Текст книги "По ее следам"

Дома совсем тошно, поехала к родителям. Папа говорит, что следователи будут проводить вскрытие – его всегда проводят в случае внезапной смерти. «Бедняжка, она и так натерпелась», – сказал он.

Где ты? Куда тебя забрали? Я точно знаю, где тебя нет. Ты не стоишь на вершине холма в Лейк-дистрикт рядом со мной, Хлоей и Лорен, положив ладонь на каменный валун. Ты больше не появляешься в тайском ресторанчике на Клэпхэм-Хай-стрит, где мы частенько бывали раньше (с ума сойти, Алиса, любимый ресторан, прямо как у взрослых!). Ты не подпеваешь песне про Амарилло во время поездки с хоккейным клубом. Куда бы я ни пошла, тебя там не будет. Снова под окнами разгуливает жираф – тебя больше нет. Выглядываю во двор: там пусто, только ржавые качели, на которых мы с тобой играли, секретничали и строили планы на будущее. Отчаянная, наивная девчонка, ты едва научилась жить по-настоящему… и все оборвалось. Несправедливо. Но когда я говорила про несправедливость, ты отвечала, что мир суров и безжалостен, просто люди предпочитают этого не замечать.

Отправила открытку твоим родителям. Дурацкую, с розовым цветочком и подписью «С глубочайшими соболезнованиями». Соболезнованиями по поводу твоей смерти, как в страшном сне. Они будут горевать по тебе. И Робби будет. Хотела бы я знать, как теперь общаться с Люком, жалеть его или ненавидеть. В глубине души я уверена, что вы бы обязательно помирились.

Мы с тобой дружили с пяти лет. Прошли вместе огонь и воду… ты всегда шутила, что я вода, а ты огонь… школьные годы, первые влюбленности и расставания. Даже поступили в один университет: не по трусости, а потому что Саутгемптон – отличный городок, и вместе нам было весело, хотя ты, в отличие от меня, всегда предпочитала шумные компании.

Кто теперь будет наставлять меня на путь истинный и распекать за нездоровую слабость к мужчинам постарше?! Ты говорила, что мы обе совершенно безнадежны: ты совсем запуталась в отношениях с Люком, а я ждала, пока у меня на пороге объявится Джордж Клуни или на худой конец Харрисон Форд.

«Все великие люди умирают в двадцать семь», – сказала ты, когда Эми Уайнхаус погибла от передозировки; но тогда тебе просто хотелось развязать спор. До двадцати семи ты не дотянула. Смерть – страшное, мерзкое слово. Вокруг нее роятся слухи, а я просто не понимаю, почему в тот вечер ты пришла к реке. Ты ведь терпеть не могла воду.

Алиса, милая, не будешь возражать против публикации в блоге? На моем месте ты бы поступила точно так же. Ты часто повторяла: «Боль нельзя держать в себе. Выплесни ее наружу, прямо миру в лицо».

Недавно виделась с Лорен и Хлоей. Говорили мало, только плакали. Позвонила твоим родителям, наткнулась на автоответчик. Сейчас им очень нужна поддержка: твоему замечательному папе, который носит сумасшедшие свитера и произносит твое имя на странный манер, с паузой – «А-лиса» – будто задает вопрос, и твоей сногсшибательной, энергичной маме, вы с ней похожи как две капли воды… Теперь ты не похожа ни на кого. Все закончилось. Ты закончилась. Подведена черта, перевернута последняя страница, жизнь зияет дырами, которые остались там, где раньше был твой смех, БЕЗУМНЫЕ музыкальные вкусы и НЕЛЕПЫЕ легинсы.

Только что позвонила тебе – хотелось услышать твой голос. «Меня здесь нет, сами понимаете. Но мы обязательно поболтаем, так что оставьте сообщение, хорошо?»

Зашла мама и сказала, что надо помнить хорошее и жить дальше. А я смотрела в окно за ее спиной, на ржавые качели.

– У нас во дворе пасется жираф.

Она, наверное, подумала, что у меня едет крыша.

Огонек погас и больше не разгорится. Люблю тебя, Лиса Алиса…

* * *

Статья в журнале «Антропология à la Mode», август 2013 г.

