Текст книги "Шестиногая собачка. Дневники итальянских путешествий"

Город встретил ошибкой. Я шла верно, но на площади Гранде спросила дорогу, и женщина, оказавшаяся украинкой, вывела меня не к via Tassoni, где располагались мои апартаменты, а на via Tazzoli. Мне пришлось ждать хозяев с ключами, сердиться, что их нет, звонить – и понять ошибку. Вторая украинка показала дорогу к палаццо Те – туда пришлось шагать через весь город. И я пожалела, что смотрю его без Вани. Джулио Романо тут превзошел сам себя, прекрасные фривольные сцены. Потайной павильон. Тишина.

Потом Museo della Città di Palazzo San Sebastiano: немного скульптур, фресок, картин – довольно скромное собрание, честно говоря. Вечером отчего-то воздух бензиновый.

15 сентября, Мантуя

Ну вот, утро началось отлично. По виа Кавур я вышла к парку с прекрасными платанами, каштанами, черными дроздами и памятником Вергилию. За ним – автострада и «набережная» – то есть просто дорожка вдоль озера-реки, утренний туман, лебеди и черные утки, несколько бегающих людей. Солнце, серый пар над водой, голубое небо в перистых облаках. Мне отлично тут. Ура!

Как я люблю в «Божественной комедии» эти слова Вергилия:

 
…Non omo, omo già fui,
e li parenti miei furon lombardi,
mantoani per patrïa ambedui.
 
 
…Не человек; я был им;
Я от ломбардцев низвожу мой род,
И Мантуя была их краем милым.
 

Обошла палаццо Дукале, зашла через портик Д’Аннунцио, «поэта и солдата», во внутренний двор. Там стройка. Мрачные стены замка и внутри, и снаружи в лесах. Базилика Св. Барбары, башня.

Через площадь Giovanni Paccagnini, художественного критика, вышла в тихий фруктовый сад, каре домов, в нем круг тополей, дорожки и постриженные пирамидками туи – а в центре круг с деревом-магнолией, как рождественская елка – piazza Pallone.

Сижу тут. Мошки иногда кусают в ногу: места-то болотистые. Будет жаркий день.

 
На силы и бессилье
ответ один: «Забей!»,
когда с тобой Вергилий
и пара голубей.
 
 
На лавочке, уставшей
три века отдыхать,
я, как сюда попавший,
пишу стихи опять
 
 
про силы и бессилье,
такой вот дуралей,
и тут со мной Вергилий
и пара голубей!
 

Удивительно, что в Camera degli Sposi есть башня в лесах, как и теперь, знак вечной стройки. По самому дворцу мне пришлось идти быстро, полчаса на все, так как нужно было опять найти мой дом, а от него дорогу до вокзала – поезд в 11:30. В замке очень много гобеленов, но мне в них нравились только маленькие фигуры по краям, сами же сюжеты, герои эпохи Возрождения, были донельзя скучны и не вызывали никакого чувства. Вообще эпоха Возрождения мне трудна. Сколько нежности вызывает в ответ готика, как волнует и пугает, как магически действует романская скульптура – а от Возрождения, его героев и палаццо сейчас хочется убежать далеко-далеко. Даже гротески, которыми расписаны двери и некоторые потолки, и гроты, как в палаццо д’Эсте, не очень радовали. Зато садик во внутреннем дворе с фонтанчиком, из которого пили голуби, – отличный. Долго шла к вокзалу вдоль автострады, разглядывая плакаты о… безработице. Переходя из замка в замок, зашла и в Дуомо, где играл орган. Но церковь эта не старая, и во всей церкви – один молящийся. А вот вчера в Святой Терезе на вечерней службе было много молодых. По дороге часто поле и тополя на горизонте, очень красивые. Между синими сиденьями есть небольшой зазор, и я вижу красивого пятнадцатилетнего юношу с фаюмскими глазами. Сделала целую серию незаметных его фотографий. Потом со мной заговорила итальянская старуха, а потом ворчала: «stranieri».

Три часа в Ферраре. От станции доехала на автобусе до палаццо Скифанойя. Фрески в три ряда. Нижний сильно стерт, самый удивительный по грациозности второй, где аллегорические фигуры. Я по своей безграмотности узнала об этом палаццо из реплики на фейсбуке Ильи Доронченкова, который кому-то на что-то возразил: «А вы что хотели сразу палаццо Скифанойя?» – и я, неуч, впервые прочитала название всемирно известного памятника. (В Москве ковидным летом 2020 года буду рисовать две фигуры оттуда, но это случится только через пять лет.)

