Текст книги "Александр Довженко"

Татьяна Панасенко
Александр Довженко

Приятно было смотреть на то, как Довженко шел… Красиво запрокинутая вверх голова, сильная, нервная шея, развернутые плечи, размашистые движения рук, грудь нараспашку, легкий широкий шаг – это была гармоничная походка человека, свободно ощущающего себя в мире, которому органично присуще чувство ритма и линии.

Микола Бажан

Серия «Знаменитые украинцы» основана в 2009 году

Перевод с украинского языка М. П. Згурской

Художник-оформитель Е. А. Гугалова

© Т. М. Панасенко, 2012

© М. П. Згурская, перевод на русский язык, 2018

© Е. А. Гугалова, художественное оформление, 2018

© Издательство «Фолио», марка серии, 2009

Талант и красота

Современники Александра Петровича Довженко утверждали, что никто не видел его пассивным, безразличным или успокоенным и расслабленным. Его обычное состояние – неизменно высокое душевное напряжение. Внешне сдержанный, он всегда был словно наэлектризован, готов к неотложному действию, к невероятному взлету фантазии. Те, кто знал художника, говорили, что к такому человеку, как Александр Петрович, хотелось подойти, находиться рядом. В его присутствии люди становились лучше: он был очень харизматичным, с удивительной аурой, легким и комфортным человеком, но вместе с тем лидером – даже если молчал. Характеризуя Довженко – «…скромный, красивый, мужественный, мудрый, тихий и чистый», – И. Андроников[1]1
  Андроников (Андроникашвили) Ираклий Луарсабович (1908–1990) – русский советский писатель, литературовед, народный артист СССР, доктор филологических наук. Литературоведческие книги: «Жизнь Лермонтова» (1939), «Рассказы литературоведа» (1949). Выступал с устными рассказами о выдающихся писателях, артистах и др.


[Закрыть] забыл только об одной черте – доброте. Рассказывают, что даже доносы на Александра Петровича часто были не злобными и враждебными, а восторженными!

Для всех вокруг Довженко был центром вселенной, он был Солнцем, вокруг которого вращались другие планеты. Юрий Яновский сравнивал его голос с фанфарами, которые невозможно было не слушать. Он был влюблен в красоту и гармонию, захвачен всем, что происходит в жизни, – уже будучи зрелым художником, записал в своем «Дневнике» слова Анатоля Франса[2]2
  Франс Анатоль (Жак Анатоль Тибо, 1844–1924) – французский писатель написал «Преступление Сильвестра Боннара» (1881), «Таис» (1890), «Остров пингвинов» (1908) и др. Нобелевская премия, 1921.


[Закрыть], которые полностью отвечали его мировоззрению: «Если выбирать между красотой и правдой, я выбираю красоту. В ней больше глубокой истины, чем в одной только голой правде. Истинно только то, что прекрасно».

Он был мечтателем и фантазером. Остап Вишня[3]3
  Остап Вишня (Губенко Павел Михайлович; 1889–1956) – украинский советский писатель-сатирик и юморист.


[Закрыть] вспоминал, что Довженко «всегда говорил не о том, что было, и не о том, что есть, а о том, что когда-то будет». Мечтал всю землю превратить в роскошный цветущий сад. Его называли «живым аккумулятором идей». Он имел страсть все перестраивать и менять, а точнее – совершенствовать, улучшать. Вынашивал план архитектурной застройки и реставрации Киева, создал проект архитектурного оформления Днепра, проектировал памятники выдающимся деятелям.

Сашку^ʹ был всего год, когда братья Люмьер[4]4
  Братья Люмьер (Луи Жан и Огюст) – французские изобретатели, разработали конструкцию киноаппарата для съемки и проекции движущихся фотографий.


[Закрыть] в Париже впервые продемонстрировали чудо технической мысли – «подвижные фотографии». Это стало рождением кинематографа в мировом масштабе. А в Украине именно он, Довженко, поднимет данное искусство на самый высокий уровень. Неповторимый Чарли Чаплин[5]5
  Чаплин Чарльз Спенсер (1889–1977) – американский киноактер и режиссер. В 1913–1952 гг. работал в Голливуде. Фильмы: «Золотая лихорадка» (1925), «Огни большого города» (1931), «Диктатор» (1940) и др.