Зачем раскапывать тайны прошлого?

Год назад профессор Джереми Кук был известен только в узких академических кругах, но теперь его имя знают все. В этой статье профессор без утайки рассказывает читателям о том, как гибель студентки подвигла его на «исследование», полностью перевернувшее его жизнь.

Эта идея пришла ко мне просто и буднично – никаких внезапных открытий или приливов вдохновения, со мной такого не бывает.

Я работал в библиотеке. Один из студентов начертил свои инициалы на запотевшем стекле – «RP». Кажется, его звали Роберт Пирс, но это неважно. Я глаз не мог отвести от двух прозрачных букв. Когда он ушел, я словно в полусне приблизился к окну и дорисовал «I» посередине[2]2
  RIP – «Покойся с миром» (лат.) – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]. Библиотекарь смущенно улыбнулась, встретившись со мной взглядом. «Вечно он чудит, Старый Крекер», – наверняка подумала она. Я опустился на стул, где недавно сидел студент. Место было еще теплым. Надпись на стекле не спешила пропадать, я тоже никуда не торопился. Кажется, даже задремал ненадолго, а когда очнулся, на окне не осталось ни следа. Буквы «RP» – «RIP» – только что были там, а теперь исчезли… Меня осенила внезапная мысль. Изо дня в день мы оставляем за собой следы, отметины, отпечатки. А можно ли по этим отпечаткам восстановить всю жизнь? Заново собрать хрупкие осколки и сложить их воедино? Мне подвернулась отличная возможность проверить свою теорию. Чужая жизнь – а точнее, смерть – прямо в родных пенатах, у меня перед носом. Алиса Сэлмон.

Меня накрыло, как любит говорить нынешняя молодежь. Рассматривая нарисованные на стекле инициалы, я испытал жгучую, доселе незнакомую радость от зародившейся идеи. Несколько дней назад Алиса «ушла под воду» (по выражению одного из журналистов). Если верить заключению коронера, это случилось между полуночью и двумя часами утра пятого февраля 2012 года. А восемь лет назад, осенью 2004-го, она впервые приехала сюда. Разумеется, для всех остальных – да и для меня поначалу – она была всего лишь очередной первокурсницей, одной из тысяч студенток, которым я читал лекции уже не первый десяток лет. Я заметил ее в самом начале семестра – высокая девушка с длинными волосами сразу бросалась в глаза.

Как и следовало ожидать, про нашу «связь» распустили множество слухов, и все же Алиса отлично подходила в качестве объекта исследования. Не столько из-за своей скоропостижной смерти, сколько из-за эпохи, в которую она жила. За последние двадцать пять лет – всего за одно поколение – способы коммуникации изменились так сильно, как не менялись за целое тысячелетие. Интернет диктовал новые правила. Алиса и ее ровесники оказались в эпицентре перемен, они были их движущей силой.

Конечно, я никак не мог спрогнозировать результаты своей работы, но не собирался допускать непредвиденные последствия. Четкие, понятные цели, потенциал для открытия, тактичный и деликатный подход. Я не пытался проверить гипотезу, я просто хотел составить картину жизни. Жизни Алисы. Да, наши «отношения» также послужили одной из причин, однако главную роль сыграло вовсе не это. Я выбрал Алису, потому что она была сложной, яркой, уникальной личностью – как и мы все.

«Тебе не кажется, что это слишком примитивно?» – спрашивали меня коллеги.

Плевать я хотел на мнение коллег. Впервые в жизни я следовал зову сердца. Мне хотелось узнать, что оставила за собой эта удивительная, чудесная девочка. В конце концов, еще совсем недавно – в масштабах эволюции любой этап развития человеческой цивилизации можно считать «недавним» – жизнь и смерть отдельных людей проходили совершенно бесследно, за исключением, пожалуй, аристократов и членов королевских семей. Естественно, всегда оставались близкие родственники, друзья и знакомые, – но за пределами этого узкого круга никто ничего не замечал. Умерший ненадолго оставался в памяти тех, кто его пережил, а потом погружался в полное забвение.