Потом пошла к центру и заглянула в музей при палаццо Скифанойя – там мраморные стелы и надгробия, лапидарии. По пути заходила в церкви. Дуомо с каменными львами и чудесными скульптурами на фасаде, внутри два каменных ангела держат чаши со святой водой. Окрестилась ею. Шла служба. Я оставила вещи у служителя и обошла собор. Потом – замок со рвом. И – еду через Болонью в Парму. Сейчас из поезда увидела чудо: солнце садилось в облака, серые тучи дали два просвета: это были глаза. Кошачьи глаза Бога. Потом их стало четыре. Это пронзительно. Я пыталась это сфотографировать, но куда там!

По ошибке ехала из Болоньи первым классом, а теперь вселилась в отель «European rooms»: он оказался квартиркой с тремя комнатами, но мне в них места не нашлось, в каждой уже по нескольку человек, и я сплю за печкой на кухне, как Золушка. Это пространство полностью в моем распоряжении с 22:30 до 8 утра, и я могу хотя бы на время запереть дверь. Надо продержаться две ночи, зато страшная экономия средств. В Ферраре не было камеры хранения, и мы с чемоданом прошли за день 21 километр.

16 сентября. Парма

Рано проснулась, около пяти. В 7:15 отправилась гулять, дошла к палаццо делла Пилота. Рано еще. Рядом небольшой рынок одежды. Купила два платья за 13 евро. Пришла к баптистерию, розовому, скошенному на бок, украшенному романскими скульптурами. Вошла в Дуомо и обомлела: он весь во фресках. Просто Сикстинская капелла! И капелла Валери, конца XIV века. Сижу возле нее, пытаюсь рассмотреть: 1) привязан к столбу, и потом стрелами убит, и потом обезглавлен. Неужели Себастьян? 2) великан какой-то, вся его история сверху вниз. Он – св. Христофор? – Да, написано же, это о св. Андрее, св. Катерине и св. Христофоре. Андрей распят вниз головой.

Визит в музей Diocesano, где скульптуры, ангел с башни собора и мозаика. И баптистерий. Он грандиозен. И в нем я увидела вчерашние глаза неба – они как в пироге запеченные, их несет св. Екатерина. Шестикрылые серафимы просто врубелевские.

Вот как писал В. Н. Лазарев в «Истории Византийской живописи»:

«Совсем особое место занимают фрески пармского Баптистерия, возникшие около 1270 года (сцены из жизни Иоанна Крестителя и Авраама, аллегорические полуфигуры, символы евангелистов, фигуры пророков и апостолов, Деисус и другие изображения). Тщетно было бы искать аналогии для этого памятника в итальянской живописи. Но их легко найти на Востоке. Сильно выраженный элемент движения, развевающиеся одеяния, усложнение архитектурного пейзажа указывают на то, что работавшие в Парме мастера уже соприкоснулись с формами раннего палеологовского искусства, которые, однако, были к ним занесены не из столицы, а вероятно с Балкан, где они подвергались обычно романской переработке. В росписи Баптистерия этот романский акцент получает дальнейшее усиление. Отдельные фигуры приобрели чисто романскую тяжеловесность, крупные черты лиц имеют невизантийский характер, здания второго плана воспроизводят романские строения, завершающиеся спокойными горизонтальными линиями. И вместе с тем в пармских фресках так много византийского, что это невольно заставляет выделять их как один из наиболее грекофильских памятников монументальной живописи дученто».

Желудь и каштан в парке Дукале. Там же чудесный пруд. С островком, как на вилле Боргезе в Риме (не знаю, какой парк древней). Но тут на острове гуси, кричат, родимые. В пруду плавают утки разных пород (как называется у которой шишка на носу?), огромные серые рыбы (карпы?), один раз показалась такая же огромная, но белая с красными пятнами, но восторг мой вызвали речные черепашки. Их неловкая виннипушная грация невероятна! и плавают по две, кружат друг за другом. И… съели (именно они, не рыбы и не птицы!) жир, который я не знала куда деть, оторвав край от кусочка пармской ветчины. Такие смешные! Раньше никогда на воле не видела их.

