Текст книги "Шестиногая собачка. Дневники итальянских путешествий"

2015. Сентябрьское путешествие

В конце августа я сидела на работе и думала: «Куда бы провалиться 8 сентября 2015 года, когда мне должно будет исполниться 50 лет?» Вдруг позвонил телефон, и Ирочка Ерисанова сказала: «Я тут, рядом, в Трубниках». «Заходи!»

И вот Ирочка сидит на нашем зеленоватом диванчике и между прочим сообщает, что однокурсница Тамара зовет ее опять пожить в Швейцарию на время своего отъезда. «А можно с тобой?» – «Думаю, да!» До сих пор не пойму, как я осмелилась выговорить свой вопрос. Следующую неделю я ни о чем не могла думать, кроме как о своем будущем маршруте. Верстка Архиппова не приходила. Я шила платья и покрывала из кусочков для Лены К. (первые заработанные шитьем 8 тысяч рублей) и занавеску в подарок для Инночки Л. Я понимала, что хочу скитаться по итальянским городам, для этого нужны деньги, которых у меня нет. И я решила продать доставшиеся от мамы золотые браслеты и кольца с алмазами – чтобы путешествовать. Смешной проход по Старому Арбату – словно входишь в романы Диккенса или в картину Метсиса, где менялы считают свои барыши. Взвесят вещь, никогда не назовут свою цену, вес, пробу – всегда: «Сколько хотите?»

4 сентября

0 часов 37 минут. В Домодедово. Вчера ходила в багетную мастерскую на 7-ю Парковую распечатывать посадочный талон. Там продается разделочная доска с портретом Обамы и надписью «Разделаемся с виновником санкций … Обамой» – подставь нужное непечатное слово.

В аэропорту ощутимо слышен запах гари от утреннего пожара в багажном отделении. На улице ливень. Я сильно простужена, наступила в лужу. Дни и часы до отъезда: одежда, маршруты, информация о достопримечательностях, деньги. Морок. Господи, теперь я спокойна.

Летела через Дюссельдорф, где у меня был целый день. В первой же церкви – готической двухбашенной St. Mariä Empfängnis с новыми витражами – мне дали карту города с нанесенными на нее храмами, и мой маршрут составился сам собой. Кроме карты, я унесла с собой проспектик с первым изображением святого Франциска (из Субиако), для меня была важна новая встреча с ним. Музей К20: два рисунка Джакометти, Боннар, которого срисовывала себе в блокнот женщина, и я позавидовала ей: так и надо проживать искусство, а не нестись галопом.

На выставке Хуана Миро все посетители улыбались. Фильм о нем: рисует пальцем маслом, сидит в кресле-качалке, дудит в свистульки, которые сам сделал, показывает завиток рапана как архитектуру будущего. Иногда вдруг в глазах есть сходство с Седаковой. Чудные книги: Кокто 1918 года «Петух и арлекин», с иллюстрациями Миро, Рене Шар 1953 года, большая книга Миро 1981 года, японского поэта Shuzo Takiguchi.

Кунстпалац. Потрясающий, не передаваемый на репродукциях и фотографиях Остаде.

В городе на тумбах скульптуры, изображающие современных людей.

5 сентября

Ночью в четыре часа я вышла из отеля, чтобы добраться на поезде в аэропорт и лететь в Милан.

Дождь, ливень стеной, начался, как только я села в автобус, везущий меня из аэропорта в центр города. Садясь в автобус, я оценила итальянский юмор шофера:

– Когда отправляетесь?

– Через пять минут.

– А сколько стоит билет?

– Пять евро. Одна минута – один евро.

Я сразу отправилась в пинакотеку Кастелло Сфорцеско. Микелино да Безоццо, мадонна с Иосифом и Петром. У нее приоткрытый рот. Иоанн Креститель Винченцо Фоппа, кажется, грубо повторяет Никколо Соджи. Его же Себастьян с убийцами, один из них так изнежен. Луини. Карло Кривелли, Сан Бернардино и Сан Джованни – с пальцем у рта.

