторов приводит к формированию схем сцен, обобщение информации об их взаимодействиях во времени – к формированию схем событий, или сценариев. Подобного рода знания получили названия, соответственно, фреймов и скриптов. Они позволяют городскому жителю прогнозировать развитие того или иного жизненного сюжета, предвидеть результаты собственных действий.

«Игра» в хозяйство, будучи формой производства физических условий существования людей, вовлекает в свой круг всех и служит вечным двигателем создания универсальной межличностной картины мира. Упрощая, выделим в этом процессе мифологическую, монотеистическую и антропную стадии, исходя из основания, каким задаётся их целостность. В мифологической картине мира выстраивались иерархические ролевые структуры и системы личного принуждения дискриминируемых акторов к труду. В монотеистической картине мира разрабатывались системы экономических стимулов и санкций для хозяйственной соорганизации автономных «анонимных» индивидов. В складывающейся антропной картине мира расширяется сфера действия принципа интеллектуального суверенитета личности, повышается её творческая трудовая самомотивация.

В реальной хозяйственной игре, подобно игре – культивируемой форме, можно различить три вариации: игра по правилам, игра с отступлением от правил и представление, спектакль.

В игре по правилам участники придерживаются предписаний и ограничений, в которых зафиксирован достигнутый уровень их взаимодействия. Игра, отклоняющаяся от правил, позволяет расширить пространство представлений о возможном и недопустимом. Её функция – поиск направлений развития, итог – усовершенствование или установление новых правил. Игра в рамках правил сосуществует с игрой вне правил, они перетекают друг в друга. Чем большая область игры охвачена правилами, тем меньше в игре игры – возможностей выбора поведения, поворотов действия, непредвиденных последствий. Игра, в которой импровизация чрезмерно ограничена, превращается в лицедейство. Игра становится притворством и в тех случаях, когда деятельность имитируют, когда к игре прибегают, чтобы скрыть истинные намерения – декларируется одно, делается другое.

В актуальной сегодня картине мира на чрезмерную регламентацию экономического поведения акторы реагируют созданием видов поведения (приёмов игры), компенсирующих ограничение хозяйственной свободы. Таким приёмом, в частности, является подкуп должностного лица для принятия нужного управленческого решения. Изобретаются также приёмы, формально не противоречащие законам, но не отвечающие заложенному в них смыслу, например, схемы налоговой оптимизации. В игре правил и приёмов хозяйствования оттачиваются детали моделей экономики, развивается экономическая мысль, формируются новые концепции экономического порядка.

Описанный здесь игровой принцип города фактически воспроизводится в организационно-деятельностных играх (ОДИ) [51], ориентированных на выработку их участниками общего смыслового пространства, которое было бы адекватным решению той или иной нетривиальной задачи, возникающей в практике управления.

Основоположник методологии ОДИ Г. П. Щедровицкий выделял в игре следующие фазы: развития самодеятельности участников, самоорганизации и саморазвития [52]. Пройдя через ситуации борьбы идей, тупика в работе, организации взаимодействия, постановки целей и детализации проблемы, через неудачи и их критическое осознание, игроки, согласно сценарию ОДИ, должны понять, что имеющиеся в их распоряжении методы и техники мыследеятельности и формы совместной работы не позволяют разрешить проблему. Участники игры оказываются перед необходимостью начать развивать эти методы и техники, а посредством этого и самих себя.

Щедровицкий считал стратегию развития людьми себя и своей мыследеятельности общим способом решения любых проблем. Такой подход несёт на себе отпечаток технократизма – человек, его интеллект здесь выступают в качестве средства достижения каких-либо целей. ОДИ в целом можно охарактеризовать как механизм интеллектуальной инженерии, суть которого в том, что в лабораторных условиях игры её руководители выращивают у игроков ростки чистого мышления, применяя педагогическое давление.