К этому парку шла через весь город, через мост над почти пересохшей рекой, чудесной, провинциальной.

17 сентября. Парма, Милан

Встала в четыре. В шесть вышла гулять, шла по спящему городу, вдоль обсаженной деревьями шоссейной дороги, к Cittadelle – парку, окруженному старой крепостной стеной и рвом. Там никого, кроме собачников, пустыня.

 
Passiamo nel parco
Vediamo un arco.
 

Это моя сегодняшняя песенка. Почти ночью кафе уже открыты, и день можно начать чашечкой кофе.

San Francesco di Sales, о нем как об интеллектуальном священнике, важном теологе говорил священник в зеленом платье в крипте пармского Дуомо, куда я пришла после Cittadelle.

Кажется, не записала, что под Феррарой видела облако грачей над полем.

Сочинила Песенку итальянского Винни Пуха:

 
кипятка и веника
эф-фек-тивность
sabato, domenica e festivi
 
 
эх, мои коленочки,
крокодилы-пеночки,
были б вы проворнее
tutti giorni
 
 
кабы вам, коленочки,
кипяточка да веничка
эф-фек-тивность!
sabato, domenica e festivi!
 

Я все время ошибаюсь с поездами и в поездах. Сегодня села не в свой поезд, мой должен был прийти через десять минут. Контролер объяснил, что, так как у меня суперэкономный тариф, я должна выйти на ближайшей остановке. Ей оказалась Пьяченца. Следующая ошибка в Милане: решила купить питьевой йогурт. Увидела бутылочку, на которой был нарисован лимон, а прочесть слово tea я была уже не в состоянии. Так вместо йогурта пришлось пить чай с лимоном. Отлично. Как не вспомнить Кикины слова: «Мам, я не понимаю, как ты вообще выживаешь!»

В Милане, спустившись с крыши собора, под звуки Каравана я пошла – как и все – за прекрасным духовым оркестром. Невозможно было не устремиться вслед. На одной из прилегающих к главной площади улиц оркестр остановился, зрители тут же образовали полукруг, дети на плечах родителей. И трубачи выступали чуть вперед и выдавали виртуозные соло. Незапланированный праздник!

Последняя фраза этого путешествия в голубой записной книжечке:

…Шервинской жизни золотой…

Так радуюсь случайно пришедшей в голову неполной анаграмме: «дервиш-шедевр». Нельзя ведь ни про одно свое говорить: «шедевр», а «дервиш-шедевр» – запросто!

2016

Осенью 2016 года я совершила еще одно удивительное путешествие в Италию. К моим всегдашним мечтам «побродить» добавилось неожиданное предложение. Мне позвонила моя подруга и большой поэт Леночка Ванеян и пригласила пожить целую неделю в Вероне с ее тетей Маргаритой. С Маргаритой мы были знакомы едва-едва, но я не побоялась, а потом оказалось, что она очень милая, деликатная, и обитать с ней рядом совсем не трудно. Ко времени моего прибытия в Верону Маргарита там уже немного обжилась и на несколько часов в день соглашалась быть моим чичероне.

Но обо всем по порядку. До веронского привала мне предстояло проехать такой маршрут: Рим – Неаполь – Искья – Ассизи – Венеция – Падуя.

Дневник, 13 октября 2016

Мое итальянское путешествие только началось. В Шереметьеве меня встретила Лизочка Олимпиева, моя ученица, с ней мы прошли регистрацию, а потом она побежала работать, а я пришла в бизнес-зал ожидания, где по звонку Лизочки меня ждали и кормили. Забавно, что это вышло случайно, из‐за того, что я не смогла пройти электронную регистрацию, а Лизу попросили выйти в этот день.

Накануне с Ваней ходили на выставку Рогинского (запланированного) и на незапланированного Рафаэля в ГМИИ (нет ярких впечатлений, разве что Немая) и там же на отличного Пиранези. То есть итальянское путешествие началось еще в Москве.