Мою работу сложно назвать «исследованием» в общепринятом смысле слова. Под этим термином обычно подразумевают научный, методичный подход, а у меня нет ни возможности, ни желания идти привычным путем. Кто-то с ходу назвал мой труд «одержимостью», и я допускаю, что в этой характеристике есть крупица истины. Я основательно подготовился, следуя заветам бойскаутов.

Все «открытия» вошли в книгу. Я немного отредактировал собранные материалы, чтобы избежать двусмысленности; готовый текст включает в себя вполне показательные, хоть и не всеобъемлющие выводы. Надеюсь, мне удалось отдать должное Алисе – и истине. Потому что поиск истины был одной из моих основных целей, и я хочу, чтобы все материалы, собранные в книге, рассматривались как доказательства преступления.

Ей было всего двадцать пять – такая юная, хрупкая! – когда она ушла под воду.

При жизни ты можешь не вызывать особого интереса, но стоит умереть, как все вокруг начинают обсуждать тебя с жадным, извращенным любопытством. Таково свойство человеческой природы.

По иронии судьбы, именно этот труд принес мне известность. Исследования по этнолингвистике и саамским языкам не привлекли никакого внимания за пределами узких академических кругов. А сейчас на меня появился спрос. Канал «Скай ньюз» присылал за мной машины в несусветную рань, чтобы отвезти на телестудию и передать в руки хорошеньких белокурых гримерш, которые старательно готовили меня к пристальному взгляду камеры. Мне часто задавали вопросы о «пути»: Алисы, моем, еще каких-то – кажется, в наши дни никому не сидится дома. Антрополог. Все радостно хватались за это слово, будто оно придавало нашей беседе солидности и достоверности. «Внимание, сегодня в нашей студии! Живой, настоящий антрополог». Вскоре меня стали расспрашивать не только на профессиональные темы; журналисты выпытывали мое мнение по разным животрепещущим вопросам – военные действия в Афганистане, дебаты об абортах, выход новой модели айфона. Однажды, в передаче для пятого канала, мы даже разговаривали о нездоровой зависимости от телевидения – судя по всему, продюсер не заметил иронии.

Слава стала для меня разменной монетой. Администрация университета пребывала в растерянности. С одной стороны, я принес известность нашему учебному заведению, с другой – история с Алисой принесла за собой достаточно неприятностей: репортеры атаковали не только мой дом, но и факультет.

Теперь меня представляют именно так. Личный антрополог Алисы Сэлмон. Исследователь, раскопавший правду о девушке из реки Дейн. Однажды меня даже назвали ученым, который переквалифицировался в сыщики (боже упаси). Мы с Алисой – две стороны одной медали, о нас не говорят по отдельности. Мы стали примечаниями в историях друг друга. Но мы и так уже были крепко связаны.

Первый экземпляр книги лежит на столе: с обложки на меня смотрит Алиса. Дочитав мой труд до последней страницы, вы узнаете истину о жизни и смерти этой девушки. Нельзя сказать, что здесь нет ни слова лжи – ведь люди, чьи судьбы переплелись с судьбой Алисы, остаются субъективными по своему существу: кто-то пристрастен из-за любви, кому-то, как я выяснил, застит глаза ненависть.

Должен сказать, мне не отказывали в помощи, даже когда я сообщал, что все секреты могут стать достоянием общественности. С самого начала я решил, что в исследовании не будет никакой цензуры. В книгу вошли самые шокирующие и постыдные откровения, и я придерживался той же политики, когда дело касалось моих собственных признаний.

Я ступал по тонкому льду, возмущение и упреки не стали для меня неожиданностью. Однако я и подумать не мог, что вызову настолько негативный отклик: мне мешали работать, поливали грязью мою репутацию. Немало испытаний выпало и на долю моей жены. Меня обвиняли в святотатстве, в извращениях, в неуважении к мертвым. Но мы, гомо сапиенс как биологический вид, обязаны исследовать захоронения и могилы. Если бы мы не пытались раскопать своих мертвецов, мы бы ничего не знали о Тутанхамоне и Мачу-Пикчу. Если бы мы не поддавались любопытству, если бы мы не оглядывались назад, разве мы смогли бы заново открыть рисунки в пещере Ласко и посмотреть на величественных быков, мчащихся по каменным стенам прямо из палеолита, поразиться этому удивительному, непостижимому чуду, созданному семнадцать тысяч лет назад? Надеюсь, мне удастся взглянуть на них еще раз напоследок. С нетерпением жду, когда начнется следующая глава моей жизни – даже если она будет совсем короткой.