Вот, наконец, целый зал, из которого не хочется уходить. Беллини. Мадонна похожа отдаленно на Машу Мушинскую. В том же зале Мантенья, Кривелли, Бартоломео Чинкани, прозванный Монтанья. Мадонна в черном с младенцем, он держит грушу, за ними дом с трубой. Перед ними стояла зрительница – негритянка. Такой выразительный кадр, но нельзя было сфотографировать. Нарисовать?

Корреджо: 1) портрет читающего человека – три восклицательных знака в моем блокнотике, 2) Мадонна Болоньини – с кривым углом рта вверх. Последний зал: Лоренцо Лотто, молодой человек на потрясающем зеленом фоне, Тициан – портрет – кажется, что XIX века, такой современный вид, – и опять три восклицательных знака – старик Тинторетто. И в отдельном зале «Пьета Рондарини» Микеланджело, от которой трудно отойти.

В том же Кастелло Сфорцеско выставка, посвященная Данте. Самый потрясающий манускрипт «Божественной комедии» с комментариями Benvenuto da Imola и Jacopo della Lana.

Потом моей целью была крыша Миланского собора, где я уже гуляла с Машкой Герус в 2004 году и где она везде подмечала в скульптурах sexi. И я хотела проверить, есть ли они там теперь. Однако никаких sexi на крыше Миланского собора я не увидела! Зачем-то они притащили на крышу дурацкие современные, какие-то словно надутые скульптуры, которые я старалась не замечать, как стараюсь не замечать уродские дома Нового Арбата, когда иду на работу. Ноги устали, и я в какой-то момент просто легла на одной из площадок крыши и пятнадцать минут смотрела на облака. Было сухо, вся небесная вода пролилась в семь утра и успела высохнуть.

Когда я лежала на крыше Миланского собора (так хорошо было отдохнуть там!), одно облако было похоже на длинношеюю мадонну Пармиджанино, а потом превратилось в рококошечку. А второе было ликом распятого Христа с барашком.

От бессонницы двух ночей рябит в глазах, потребность надеть очки, а не нужно.

Спустилась с крыши Дуомо и – как дети за крысоловом – пошла за духовым оркестром, который играл «Караван». Потрясающие красавцы, пересекли площадь, остановились на прилегающей улице, сыграли для собравшейся толпы несколько прекрасных пьес. Надо было идти – на центральном вокзале меня ждала Ирочка, чтобы везти в Лугано (где нас встречала чудесная Тамара С., чтобы везти к себе в Кампьоне – это просто другая часть того же озера, но уже не Швейцария, а Италия).

Лугано, Кампьоне

Ирочке Ерисановой

В Лугано мы с Ирочкой подошли к церкви Santa Maria degli Angeli, внутри которой сохранилась огромная «самая знаменитая швейцарская ренессансная» фреска леонардеска (то есть ученика и последователя Леонардо да Винчи) Бернардино Луини (это вообще его последняя работа) – «Страсти Христовы». На опорных столбах, держащих стену – Сан Рокко и Сан Себастьян. Справа от алтаря – «Мадонна с младенцем», слева – «Тайная вечеря». Рядом с алтарем фреска с видом на Иерусалим. Прочитала где-то, что «церковь была построена в 1499–1515 годах францисканцами, но во время Реформации перешла под власть миланских епископов». Внешний вид церкви самый простой, и когда входишь, не готов увидеть такое большое пространство, занятое фресками. Однако фрески сильно не поразили, то ли из‐за того, что не побыла там одна и долго, как я люблю, то ли по объективным причинам, о которых писал еще Муратов: Луини брался за грандиозные композиции, но не преуспевал в них.

В день нашей первой прогулки в городе был праздник собак, и нам встречались гордые и счастливые собачники и псы самых разных пород и размеров. Праздник настоящей любви и заботы, было радостно, что наш маршрут хотя отчасти пересекся с ним.

Лугано раскинулся вдоль озера, и когда идешь по набережной (вдоль которой то яхта, то лебедь, то совершенно ненужные перед водой красивого литья чугунные ворота – символ города), чувствуешь себя немножко чеховской дамой с собачкой, хотя моя собачка уже давно только «воздушная» («и мою воздушную собачку никому уже не распустить»).