В Риме у меня было полдня, накануне я прочитала в дневнике Дмитрия Волчека, опубликованном на Colta, что Уильям Кентридж, современный художник из Йоханнесбурга, приготовил необычную графическую инсталляцию, нарисовав длинные вереницы фигур «грязью Тибра на набережной Тибра». И я захотела их увидеть. Это было совершенно невероятно, можно было идти полкилометра по внутренней набережной от Ponte Sisto до Ponte Mazzini, где-то наверху жил своей жизнью Трастевере, меня обгоняли редкие бегуны, а я шла и смотрела на немыслимые его творения и благодарила бога за то, что я их вижу: история обнаружения тела Альдо Моро, Экстаз святой Терезы, Джованни Лоренцо Бернини – такие разные сюжеты, встроенные в ряд исторической памяти сознания современного человека, – гениальная работа! В последующие приезды в Рим всегда потом ходила смотреть, видны ли еще эти фигуры на стенах. От солнца и дождей они стали уже полупрозрачными, но еще в январе 2020 года можно было что-то различить, и это грело меня.

Еду в Орвието. Номер поезда не тот, что в билете, волнуюсь. День пасмурный.

 
Убегают линии
В край небес.
Тополя и пинии,
Виноградник, лес.
 

Одиноко стоящий и заброшенный дом рядом с желтой рекой на распаханном поле.

В Орвието хожу с зонтиком, дождь.

Собор Орвието. Правая капелла, расписанная Лукой Синьорелли, где Данте. Там два ангела, точнее архангела, смотрят вниз на мучающихся грешников, как в «Небе над Берлином». Потрясающая пьета с Марией Магдалиной, держащей Христа за руку. Воскресение из мертвых.

В центральном нефе увидела благодаря биноклю, какие невероятные тут витражи. На них два старика, мужчина и женщина, не знаю кто. Родители Марии? Потом прочитала имя мастера – Джованни ди Бонино. 1334 год! Фреска Мадонны с младенцем Джентиле да Фабиано. Левая капелла о гостиях и причастии с фресками Уголино ди Прете Иларио – в честь случившегося здесь чуда, когда гостия закровоточила, завораживает.

Прекрасные скульптуры на фасаде, Лоренцо Майтани, первая треть XIV века, жалко, что хорошо можно разглядеть те, что не так высоко над землей. Отличный музей с ангелом XIV века и ренессансная библиотека с обезьянкой в очках. Очень замерзла, грелась и дремала в поезде, возвращаясь в Рим. Купила еды на 14 евро и даже бутылочку на два бокала вина и поужинала. В отеле познакомилась с девушкой Аней из Рязани, первый раз приехавшей в Рим, и, хоть порядком устала, пошла поздним вечером с ней гулять. Термы Диоклетиана, площадь Республики, Квиринал, Навона, потом маленькими улочками вышли к замку святого Ангела, от него к Кампо-деи-Фьори, потом к площади Капитолия, обогнули Форум и только у Колизея сели на автобус.

14 октября

Миновали Cisterna di Latina. Равнина, окруженная горами. Пасмурно, но тепло. У меня небольшая температура, кажется. Но все хорошо, еду в поезде в Неаполь. Сплю. Перед остановкой Formia-Gaeta справа по ходу поезда показалось море. Солнце освещает небо, оттенки прозрачного серого. Дует ветерок. Ура! Море! До того – горы, оливковые посадки, виноградники, поля, тишина. Проехали Villa Literno. Море ушло, спряталось. Поля. Через семь минут Napoli.

Церковь Сан-Джованни на виа Карбонара: во-первых, странный фасад, словно это просто дом, ну разве готическое крыльцо, а так – ровная крыша, такая же обшарпанная краска стен, как у окрестных домов, а внутри – настоящие сокровища. Фрески с прекрасными лицами, целая капелла, а пол в ней выложен старинными глазурованными плитками, в каждой – новый персонаж, новая шляпа, выражение глаз, социальная принадлежность, профессия. Я раза четыре обошла, чтобы все разглядеть. Одна, с красавицей, могла бы запросто быть подписана Пикассо, а это лет за двести или триста до него. Вообще дух Неаполя как-то захватил. Он настоящий. Не могущий и не желающий стать туристически ухоженным. Самый естественный город на земле. На огромной площади перед королевским дворцом мальчишки запросто гоняют мяч. А что? Большая площадь и нет машин, удобно.

Музей Каподимонте: Джованни Беллини «Circoncisione» – невероятное! Такая молодая Мария, запрокинувший головку младенец, к которой прижимается носом Иосиф.

Лоренцо Лотто, портрет епископа Тревизо Бернардо ди Росси с прозрачными зелеными глазами на зеленом фоне. Темная св. Евфимия Мантеньи. «Портрет юноши» Россо Фьорентино, невероятный! «Мадонна с младенцем» и «Святой Антоний» Корреджо.