Извините, сейчас последует небольшая лекция. То, что мы называем «коммуникацией» – речью, – возникло около ста тысяч лет назад. Невербальные способы общения постепенно стали вербальными. С появлением письменности человечество совершило гигантский прыжок: мы научились фиксировать происходящее, мы научились помнить. Знания распространялись быстрее. Эволюция вышла на новый виток, и движение ускорилось. Именно это отличает людей от других биологических видов, определяет нашу жизнь и наше сознание. Алиса всегда умела и любила общаться, и я решил дать ей слово. Как сформулировал мой бывший коллега с несвойственной для него проницательностью: «Пусть девочка говорит сама за себя».

Хочется верить, что эта книга помогла мне стать другим человеком. Менее чванливым, хотя это заявление само по себе говорит об определенной степени чванства.

Стоит мне взять в руки книгу, на ум сразу приходит мысль о ее несовершенстве: краска скоро выцветет, бумага пожелтеет, страницы рассыплются в прах. Ей тоже отмерен свой век. Напоминаю себе о вложенной в нее скрытой силе. Справедливость будет восстановлена. Возмездие неизбежно.

Снова напоминаю себе, что этот презренный дар окажется в руках у других людей. У тех, кого я никогда не встречал и чьи лица я никогда не увижу. Они будут прикасаться к обложке, перелистывать страницы – я не технофоб, но принадлежу к тому поколению, которое предпочитает бумажные книги электронным. Меня услышат, я буду говорить с незнакомцами, и мои слова протянутся между нами, как тонкие крепкие жилы. Возможно, я ищу прощения, искупления, отпущения грехов. Но в этой печальной саге есть один человек, которого я простить не смогу.

Может быть, в комментариях злопыхателей была доля правды. О том, почему я выбрал именно Алису. Почему так отчаянно хотел снова вдохнуть в нее жизнь. Мы все стремимся к этому, так ведь? Мы хотим чувствовать себя важными, желанными, нужными. Мы хотим совершить что-то значимое, хотим, чтобы нас запомнили. Как сказали бы мои коллеги со старой кафедры, мы хотим обрести счастье на этой земле.

Однако не в счастье дело. Нам всем нужно нечто несоизмеримо большее, нечто совершенно иное.

Каждому из нас нужно, чтобы нас любили.

RIP, Алиса Сэлмон.

• Книга профессора Джереми Кука «По ее следам» выйдет в следующем месяце в издательстве «Прайон пресс». Стоимость одного экземпляра – 9,99 фунта. Читатели нашего журнала могут получить скидку, заказав книгу по телефону, указанному на с. 76.

* * *

Избранные цитаты Алисы Сэлмон, профиль в социальной сети «Фейсбук», 3 ноября 2011 г.

«Грамотный человек знает разницу между “не спится” и “не спиться”».

Аноним

«Самое главное – будь героиней своей жизни, а не жертвой».

Нора Эфрон

«Правда может причинить боль, но раны, нанесенные ложью, не затянутся никогда».

Аноним

«Все мы слышали про то, что миллион обезьян, стуча по клавишам миллиона пишущих машинок, могли бы написать полное собрание сочинений Шекспира. Благодаря Интернету мы знаем теперь, что это неправда».

Роберт Виленски

«Юность – всегда сон, особая форма безумия».

Фрэнсис Скотт Фицджеральд

* * *

Заметки на ноутбуке Люка Эддисона, 8 февраля 2012 г.

Кажется, ты даже не догадывалась, что я собирался сделать предложение. Еще один пункт в списке того, что я не успел сказать. В тот вечер, когда ты заговорила о Праге, в тот самый вечер, когда ты заявила, что нам надо отдохнуть друг от друга, у меня в кармане лежало обручальное кольцо. Все было спланировано: следующим утром я собирался пригласить тебя в путешествие – небольшое, всего на один день. Ты бы собрала сумку, и мы бы поехали в аэропорт в Гатвике, а оттуда в Рим. Я уже забронировал билеты и номер в отеле.

