Электронная библиотека » Таде Томпсон » » онлайн чтение - страница 7

Текст книги "Роузуотер"


  • Текст добавлен: 6 ноября 2019, 10:40


Автор книги: Таде Томпсон


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава девятая. Роузуотер: 2066

Для допросов с участием сенситивов есть протокол.

Объект никогда не видит сенситива. Должны быть созданы бесперебойные условия работы сенситива и объекта. Сенситив не должен участвовать в мотивировании и поощрении. Под мотивированием и поощрением обычно понимаются избиение и электрошок. Протокол гласит, что я не участвую в физической части допроса. В пытках. Еще мне запрещено задавать вопросы. Я могу, однако, передать агентам список слов для зачитывания. Это крючки, слова-триггеры, которые вызывают мысли.

Я уже установил, что объекту есть что скрывать и что он знает о привлечении сенситивов. Принятые им контрмеры выглядели жалко, но то, что они существуют, выдает знание.

Слова-триггеры лучше работают после периода сенсорной депривации. В наушниках с белым шумом нужно провести не меньше часа. На этом объекте они были двадцать четыре часа, потому что мы с Аминат катались в Лагос.

Я никогда не был так уж предан работе на О45, но и не уклонялся от обязанностей. Я безразличен к своим обязанностям. Это уже прогресс. Раньше я их ненавидел. Смириться с работой на них можно, только если больше жить незачем. Аминат – новая переменная в уравнении, нарушение равновесия.

Я в Министерстве сельского хозяйства в Убаре. Минус четвертый этаж. Комната меньше, чем в прошлый раз.

Объект усадили напротив меня. Между нами, спиной к стене, сидит боком одна из агентов, так, чтобы видеть нас обоих. Она держит листок бумаги, на котором я записал слова-триггеры. Она в очках и с короткой стрижкой. Высокая, но не за счет верхней части тела – сплошные ноги и брючный костюм. Она разглаживает бумагу уже в седьмой раз, по моим подсчетам. Это значит, что она нервничает.

Я сдерживаю зевки и думаю о том, что делает Аминат.

Объект голый, сидит на пластиковом стуле, руки скованы наручниками за спиной. Он потеет, потому что на него направлена нагревательная лампа. Агента-женщину используют, чтобы усилить фактор стыда. Объект весь в порезах, лицо его в синяках, как и в прошлый раз. Наверняка его каждый день избивают.

Агент смотрит на меня, и я киваю.

– Мама, – говорит она.

Объект дергается, и в голове у него появляется лицо: полная женщина средних лет, улыбка, большие яркие глаза, волосы заплетены в косы. Образ окружен безграничной любовью, какой любят Богоматерь. С тем же успехом у нее мог быть нимб. Появляется дом, еще четверо людей, видимо братьев и сестер. Художнику-криминалисту придется потрудиться. Я не узнаю эти места, но запоминаю детали. Это легко, меня учили это делать.

Я киваю, и агент говорит: «Папа».

Слабак. Ублюдок.

Это проявляется в виде слов и запаха… меда? Да, меда. И физической боли – острой боли, не агонии. Сопутствующий образ: мужчина с бородой, суровый, трудяга, работающий руками? Какой-то чернорабочий. Образ матери вторгается по несколько раз в секунду. Это нормально. Когда люди вспоминают о чем-то тяжелом, болезненном или неприятном, они автоматически добавляют счастливые воспоминания, лакировку. Мы все так делаем.

– Латынь, – говорит агент.

Natus ad magna gerenda,[23]23
  Natus ad magna gerenda (лат.) – рождены для великих дел.


[Закрыть]
думает объект.

Это хитрый ход, придуманный лично мной. Большинство нигерийцев не читает на латыни, не знает ее, за исключением школьного девиза. По первой и обычно единственной латинской фразе можно выследить их альма-матер. А там уже личность и знакомства вычисляются без проблем. Феми похвалила меня, когда я поделился этой техникой.