Искья

Когда я вижу картины Ларионова, я смеюсь от счастья. Почему? Не знаю сама. Все эти его «Венеры, офицеры и розовый петух». Подобное же счастье вызывают во мне мысли и воспоминания об Искье. Кто не знает, Искья – небольшой остров в Неаполитанском заливе. Как я узнала о нем? Прочитала в одном блоге путешественника и захотела добраться туда. Было страшновато, потому что путь на Искью лежит через Неаполь, а о нем мне попадались предостережения о карманных воришках, о виртуозных подростках-мотоциклистах, срывающих золотые цепочки с прохожих, о мафии, и я боялась. К страху добавлялось смутное воспоминание об обшарпанной платформе Циркумвезувианы, железной дороги, проложенной у подножья Везувия, – по ней мы с подругой отважно поехали в Помпеи в 2004 году. Вокруг нас прохаживались какие-то темные личности, не добавляющие уюта. Но на Искью очень хотелось, и я строила планы: куда положить свои гроши, чтобы не потерять их, если вдруг страшные неаполитанские грабители припрут к стенке. В носок! В специальный кармашек в …! Боже мой! Смешно вспоминать.

Я набралась храбрости и поехала – в октябре 2016 года. В Неаполе мне нужно было посмотреть два музея: Археологический и Каподимонте. В автобусе, который вез от Археологического к Каподимонте, людей набилось, как селедок в бочке. Сумочка у меня была наперевес и под курткой, но на поворотах приходилось наваливаться на рядом стоящих людей, улыбаться, извиняться, и вот под эти улыбки у меня, теряющей бдительность от вежливости, успели расстегнуть сумочку. Думаю, что милейший воришка – с лицом мужчины приятного во всех отношениях или его компаньон. Только расстегнуть, потому что не зря я начиталась этих ужастиков и была бдительна. И вот я вышла в нужном месте, где чудесный старичок – неаполитанец по рождению – рассказал мне, на какой автобус теперь сесть, чтобы подъехать еще одну остановочку в гору, как нужно быть осторожной в «наших автобусах», и подарил мятный леденец.

А на Искье автобуса пришлось однажды ждать долго, полчаса, но они пролетели незаметно, потому что рядом оказался еще один старичок, настоящий искитанец, совсем бедный, во рту не хватало зубов и не было никаких протезов. Он так и сказал мне: «Я старик», рассказал про семью, что детей много, но почти все уехали с острова. Что работы нет, но приходится что-то придумывать. У него была в руках пустая корзинка, в которой он, видимо, отвез только что яйца на рынок. Иногда проходили мимо люди, здоровались с ним, остров маленький и почти все местные знакомы между собой. Потом в автобусе ему хотели уступить место, но он сам не сел, а посадил меня, сказав, что я его друг.

Автобусы на Искье вообще ходят так, как хочется, поэтому надо просто настроиться, что можно прождать полчаса, если не очень повезет. Вспоминаю еще одно такое ожидание, в деревушке Серрара Фонтана (она высоко в глубине острова), которое я коротала, беседуя с хитрющей красивой старушкой Марией. Она курила, рассказывала о том, что живет одна, хотя у нее есть двое сыновей, но они не помогают: нет работы. И попросила денег. Ну, я, хоть и бедный совсем турист, дала монетку, что делать, и попросила разрешения ее нарисовать.

Иногда я не выдерживала ждать и отправлялась в путь пешком, по обочине автомобильной дороги, никаких пешеходных зон на Искье, как правило, нет. Эти горные дороги – не для слабонервных. Часто по ним может проехать только один автобус, а если навстречу ему едет другой, то, чтобы разъехаться, он медленно пятится назад, пока дорога не станет шириной в две полосы. И тогда автобусы проезжают буквально в пяти сантиметрах друг от друга. Поэтому водители на Искье – особые виртуозы. И чтобы уцелеть перед крутым поворотом дороги, я перебегала на другую сторону, чтобы меня было лучше видно встречной машине или мотоциклисту, а пройдя поворот, возвращалась.

Любимых дорог на Искье у меня, наверное, две: от пляжа Маронти ведет серпантин в маленький поселок Барано, где есть продуктовый магазин, и из Барано к источнику Нимфы Нитроди.