Лугано для меня начался от железнодорожной станции, она высоко над озером, от нее к набережной спадают улицы, делающие причудливые изгибы. Витрины маленьких лавочек, главным спасением от которых было полное отсутствие у меня денег на какую-нибудь ненужность. Главная городская нота – респектабельность. Аптекарь с глубоким достоинством, не продающий без рецепта нужного лекарства, первый попавшийся прохожий, которого я отвлекла вопросом о дороге к супермаркету от разглядывания витрины с самыми модными марками наручных часов (что планшеты и мобильные для человека, который привык носить на руке часы? – суета сует). Маленькая лавочка с яркими пиджаками из хлопка, в которой мы с Ирочкой провели некоторое время. Когда мы пересмотрели всю в ней красоту, хозяйка спросила, не хотим ли мы посмотреть прошлогодние уцененные товары – мы хотели – и нас отвезли на малюсеньком лифте в подвал – и оставили там двоих – и я до сих пор вспоминаю черное ситцевое стеганое летнее пальто до пола – 40 евро! – которое я не купила – и потому что понимала, что в Москве погоды на него будет дня три в году, и потому что брат мой чемодан уже и так заполнен, и просто нет места для еще одной объемной вещи, и правильно сделала – как мне потом пригодились эти 40 евро, когда оказалось, что из‐за забастовки тосканских железнодорожников мне не попасть в маленький городок на море, где меня ждал уже купленный номер в гостинице, и придумывала на ходу – куда же мне податься из Сиены и где провести ночь. Ушли мы из лавочки втроем, с прелестным новым Ирочкиным черно-рыжим пиджаком, главная роль которого быть «вещественным доказательством невещественных отношений».

Самым легким и светлым в Лугано мне показалось место, где горная речка, совсем мелкая, резво впадала в озеро. Светящиеся белые, оранжевые, серые, молочные, цвета усталых рыб, камни под быстрой прозрачной, скачущей водой. Слева от этого места – колыбель яхт, похожих на стайку девочек в балетной школе. Справа – круг с лавочками, на одной из которых Ирочка то ждала меня, пока я наброжусь по камешкам у воды, то слушала, как я читаю с планшета стихи Баратынского, чья речь только повышала градус странности нашего пребывания в этом городе.

Жили мы не в самом Лугано, а в итальянском Кампьоне – поселке на другом берегу того же озера, к которому от Лугано за двадцать минут нас привозил автобус. В автобусе иногда ехали дети со школьными ранцами и с бабушками и дедушками – говорящими, к моему изумлению, по-русски. Часть пути дорога шла параллельно с полотном железной дороги, «там, конечно, пассажиры очень грустные сидят, и конечно, пассажиры целый день в окно глядят», – некстати вспоминала я из Володи Друка, глядя на обгоняющие нас иногда поезда. Одна из автобусных остановок – Швейцария в миниатюре – так и осталась для меня остановкой за окном. Нам надо было выходить на следующей, после символической полосатой серо-белой арки, поставленной на границе Италии и Швейцарии. Узкая улица (двум машинам не разъехаться) сразу резко забирала в гору, иногда нас обгоняла девушка на мотоцикле, мы здоровались с сидящими на веранде пожилыми дамами, которых каждый раз видели, отправляясь в город или возвращаясь домой.

Квартира выходила окнами на озеро. Справа дразнила глаза разноцветная вывеска казино, услужливо подсовывая воспоминания об авантюрных приключениях Одоевцевой и Георгия Иванова. Мысленно отменяя казино, я настраивалась на тихое созерцание огней Лугано и тянущихся за ними горных гребней, похожих на негодные поломанные коржи торта «Наполеон», поставленные один за другим, как задники в мультфильме Норштейна. Лес и проплешины самой близкой к нам горы Сан-Сальвадоре образовывали страннофигурную композицию, занимавшую меня: то ли это сплюснутый вазариевский Сатана из Санта-Мария-дель-Фьоре, ставший тут страшным пауком, то ли ангел с крыльями, поднявший руки к нежной женской фигуре (без головы). Утром луганские горы притворялись бархатными складками какого-нибудь небесного Терборха, к вечеру утрачивали бархатность и старели.