Но поскольку эмпирический город, его предприятия, организации, учреждения сами по себе являются игровыми формами, как раз и нет необходимости их имитировать методами ОДИ. К тому же всякая проблема неотделима от реальной городской игровой ситуации, в которой она существует. Эта ситуация возникает естественным образом для решения данной проблемы и должна быть использована в своём реальном качестве для её решения.

Исходя из понимания города как интеллектуального процесса, каждый горожанин может полагаться интеллектуальным сотрудником. В связи с чем представляется разумным изменить привитое прошлой интеллектуальной практикой отношение к проблемам, с которыми приходится сталкиваться, как некоему злу. Плодотворнее рассматривать их в качестве средств своего интеллектуального развития, интеллектуальных задач, то есть взглянуть на них с позиции исследователя. Подобная стратегия жизнедеятельности, по мнению автора, действительно может иметь своим исходом решение любых проблем.

1.3. Понятие городской политики

Результаты городского интеллектуального процесса, в силу его игровой природы, определяются, во-первых, правилами взаимодействия горожан, во-вторых, тем, насколько каждый актор подготовлен к игре на «городской сцене», и, в-третьих, намерениями и стратегиями игроков. Эти три условия формируются специальными видами деятельности, образующими организационную инфраструктуру городского процесса. Именно для обозначения данной системы деятельностей (согласование правил взаимодействия горожан, их обучение взаимодействию, городское стратегирование) предлагается применять понятие «городская политика». В терминах игры городская политика – это своего рода режиссура, объемлющая все частные проявления городской игры.

Понимаемая так городская политика сообщает направление развитию городского интеллектуального процесса. Это самонастраивающаяся, распределённая организационная деятельность, не всегда осознаваемая в качестве политики. Она задаёт алгоритмы «сборки» частных и универсальной картин мира.

Каждая из линий-составляющих городской политики характеризуется ведущей функцией и способом проявления активности субъектов политики. Однако каждая из них включает также в преобразованном или неявном виде и каждую другую линию. Так, усвоение акторами содержания и правил взаимодействия сопровождается индивидуальной интерпретацией правил, их корректировкой. Согласованию правил сопутствует взаимное дообучение договаривающихся субъектов и внесение поправок в стратегию совместной деятельности. Определение стратегической перспективы сотрудничества горожан включает также оценку достигнутого его уровня, результатов и проектирование новых правил взаимодействия.

Как соотносится данная трактовка городской политики с имеющимися точками зрения?

Очевидно, что она вступает в противоречие с двухтысячелетней традицией ассоциировать политику с государством, с борьбой социальных групп за власть и влияние на власть. (Как известно, термин «политика» ведёт своё происхождение от древнегреческого именования «полис», или «город-государство». Под политикой подразумевалась деятельность по устроению жизни коллектива граждан полиса.) Но традиционный подход сегодня уже не рассматривается в качестве единственного. В частности, российский философ И. И. Кравченко, исследуя сущность политики в свете современных представлений о ней, показал: идущее от Аристотеля отождествление политики и государства – не более чем обычай, и «политика как регулирующая и организующая деятельность возможна на всех уровнях отношений в обществе, во всех видах отношений» [53, с. 16].

Тогда, возвращаясь к этимологии термина «политика» – к «городу-государству» («полису»), ключевым элементом в нём для определения термина следует считать не «государство», а «город». То есть, политика имманентна городу, она – порождение города (городского интеллектуального процесса, протекающего в форме игры). В этом смысле в выражении «городская политика» прилагательное является лишним. Однако сегодня оно необходимо для указания на первоисточник политического и для разграничения с отдельными его проявлениями – политиками «международной», «государственной», «региональной», «правовой», «экономической», «социальной», «демографической», «молодёжной», «промышленной», «аграрной», «экологической», «военной» и другими.

