Текст книги "Иван Котляревский"

Татьяна Панасенко
Иван Котляревский

© Т. М. Панасенко, 2010

© В. А. Шевчук, 2018

© М. П. Згурская, перевод на русский язык, 2018

© Э. А. Балула, художественное оформление, 2018

© Издательство «Фолио», марка серии, 2009

* * *

 
Будешь ты владеть сердцами,
Пока живы люди;
Пока солнце не померкнет,
Тебя не забудут!
 

Тарас Шевченко

 
Как день горит, как ветер клонит ветви,
Сияет небосвод, идет за часом час,
Средь нас живется пусть, тебе, поэту,
Как и меж тех, что будут после нас.
 

Владимир Сосюра

Стихотворение «На вечную память Котляревскому» молодой Тарас Шевченко, потрясенный известием о смерти Ивана Петровича Котляревского, написал в 1838 году. Тарас Григорьевич предрек писателю бессмертную славу и, конечно же, не ошибся, ибо невозможно забыть человека, который совершил переворот в литературе, переступив через все условности и предрассудки, чтоб рассказать о своей Родине. Невозможно забыть человека, который первым начал использовать в литературе живой язык своего народа и стал зачинателем новой украинской литературы. Выдающийся прозаик ХХ века Олесь Гончар отмечал: «Иван Петрович Котляревский принадлежит к тем долгожителям планеты, которые рука об руку с произведениями своего духа уверенно перешагивают через границы столетий, проходят далеко за пределы отмеренного им времени».

Творческое наследие Ивана Петровича Котляревского – поэма «Энеида», пьесы «Наталка Полтавка» и «Москаль-кудесник» («Солдат-чародей»), послание-ода «Песнь на новый 1805 год господину нашему и отцу князю Алексею Борисовичу Куракину», перевод на русский язык отрывков из труда Дюкеля «Евангельские размышления, распределенные на все дни года…», перевод на русский язык стихотворения древнегреческой поэтессы Сапфо «Ода Сафо». Как видим, творчество писателя сравнительно невелико по объему. Но даже всегда сдержанная Олена Пчелка отмечала: «Произведения те сияют, рассыпаются ярким фонтаном чистого народного языка…»

Поэма «Энеида», над которой Котляревский работал почти три десятилетия, по своей общественной и художественной значимости стала эпохальным явлением в духовной жизни украинского народа, определила содержательное направление и форму всей нашей художественной литературы. Разве есть такие украинцы, что не слышали знаменитые строки: «Эней был парубок моторный // И хлопец хоть куда казак…»

Жизнь и творчество Ивана Петровича Котляревского пришлось на время, когда, казалось бы, сам фундамент национальной идеи претерпевал одно из серьезнейших испытаний на само право на собственное существование. Неумолимая действительность разбивала вдребезги все общественные и культурные чаяния украинского народа. Мощное и тотальное имперское давление видело своей целью окончательно уничтожить даже самые минимально возможные проявления национального духа. Лишениями, эксплуатацией, кровью вписаны в летопись истории украинского народа страницы безжалостного XVIII века, что, по справедливому определению Пантелеймона Кулиша, оказалось веком «расхищения национальной принадлежности всеми благовидными и неблаговидными способами». Это было время, когда народ мог на историческом перепутье утратить всё: надежды, традиции, культуру, будущее и, наконец, самое себя. Стихийные протесты каждый раз захлебывались под давлением безжалостной силы и жестокости… И вдруг среди мертвенной тишины раздался смех – пренебрежительный, саркастический, жизнеутверждающий смех. Смех пробудил в душах людей не только чувство достоинства, но и вернул веру в себя, в свою неповторимость и значимость. Иван Франко, оценивая беспримерный литературный подвиг Котляревского, сравнивал творчество писателя с пробуждением высокогорного орла, который, взлетев с вершины, сбросил снежную глыбу, что, покатившись по скалистому склону, вызвала мощную лавину, зазвучавшую «сильнее грома».