[Закрыть] отмечал: «Славянство в кинематографии дало миру пока одного только крупного художника, мыслителя и поэта – Александра Довженко».

Семья

На протяжении 1942–1956 годов Мастер работал над небольшой киноповестью «Зачарованная Десна». Это автобиографическое произведение, начатое в самые тяжелые годы войны, по его словам, рассказывает о детстве, семье, родном селе, о трудолюбивых и талантливых людях, которые были окружением маленького Саши. Это волшебный, чистый, увлекательный рассказ о мире, сформировавшем мировоззрение будущего художника. Видимо, недаром Александр Петрович так долго работал над этим произведением, шлифуя каждое слово, совершенствуя каждый образ, делясь своим мировосприятием, запечатлевшим неповторимую красоту края.

Александр Довженко родился в селе Сосница Черниговской губернии, точнее, на его окраине, называемой Вьюнищем, в многодетной крестьянской семье. Это произошло 10 сентября 1894 года (по новому стилю). В метрической книге Соборно-Троицкой церкви записано: «Рождение: 29 августа; крещение 30 августа; звание, имя и фамилия родителей и какого вероисповедания: Сосницкий казак Петр Семенович Довженко и законная жена его Дария Ермолаевна; оба православного вероисповедания; имена родившихся детей: Александр». Род Довженко был древний и славился долгожителями: прабабушка писателя прожила более ста лет, дед умер столетним. Может быть, если бы судьба не третировала постоянно и безжалостно Александра Петровича, он тоже дожил бы до столь почтенного возраста. Исследователи биографии Довженко утверждают, что его предки прибыли в Сосницу с Полтавщины. Старейший предок писателя носил имя Карп. А в 80-х годах XIX в. даже существовала улица, которая называлась Довженкова – по фамилии рода. Дед Семен в молодости ездил чумацким шляхом («…Мой покойный добрейший дед Семен Тарасович, бывший чумак, честный и незлобивый. Благодаря ему у меня в картинах всегда есть с любовью написанные образы дедов. Это теплота детства»).

Отец, Петр Семенович Довженко (1863–1943), был земледельцем, рыбаком, смолокуром, перевозчиком на реке Десне. В юности батрачил в Таврической губернии. Как вспоминал писатель в «Автобиографии», «земли у нас было семь или семь с половиной десятин. Земля была не очень плодородной, и потому, чтобы поддержать свое натуральное хозяйство, отец нанимался еще и в возчики и смолокуры». Отец и мать Сашкá, как его называли, были неграмотными, поэтому Петр Семенович, человек мудрый и справедливый, изо всех сил тянулся, чтобы хоть детям дать образование, открыть им дорогу в большой мир. Александр Петрович гордился своим отцом, вот какое описание родного человека оставил он потомкам в киноповести «Зачарованная Десна»: «Много видел я хороших людей, но такого, как отец, не видал. Голова у него была темноволосой, крупной, с большими умными серыми глазами, только в глазах почему-то всегда было полно печали: тяжелые кандалы неграмотности и несвободы. Весь в плену у грустного, и весь в то же время с какой-то внутренней высокой культурой мыслей и чувств.

Сколько он земли вспахал, сколько хлеба накосил! Как исправно трудился, какой был сильный и чистый. Тело белое, без единой точечки, волосы блестящие, волнистые, руки широкие, щедрые. Как ловко ложку нес ко рту, поддерживая снизу корочкой хлеба, чтобы не закапать ряднину, сидя по-над самой Десной на траве. Шутки любил, точное, меткое слово. Такт имел и уважение. <…>