Главной радостью швейцарского житья стала для меня расположенная рядом с нашим домом небольшая церковь Сантуарио Санта-Мария-деи-Гирли. За семь минут веселого спуска – сначала по нашей улице мимо итальянских старушек в кафе, потом по эйзенштейновской (так много ступенек) вымощенной булыжником лестнице (между камнями трава, желуди, сухие листья) – и вот она как на ладони. Обманчиво неприглядный силуэт, раскрывающийся в сторону озера самым стройным на свете барокко, которое мне довелось в жизни видеть. Она, кипарисы у церковного кладбища, и от нее – трехпролетный спуск к воде. Конечно, плакат «Купаться запрещено» («но утки не слушаются» – как не вспомнить Ванин стишок?).

И я купалась. Вода 22‐х градусов (и воздух – столько же) для меня, приученной стискивать зубы в 17-градусном Кясму, казалась парным молоком. В первый день я долго смотрела по сторонам, прежде чем снять платье. Никого не было. Но стоило мне зайти в воду и, развернувшись, взглянуть на церковь, как взгляд мой встретился с тремя парами мужских глаз – откуда невесть взявшимися на площадке верхнего марша. Поглазели и растворились – но Ирочка, конечно, стала меня дразнить «Сусанна и старцы».

На следующий день мне пришлось очень быстро выскочить, едва окунувшись, так как на всем своем парусном ходу на меня стремительно плыл огромный белый лебедь, встречаться с которым в воде мне совсем не хотелось. Я стояла у воды и говорила лебедю, что даже хлебных крошек у меня нет для него, он не мог поверить, ждал, обследовал прибрежные камешки и соблаговолил убраться, протомив меня на берегу минут пятнадцать. В другое утро история повторилась. Ирочка стала дразниться «Леда и лебедь».

Когда ни старцев, ни лебедя не было, я отличилась сама: красиво скинула платье – и оно упало в воду. Длинное, до земли, зеленое, с подкладкой – как мешок водорослей. А что делать? Пришлось идти в мокром – я не могла себе представить, чтобы мимо итальянских наших дам можно было прошмыгнуть в купальнике.

Все эти анекдоты я вспоминаю, чтобы оттянуть минуту рассказа о главном своем переживании. Я боюсь, что не смогу рассказать о нем достаточно внятно. Попытаюсь. Я очень люблю плавать. С каждым движением в воде я чувствую, как меня покидает усталость, как прибывают новые силы жизни. Если бы я была Эриком Булатовым, я бы написала картину «Плыву-живу». В воде обостряется осознанное чувство жизни. И к этому совершенно самодостаточному чувству в Кампьоне примешивалось другое, тоже совершенно отдельное и самодостаточное: восторг, тихое счастье созерцания прекрасного произведения человеческих рук. А теперь эти два никогда прежде одновременно не посещавших меня чувства соединялись. Потому что фасад Санта-Мария-деи-Гирли гениален. Сама простота (да, простота в барокко – такой оксюморон), изящество, высшее достоинство пропорциональной согласованности. И увидеть его с земли – невозможно. А в воде – хочется застыть и смотреть. И приходится плыть и превращаться в зрение, уходить в зрение.

Три спусковых марша, два овальных грота, повторяющих форму овальной арки главного нефа, невероятный верх. Этот фасад застыл в своей окончательности в 1759 году. Но он возник вокруг стен старой-престарой церкви. Когда я вошла внутрь – просто ахнула. Фрески 1360–1370‐х годов. Совершенно прекрасные! Имени мастера не сохранилось. В некоторых местах отлично видно, как ранний слой краски проступает под более поздним. Утраты больших фрагментов. Оставшееся – невероятно. Складки взрослой одежды – фигуры взрослых утрачены, а между ними – детское лицо. С таким взглядом!.. Я вошла в церковь одна, в ней не было никого. Через несколько минут кто-то невидимый зажег свет, чтобы я могла рассмотреть все детали фресок. Сказка? Сказка! В другой раз – когда мы пришли уже с Ирочкой – в церкви был фотограф, который открыл для нас предалтарную решетку, и мы смогли рассмотреть более поздние росписи средней части церкви. Он же открыл нам дверь из правого придела, и мы смогли рассмотреть удивительную внешнюю стену, тоже всю покрытую фресками. Может быть, она когда-то была внутренней… Рядом с церковью маленький невзрачный домик – Casa San Bernardino. Маленькое кладбище. Колокольня. На другой внешней стене силуэты, остатки старой-старой росписи, XIV век.