Биография Ивана Петровича Котляревского не богата событиями: в истории его жизнеописания и до сегодняшнего дня остаются вопросы, лишенные ответов, а уж в личной жизни оперировать можно лишь намеками и догадками. Поэтому дальнейший рассказ будет насыщен предположениями, версиями, легендами, а, может быть, и выдумками первых биографов основателя новой украинской литературы.

Родная Полтава

Небольшой губернский город Полтава в конце XVIII века практически ничем не отличалась от окружающих ее крупных степных сел. Хотя история города уже насчитывала несколько сотен лет (первые летописные упоминания о поселении на Лтаве датированы 1174 годом, а памятники материальной культуры донесли до нашего времени остатки человеческих поселений VII–VI вв. до н. э.). Однако Полтава долгое время оставалась небольшим поселением. Это и не удивительно, ведь она была разрушена до основания в период монгольского нашествия в XIII веке, а позднее не раз подвергалась опустошительным набегам других кочевников. С 1648 года Полтава становится полковым городом. Жители города мужественно сражались против польской шляхты, под Полтавой были разгромлены шведские силы Карла XII…

После ликвидации полкового административного разделения Украины Полтава с 1784 года становится уездным центром Екатеринославского наместничества, а чуть позже, с 1797 года – центром вновь организованной Малороссийской губернии. Лишь с 1802 года, когда была образована Полтавская губерния, город начал активно расти, упорядочиваться и приобретать лицо культурного центра.

В городе насчитывалось около тысячи дворов – дома были сплошь деревянные, каменных строений насчитывалось всего два-три. Белые хаты, крытые соломой, с завалинками и крылечками, прятались в зелени вишневых садов; из-за деревьев, радуя глаз, выглядывали лишь лицевые стены, на которых играли на солнце веселыми узорами резные деревянные лошадки, притолоки и наличники, красовались расписные ставни. Около городских въездов стояли многочисленные ветряки, размеренно взмахивавшие крыльями. Задумчивые ивы склонялись над тихой живописной Ворсклой, голубые стены лесов обрамляли просторные луга. Почти все жители занимались земледелием, обрабатывали поля и пастбища, что окружали город, держали скотину. Быт горожан велся по старинке, почти все разговаривали на украинском языке. При церквях еще с ранних времен действовали школы, так что почти все мужчины были грамотными. Функционировало единое городское среднее учебное заведение – духовная семинария, открытая в 1779 году и названная, как и епархия, Екатеринославской (с 1786 года), где учились дети всех сословий.

В одном из живописных предместий города, на высоком холме, с которого видно волшебную Ворсклу и Заричанскую сторону, окрестные хутора и леса, возле церкви Успения Богоматери стоял старенький дом с причудливой высокой крышей, с крыльцом на полторы ступеньки и небольшими окошками. Этот дом в 1751 году приобрел дед Ивана Петровича Котляревского, диакон Успенской церкви Иоанн Котляревский, за «27 рублей 50 копеек ходячей российской монеты в вечное и потомственное владение». На притолоке одной из трех комнат, по старинному обычаю, было вырезано кириллицей: «Создася дом сей во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь. Года 1705 месяца августа 1». Из окон дома открывался прекрасный вид: поросший садами город плавно спускался по пологому склону к реке, что игриво вилась по зеленым лугам, за которыми темнели вековечные леса. Недалеко от дома была кладовая, хлев и колодец с журавлем, а все окрестные дворы – сплошь в вишнях. За ним – насколько хватало взора – белели хаты, зеленели живописные луга, среди которых между кудрявых раскидистых ив вилась Ворскла.

В этом доме 9 сентября 1769 года родился Иван Петрович Котляревский.