Авторы многочисленных публикаций в специализированных изданиях, посвящённых городской политике, трактуют её в традиционном ключе. Под ней понимаются регулятивные меры, осуществляемые государственными институтами (органами государственной власти либо местного самоуправления), в той или иной сфере жизнедеятельности городских сообществ и градостроительстве. Соответственно выделяются и исследуются:

политика в области местного (городского) самоуправления;

политика развития городского расселения;

местная экономическая политика;

политика устойчивого развития городских сообществ;

политика градостроительного развития;

политики по решению частных вопросов – транспортных и жилищных проблем, адаптации мигрантов, возрождения депрессивных городских поселений, противодействия росту преступности и других.

В качестве объектов этих политик рассматриваются долгосрочные цели, которые преследуют государственные институции в соответствующих сферах, в качестве предметов – принципы и механизмы их достижения. Критериями успешности политик считаются: улучшение в городах инвестиционного климата, создание новых рабочих мест, рост доходов населения, повышение прибыльности городских территорий, энергоэффективности муниципальных предприятий и т. п.

В комплексном контексте понятие городской политики применительно к деятельности местных выборных лиц формируется Конгрессом местных и региональных властей Совета Европы. В принятой им Европейской хартии городов ведущими принципами городской политики признаны: демократия, основанная на участии населения; стремление к устойчивому развитию; внутригородская и межтерриториальная солидарность; интеграция культур и развитие экономики знаний [54].

Целостные концепции городской политики разработаны рядом российских учёных, представляющих разные научные школы. Они выстроены на методологической базе региональной экономики [55—56], социологии города [57] и на основе адаптации опыта западных демократий [58]. Несмотря на различия исходных теоретических позиций и научных стилей этих концепций, суть их можно свести к формуле, также утверждающей приоритет публичной власти как творца городской политики:

городская политика – это декларируемая, институционально и законодательно оформленная система деятельности властей всех уровней, осуществляющейся с учётом мнений иных акторов (общественных организаций, партий, корпораций и граждан), оказывающая регулирующее воздействие на развитие городов в рамках определённой идеологии.

Данная формула концептуально мало чем отличается от определения региональной политики как процесса «обоснования (разработки) и реализации разноуровневыми органами власти целенаправленных изменений структуры и параметров территориальной организации общества» [59, с. 19], так что городская политика в интерпретации вышеупомянутых российских специалистов, в сущности, выступает функцией региональной политики государства.

В драматургической теории города доминирование государства может рассматриваться лишь как этап развития городской политики, гиперфункция её правилоустанавливающей линии-составляющей. При этом государственное устройство представляют сущностью социального творчества, государственную управленческую машину – олицетворением власти-знания, а образовательную и стратегическую линии городской политики подчиняют идее государственности. Но по мере развития интеллектуальных сил человека и поддерживающих их технических средств значение государства как принудительной ассоциации знаниевых акторов снижается, оно поступается местом культурным регуляторам. На авансцену городской политики выдвигаются интеллектуально автономные (целостные) личности, реализующие её смысл, репрессированный государством, – быть методологией сборки единой картины мира. (Более детально логика трансформаций городской политики прослежена в разделе 2.)

Городская политика выступает в качестве «колыбели», контекста всех частных политик, и этим объясняется их интеллектуальное родство. Анализ определений видовых политик показывает, что любой из них присущи следующие принципиальные признаки: направляющая и организующая отношения акторов активность, которая осуществляется субъектами, мотивированными определённой системой идей, для достижения поставленных целей. Параллели с предложенной выше версией линий активности городской политики здесь очевидны. Наличие в основе множества специальных политик общего архетипа, заданного городской политикой, делает возможным их согласование и гармонизацию. Эта общая методологическая матрица представляет собой модель непрерывного саморежиссирования интеллектуального процесса, содержание которой обновляется по мере развёртывания картины мира.

Осознание миссии городской политики сделает фокусом политической деятельности не воспроизводство структур власти, экономики, а развитие городских интеллектуальных сообществ.