Еще больше слов.

Бог. Боко Харам [24]24
  «Боко Харам» – радикальная исламистская организация. Выступает за искоренение западного образа жизни в Нигерии и внедрение шариата по всей стране.


[Закрыть]
. Смерть. Библия. Джихад. Бизнес. Потрясающий. Победа.

Утопия-сити. Джек Жак. Президентский.

Скрытый.

Нимбус.

Америка.

Гомосексуалист.

Честные и нечестные методы. Это война. Тайная война, существовавшая до расцвета цивилизации и усилившаяся с падением Башен-близнецов. Правила приличного общества тут не работают.

Мои вопросы расистские, гомофобские и во всех смыслах оскорбительные. Такая у меня работа. Моя настоящая работа. Я читаю мысли для правительства. Банк – это только подработка. Способ подзаработать денег, попутно отслеживая необученных диких сенситивов.

По окончании я пишу отчет на защищенном, отключенном от сети терминале. Информация сортируется по степени достоверности. Это не точное искусство. Люди часто и сами не понимают того, что думают. Они обманывают сами себя. Мне приходится все это просеивать. Мой отчет точен как минимум на шестьдесят процентов. С высокой долей вероятности двадцать процентов – правда. Остальное – случайности, которые можно отбросить.

Его зовут Толу Эледжа. Фамилия переводится с йоруба как «рыбак» или «торговец рыбой». Ему двадцать три или тридцать три, он старший из семи детей. Закончил начальную школу. Как и его отец, занимался говенным ручным трудом. Что-то случилось, не знаю что – слишком глубоко закопано, – после чего он присоединился к группировке. В этом как-то замешано огнестрельное оружие.

Пока это все, что я знаю.

Мне неинтересно. Я хочу уйти. В том, что я делаю, нет красоты. Это мерзко.


Понедельник.

Бола ловит меня в комнате отдыха.

– Я слышала, Аминат тебе глянулась. Рассказывай. Рассказывай.

Я молчу и пью чай.

– Ты улыбаешься! Ты никогда не улыбаешься.

– Что она обо мне говорит? – спрашиваю я.

Свет ламп отражается в ее глазах.

– Девочки не сплетничают.

– Просто скажи: я ей нравлюсь?

– А она тебе?

– Да.

– Хорошо.

– Ну?

– Что?

– Нравлюсь я ей?

– Она сказала, что ты производишь впечатление.

– Это хорошо?

– Может быть.

– Знаешь, я могу прочитать твои мысли. И ее мысли тоже.

– Ты еще и шутишь. Шутки. Юмор. Она, должно быть, тебе очень нравится.

– Она сказала, что ты уже была замужем.

– Была.

– Ты можешь и не говорить об этом.

– Да все нормально. Это было давно. Я была юна и прекрасна.

– Ты и сейчас прекрасна.

Она толкает меня локтем.

– Ты тот еще ухажер, когда вылезаешь из своей скорлупы.

– Был в юности, – говорю я.

– Бабник! – Она перебирает в воздухе пальцами, и я повторяю жест, касаясь кончиков ее пальцев.

– Конечно. – Теперь я ухмыляюсь, погрузившись в смутные воспоминания. – Так что твой муж?

– Его убили. Ну, я так думаю. Мы ехали на север, повидать мою сестру и ее мужа. Дорога была неблизкой. Доминик постоянно путался в картах и направлениях. Мы остановились в мелкой безымянной деревушке и провели ночь в местной гостинице. Помню, вечером мы поцапались из-за ерунды, потом легли спать обиженные. Тогда в последний раз я видела его живым. Хочу дать тебе совет, Кааро, никогда не засыпай, злясь на любимого человека. Ты никогда себе не простишь, если с ним что-то случится. Я проснулась среди ночи, повернулась и увидела, что в кровати его нет. Я позвала его, а когда он не ответил, подумала, что он все еще злится, и снова уснула. Помню, что следующее утро было особенно прекрасным, так светло было, птицы пели. Все мои поиски были напрасными, паника только росла. Деревенские вроде бы сочувствовали, но они все говорили на хауса, и помощи от них я не добилась. Его тело так и не нашли. Обнаружили только следы крови на траве почти в пятистах метрах от гостиницы. Группа крови и ДНК совпадали.