Род Котляревских жил в Полтаве издавна. Он происходил из украинской старшины и получил от российского правительства дворянский статус. Хотя отец Ивана и принадлежал к дворянскому сословию, но так как состояние его было невелико, был вынужден работать в должности канцеляриста в городском магистрате. Должность эта среди чиновников считалась прибыльной. Имение Петра Котляревского было небольшим: кроме усадьбы он владел шестьюдесятью десятинами полей и лугов под Ворсклой, а также участком леса. Крепостных было всего восемь – две семьи. Мать будущего писателя происходила из древнего казацкого рода Жуковских.

В Полтаве, над Ворсклой, среди живописной природы, в обстановке, весьма близкой к сельской, и рос маленький Иван. На берегах небольшой реки, в обществе сельских мальчишек-ровесников пролетели его детские и школьные годы. В биографии, составленной А. В. Терещенко, условия раннего детства будущего писателя описаны так: «Нередко Ивану приходилось довольствоваться одним куском хлеба и ходить босым; но живой и веселый нрав помогал ему переносить домашние тяготы…» Именно такой характер и блестящее чувство юмора в будущем будут спасать и поддерживать поэта.

Обучение

До нас не дошли никакие сведения о начальном образовании Ивана Котляревского. Первый биограф поэта, украинский писатель и педагог Степан Павлович Стеблин-Каминский, который лично был знаком с Котляревським, высказал предположение, что, видимо, будущий писатель, как тогда было обыкновенно принято, ходил в школу к дьяку. Это вполне возможно, так как приходская школа существовала в Полтаве еще с XVII века. Из многочисленных исторических и литературных материалов хорошо известно, что именно представляли собой эти самые распространенные в те времена школы. Обучение происходило в доме дьяка, где отдельные столы составляли определенный класс: «букварь, часослов и псалтырь». В первом классе дети только читали; писать же начинали со второго класса – сначала разведенным в воде мелом на обожженных и навощенных дощечках, а потом уже чернилами по бумаге. С третьего класса желающие набирались в особый класс, где обучались церковному пению – зимой в той же комнате, а весной – на свежем воздухе под навесом. Наиболее характерным признаком подобной школы был невероятный шум: в классах было по 30–40 учеников, и каждый из них во весь голос читал или пел что-то свое. Начальная наука в то время была достаточно тяжелой и горькой: преподавалась она в форме зубрежки и приправлялась чувствительными способами принуждения к обучению, в частности при помощи известной «суботки», то есть телесных наказаний, например, розгами по субботам (в конце недели), чтобы очистить учеников от провинностей умышленных и неумышленных. Такой, пожалуй, была и школа, в которой учился маленький Иван Котляревский. Наверное, ему пришлось пройти весь тернистый путь дьяковской мудрости с ее скучной зубрежкой и обязательными «суботками», о чем поэт писал в своих произведениях и часто вспоминал в кругу знакомых. Вспомним, как троянцы под руководством Энея учили латынь:

 
Эней от них не отступался,
Тройчаткой жёстко подгонял.
И если кто-нибудь ленился,
Тем трепки он и задавал.
 

(Перевод с украинского М. Чайковского)

Но Иван, как считают биографы, входил в дьяковской школе в число лучших учеников. Как писал упоминавшийся уже А. Терещенко, «с детских лет у него обнаружилась охота к чтению и усердие в занятиях». Основательное начальное образование стало хорошей основой для дальнейшего приобретения знаний в духовной семинарии.

Родители заметили любовь сына к чтению, хорошие результаты обучения и желание учиться дальше, поэтому решили отдать Ивана в дальнейшую науку в Полтавскую духовную семинарию. В этом заведении Иван Котляревский учился с февраля 1780 года до летних каникул 1789 года, но, как иллюстрируют архивные данные, его не окончил. Какой же была школа, где воспитывался будущий писатель и где у него, очевидно, проснулись первые порывы к литературному творчеству?