Самые красивые на свете то белые, то рыжие скалы, поросшие гигантскими кактусами, тростником и какими-то неведомыми мне кустами – с одной стороны дороги. И – чудные виды на море: если совсем ясная погода, то видно соседние острова – это другая сторона серпантина. Невозможно не петь, когда спускаешься вниз. Но и наверх идешь, счастливо озираясь. А если поднимаешься на автобусе, то только и успеваешь вертеть головой, глядя, как люди и зонтики на пляже становятся лиликанскими. Глядя на кактусы, у которых каждый новый поворот корпуса рассекает новую плоскость, я подумала, что из созерцания их устройства должен был родиться кубизм Пикассо, он ведь родом из Малаги, тоже кактусное место.

В свой первый приезд на остров я заказала номера в трех гостиницах, в разных его точках, хотя мне предстояло провести здесь только четыре дня: очень хотелось посмотреть как можно больше. Расчет был такой: на остров я приеду вечером, и значит, первый ночлег должен быть в пешеходной близости от гавани Искья-Порто. Я выбрала скромную гостиницу «Дон Постильоне», ее держал чудесный пожилой джентльмен лет семидесяти, которого я стала называть про себя Дон Постильоне, очень спокойный, вежливый, обстоятельно отвечавший на все мои вопросы и под конец сочувственно-сокрушенно покачавший головой, когда я спросила его, как мне пешком дойти до следующего ночлега у Арагонского замка. Респектабельные путешественники вызвали бы такси, но у меня было мало денег и час пешком меня не пугал. В свои следующие приезды я старалась в первую или последнюю ночь на острове останавливаться у Дона Постильоне. Дорога от порта к чудесной этой гостинице идет вдоль подковой изогнувшейся гавани, в которой белеют покачивающиеся мачты яхт, и я каждый раз, глядя на игру разноцветных пятен на волнах, вспоминала то Марке, то Дюфи. Потом мимо выходящих прямо на поворот площади столиков кафе-мороженого дорога идет немного вверх по главной улице Искья-Порто с ее уютными невысокими домиками к чудесной цвета шампанского или ванили барочной церкви Santa Maria delle Grazie e delle Anime del Purgatorio, поворот от которой ведет к моему первому ночлегу.

Рано утром, хотя на улице было не больше 22 градусов, я отправилась к морю с твердым намерением окунуться. Для этого нужно было пройти пять минут по переулку. Какие-то неведомые розовые цветы благоухали, восходящее солнце окрашивало небо в молочные цвета. Я ликовала. К моему удивлению, вода была примерно той же температуры, и купаться было наслаждением, хотя переодеваться приходилось прямо на пляже, где не было никаких кабинок. Кроме меня не купался никто, по искитанским меркам было уже холодно. Переодевшись в сухое, я заметила прогуливающего свою собаку респектабельного немолодого господина, который подошел ко мне и стал расспрашивать, откуда я, как вода и прочее. Конец октября на Искье – совсем не туристическое время, и каждый чужак на виду.

Эти искитанские пляжи, маленькие, всегда ограниченные справа и слева скалами или маленьким горным хребтом, или прямо над морем возвышающейся гостиницей, горной дорогой или обрывом. Мои любимые – заповедный секретный Spiaggia degli Inglesi, непритязательный Рыбацкий, чье обаяние в обшарпанности фасадов двух-трехэтажных домиков, разноголосице балконов, навесов, окон и дверей, в голубеющих, белеющих или розовеющих перевернутых лодках, напоминающих выброшенных на берег белуг или дельфинов, в бегающих с мячом босоногих мальчишках, в сидящих на лавочке искитанских старушках: лавочка у киоска с пирожками и водой, на возвышении, уютно сидеть, глядя на море и проходящую мимо жизнь. И – сердце моего сердца – двухкилометровый пляж Маронти, гулять вдоль которого и собирать разноцветные кусочки плитки, обкатанной морем, – мое главное занятие на этом острове.

Вчера вечером набрела на кадры старого – 1960 года – фильма «На ярком солнце», где по пляжу Маронти с бокалом вина идет совсем молодой Ален Делон, а за ним – родной силуэт полуострова Сант-Анджело. Я и забыла, что мы смотрели этот фильм!