– Люк, мне нужно задать тебе один вопрос. И я хочу получить честный ответ. – Ты начала раньше, чем я успел открыть рот. – Пообещай, что не будешь лгать.

– Хорошо.

Представил себе, как ты удивишься, узнав, что в понедельник тебе не нужно идти на работу – я договорился с твоим боссом. Меня охватило предвкушение: мы встречались уже полтора года, и это было только начало. Конечно, сейчас никто не спешит связывать себя семейными узами лет до тридцати по меньшей мере. Но зачем ждать так долго? Ты часто поддавалась минутным порывам, теперь пришла моя очередь.

– Помнишь, вы с друзьями ездили в Прагу на матч по регби? У тебя там была интрижка?

В комнате внезапно закончился кислород. Я с размаха опустился на кровать, и в бедро уперся твердый уголок ювелирной коробки. Не мог соврать, глядя тебе в глаза. Только не тебе.

– Ал, это была случайность.

– Кто она? – Твой голос звучал ровно и решительно.

С нашей первой встречи прошло всего семь недель. Точно помню: я решил, что если эти отношения продлятся больше двух месяцев, я чистосердечно признаюсь во всех своих связях. Если меньше, то можно и промолчать.

– Это неважно, Ал!

– Почему же? Для меня важно, – процедила ты сквозь зубы. – Поверь, милый, важно для нас обоих.

– Просто какая-то девчонка с вечеринки. Я был пьян.

– Почему ты ничего не рассказал? – В твоем голосе проскользнули стальные нотки.

– Боялся, что ты меня бросишь. – Я сжал в кулаке коробку с кольцом. Подумал: может, сказать сразу? Не ждать, пока мы окажемся в ресторане на Кампо деи Фиори, – там подавали отличный прошутто, как раз на твой вкус, – где я забронировал столик и договорился с метрдотелем. Просто взять и сказать. Объяснить, как сильно я тебя люблю, что та девчонка ничего не значит – даже имени не помню, и сам вечер почти стерся из памяти. Но ты заплакала, а когда я попытался тебя успокоить, оттолкнула мои руки и присела на другой конец кровати. Перед глазами мелькали смутные воспоминания о Праге: ирландский паб, компания девушек за столиком по соседству, булыжная мостовая в полутьме – было почти четыре часа утра. Мы свернули налево к отелю, она шла со мной. Девчонка из Дартфорда? Или Дартмута? Джен… Нет, не Джен. Джилл. Так давно… «Ал, это неважно», – повторил я. Развернулся, взял за руку, заглянул в заплаканные глаза. У тебя за спиной переливалась огнями маленькая рождественская елка. Снова Прага: запах мокрого асфальта, вывеска с рогаликом у входа в пекарню – тогда мне казалось, что заканчивается целая эпоха. Всего семь недель спустя после первой встречи я понял, ты – та самая, единственная, Ал, и осознал, что теперь моя жизнь переменится: никаких поездок с друзьями, пьянок в баре до четырех утра и случайных интрижек. Но я не жалел об этом: у меня появилась ты, и все стало иначе. Я был по уши влюблен, Алиса, но хотел попрощаться со старой жизнью, гульнуть напоследок. Уйти в отрыв.

– Выметайся, – сказала ты.

Завтра наш самолет улетит в Рим, не досчитавшись двух пассажиров. Я выбрал место у иллюминатора: ты всегда любила смотреть на облака.

– Не стоило гоняться за двумя зайцами, Люк.

– Адам, трепло недоделанное, – вырвалось у меня.

– Все тайное становится явным. – Ты вытерла слезы. Сказала, что последние полтора года прошли словно в сказке. Но мы уже не дети; не можем позволить себе бессмысленные и бесперспективные отношения. Надо понять, что мы испытываем друг к другу.

– Да что тут думать? Я тебя люблю.

Я не собирался сидеть и смотреть, как рушится вся моя жизнь. Снова вспомнил про кольцо, лежащее в кармане. Вытащить коробочку, сказать: вот, видишь? Увы, романтический план пошел наперекосяк, и винить, кроме самого себя, было некого. Ты уже все решила.