Основанная в последней четверти XVIII века, Полтавская семинария уже не была похожа на те школы, в которых учились такие предшественники Котляревского в украинской литературе, как Григорий Сковорода, Иван Некрашевич, не говоря уже о Митрофане Довгалевском и его современниках. Образование, которое она давала, уже отличалось немалой новизной, если сравнивать с наукой в Киевской академии и других духовных школах Украины середины XVIII века. Хотя обучение в духовных семинариях в России конца XVIII века и не было регламентировано единым уставом, а каждая из семинарий была подчинена местному епархиальному начальству, которое и определяло и программу, и организацию обучения, однако это были школы более или менее единого типа. Хотя обучение и было схоластическим, это был путь к знаниям. Учителя, которые сами недавно пришли сюда из Киево-Могилянской академии и Харьковского коллегиума, в своей работе, как правило, часто придерживались старых методов и установок.

Формально семинария считалась духовным заведением, однако она давала, по тем временам, достаточно обширное образование. В ней, кроме богословских предметов, преподавались история, география, математика, особенно много внимания уделялось изучению языков. Этого во второй половине XVIII века требовали новые веяния в духовных учебных заведениях, а руководители семинарии в Полтаве старались не отставать от прочих. Как свидетельствуют документы, в 1780 году в семинарии были открыты также дополнительные классы греческого, французского и немецкого языков. Товарищ Котляревского по семинарии И. И. Мартынов (позже издатель журналов «Северный вестник» (1804–1805) и «Лицей» (1806)) вспоминает о своей учебе в Полтавской семинарии (1780–1788): «Проходя ординарные классы от формы к богословию обычным тогда для семинарии порядком, где кроме главных предметов обучения, которыми считаются латинская и русская грамматика, поэзия, риторика, философия и богословие, я научился здесь греческому, немного немецкому языкам и арифметике; других наук и языков в этой семинарии тогда не учили». Некоторые из этих курсов охватывали различные области, как свидетельствует тот же Мартынов: «…я окончил курс философии, то есть логики, метафизики, физики и морали».

Обучение в таком духовном заведении тогда продолжалось обычно от 10 до 12–13 лет и включало следующие классы: низший русский, или начальный (он еще назывался «информатория»), грамматический низший («фора»), грамматический высший («инфими»), поэтика, риторика, философия и богословие (обучение в некоторых классах риторики и богословия продолжалось не менее двух лет). Вышеназванные классы имела и семинария в Полтаве во время пребывания там Ивана Котляревского.

Именно в это время в науку стали проникать некоторые новации. Очень много времени уделялось изучению латыни (в обоих грамматических классах, а также в классах поэтики и риторики): учеников заставляли разговаривать между собой на латинском языке. Не эхом ли семинарских впечатлений в «Энеиде» звучат сцены изучения троянцами латыни и их попытки разговаривать латинско-украинской смесью:

 
Энеус, ностер магнус панус
И славный троянорум князь,
По морю шлялся, как цыганус,
Ад те, о рекс! Прислал нунк нас.
 

(Перевод с украинского И. Бражнина)

Эней в поэме Котляревского знал латынь получше других троянцев, но его смесь двух языков звучит так же странно:

 
Латинус рекс неугомонный,
А Турнус пессимус – дурак.
И кваре вам сражаться мекум?
Латинуса я путо цекум
И дурнями, сеньорес, вас;
Латинусу рад пацем даре,
Пермитто мертвых закопаре,
И корам вас нет зла у нас.
 

(Перевод с украинского И. Бражнина)

(Перевод латинских слов: рекс – царь, пессимус – худший, кваре – почему, мекум – со мной, путо цекум – считаю слепым, сеньорес – старшие, пацем даре – дать мир, пермитто – позволяю, корам – против.)