08.09.2015

Из Лугано в свой день рождения я поехала в Беллинцону. Там успела побывать в двух прекрасных замках: Кастельгранде (на западном холме) и Монтебелло (на восточном). Сказочная красота: горы вокруг, зеленая трава, старинные камни, кажется, что все беды мира остались там, за горами. Ящерки; планшет, который оставила наверху башни и из‐за него восходила на нее дважды.

Очень хочется оставить тут одну запись из походной книжечки: «Лугано, солнце взошло, и тени кипарисов соседнего кладбища упали на мою заводь перед церковью».

Неделя в Кампьоне пролетела очень быстро, 11 сентября мы уже ехали в Милан, где три свободных часа провели в базилике Сант-Амброджо. Потрясающие каменные скульптуры и амвон с барельефами. Причудливые романские звери на вершинах колонн, мозаика, которую не успела прожить, отличные фрески. И крипта, где покоится С. Амброджо, с прекрасными барочными столбами и современными светильниками. Но главное – амвон, где и тайная вечеря, и дикие звери, и успение Богоматери, и апостолы – удивительные. Но беда моя в том, что я почти совсем не могу воспринимать что-то, когда я не одна. Да, я видела этот внутренний двор, эти романские колонны, этот удивительный мраморный саркофаг – как у римлян, но уже с апостолами и Тайной вечерей, но не «ухнула» во все это, как я люблю, самозабвенно, а остановилась тут, где тикали часы, где бродила Ирочка, где надо было скоро обратно… В поезде простилась: Ирочке в Рим, мне – в Сиену (быстрая пересадка во Флоренции).

Сиена – Болонья – Модена – Мантуя – Парма

Поезд остановился в Болонье на пару минут и почти сразу въехал в очень длинный туннель. От Милана до Флоренции не меньше одиннадцати тоннелей, вся дорога под землей! От Флоренции до Эмполи совершенно промышленный пейзаж, после Эмполи – красивые поля и холмы вдалеке. Остановка Кастельфьорентино. В Сиене девушка из поезда довела меня от вокзала до остановки, где я ждала автобуса в старый город. Отель нашелся сам собой, настолько хорошо я запомнила гугл-карту. Я позвонила в ограду, из окна третьего этажа молодой человек спросил: «Татьяна?», бегом спустился, схватил мой чемодан и понес наверх, в райские мои апартаменты. Пожалуй, это была самая лучшая локация за все время моих поездок в Италию. В трех комнатах стояла мебель XVIII века, имелся камин, на стенах висели старинные зеркала и со вкусом подобранные гравюры старой Сиены и даже настоящая картина – мне показалось, тоже XVIII век. На кухне можно было приготовить ужин, смешной чайник в виде жирафа, забитый едой холодильник – соки, йогурты, хлеб, ветчина, но мне было не до них. Я собиралась как можно быстрее бежать в пинакотеку, но рагаццо остановил меня на минуточку, чтобы показать самое лучшее, что таили в себе эти апартаменты: лесенку на балкон, с которого была отлично видна Torre del Mangia, с расстилавшимися за ней видами Сиены и ее окрестностей, и крыша и боковой фасад Дуомо. Здесь, на балкончике, я встречала ночь и раннее утро, вглядываясь в окружающие крыши и следя за игрой солнечных лучей.

В пинакотеке можно было провести около трех часов – именно столько оставалось до ее закрытия. Я шла и фотографировала одну икону за другой, потом опускала фотоаппарат и шла тем же путем второй раз, чтобы прожить увиденное.

Записи из моей голубой книжечки:

Симоне Мартини «Мизерикордия»: всех накрыла своих плащом, и все серьезны. Мадонна с зеленым лицом, св. Агнесса. Его ангелы, похожие на мою бабушку.

Сенья ди Бонавентура (чей «Крест» есть в Музее изобразительных искусств им. Пушкина), его рыжий Сан Джованни. Сенья – племянник Дуччо, его часто приглашали подновлять гениальные работы дяди.

Остатки фрески «Maestà» Липпо Мемми, там невозможный взгляд с лилией.