– А я вот не знаю, люблю ли. Или, может, люблю, но недостаточно сильно.

– Ал, я ни капли не изменился. Ты же меня знаешь.

– Нет, не знаю.

Еще немного, и ты бы сорвалась на крик. Я видел тебя в таком состоянии только однажды: мы ехали в автобусе, и один из пассажиров ударил ребенка.

– Я никогда не строил из себя праведника.

– Даже не смей, Люк. Твоя измена – не моя вина.

– О чем ты, Алиса?! После знакомства прошло семь недель, мы даже не заикались об отношениях!

– Уходи, просто уходи, а? Смотреть на тебя не могу.

– Мы ведь не расстаемся? Скажи, что нет.

– Мне нужна передышка. Не присылай никаких сообщений, не звони, даже не пытайся! – В обычной обстановке я бы непременно пошутил, что по законам логики двойное отрицание означает согласие. Но по твоему лицу градом катились слезы. До Рождества оставалась пара недель. – Два месяца. И не пытайся мне звонить. – Пугающий, неожиданно долгий срок. Однако альтернатива была гораздо хуже: одна сплошная Прага до конца моих дней. – Уходи.

Ты всегда высмеивала людей, которые жаловались на сложные отношения. «Это ведь так просто! – говорила ты. – Либо любишь, либо нет». А теперь сама не могла решить, чего хочешь. Вот до чего я тебя довел. Потом ты умерла. Умерла три дня назад, Ал, и я больше не могу. Спать. Вставать по утрам, запихивать в себя завтрак, принимать душ, бриться, спускаться в метро, отвечать на звонки. Все потеряло смысл. Ты рассказывала, что проваливалась в депрессию в подростковом возрасте, но тогда я не понимал, о чем ты. Теперь понимаю. Наконец-то я сумел почувствовать, как тебе жилось, сумел представить, каково это – быть тобой, Алиса Луиза Сэлмон. Девушка, которую я встретил в пятницу, седьмого мая 2010-го (видишь, я помню дату!) в Ковент-Гарден. Зашла в кафе и встала следом за мной – поддалась моему животному магнетизму, как я потом шутил. Тебя обслужили раньше, и я сказал: «Похоже, вам удалось очаровать бармена». А ты тут же ответила: «Похоже, вы хотите пролезть без очереди!»

Когда ты была жива, я с трудом мирился с короткой разлукой. Теперь мы расстались навсегда, и я по-прежнему не могу смириться.

Никогда не записывал свои переживания. Но ты все время твердила, что только так можно поделиться чувствами, осознать свои ошибки и по-настоящему измениться, – и вот я пишу. Пишу, как обычно делала ты, повторяя, что от этого станет легче.

Хочешь, чтобы я отвечал честно, Ал? Ладно, сама напросилась. Я подрался – два раза. Про вторую драку тебе ничего не известно: она случилась в воскресенье, день спустя после твоей смерти. А вот про первую драку рассказывать не нужно, потому что моим противником была ты.

* * *

Письмо, отправленное Элизабет Сэлмон, 3 марта 2012 г.

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Держись подальше от моей семьи

Джереми!

Даже не верится, спустя столько лет опять тебе пишу. Поклялась ведь, что больше не стану иметь с тобой дела, но, видимо, высшие силы решили иначе. Обойдемся без любезностей. Что ты, черт возьми, затеял? Говорят, тебе вдруг понадобилась информация об Алисе. Будто бы для какого-то исследования. Но это неважно, я требую одного – оставь Алису в покое!

Мой сын (он работает в адвокатской конторе) написал тебе официальное послание. Я его выбросила, а сыну сказала, что письмо отправлено адресату. Там было слишком много юридической зауми: вмешательство в частную жизнь, просьба воздержаться от подобных действий в дальнейшем, даже завуалированная угроза судебного иска. Но я-то знаю тебя как облупленного. Считай, что это предупреждение.