Обучение грамматике, поэтике и риторике проводилось не только на образцах произведений латинских поэтов (среди которых значительное место занимал римлянин Вергилий Публий Марон), но и российских. В приказе по семинарии за 1787 год учителю поэтики предлагалось изучать с учениками оды Михаила Ломоносова, Александра Сумарокова, а также делать русские стихотворные переводы произведений Вергилия, Овидия, Горация. Принятый в семинариях учебник поэтики «Правила пиитические» Аполлоса Байбакова демонствировал, прежде всего, примеры из российских авторов, уделяя, правда, особое внимание и Вергилию. В учебнике ученики знакомились с отрывками и с небольшими произведениями А. Кантемира, М. Ломоносова, В. Тредиаковского, А. Сумарокова и других русских поэтов XVIII века. Пусть представленные отрывки и произведения и не давали особенно богатый материал для чтения, однако они пробуждали несомненный интерес семинаристов к литературе. Уже в семинарии, где для учащихся сочинение стихов было обязательным, у Ивана Котляревского проявились незаурядные поэтические способности. Он мог быстро подобрать к одному слову несколько остроумных рифм, легко и ловко писал небольшие стихотворения, за что товарищи прозвали его «рифмачом». Первые поэтические упражнения юноши представляли собой, по-видимому, не только божественные канты и стихи высокого стиля, которые писались всеми учениками по заданию учителя поэтики, но и бурлескные переработки (комические, пародийные произведения с присущим им несоответствием между темой и словесной формой: «высокая» тема излагается низким, простонародным, иногда вульгаризированным стилем, а «низкая» – высоким, возвышенно-героическим) духовных псалмов, а также сатиры на учителей и одноклассников. В VI части «Энеиды» И. Котляревский обращается к своей музе с такими словами:

 
Ты, муза, говорят, кручена,
В какой-то бурсе наученна,
Должна всех поименно знать.
 

(Перевод с украинского М. Чайковского)

Именно в семинарские годы Иван Петрович особенно увлекся произведениями Вергилия. Конечно, нельзя категорически утверждать, что у юноши уже тогда созрел замысел «перелицевать» полностью гениальное произведение римского поэта на родной язык. Однако есть все основания полагать, что семинарист Котляревский мог упражняться в переработке отдельных отрывков античной поэмы, ведь в тогдашней школьной практике такое «перелицовывание» было обычным явлением.

Иван Котляревский был одним из лучших учеников своего класса, и осенью 1788 года его вместе с четырьмя другими учениками предполагали отправить в Петербургскую Александро-Невскую семинарию. Эта командировка в Петербург предусматривала подготовку преподавателей из числа лучших учеников для работы в тех же семинариях, откуда их направляли. Но юношу не смогли найти, потому что его не было в городе. Можно лишь догадываться, что Котляревский был где-то «на кондициях» у помещиков, то есть учил детей, что было тогда обычным делом для семинаристов. Иван знал латынь, свободно владел французским языком и, как правило, в свободное время занимался воспитанием детей в барских имениях. Летом, во время каникул, семинаристы брались за любую работу, чтобы немного заработать себе на будущий учебный год. Многочисленные мемуарные и литературные материалы свидетельствуют, что семинаристам того времени приходилось по нескольку месяцев быть не только учителями у помещиков, а также певчими по окрестным церквям и монастырям, садоводами и огородниками, сторожами, а еще ходить группами по казацким хуторам, выступая с вертепными представлениями, пародиями, юмористическими стихами, а то и просто попрошайничать. Эта старинная традиция украинских школ в то время была еще жива.

Показательно, что Котляревский, описывая игрища в Сицилии, вспоминает и школяров:

 
У окон школяры гудели,
Цыганки танцевали, пели,
На кобзах тренькали слепцы.
 

(Перевод с украинского И. Бражнина)

Бурсаки были тогда хорошо известны в искусстве ловких набегов на сады, огороды, палатки базарных торговок и др. Жили ученики все вместе при семинарии, и эта бурса похожа была на неорганизованное сборище разноплеменных иностранцев. Семинаристы делились на отдельные группы, «артели», которые часто враждовали между собой, даже устраивали драки.