Симоне Мартини. Алтарь Блаженного Агостино Новелло, первоначально находился в церкви Сант’Агостино, изображает четыре его чуда: спасение мальчика, на которого напал волк, чудо с мальчиком, падающим с балкона, спасение рыцаря, свалившегося в овраг, и воскресение младенца, выпавшего из колыбели. Он сам в центре, ангел шепчет ему на ухо, вокруг него птицы.

Naddo Ceccarelli – его младенец похож на сына Марины, Зяблика.

Luca di Tommè.

Bartolomeo Bulgarini, которого Бернард Беренсон назвал вымышленным именем Уголино Лоренцетти, Мадонна Ассунта. Золотая.

Целый зал Амброджо Лоренцетти, который нарисовал живого Иоанна Крестителя, а внизу картины его мертвую голову в профиль. Господи, сколько тут мастеров!

На улице, что вела от пинакотеки к сиенскому Дуомо, мне встретился маленький продуктовый магазин, где я купила сыра и помидор. На маленькой площади были составлены длинные столы, девушки покрывали их скатертями. Рядом настраивали инструменты музыканты. Кажется, в этот вечер здесь должен был проходить какой-то уютный праздник еды, но я, конечно, пошла дальше, к Дуомо. Заходило солнце, и в его лучах розовый мрамор фасада становился каким-то полупрозрачным, казалось, что он освещен не внешним, но внутренним светом. Я просто сидела и смотрела на него. От собора до моего сказочного отеля было сто шагов. Опять балкончик, чайник-жираф, но сначала – кромешная темнота незнакомого помещения, где рука не помнит места выключателя, незнание, один ты или кто-то тут есть еще. Я ночевала одна среди всех этих старинных стульев, диванов, картин и столов.

12 сентября. Сиена

Рано утром опять: балкончик, башня, собор, крыши. Я вышла – было начало седьмого. На Пьяцца-дель-Кампо кроме меня было всего несколько человек и множество голубей. Птицы пили светлую воду из старинного фонтана. Рыжий цвет окрасил все дома и камни площади.

И вот я уже сижу у базилики Св. Екатерины, жду автобуса в Сан-Джиминьяно. Оставила чемодан в отеле, где заночую в следующую ночь. Совершенно меня поразила этим ранним утром женщина в красном пальто, красной шляпе, красных туфлях на высоком каблуке, лет шестидесяти. Куда шла? Почему так одета? Загадка на всю жизнь.

Чудесный городок Colle di Val d’Elsa на горе по пути к Сан-Джиминьяно. В Поджибонси старушка с собачкой, в платье в цветочек и с такой опорной коляской впереди – шла себе, радуясь солнечному утру.

Сколько ни читаешь о городе, никогда не можешь представить его таким, каким он захочет показаться тебе. Холмы и холмы, замки, кипарисовые аллеи, виноградники. И вот он, Сан-Джиминьяно: крепостная стена, ворота, перед ними небольшая площадь, и ты стоишь у ее края, как на смотровой площадке, и у ног – холмы, замки, поля, виноградники.

В Сан-Джиминьяно сразу решила пройти город насквозь, до церкви Сант-Агостино, и потом возвращаться. Проход через весь город занимает меньше получаса.

Нельзя миновать главной торговой улицы, ведущей от ворот в центр города. Нет дома без сувенирной лавочки. И почему-то мне вспомнилась почти такая же улица в Мон-Сен-Мишель, которой не миновать.

Лучше всего идти по городу, не имея жесткого плана, заворачивать туда, куда ведут ноги, но помнить, что тут, в этом Сан-Джиминьяно, правильно было бы подняться на башню, увидеть знаменитую фреску о благородном браке, с фирменным клетчатым одеялом, оно потом и на других фресках этого города мелькнет.

За Бартоло ди Фреди

Любопытства ради я свернула направо к городской стене, за которой открывался новый, невыразимо прекрасный тосканский пейзаж, полный самых прихотливых переходов от зеленого к коричневому – от них к сизой дымке – мягких тосканских линий, прихотливого ритма ложбин, возвышенностей, холмов.