С него можно было писать рыцарей, богов, апостолов, великих ученых или сеятелей – он годился для всего. Много собрал он хлеба, многих накормил, спас от наводнения, много земли перепахал…» Но есть в той же киноповести и другие слова, полные душевной боли и страдания: «Вот он стоит передо мной далеко на киевских горах. Прекрасное лицо его посинело от немецких побоев. Руки и ноги распухли, и горе залило ему глаза слезами, и голос уже отнимает навсегда, навеки». В «Дневнике» (от 03.08.1945 г.) Александр Петрович отчаянно записал: «Где я умру, мне все равно. Если сейчас я не могу найти в Киеве могилу замученного моего отца, – все равно мне». У Петра Семеновича могилы нет, на Куреневском кладбище есть лишь холм земли – условная могила Петра Довженко. Рассказывают, что во время эвакуации семей деятелей искусства о родителях Довженко забыли. Александр Петрович в это время вместе с киностудией находился в Ашхабаде. Киевскую квартиру Довженко заняли немцы, а когда они начали хозяйничать, Петр Семенович возмутился, набросился на оккупантов с кулаками. Родители Довженко были изгнаны из квартиры, но очутились в каком-то санатории, где был организован своего рода приют. Крыша над головой была, но еду приходилось искать самим. Люди видели на киевских улицах красивого старика с протянутой рукой («Когда, всеми на свете покинутый восьмидесятилетний старик, стоящий на площади как беспризорник в фашистской неволе, и люди его уже за нищего принимали, подавая ему копейки, но и тогда он был прекрасен»). В один из зимних дней он не вернулся к жене. Дарья Ермолаевна нашла его мертвым в городских руинах и очень долго и с трудом тащила на санках к Куренёвскому кладбищу. А после войны могилу найти не смогла. Тогда и насыпали холм в условном месте – в память о Петре Семеновиче Довженко. От матери Александр Петрович знал обо всем, что произошло в Киеве, и это было его болью и трагедией: «Шесть дней лежал непогребенным, пока мать не сделала ему гроб, продав остатки своей одежды, и не отвезла его, старая, одинокая, брошенная всеми, на кладбище. Мать говорит, что он в гробу был красив как живой. У него и в гробу были черные волнистые волосы и белая, как снег, борода. Немцы выгнали его из моей и сестринской квартиры, к тому же сильно избив, так сильно, что он долгое время ходил весь синий от побоев. Он был ограблен, обворован и выброшен на улицу. Отцовская жизнь – это целый роман, полный исторической печали и горя».

Мать, Дарья Ермолаевна (в девичестве Некрасова; 1862–1948 гг.), была дочерью ткача-художника. «Рожденная для песен, она проплакала всю жизнь, провожая навсегда…» – писал о матери Александр Петрович. Она могла петь целый день, не повторяясь, а на расспросы, откуда берутся те песни, только грустно улыбалась и рассказывала, что ее отец очень любил, работая, петь колядки: «Все бывало поет, вплоть до того, что станок ломается. Вот бывало ткет и все поет, только челнок бегает». В 1943 году Довженко забрал мать в Москву и по вечерам тщательно записывал песни, иногда откладывая тетради и подпевая ей. Сестра Полина Довженко вспоминала: «…Любил слушать мамины песни <…> Слушал, как зачарованный. Сидел задумчивый, а иногда засмеется, поцелует маму, ее руки, он часто целовал мамины руки. В письмах тоже заканчивал словами: «Мама, целую ваши натруженные руки. Ваш сын Сашкó»». Слезы и грустные, печальные песни Дарьи Ермолаевны – это воспетая боль горьких потерь: из ее четырнадцати детей выжило только двое – Сашкó и его сестра Полина. «Остальные умерли в разное время, почти все, не достигнув трудоспособного возраста».

Однако, несмотря на все страдания и горе, свою семью Александр Петрович описывал так: «Основная черта характера нашей семьи – смеялись над всем и в первую очередь друг над другом и над самими собой. Мы любили смеяться, поддразнивать друг друга, смеялись в радости и в горе, смеялись над властью, над Богом и чертом, имели большую любовь и вкус к смешному, остроумному, острому словцу. Дед, отец, мать, братья и сестры.