– Мне жаль, – говорю я.

– Это было давно. Мне уже не больно.

– Аминат сказала, что он ей все еще снится.

Она улыбается, но это больше похоже на гримасу. Потом склоняет голову, словно прикидывает, насколько справедливы ее мысли или то, что хочет сказать.

– Мне говорили, что это нормально – видеть во сне тех, кого теряешь. Первые шесть месяцев или около того Доминик снился мне каждую неделю. Не каждый день, но…

Йоруба говорят «o d’oju ala», когда кто-то умирает. Увидимся во сне.

– Он не старится, – говоря это, она гладит живот. Должно быть, ребенок пинается. – Он все в том же возрасте, в котором умер. Каждый раз умоляет меня остаться. Каждый раз. Говорит, что попал в ловушку и не может найти выход.

– Он знает, что умер? – спрашиваю я. – Он призрак?

– Это всего лишь повторяющийся сон, Кааро. Такое бывает. Вина, какая-то неразрешимая сексуальная херота.

Это не пустой вопрос. Призраки существуют. Я не говорю, что духи мертвых возвращаются, чтобы преследовать живых. Это чушь. Я говорю, что в ксеносфере содержатся некие устойчивые формы. Некоторые люди оставляют свои отпечатки, которые ждут, что их обнаружат. Это в основном фрагменты привычек, или личных заскоков, или фраз. Я знаю как минимум одну мертвую женщину, которая не только полностью сохранила там личность, но и однажды «овладела» живым телом. Но это не ее история.

Перерыв заканчивается.

Мы возвращаемся к файерволу и читаем Айн Рэнд. Ненавижу сраную Айн Рэнд.


«Ты когда-нибудь платил за секс?» – спрашивает Аминат.

На это сложно ответить. Хоть я и не платил за секс, на самом деле спрашивает она о том, занимался ли я сексом с проституткой, а на это намного труднее ответить.

Это секс с проституткой, когда ты не знаешь, что она работница секс-индустрии? Учитываются ли намерения?

– Нет, – говорю я. Думаю, это согласуется с подтекстом ее вопроса. – А ты?

Она смеется. У Аминат два смеха: дребезжащий, который появляется, когда она немножко нервничает, и сочный хохот, который бесконечно меня забавляет.

– Я однажды платила за приватный танец, – говорит она. – Это считается?

– Зависит от того, кончила ты или нет.

Тишина.

– Так ты кончила?

В темноте не понять, но я чувствую, что она смеется.

Я закрываю ей рот поцелуем.


После этого у меня в голове проносятся образы Молары. Все происходящее настолько странно, что я принимаюсь искать бабочку, которую она выбрала аватаром. Это африканская синекрылая бабочка, charaxys smaragdalis, темно-синий подвид. Сильные крылья, развивает скорость до шестидесяти километров в час – впечатляет как для бабочки. Тропическая бабочка из Старого Света. На радужно-голубых крыльях пятнистый узор. На задних крыльях – два отростка.

Почему Молара выбрала именно такой аватар?

Как только я задумываюсь над этим, то… кое-что узнаю. Я выудил это из ксеносферы, у Молары. Это изображение, но не синекрылой бабочки, а похожей внешне. Она механическая, сделанная из сплава металлов и пластмассы, с телескопическим хоботком. Конечностей слишком много – шестнадцать, нитевидных и постоянно шевелящихся. Крылья неподвижны, поэтому вспорхнуть бабочка не может. Она парит без помощи крыльев. Ее корпус занят картой памяти и процессором для контроля данных. Она подсоединяется к серверу, запускает проверку целостности данных и взлетает только для того, чтобы приземлиться на соседний сервер. Серверы тянутся, насколько хватает глаз, уходя за темный горизонт. Другие бабочки взлетают и опускаются на них.