Говорят, ты собираешь памятный альбомчик. Что ж, можешь записать туда мои слова. Я горжусь своей дочерью. И я плевать хотела на чужое мнение. Я горжусь, что Алиса была такой отчаянной и жадной до жизни, что она не разменивалась по мелочам. Иногда мне хочется остановиться посреди улицы и закричать: «Алиса Сэлмон – моя дочь!» Я захожу в ее комнату и разговариваю с вещами, музыкальными дисками, розовой свиньей-копилкой. Желаю спокойных снов и доброго утра, повторяю, что люблю ее, несмотря ни на что, какие бы глупости она ни творила, мы все равно ее любим. И скучаем. Жизнь часто выходит из-под контроля, и я сама наделала много нелепых ошибок, не мне ее судить.

Ты всегда по-своему толкуешь действия окружающих. Не думай, что я решила сделать шаг навстречу – нет! Я требую, чтобы ты прекратил свои абсурдные и жестокие эксперименты, и даже не собираюсь обсуждать письмо, которое ты прислал незадолго до смерти Алисы. Сентиментальное, неуместное, оскорбительное.

Говорят, господь бережет пьяных и маленьких детей. Куда он смотрел вечером пятого февраля, Джем? Ты ведь такой умный, объясни мне. Хотя нет. Не отвечай. Просто оставь меня в покое и не смей трогать то, что осталось от моей семьи.

Ради меня. Или ради Алисы.

Элизабет

* * *

Отрывок из дневника Алисы Сэлмон, 25 ноября 2005 г., 19 лет

– Привет, мисс Перспектива, – сказал мне парень с маркетингового отделения. Мы как раз выходили из аудитории после занятий. Надо же, запомнил. – Меня зовут Бен. – Он пожал мне руку. – Хочешь, сходим куда-нибудь выпить?

Я медлила с ответом. Парень был симпатичный, но меня не так часто звали на свидания.

– Ну что? – поторопил он. – Мы застыли в движении?

Опять повторял мои слова: я ляпнула эту фразу на семинаре несколько минут назад, когда преподаватель попросил объяснить, что такое фотография. «Очень смешно», – ответила я и тут же спохватилась. Он мог подумать, что я огрызаюсь. На самом-то деле в голове крутилась только одна мысль: хочу, хочу, хочу безо всяких разговоров! Готова бегом бежать, честное слово. В первый год не часто встречаешь симпатичных парней.

– Да брось, я угощаю. То есть за нас заплатят мама с папой, но разницы никакой.

Мы прошли через парковку и свернули в переулок у реки, срезая угол. Он учился на третьем курсе. Из тех удалых ребят, которые не пропускают ни одной вечеринки: толпой разгуливают по ночному городу в стильных нарядах, сбивают дорожные ограждения или катают друг друга на закорках. В пабе он купил нам по пинте сидра, а себе вдобавок заказал водку с «Ред буллом».

– Не многовато ли? – поинтересовалась я.

Он сделал вид, что не расслышал, и переключился на другую тему:

– Не семинар, а фигня какая-то. Я погуглил имя преподавателя, у него в портфолио одни свадьбы и крестины. Далеко до Анри Картье-Брессона.

– А что тут такого? Просто фотографирует торжественные события. Можно подумать, ты сам снимаешь репортажи военных действий.

После семинара меня распирала энергия. В университет стоило поступить хотя бы ради того, чтобы вот так запросто бросаться словами «перспектива» и «личность». Ну, и еще ради знакомства с интересными людьми. Я чувствовала, как сидр согревал меня и успокаивал.

– Ага, конечно. Что я, дурак, соваться прямо в пекло?

Я неторопливо потягивала сидр, Бен тоже не отрывался от своей кружки. Может быть, если пообщаюсь с таким человеком, сама стану чуть увереннее в себе.

– Хочешь стать фотографом? – спросил он.

– К сожалению, я не разбираюсь в технических примочках. Пока вожусь с настройками, объект успевает убежать из кадра. Папарацци из меня никудышный.

– Уж лучше мусорщиком, чем папарацци. Нет, погоди, мусорщики встают слишком рано… Придумал! Лучше наркодилером. По крайней мере, они приносят пользу обществу.

– Нет, серьезно, чем ты собираешься заниматься? – снова спросила я. На третьем курсе, к этому времени многие начинали искать работу.