Слез нам выпало, однако, в жизни гораздо больше, больше, чем смеха.

И все были добры к людям».

Обучение

Осенью 1903 года отец отдал Сашка в четырехклассную приходскую школу. Довженко вспоминал: «Прошли чуть позже сенокос и жатва. Созрели груши и яблоки на Спаса. Малина и вишни отошли давно. Штаны мне сшили новые, длинные и повели в школу». Я. Назаренко, в детские и юношеские годы друживший с будущим Мастером, в своих воспоминаниях писал: «Во все годы нашей учебы Александр Довженко верховодил, но не выскакивал вперед, не заискивал перед учителями, всегда держался с достоинством. С друзьями вел себя ровно, спокойно, требовательно. Никогда не пытался показаться лучше, чем он был. Бодрость, энергия и полет его мысли покоряли всех. К нему невозможно было испытывать средние чувства: или поклонение, или завистливая враждебность».

Однако настоящее обучение великого художника началось гораздо раньше, потому что красоте и гармонии маленький Сашко учился у самой природы. С детства мальчик любил все живое – животных, цветущие яблони, травы; в мечтах переселялся в мир сказочных героев. На всю жизнь запомнились и нашли свое отражение в «Зачарованной Десне» душистые сенокосы на придеснянских лугах («самое красивое место на всей земле»), рыбаки вместе с отцом на рассвете, осенний сбор грибов, первые мозоли на руках от косы и цепа, таинственная Десна, вся природа Черниговщины, щедрая на краски с ее прозрачно-синими озерами и живописными огородами. Все это порождало у ребенка чувство восхищения красотой, влияло на формирование его мировоззрения. Одним из решающих факторов формирования характера будущего художника была любовь к природе, к ее вечной и загадочной красе, которую он пронесет через всю свою беспокойную жизнь. Позже Довженко выразил мнение, которое помогает понять глубинные истоки его творческой фантазии – без горячей любви к природе человек не может быть художником. Он мог бы также сказать: всем лучшим, что было в нем, что он перенес из очарованного детства в свои неповторимые художественные миры, он обязан неутомимым трудолюбивым землякам, своим многострадальным родителям, нежная сыновняя любовь к которым жила в его сердце. Ощущение красоты и гармонии помогало не только видеть и понимать прекрасное, но и наполняло душу грустью от постоянной дисгармонии быта и отношений. Племянник Довженко Тарас Дудко вспоминает: «Как-то Александр Петрович зашел в Союз кинематографистов, увидел в зале рояль и даже возмутился: «Как может рояль стоять в таком убогом зале? Здесь должен быть хороший полированный пол». Приехал Рыльский из Киева, остановился в гостинице «Москва». Довженко заглянул к нему в гости, увидел картину над кроватью и спросил: «Почему ты терпишь эту гадость?»

Александр Петрович был человеком наблюдательным, ранимым, нетерпимым к безобразию. Почему он везде сажал сады – на Одесской киностудии, на Киевской, на «Мосфильме»? Его душа искала красоты. Чистота и красота были для Довженко главными условиями труда. Так же и в быту: когда гостил у нас, кровать была аккуратно заправлена, на столе – порядок и чистота. Помню такой случай… Мы с ним как-то сидели на кухне, и моя мама подала на стол сметану, не выложив из банки. Я заметил, что дядя Александр как-то сник. Человеком он был деликатным и маме ничего не сказал, но его словно током ударило. Его ранило то, что обычному человеку казалось естественным.

Все знали, что при нем нельзя ругаться матом, плеваться. Александр Петрович искал не только красоту, но и гармонию в отношениях с людьми».

По окончании четырехклассной школы (1907 г.) Сашко был зачислен в Сосницкое городское четырехклассное двукомплектное училище. «Учеба давалась мне легко, – вспоминал он. – Я был тем, что называется теперь отличником; это меня очень часто смущало. Мне казалось, что учителя сами что-то не совсем понимают, и поэтому им кажется, что я отличник».