Был солнечный, очень теплый день. Каменный мешок средневековых улочек поглотил еще только первую за сегодня порцию человеческих тел, улицы на дальнем от входных ворот конце города – я легко прошла его минут за тридцать-сорок – были еще немноголюдны, арфистка еще не вышла на площадь перед желтым фасадом Сант-Агостино (я услышу ее потом, уже покидая храм).

В Сант-Агостино алтарь Пьер Франческо Фьорентино, Беноццо Гоццоли (св. Себастьян, одетый, наверху Бог Отец, Христос и Мария, обнажившая обе груди; ангелы не только ломают стрелы, но и держат плащ Себастиана, который похож на палатку, и в его полах спрятались слева мужчина, справа женщина, донаторы), картина Гирландайо с птичкой. Алтарь Бартоло ди Фреди и Липпо Мемми – обезглавленные святые. Христос Бартоло ди Фреди с петухом и руками, порхающими вокруг, как ангелы – как на одной иконе в Пизе. Кладка кирпича на фасаде, которую можно рассматривать бесконечно, совершенно отдельное занятие. Фрески Бартоло ди Фреди просто приковывают к себе взгляд, хотя я старалась не пропускать и Гирландайо, и Беноццо Гоццоли.

Палаццо Комунале. Пьетро Торриджано, деревянный бюст Святой Фины. Филиппино Липпи, рисунки.

Одно из самых главных впечатлений этого дня: фреска в соборе Сан-Джиминьяно работы Бартоло ди Фреди. Сразу подступили слезы, как только увидела. Невероятная. Что так потрясает? Она высоко-высоко над головой. Сотворение Адама. Почему-то потрясает этот угол наклона Бога над первым человеком. Почему именно это? Потом в Москве рисовала ее.

Пока ждала поезда, видела человека, выигравшего кучу денег в игровом автомате, и строго запретила себе сделать то же самое.

Из Сиены я собиралась поехать в Виареджо, где был забронирован (и оплачен!) номер в гостинице (мечтала провести один день на море!), но из‐за забастовки железнодорожников добраться туда оказалось невозможно. Я в растерянности села в отходивший в Болонью автобус, чтобы ехать хоть куда-нибудь, и, пока ехала, сняла жилье на ночь, стильную комнату с оранжевыми стенами и потолком в квартире недалеко от вокзала. Оставив рюкзак, под дождем отправилась в музей современного искусства МАМБО, где совершенно прекрасные залы Моранди, у которого не ожидала увидеть тихие пейзажи родных мест и цветы.

Из голубой книжечки:

Я в Сан-Петронио. Он грандиозный, молочно-бежевые своды и кирпичные колонны. В капеллу королей пускают за 3 евро. Перед ней зато огромная фигура св. Христофора. Редкой красоты витражи. Голубой, зеленый, синий, розовый. Алтарь с колоннами-обманками. Казалось бы, тут нужна правда, а вот…

Моранди

Я в пинакотеке Болоньи. Ноги промокли, ну ничего. Сижу перед частично сохранившейся фреской «Тайной вечери». Она совершенно потрясающая. Слева св. Екатерина держит свое пыточное колесо. Справа св. Франциск и Августин без голов. От Христа сохранились только руки. Палец указывает на Иуду. Он, с кошельком, переспрашивает: «Я?» Эта фреска Витале да Болонья, 1340 год.

Фреска Франческо да Римини! Немыслимый Перуджино. Понимаешь это не сразу. Но сижу и смотрю, и вижу. Эсэмэска от Вани: «Ду ю лав ми?» Лоренцо Коста! Эрколе ди Роберти!

Порта-Сан-Донато рядом с моим отелем.

14 сентября. Болонья

Рано проснулась, примерно в пять. В 6:52 села в поезд в Модену. Проход с чемоданом по ночной болонской улице. Поезд до Пармы. Модена – четвертая остановка. Из поезда увидела огромный розовый шар солнца в облаках, восход. Вчера дождь в Болонье, и этот ритм: зонт опустить в колоннаде, поднять на коротком проходе между колоннадами, поднять, опустить. А кто без зонта: идти, бежать, идти, бежать. Так город приучает к своему ритму. Без дождя этого не поняла бы. В поезде немного читаю Архиппова, и там юбилейное письмо – тоже 14 сентября, только 1938 года. Грешно нам жаловаться.