Что за хрень? Фантастический фильм? Арт-инсталляция?

– Привет, Грифон, – говорит она. Крылья перед собой она сложила так, как бабочка не смогла бы.

– Кто ты? На самом деле, в реальной жизни, кто ты?

– Ты знаешь, кто я, Грифон. – Она расправляет крылья, и я вновь отвлекаюсь. – Я гостеприимная подруга.

Глава десятая. Лагос: 2045

Я люблю танцы.

Не профессиональные, где нужно двигаться особым образом и носить смешные костюмы. Обычные клубные танцы: хип-хоп, RnB.

Я люблю танцевать в «Кубе». Сейчас это модный клуб, и останется таким еще пять лет, после чего сгорит в странном пожаре, который полиция объяснит желанием получить страховку, но ничего не докажет. Сюда ходят все местные нолливудские звезды, и военные офицеры невысокого ранга, и наркобароны, но они занимают специальные столики и оттягиваются с трофейными женщинами. Я здесь ради музыки. Я окружен приятелями из числа ненадежных. Я легко трачу деньги, а значит, всегда окружен людьми.

Я вижу толпу симпатичных парней вокруг какой-то женщины. Само по себе это обычное дело. Может, она новенькая или исключительно красивая. Я сам к таким не подкатываю. И все же приглядываюсь. Я ценю красоту, хотя обычно меня больше интересует фигура. Это просто мои личные предпочтения. Я отхожу от своей партнерши, улыбаюсь, киваю, давая знать, что танец окончен. Она поворачивается к другому без всякой обиды. Я подхожу к группе – их человек шесть – и вижу женщину. Она старая и морщинистая. У нее седые, клочьями, волосы, и одета она небрежно. Ее позвоночник искривлен вперед, и это придает ей изможденный вид. И все же она привлекает внимание, и молодые парни внимают каждому ее слову. Рассмеявшись, она замечает меня и останавливает взгляд. Теперь я настолько озадачен, что перестаю танцевать, и смех в ее глазах гаснет.

Ты меня видишь.

Да.

Зараза.

Все в порядке. Я никому не скажу.

Не в порядке. Теперь мне неловко. Выйди и подожди меня снаружи. Я буду через минуту.

Я еще не допил.

Выйди немедленно, мальчик.

Я подчиняюсь. У меня есть машина, которую я скрываю от Алхаджи, и я облокачиваюсь на нее. Интересно, какие чары она использует, что видят похотливые юнцы, когда смотрят на нее?

– Почему у тебя синяки? – спрашивает она.

– Толпа. Еле увернулся от «ожерелья».

– Хм. – Она зажигает сигару, которая жутко воняет, но я этого не говорю, потому что, если честно, побаиваюсь ее. – Таких, как ты, называют скользунами. Искателей, которые воруют.

– Иногда. Я ворую иногда.

– Чаще всего, – говорит она.

– А что насчет вас?

– Я не скользун и не воровка. Раньше я была кем-то вроде проститутки, пока мне не надоело.

– «Кем-то вроде»?

– Все думали, что занимаются со мной сексом, хотя не занимались. Они платили. – Она пожимает плечами.

– А сегодня?

– Выпускаю пар.

– Не слишком они молоденькие для вас?

Она фыркает.

– Будь я богатым мужиком, ты и глазом бы не моргнул. Да, я манипулирую их восприятием. И что? Я имею право на каплю тепла в старости. Тем не менее ты меня видишь.

Я могу заставить тебя увидеть все, что захочу, внучек.

– Не надо, – говорю я. – Я вас уважаю, мамаша. Идите с миром.