В 1911 году Довженко поступил в Глуховский учительский институт, в котором он был самым юным учеником. Другие студенты имели уже пятилетний или даже десятилетний стаж учительской работы, им было по тридцать, а то и более лет. Шестнадцатилетний юноша чувствовал себя неуверенно в такой среде. Кроме того, Довженко сразу почувствовал, что его подготовка для учебы в институте была недостаточной, поэтому, наверное, учился он, как сам говорил, паршивенько. Именно из-за слабой успеваемости Александр первые два года не получал столь необходимой и желанной стипендии (120 рублей в год), что-то зарабатывал частными уроками, а отец даже продал десятину земли, чтобы содержать сына. Неграмотному Петру Семеновичу жилось горько и тяжело, поэтому ему очень хотелось, чтобы судьба его сына была лучше, чтобы он учился в Глухове. Об этом учебном заведении Довженко позже скажет: «Институт воспитывал благонравных, политически неграмотных, наивных учителей для высших начальных школ».

В 1914 году он закончил Глуховский институт. Интересно заглянуть в его аттестат: в нем указано, что воспитанник института А. П. Довженко «при отличном (5) поведении, показал успехи в Законе Божьем удовлетворительные (3), педагогике и дидактике – весьма удовлетворительные (5), русском и славянском языке с методикой, теорией словесности, русской словесности, логике, математике (арифметике, алгебре, геометрии и тригонометрии) с методикой – весьма удовлетворительные (4); некоторые с методикой – удовлетворительные (3), географии с методикой, естествоведении и физике, чистописании – весьма удовлетворительные (4), черчении и рисовании – весьма удовлетворительные (5), пении и музыке – удовлетворительные (3), гимнастике – весьма удовлетворительные (4).

Вследствие чего он, Довженко, удостаивается звания учителя высшеначального училища… и при вступлении в означенную должность имеет пользоваться всеми правами, той должности присвоенными».

В течение 1914–1917 гг., пока Александр Петрович служил учителем в Житомире, преподавая физику, естествознание, географию, историю, гимнастику во 2-м Житомирском смешанном высшем начальном училище, он мечтал об университете и Академии художеств – у него были незаурядные способности и тяга к рисованию. С детства Довженко рисовал на бумаге, на самодельных дощечках, даже на табуретках – это были лошади, дома, яблоки, его товарищи, он сам. «В то время я мечтал стать художником, рисовал дома и брал частные уроки живописи, мечтая когда-нибудь попасть в Академию художеств хоть вольнослушателем». Он очень много читал, участвовал в спектаклях, рисовал, организовал украинский этнографический хор в одном из ближайших к Глухову сел.

Варвара

1917 год изменил жизнь Александра Довженко, 22-летнего специалиста, красавца, который одинаково легко и увлеченно преподавал несколько предметов. Естественно, что на талантливого юношу заглядывались все молоденькие учительницы. Одна из них, Варя, оказалась самой смелой – и пригласила Александра в гости. Вот как описал первую встречу Варвары Крыловой и Александра Довженко писатель Иван Семенчук в романе «Неизвестный Довженко»: «Встретились они неожиданно в дверях. Довженко стремительно шагал из класса. Видимо, с урока рисования: на пальцах правой руки следы мела – старательно вытирал клетчатым платком. Незнакомка выходила из учительской…

Что поразило молодого учителя? Прежде всего – глаза: большие, лучистые, и столько в них было огня, нерастраченной силы, что он даже не заметил, какого они цвета. «Волевая девушка, – мимоходом отметил, – сильный характер». Симпатичная, энергичная, жизнерадостная.

Какой-то щемящей грустью обдало от ее красоты. Среднего роста, стройная, с каштановыми волнистыми волосами, высокий лоб и щеки нежно-смуглые. Особенно глаза… Решился, заглянул: они у девушки светло-карие, огненные. Взгляд теплый, улыбка доброжелательная.

– Александр Петрович, вы еще не знакомы? – послышался за спиной густой бас. – Добрый день! Только давайте отступим к стене, чтобы не мешать…

– Простите, – улыбнулся Довженко.