В 1789 году Иван Котляревский, не закончив последнего (богословского) класса, оставил семинарию. Почему так случилось? Вероятно, Котляревский хотел уклониться от духовной карьеры. Энергичного, сообразительного, остроумного юношу, наверное, не очень-то привлекала судьба священника, и он, не закончив полного курса семинарии, покинул ее стены. Но также бытует версия, что Котляревский был вынужден уйти из семинарии из-за смерти отца. На Ивана легла ответственность за семью, оказавшуюся в трудном материальном положении (а за обучение в семинарии надо было платить), и он пошел работать.

Работа

После ухода из семинарии юноша пошел по пути, который выбирали сотни людей в его положении, – работать канцеляристом. После «Установления о губерниях» в 1775 году и введения наместничеств в 1780-х годах многие семинаристы были взяты для работы в канцеляриях. Несколько лет Иван Котляревский служил в штате так называемой Новороссийской губернской канцелярии, которая находилась тогда в Полтаве, исполняя обязанности протоколиста Полтавской дворянской опеки. Среди тогдашних чиновников вымогательство было обычным, чуть ли не узаконенным делом. Иван Петрович выделялся своей странной для некоторых его коллег готовностью бескорыстно помочь другим. К сожалению, сведений о жизни писателя в это время почти нет. Архивные материалы свидетельствуют, что в январе 1793 года он служил протоколистом Полтавской дворянской опеки и ходатайствовал об утверждении своих дворянских прав. Отведав чиновничьего хлеба, Иван Котляревский переходит с 1793 года на учительскую работу. Когда точно и по каким причинам покинул он чиновничью службу, неизвестно.

Затем Иван Петрович был домашним учителем в помещичьих имениях Золотоношского уезда на Полтавщине – в самом центре Украины. Нелегкой была эта работа, об этом свидетельствуют воспоминания современников поэта. Положение учителя в господской семье было тяжелым, а труд малооплачиваемым. Кроме обязательных занятий с детьми, приглашенный учитель должен выполнять работу, весьма далекую от преподавания и воспитания: переписывать бумаги, выполнять хозяйственные поручения, даже прислуживать на парадных обедах и развлекать гостей, ухаживать за садом. Платили же по 10–12 рублей в год или давали какую-нибудь одежду. Иван Петрович хорошо играл на скрипке и имел замечательный голос, и было это и бедой его, и радостью. Помещик, у которого работал молодой поэт, любил слушать, как он поет и музицирует, но Ивану Петровичу делать что-то по принуждению было просто невыносимо. Некоторое представление об условиях, в которых Иван Котляревский трудился домашним учителем, можно также составить из статьи В. Савинова «Первая любовь Котляревского» (как утверждают биографы, статья является не самым точным источником для составления биографии поэта, но некоторые описанные в ней факты соответствуют действительности). Золотоношский помещик С-ский, привезя Котляревского в учителя к себе, организует завтрак, во время которого просит гостя спеть:

«Ну, господин Иван, валяй, только чувствительную, про какую-нибудь былиночку, сиротиночку… ну, что-нибудь такое!

Иван Петрович подстроил скрипку, изловчился, пиччикатою без смычка тронул струну и запел… век не забуду… Вот тут все сердце так размякло, обливается слезами, плачет и поет:

 
Ой бачиться, не журюся, в тугу не вдаюся,
А як вийду за ворота, од вітру хилюся…
 

Не выдержал и дядюшка, взглянул пару раз на ключницу, моргнул и зарыдал, как ребенок.

– Сильно, – говорит, – очень сильно, господин Иван! Целуй меня, каторжный! Уж, что хочешь, делай, что знаешь, проси у меня, а я уж не пущу тебя от себя. Учи моих мальчиков-сиротинушек, утешай меня, и вот тебе барское слово: На жизнь жаловаться не будешь! С этого времени господин Герасим С-ский дает вам, господин Котляревский, стол вместе с нами и тридцать медных гривен в месяц!.. Целуй же меня».