Виноградники и поля, зеленые, плоские. Деревья стали северными: тополя, лиственные. Кипарисы почти исчезли.

Кастельфранко-Эмилия.

Модена. Я тут на пять часов, с 7:30 до 13:09. Дождь. Шла с чемоданом и сумкой и зонтом пешком до Дуомо. Женщина объяснила дорогу – до cavallo – современная железная скульптура лошади. Я сразу ее нашла, красивая. Капучино в маленьком баре с высоким красивым барменом и двумя очень странными женщинами, говорящими на диалекте низкими голосами. То ли больные, то ли странные, но с хорошими прическами и реакциями.

Дошла до площади Рима, где огромный палаццо Дукале, вход в который украшали две статуи, Марс и еще кто-то такой же мужественный. Теперь там военная академия. На площади чудесный фонтан, в котором вода не стремится подняться над землей в виде струй, а просто делает мокрой большую прямоугольную плиту, и та благодаря этому становится огромным зеркалом. Очень красиво.

Дуомо нежнейший, чуть заваливающийся вбок, весь в немыслимых романских скульптурах, на дверях – фигуры двенадцати месяцев. Каменные львы, которые держат колонны крыльца. В Дуомо полусвет, одни из дверей открыты, чтобы осветить помещение. Каменная тайная вечеря и омовение ног в алтаре. А крипта – свет и сияние, серо-розовые мраморные своды и колонны.

9:00. Я на мессе в розово-белой крипте в Дуомо Модены. В красном седой священник с умным интеллигентным лицом, оторвать глаз нельзя. Женщина низким голосом читает по-итальянски послание апостола Павла к Филиппийцам. Передо мной монашенка во всем белом. Вокруг – старые колонны с романскими узорами и чудищами. Священник читает из письма Иоанна Павла II. Я плакала и причастилась. Когда священник мне протянул облатку, еще две упали на пол, мне под ноги, а рядом стоящая женщина кинулась их поднимать, слава Богу, что я не наступила, но от растерянности я не сказала «амен». Буду считать этот день, 14 сентября 2015 года, днем своего окончательного перехода в католичество.

 
тишиною крипт я совсем охрип,
зеленью дерев темной заболев,
горловую связь чувствую смеясь,
торопливый шмель, с мякотью земель
и – о боже мой с твердью голубой.
 

После мессы я пошла куда глаза глядят, вышла к рынку, купила два вида сыра, три инжирины и помидор. Дождь кончился, но все скамейки мокрые. Я постелила на каменную скамью у какого-то парка дождевик и подкрепилась. Пока я жевала, мимо меня прошла женщина и посмотрела так, что я почувствовала: она думает, что я бомж… Рядом оказались какие-то заброшенные казармы, с лицом Муссолини на граффити. Я свернула и случайно вышла к бенедиктинскому монастырю Сан-Пьетро, 1496 года, если верить надписи. Огромная его церковь была открыта. Очень искусные каменные инкрустации под отличными картинами. Потрясающий балкончик. Женщина, пустившая меня в туалет, почему-то сказала: «В Модене работы нет. Я думала, вы немка». Удивительное чувство испытала, увидев в одной из капелл репродукцию Троицы Рублева.

Потом улица разноцветных – красных, шафрановых, тыквенных, зеленых – домов, центр города, поразивший меня импозантными стариками на велосипедах. У одного спросила дорогу, зная ее, просто чтобы услышать его голос.

Потом магазин Tango, где я купила чудесный полосатый кардиган, который теперь носит моя Машка.

Опять фонтан и палаццо Дукале. Модена – мой город!

Вторая половина дня – дорога и ночевка в Мантуе.

Я сижу в Санта-Барбаре в Мантуе, женщины впереди твердят молитву Деве Марии, по церкви ходит немного странный мужчина в шортах, тронутый, приветствует людей и делает им знаки. Подошли двое пожилых людей: женщина в красном платье-рубашке в цветных кругах с веером в руках и с ней человек с лицом дауна, он тоже твердил молитву. Светлый бледно-розовый купол, перед алтарем Иисус, очень похож на наши иконы, но после Троицы в Модене я не удивляюсь этому.