Встали у окна, не сводят друг с друга глаз.

– Значит, не знакомы еще, – загудел возле уха Назар Терентьевич, расправляя длинные усы, – тогда…

– Варвара, – сказала тихо незнакомка, протягивая красивую белую руку, – Семеновна…

– Сашко. – Пожатие руки крепкое, горячее.

Назар Терентьевич многозначительно поднял вверх указательный палец правой руки:

– Ты не забывай!

Довженко спохватился:

– То есть…

– Никак не привыкнет, – виновато улыбнулся историк.

– Александр Петрович, – не выпускает из своей ладони нежную девичью руку. Уже и ученики начали обращать на это внимание». А вот как описывала Александра сама Варвара Семеновна: «Стройный юноша с красивой, сильной осанкой. Он носил коричневую косоворотку, туго подпоясанную ремнем, из-под форменной фуражки нетерпеливо выбивалась прядь волнистых русых волос. Какой-то особый взгляд проницательных светлых глаз говорил о большом уме, о глубоком внутреннем смысле, воле и мужестве».

Уютный дом Крылова, с традиционными чаепитиями и игрой на фортепиано Вариных сестер, произвел на молодого человека самое приятное впечатление. Перед ним открылся новый мир. Ведь он родился в крестьянской семье, и жизнь не устилала его путь коврами. Варя покорила его своей заботой и теплотой. Вскоре Александр предложил Варваре Семеновне стать его женой и, конечно, получил согласие. Они поженились в 1917 году. Позже, в 1923-м, когда Александр Петрович находился на дипломатической службе в Берлине вместе с женой, они зарегистрируют свой брак по новым советским законам.

Мягкая, неконфликтная Варвара была фоном для своего выдающегося мужа, которого любила безумно. Любила даже после развода, хотя сама и отпустила Александра Петровича, не желая быть обузой и понимая, что в его жизни появилась другая любовь. Варвара Семеновна заболела туберкулезом коленного сустава и чувствовала себя неловко рядом со стремительным, энергичным и подвижным мужем. Ее пытались лечить за границей, но ничего не помогло. Друзья семьи говорили, что Варвару не оставляли мысли о том, что она будет мешать мужу. А когда женщина поняла, что Довженко серьезно влюбился, то сама ушла от него, попросив разрешения оставить себе его фамилию.

Личная жизнь двоих – это большая тайна, которую знают только они, все остальные могут лишь сплетничать или строить предположения. Навсегда остался тайной вопрос об отце Вадима Петровича Чазова, сына Варвары Семеновны. Говорят, что этот человек был невероятно похож на Довженко, и в предсмертной записке Варвара Семеновна написала сыну, что его отец – Александр Петрович. К тому же Вадим очень хорошо рисовал, преподавал рисование в школе, что тоже объединяет его с Александром Петровичем. Рассказывают также, что однажды в разговоре с женой Вадим сказал, что Довженко его отец. Вадима Петровича уже нет на этом свете, он ушел из жизни так же рано, как и Довженко, – еще и 60-ти не было…

Варвара Семеновна переписывалась с сестрой Довженко Полиной Петровной, жила и работала учительницей в селе Демидове под Киевом. Она знала несколько языков, прекрасно играла на фортепиано, ставила спектакли с учениками. Все, кто знал и видел ее, замечали красоту, ум, глубину этого человека. Несмотря на свое увечье (а из-за болезни нога перестала сгибаться), она путешествовала с учениками, опираясь на трость. Когда Варвара Семеновна узнала о смерти Александра Довженко, она пошла в лес, и односельчане долго искали ее. Подавленная горем женщина, однако, отказалась ехать на похороны, потому что не хотела, чтобы непосвященные узнали о существовании первой жены – так прекрасная история любви и творческого тандема А. Довженко и Ю. Солнцевой была бы нарушена. Всю жизнь Варвара Семеновна боялась хоть как-то навредить любимому человеку, потому что любила его искренне, по-настоящему.