Любимую мою гостиницу на пляже Маронти я выбрала просто потому, что понравилась фотография, представляющая ее на букинге: столик, на нем цветочек в вазочке, ничего не понятно. И, как иногда бывает, это оказалось волшебным выбором. Сюда я однажды вызвала из Америки своих друзей – Юлечку и Аркашу с Полечкой, которая теперь в Юджине иногда спрашивает Юлечку: «А мы еще поедем к Шумчику, на этот его остров?» Здесь мы несколько счастливейших недель – а в общей сложности, боже мой, выходит, что и месяцев, – провели с В.

Я не сразу узнала, что это была самая первая гостиница на пляже, ее построил отец или даже дед нынешнего владельца, очаровательного Эрнесто. Невысокий, стройный, европейски учтивый, немного похожий на Азнавура, только веселый и молодой, перебрасывающийся парой фраз с каждым своим постояльцем за завтраком, – идеальный хозяин. Гостиницу содержит его семья, все братья и сестры тоже милые, но попроще. А он прекрасно говорит не только на английском, но и на немецком – учился за границей. И люди приезжают сюда из Германии и Швейцарии по многу лет подряд, кто-то даже помнит его ребенком. И в самом деле, раз приехав под этот кров, получив свой комнатный ключ с тяжелым деревянным брелоком, ты как бы входишь в особое племя маронтийцев, обретаешь новую родину на Земле.

На открытой террасе перед отелем по утрам накрывают столы к завтраку, местная воробьиная семья начеку, скоро можно будет поживиться. Стоящее в центре террасы старое вечнозеленое фикусовое дерево время от времени роняет листья с тихим четким звуком, их каждый день подметают, но тень от него не становится меньше: новые всегда наготове. На общий стол выносят моего нежного друга – домашний апельсиновый джем. В маленьком саду около лимонного дерева и огромного – выше человеческого роста – шара алоэ-вера покачивается диванный гамак. Так начинается утро райского дня.

Искья так прекрасна, что во мне борются два желания: и рассказать о ней, и утаить. В одну из трех моих первых ночей на острове я оказалась в небольшом отеле «Дон Филипе». Он спрятался за возвышающимися над морем скалистыми берегами Картаромано, я шла по темной безлюдной дороге, ничего не боясь, луна светила так ярко, что можно было обойтись и без фонарей. При отельчике был крохотный бассейн, ночью я плавала в нем и смотрела вверх. На темном небе шли навстречу друг другу две группы перистых облаков. В районе луны они как бы сцепляли пальцы, и казалось, как будто на небе руки держат свечу. И я подумала: перед тем как написать «редеет облаков летучая гряда», человек долго смотрит на небо. Там, на небе, главная жизнь. Иногда я не могу от него оторваться. То луна становилась лицом Медузы Горгоны, то облака становились Адамом и Евой, только поднимающейся из его ребра, как в Сан-Джиминьяно, то превращались в успение Богородицы с отделяющейся душой, то исчезала луна в диагональных разрезах облаков, и это было самое грандиозное.

Утром я ходила к святой мессе в маленький поселок Барано и попала на праздник конфирмации. Церковь была заполнена нарядно одетыми семьями. Среди детей в белых одеждах не сразу заметила мальчика чудесной, трепетной красоты. Взгляд его широко расставленных глаз был обращен вовнутрь и, кажется, не очень замечал то, что происходило вокруг. Мне сразу стало понятно, что он очень многое чувствует, но думает, что сам он чем-то нехорош. Что его мир – мир грез и мечтаний. Когда он повернулся другим боком, я увидела, что на шее и на щеке его родимые пятна, из‐за которых ему, может быть, кажется, что он – самый гадкий на свете утенок. Но они совершенно не портили его красоты. Я помолилась, чтобы у него все было хорошо. Священник говорил, что с этого дня у детей начнется новая жизнь, но мне казалось, что безусловно верил в его слова только мой мальчик.

Когда я спускалась из Барано к Маронти, на одном повороте дороги мне встретилась веселая чета пожилых немцев. Они вышли из своего белого фургончика, облокотились на парапет, пили пиво и любовались всегда великолепной панорамой бухты. Мы разговорились. Оказалось, что они недавно оба вышли на пенсию, купили этот фургончик, чтобы путешествовать по миру, и наслаждались своей свободой. Смеясь, они восклицали: «Представляете, мы ничего никому не должны! Ничего никому не должны!»