– Понятия не имею. У меня нет особых талантов. – Было в нем что-то ребячливое. – А ты?

– А я бы хотела стать журналистом.

– Надеюсь, журнал «Хит» – не предел твоих мечтаний?

– Ну уж нет! Я хочу работать на престижное издание. Что-нибудь вроде «Ти-эл-эс», на меньшее не согласна.

Мы снова сделали по глотку. Сидр быстро заканчивался.

– Мне всегда казалось, что журналисты должны разрушать стереотипы, а на деле они их укрепляют, только и всего.

– Глубокая мысль, – фыркнула я, но про себя полностью с ним согласилась.

– Ты когда-нибудь смотрела новостные каналы? – продолжал он. – Внимательно, несколько часов подряд? Я подолгу сижу перед телевизором: врожденная лень, никуда не денешься. Знала бы ты, какую хрень там показывают. Даже ведущие не гнушаются нелицеприятных выражений.

– Оскорбительных.

– Что?

– Ты хотел сказать «оскорбительных выражений». Ну, или неприятных. Это разные понятия. «Нелицеприятный» значит беспристрастный и справедливый, журналист и должен быть таким. А ты имеешь в виду другое.

– Типа того.

– А все-таки, чем ты займешься после университета?

– Буду работать в отцовской фирме, наверное.

Бен говорил про отцовскую фирму с таким ленивым презрением, что сразу становилось понятно: он не горит желанием вступить в семейный бизнес, однако выбора нет. Возможно, при более близком общении этот парень разочаровал бы меня.

– А что за фирма у твоего отца?

– Страховая.

– Что, колл-центр?

– Ха-ха, очень смешно. Он занимается страхованием кораблей.

– Предполагалось, что это должно произвести на меня впечатление?

– Твои впечатления – твое дело. Давай-ка отпразднуем как следует.

– Что отпразднуем?

– Да что хочешь. Если тебе нужен повод, можем выпить за свадьбу Чарлза и Камиллы, хоть и с запозданием.

– Я всегда была против монархии.

– Хм, неожиданно. Тогда выпьем за что-нибудь другое. За то, что мне дали отсрочку для работы по патентам и правам на интеллектуальную собственность! Или за то, что мы пережили семинар с фотографом, который считает себя Робертом Капой. Или за Саутгемптон. А, знаю! Лучший повод для праздника – это наше с тобой знакомство!

Мне нравилось, как он держался, как сидел, подогнув под себя ногу и забросив руку на спинку дивана, почти касаясь моих плеч. Он оживленно жестикулировал, и я не могла отвести взгляда.

– Боюсь, я уже набрался. Не обедал сегодня. Не переживай, домой приглашать не буду… – Он умолк на секунду. – Ну, чтобы поужинать, ничего такого. Хотя…

– Закатай губу, – откликнулась я. Разговор постепенно сворачивал в новое русло, и передо мной открывались неожиданные перспективы. «Ты могла бы с ним переспать, Алиса», – пронеслось у меня в голове.

Бен снова отправился к бару.

– А я-то думала, что могу рассчитывать на романтический ужин, – протянула я. Он поставил на стол еще две кружки сидра и два коктейля.

– Нет уж, если пить, то по-честному. Я рискнул, взял нам двойной джин. Помнишь, я сказал, что у меня нет особых талантов? Один все-таки найдется.

С этими словами он скрылся за дверью туалета. Когда Бен вернулся, на его лице играла широкая улыбка.

– Вот с ним я справляюсь на отлично!

– С кем, с унитазом?

– Нет, у меня там было дело поинтереснее. – Он постучал себя по кончику носа. – Кажется, самое время перейти к поцелуям.

Бен потянулся к моим губам, и я не стала сопротивляться. «Он не в твоем вкусе, Алиса», – подумала я, глядя на его сильную, усыпанную веснушками руку. Но вот незадача, я до сих пор не вычислила, какие парни мне по душе.

– Ладно, хватит говорить обо мне. Чем занимается твой отец?

– У него консалтинговая фирма, – сказала я, а потом решила: ну его к черту, зачем притворяться перед этим мальчишкой. – То есть фирма была раньше, а потом отец прогорел. Теперь он занимается системами отопления.