Покончив с обязанностями, возложенными хозяином на учителя, вечером Иван шел в свою комнату, снимал со стены скрипку, и все тревоги, обиды, душевные заботы и бытовые проблемы исчезали куда-то далеко-далеко.

Бывало так – и об этом молодые учителя знали и рассказывали, предостерегая друг друга, – что помещики после нескольких лет службы таких домашних учителей записывали их своими крепостными. В бумагах И. Котляревского сохранилось свидетельство уездного предводителя от 1793 года о том, что он (Котляревский) является дворянином Полтавского уезда. Возможно, не зря в свое время Иван Петрович так беспокоился об этом документе? Может, это свидетельство было охранной грамотой, которую получил молодой домашний учитель, чтобы защититься от возможных посягательств на свою свободу со стороны ретивых помещиков.

Проведя детство и юность в городе, Котляревский мало знал жизнь и быт крестьян в деревне. Теперь он мог часто бывать на сельских свадьбах, крестинах, участвовать в различных играх и забавах молодежи. Ему было всего 24 года! Был он среднего роста, плечистый, крепкий, со следами когда-то перенесенной оспы на лице, глаза черные. Учителя тянуло к общению со сверстниками, – ни сейчас, ни потом не жил он отшельником и анахоретом. Котляревского можно было встретить на посиделках и вечеринках: вместе с парнями и девушками он пел песни, участвовал в различных играх. По свидетельству С. П. Стеблина-Каминского, он охотно ходил «на сборища и забавы народные и сам, переодетый, участвовал в них, внимательно вслушивался в народный говор, записывал песни и словечки, изучал язык, нравы, обычаи, обряды, поверья, пересказы украинцев, как будто готовя себя к последующему труду». Пожалуй, в то время отличить Ивана Петровича, дворянина, от сельского хлопца было невозможно. Юноша был поражен богатством и красотой народного творчества, языка, обычаев. Интересы и впечатления переросли в изучение быта украинского крестьянства. Одетый в крестьянскую одежду, он пристально присматривался к стародавнему образу жизни украинцев, прислушивался к разговорам, изучал обычаи, поверья, обряды. Записывал песни, пословицы, поговорки, меткие остроумные словечки, шуточные высказывания, анекдоты, предания – особенно про казацкую старину. Любознательный юноша хорошо изучил и быт, интересы, привычки помещиков, чиновников, духовенства. В его памяти отложились огромные запасы знаний о бытовой и общественной жизни своих соотечественников. Молодой учитель был не только остроумным собеседником, хорошим певцом и способным скрипачом, не только страстным собирателем народной мудрости – уже в это время его художественный дар выливается в первые строки «Энеиды».

В годы учительства были написаны первые три части произведения. Поэма сразу же начала распространяться в рукописных списках и имела огромный успех у читателей. Ее с интересом читали даже украинские вельможи, хоть и стесняясь признаться, что они понимают язык, на котором говорят их горничные и конюхи, который они презирают и считают «мужицким».

А в жизни Котляревского происходят резкие перемены, никак не связанные с его творчеством. Иван искренне полюбил свою воспитанницу Марию, дочь (по другим данным – племянницу) золотоношского помещика, но получил отказ от ее отца (или дяди). Отказ объяснили тем, что девушка уже была раньше помолвлена с другим, но на самом деле препятствием к объединению влюбленных была, конечно же, бедность дворянина. Котляревский на следующий же день оставил свое учительство и записался кадетом[1]1
  Молодой дворянин на военной службе в чине солдата.


[Закрыть] в размещенный на Полтавщине Северский полк. По другой, не столь романтичной версии, юного дворянина обижало пренебрежительное отношение господ к учителю, который находился на положении слуги, и даже врожденное чувство юмора и оптимистичный характер уже не могли помочь Ивану Петровичу мириться с подобным порядком.