– Не зови меня мамашей. Меня зовут Нике Оньемаихе.

Я умираю.

Внезапно она оказывается уязвимой.

– Подвезти вас домой? – спрашиваю я.

Когда Нике садится в машину, молодые люди, кажется, завидуют и свистят. Ревнуют, потому что думают, будто мне досталось то, чего хотят они. От Нике исходит угрюмая злость, но мне жаль ее. Я чувствую, что она до конца прошла то, что для меня лишь начинается. Мы едем молча, но иногда она думает что-то в мой адрес или ее наполняют страх и гнев. Благодаря способностям искателя я узнаю, где она живет. Это лучше, чем встроенный навигатор.

– Внучек, ты не используешь весь потенциал своих способностей, – говорит она. – Ты потерян, как Америка.

– Я счастлив тем, что имею, – отвечаю я.

– Значит, ты дурак, – Нике не издевается, это просто еще одна данность, вроде дождя или гравитации. – Когда дело касается таланта и способностей, всегда надо стремиться к большему. Стань сегодня лучше, чем был вчера.

– Мой талант работает нормально, мамаша. Он делает, что я хочу и когда я хочу. Я этим зарабатываю.

– Пока что. Ты что же, думаешь, я себе то же самое не говорила, пока была в расцвете сил? Слушай, что тебе говорят старшие, Кааро. Они знают больше тебя.

– Простите, если обидел вас, мамаша. – Я нисколько не сожалею, и ей хватает опыта, чтобы прочитать это по мне. Я молод, и мне плевать на все эти банальности и непрошеные советы. Честно говоря, я хочу вернуться в клуб.

Когда мы подъезжаем к ее дому, она выглядит еще слабее. Мне приходится помочь ей выйти из машины, и я вынужден проводить ее до двери.

– Вот ты где. Я тебя везде искал, – раздается изнутри мужской голос. Иностранец, судя по акценту.

Это высокий, выше шести футов, белый мужчина. На нем ни рубашки, ни обуви, только поношенные джинсы. Я принял бы его за одного из американских беженцев, если бы не акцент и дорогие часы. У него дряблая кожа, но это, должно быть, от возраста, потому что под ней видны мускулы. Он из тех белых людей, что похожи на антропологов с их бесстрашием и жесткостью, как у дубленой кожи. Он на меня не смотрит, занятый только Никой. Может, они любовники? Нет, это не тот взгляд.

– Помоги мне с ней, – говорит он.

Вместе мы проводим ее в дом мимо сторожа, который и не скрывает, что хочет спать. Я замечаю как минимум три дорогих машины, проходя мимо. В моем возрасте признаки богатства и вкуса для меня важны. Мужчина проводит меня в комнату, в которой я чувствую болезнь и смерть, но не носом.

– Можешь идти, – говорит белый.

– Нет, пусть останется, – возражает Нике. Она слабо сжимает мое запястье.

Это твой муж?

Нет, это Клаус. Мой наниматель.

Они обмениваются взглядами, и я понимаю, что она что-то ему рассказывает втайне от меня. Он фыркает, бросает на меня взгляд и уходит из комнаты.

– Мальчик, послушай меня.

– Это совет? Я в них не нуждаюсь. Я…

– Замолчи. Так ты не доживешь до старости.

Я что-то бормочу.

– Что?

– Я сказал, что не планирую доживать до старости.

– Я тоже не планировала.

– Мне не нужны ваши советы! – кричу я. – Почему все хотят сделать меня лучше? Срать я на вас хотел. Бабуля, мне жалко, что вы умираете, но я ухожу. До свидания.

– Какой же ты дурак, – говорит она.

Меня захлестывают ощущения. Нике словно проникает в меня, в мой разум, наполняя светом, жаром, звуком, ощущениями. Вот ее брак, кончившийся естественной смертью мужа. Вот она работает проституткой. Я чувствую каждое проникновение, каждое унижение, каждую насмешку. Ашево. В молодости она побывала в Америке. Диснейленд. Флорида. Давным-давно. Она знала насилие и нежность. Тысяча и один косяк, и еще тысяча. Семя, вытекающее из порванного презерватива. Аборты. Много, но ей все равно. Лица, макияж. Ночные сестры. Смерть, разрушение, разложение. Мысли, не в виде слов, но в виде кругов, дисков, пересекающихся сфер, концентрические, расходящиеся вовне. Изменчивые силуэты. Всё, полученное из утробы и растраченное к моменту смерти. Все ее боли и радости, все мои, и всё впустую. Бессмысленность ее жизни и моей жизни. Церковь. Молитва безмолвному Богу, с надеждой на ответ, но знанием в сердце, что ответа не будет. Литания, исповеди, мысленная литургия, возможность спасения. Надежда? Любовь, смех, геморрой и потеря зубов. Члены и деньги, уходящие в бесконечность. Сознание многих, открытое для нее. Для меня. Вот как это делается. Она втрахала это знание в меня, в мою голову, и я плачу. Я чувствую влагу на щеках – мои слезы, смешанные с ее кровью.

Когда все заканчивается, я сижу в одиночестве на полу комнаты. Тело Нике застыло и словно уменьшилось. Ее больше нет. Я устал и вспотел. Клаус стоит в дверях.

– Она умерла?

– Да, – говорю я, потому что больше не слышу ее мысли.

Он подходит к постели и накрывает ее тело.

– Тебе надо бы поесть, – говорит он.

– Я в порядке.

– Неправда. Ты пробыл здесь три дня.

– Что?

– Видать, передача знаний занимает много времени. Пойдем.


Он смотрит, как я ем. Я зверски проголодался и проглатываю три яйца, четыре куска хлеба и два апельсина. Остаются только косточки и кожура. Я звоню Алхаджи и говорю, что я в порядке. Когда он начинает ворчать, я вешаю трубку.

– Ты в порядке, сынок? – спрашивает Клаус.

– Да не так чтобы. Хреново мне. Она украла мою молодость.

– Это как?

– Это так, что я вижу бессмысленность своей жизни. Без конца повторяющаяся алкогольная интоксикация, одни и те же походы по клубам, танцы, знакомства с девчонками. Потрахаться. Потратить деньги. Начать по новой. Все это бессмысленно.

– С деньгами бессмысленность приятнее, вот что я скажу.

– Что?

– Мой девиз – с деньгами все приятнее. Если уж ведешь бессмысленную жизнь – веди богатую бессмысленную жизнь.

Я достаю стеклянную бутыль с орехами кешью и наклоняю ее к ладони. Это соленые орешки, я их ненавижу, поэтому отряхиваю и обдуваю их и только потом отправляю в рот.

– Чего вы от меня хотите, Клаус?

– Я говорю, что ты должен работать на меня. Или со мной. Что то же самое.

– Вы слышали, что я сейчас говорил про бессмысленность?

– Надеюсь, ты заметишь, что среди кучи вещей, о которых Нике сожалела, работа на меня не упоминалась. – Он засовывает палец в левое ухо, очищая его от серы. – Я люблю вашу страну. Здесь можно сделать столько денег. Есть нефть и газ. Население насквозь суеверно, включая интеллигенцию. Церкви и мечети оказывают огромное влияние на людей, на семьи и правительство. Тут есть террористические группировки, тут есть чиновник-параноик, который поселил личного бабалаво в здании парламента. Тут есть запрет на гомосексуализм. Китай и Россия собачатся из-за того, кому быть новыми Соединенными Штатами, и все боятся, парень. Им нужно то, чем обладаете вы. У меня есть клиенты и контакты в правительстве. Я соображаю, как можно заработать. Что скажешь?

Я беру еще орешков и говорю:

– Я подумаю над этим.

И уже знаю, что буду с ним работать.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации