Текст книги "За мной придут ночью: Уйгурский поэт о геноциде в современном Китае"

Настала моя очередь говорить. Я начал читать свою поэму «Дорога».

 
Найди мне того, кто выжил зимой.
Пусть капли дождя соберет он в карманы,
Пойдет к земледельцу, который посеял
Под солнцем в полях этот ветер свободный,
И скажет ему: «Вот и я. Я вернулся».
Когда же в обратный отправится путь,
Пусть ищет он хлопок в семи городах
И, в пальцах зажав облака урожая,
Покажет мне то, что собрал, уезжая…
Да будет тот, кто прожил зиму,
Да пусть наполнятся дождем
Его карманы.
Пусть, покинув дом,
Он встретит фермера,
Что засевает поле ветром,
И скажет:
«Здравствуй. Вот и я».
А возвращаясь, пусть найдет он хлопок
В семи домах, что на его пути,
И мне покажет свой улов,
Зажав его в руках своих[1]1
  Здесь и далее перевод стихотворений и стихотворных строк Д. Максимовой.


[Закрыть].
 

Я успел прочитать лишь пару строф, когда официантка вернулась в зал. Я умолк. Было заметно, что ей некомфортно, но она вежливо сообщила: «Прошу прощения, но полицейские просят вас всех предъявить удостоверения личности, чтобы переписать данные».

В те дни никто из уйгуров не выходил из дома без удостоверения личности, поэтому мы не мешкая вытащили их из карманов. Официантка аккуратно сложила их на поднос и ушла.

Настроение у всех испортилось. Несмотря на это, я вновь прочитал стихотворение – от начала и до конца. Вскоре официантка вернулась с нашими удостоверениями.

Мероприятие продолжилось согласно расписанию. Кто планировал прочитать лекцию – прочитал, кто планировал выступить со стихами – выступил. Мы познакомились с теми двумя поэтами и вскоре поняли, что напрасно волновались. Однако над мероприятием словно нависла мрачная туча.

– Полицейские уехали? – спросил я у официантки, пока она наливала мне чай.

– Еще нет. Они обедают и выпивают в соседнем зале.

– Сколько их там?

– Семь или восемь.

Это нас поразило. Мы думали, что по наши души пришли только двое. Чтобы успокоить и нас, и полицейских, поэт, который «прошел огонь, воду и медные трубы», ушел к ним в зал и ненадолго остался там, чтобы выпить, отпустить пару шуток и спеть несколько песен.

Мероприятие подошло к концу. Мы попозировали для снимков и стали разъезжаться.

Последними, оплатив счет, ушли мы с Перхатом. По пути из ресторана он сказал тихо и обеспокоенно:

– Тахир, давай больше не будем проводить такие мероприятия.

– Согласен, – ответил я с горьким смирением. – Не стоит.

Дальше мы шли молча. Ледяной февральский ветер обдувал наши лица и со свистом исчезал в темных переулках.

Глава 4
Продавец книг по имени Эли

Головная боль подкралась ко мне, когда я сидел за офисным компьютером. Я решил проветриться и заглянуть в книжную лавку Эли.

В 2016 г. зима пришла в Урумчи слишком рано. Уже в первых числах ноября начались снегопады, а температура быстро опустилась. Дороги покрылись тонким слоем льда, и пешеходам приходилось шагать осторожно, чтобы не поскользнуться.

По Дороге единения я двинулся в сторону старого завода по производству фарфора. Крошечная лавка Эли была как раз по пути, и я частенько заглядывал к нему поболтать, как и мои друзья и знакомые. Разговор всегда получался интересным и оживленным.

Эли был поэтом и активно участвовал во всех трех поэтических собраниях. Он родился и вырос в деревушке на юге, окончил в 2000 г. Синьцзянский университет по специализации «уйгурская литература» и после этого остался в Урумчи. Он успел сменить несколько работ и редко задерживался на одном месте. В перерывах между официальными работами он помогал ученым в написании научных статей и кое-как сводил концы с концами, довольствуясь скромным вознаграждением.

Из-за длинных волос, пристрастия к выпивке и беззаботного нрава друзья прозвали Эли Дервиш. Вопреки надеждам овдовевшей матери, к своим почти 40 годам он все еще был холостяком.

Пару лет назад, заручившись финансовой поддержкой друзей, Эли открыл книжную лавку. Чтобы помочь ему, я пожертвовал десяток копий своей книги «Тренды в западной модернистской литературе». Эту мою работу Эли хорошо знал.

Книга, где западная модернистская литература впервые была описана и систематизирована на уйгурском языке, увидела свет в январе 2000 г. В один из холодных зимних дней в Урумчи я отправился с другом в небольшую типографию за городом, и вместе мы загрузили в машину 300 экземпляров. На то, чтобы перевезти их в захламленный гараж друга, ушел весь день. Никогда не думал, что книги такие тяжелые.

Пока я ломал голову на тем, как их распространять, ко мне в гости пришел Эли и с ним еще один студент с факультета литературы Синьцзянского университета. Они поинтересовались, не хочу ли я выступить в университете с лекцией о книге. Несмотря на то что с 1990-х гг. на китайском было издано множество работ о модернистской литературе, моя книга представляла собой нечто новое. По словам Эли и его друга, нескольких студентов она очень заинтересовала. Я с радостью принял их приглашение.

Моя лекция не имела никакого отношения к политике. Тем не менее по правилам университета студенты сначала должны были подать в администрацию запрос на разрешение. Только после того, как специально обученные люди проведут тщательную политическую экспертизу, мне позволят выступить. Вся эта бюрократическая волокита отняла бы много времени, да и мне, поэту, работающему вне государственной системы, вряд ли выдали бы разрешение. А даже если бы и выдали, университет отправил бы на лекцию своего представителя, чтобы тот за всем проследил. И поэтому студенты решили не уведомлять университет о лекции и организовали ее в кабинете, где обычно занимались студенты вечернего отделения.

По их просьбе я взял с собой 20 книг – их я подписал и продал до начала лекции. Затем полтора часа рассказывал о западной модернистской литературе. Когда я закончил, Эли первым задал мне вопрос. После лекции он возглавил группу студентов, которые провожали меня до ворот университета.

После этого мы с Эли часто встречались. Обсуждали литературу, суфизм, уйгурскую историю, ислам и актуальные для уйгурского общества темы. Рассказчиком Эли был замечательным – друзья обожали его слушать. Он говорил о том, о чем не прочитаешь ни в одном учебнике истории и что редко пишут об известных людях прошлого. При этом говорил он так убедительно, словно видел все, о чем рассказывал, своими глазами. В его стихах уживались старинные легенды и реальные исторические деятели.

Все были рады, когда Эли наконец открыл свою лавку и стал получать стабильный доход. Он по-прежнему вел беззаботный образ жизни, спал до полудня и открывался поздно. Иногда забывал запереть магазин на ночь. А бывало, что закрывал магазин и пропадал на несколько дней. Поскольку у него не было постоянного номера телефона, поймать его было делом случая.

Когда я пришел к Эли в тот день, он расставлял книги на полках. Роста он был небольшого, и ему пришлось взобраться на стул. В нос мне ударил запах новых книг. Мне очень нравился этот запах: он пробуждал далекие воспоминания о моих первых днях в школе. В те времена я пролистывал каждый новый учебник и вдыхал аромат.

Эли тепло поприветствовал меня и предложил присесть. Несмотря на то, что лавка занимала всего одну комнату, в ней было просторно, поскольку книг было не так уж и много.

– А я все думал, застану тебя или нет, – заговорил я.

– Я тут, ака, – промолвил он с достоинством. – Где еще мне быть?

– Я слышал, неделю назад ты опять оставил двери нараспашку и исчез. Магазин был открыт всю ночь. Надеюсь, ничего не украли?

– Брось, ака, книги никогда не крадут. Если б я увидел того, кто хочет украсть книгу, то сам подарил бы ее ему и угостил его доброй порцией лагмана. Да и ситуация напряженная, полиция повсюду, государство и граждан тоже превратило в полицию – у воров не осталось работы. Думаю, и сами воры уже перевелись, – заключил он глубокомысленно.

Я рассмеялся. Мне нравилось, когда он так говорил.

– Как дела на работе? – поинтересовался я.

– Не очень. Если так пойдет и дальше, мне нечем будет платить за квартиру. Придется закрыть магазин.

– Само собой, если спать до обеда, открывать магазин в полдень и пропадать на несколько дней, доходы будут не очень, – усмехнулся я.

– Дело не в этом, ака, – отозвался он. – Уйгурская печать лежит в руинах. Скажи спасибо политической обстановке. Поговаривают, что недавно запретили кучу исторических романов. Ты же знаешь, среди уйгуров они пользовались большой популярностью. А теперь нам уже два месяца издатели отказываются продавать книги вроде «Следов» или «Родины». Думаю, слухи правдивы.

* * *

К концу года я издал свой первый сборник поэзии «Расстояние и другие стихи». Я нашел недорогую типографию и за собственные деньги напечатал 3000 экземпляров. Несколько месяцев спустя, когда их наконец привезли, мы провели автограф-сессию в лавке Эли.

Несмотря на то что стихи я пишу с 16 лет, я никогда не был плодовитым поэтом и сочинял от случая к случаю. Вдобавок ко всему мой нонконформистский поэтический стиль разительно отличался от формалистских образцов уйгурской поэзии, из-за чего печататься было еще сложнее. Возможно, именно это охладило мой стихотворный пыл. И так было не только со мной.

На тот момент я и не планировал издавать сборник стихов. Понятно, что никто из издателей не оплатит печать книг и расходы неминуемо лягут на мои плечи. Но политическая обстановка продолжала ухудшаться, и это подтолкнуло меня к решительным действиям: если так пойдет и дальше, издавать книги на уйгурском станет еще сложнее. Надо напечатать стихи, пока еще есть возможность. Готовя сборник к выходу, я старался сделать его как можно лучше в рамках имеющихся у меня средств. Признаюсь честно, удовольствие это не из дешевых.

Политическая ситуация научила меня осторожности. Ходили слухи о «недочетах», которые нашли во многих произведениях, – это пугало меня и моих коллег по цеху. Спустя столько лет, проведенных под пристальным оком государства, уйгурские авторы стали даже более внимательными и бдительными, чем сами партийные цензоры. При этом последнее слово все равно оставалось за партией, и ее требования становились все жестче. Если стандарты менялись и ранее опубликованная книга больше им не соответствовала, автора ждали неприятности.

Поэтому прежде, чем опубликовать сборник, я тщательно отобрал стихи. Некоторые вычеркнул полностью. В одном стихотворении убрал строчку «Нельзя представить родину, которую никогда не видел»[2]2
  Перевод Д. Максимовой.


[Закрыть], а в другом изменил «Моя мать не безбожница» на «Моя мать не отрекается от веры».

Когда сборник напечатали, Эли, как и с моей первой книгой, приложил максимум усилий, чтобы помочь распространить экземпляры. Через неделю после автограф-сессии в лавке мы решили узнать, можно ли продавать сборник в книжной сети «Синьхуа». «Синьхуа» – крупнейшая государственная сеть книжных с множеством филиалов в каждом регионе. Частным авторам там обычно платили неохотно и с задержками. Тем не менее, если бы в сети согласились продать 1000 или 2000 экземпляров, нам бы несказанно повезло.

Мы с Эли отправились в центр «Синьхуа» по распространению книг на языке национальных меньшинств. Поскольку Эли сам продавал книги, у него там были знакомые.

Когда мы приехали, все сотрудники были на совещании, поэтому мы ждали их у конференц-зала. Я слышал, как Эркин, руководитель центра, говорит на китайском. С ним мы были знакомы давно. В 2001 г., опубликовав «Тренды в западной модернистской литературе» за свой счет, я попытался обсудить с ним распространение книги. На тот момент он был руководителем отдела дистрибуции уйгурской литературы в книжной сети «Синьхуа». Листая экземпляр, который я принес, он пробормотал себе под нос: «Чепуха!», но согласился продать 500 штук. Эркин был нервным человеком с пронзительным голосом.

По голосу я его и узнал. Он разочарованно говорил о том, что за 30 лет работы в книготорговле никогда не сталкивался с такой ситуацией, как сейчас.

– Он говорит о запрете исторических романов, – со знанием дела прошептал Эли мне на ухо.

После беспорядков в Урумчи в 2009 г. региональные власти запустили проект «Заглянем в прошлое». Отдел пропаганды организовал специальные группы, которым было поручено просмотреть книги, газеты, журналы, фильмы, телевизионные передачи и аудиозаписи на уйгурском языке с 1980-х гг. по настоящий момент. Их задачей было выявить все материалы, которые содержали намек на этнический сепаратизм или религиозный экстремизм.

Спустя два года после старта проекта мне внезапно позвонил Ниджит – знакомый фотограф, который работал креативным редактором в известном уйгурском журнале. С ним мы познакомились в 2007 г., когда я снимал в Кашгаре документальный фильм о традиционном празднике Курбан-байрам. Фильм должен был стать очередной серией документального кино, посвященного духовному наследию уйгуров, и спонсировался государством. В центре повествования был фотограф, снимавший фестиваль в Кашгаре. Этим фотографом и был Ниджит.

Выяснилось, что его друг принимает участие в проекте «Заглянем в прошлое». Изучая уже отснятые фильмы, он увидел в одном из них Ниджита и рассказал ему о том, что происходит. Волнуясь за мою безопасность, Ниджит решил тут же позвонить мне и убедиться, что все в порядке.

Я поблагодарил его и успокоил, сказав, что со мной ничего не случилось. Однако мысль о том, что государство отсматривает фильмы, которые само же спонсировало, а затем пропустило через цензоров и одобрило, заставила меня понервничать.

Спустя несколько лет в результате расследований шестеро уйгурских деятелей были арестованы за то, что редактировали учебники по уйгурской литературе для 1–11-х классов. К моменту, когда в них нашли «недочеты», по ним уже десяток лет учили в школах. После ареста шести человек стало ясно, что ситуация очень серьезная.

Поговаривали, что те же «недочеты» нашлись практически во всех уйгурских исторических романах, а потому их скоро запретят. Та же участь постигла и популярный исторический роман Сайфутдина Азизова – самого высокопоставленного уйгурского чиновника в истории Коммунистической партии Китая. Если запрещают книгу даже такого уважаемого ветерана партии, что уж говорить о других уйгурских писателях. Понятно, что ничего хорошего их не ждет.

– Тахир-ака, из тебя сегодня слова не вытащишь. – Голос Эли прервал мои невеселые размышления.

– Внимательно слушаю Эркина, – отозвался я.

Высокий голос Эркина доносился из конференц-зала. Он призывал всех сотрудников центра дистрибуции игнорировать слухи, выполнять работу как следует и не сомневаться в том, что все вопросы разрешатся в скором времени.

Когда совещание закончилось, мы отыскали Кадира, руководителя дистрибуции, и объяснили цель нашего визита. «Стихи плохо продаются. Так что лучше займитесь этим сами, – ответил он, не особо с нами церемонясь. – Если мы согласимся, а владельцы местных книжных “Синьхуа” не выкупят ваши книги, они так и будут пылиться у нас на складе».

Делать было нечего. Мы понуро поплелись к выходу. Конечно, мы предвидели, что так и будет, но не жалели, что хотя бы попытались.

По пути домой Эли рассказал мне, что пекинское издательство «Национальная пресса» не так давно опубликовало сборники талантливых поэтов Адиля Тунияза и Ходжимухаммеда Мухаммеда, а затем выяснилось, что Управление печати Синьцзян-Уйгурского автономного района запретило их распространение. Глава уйгурского подразделения «Национальной прессы» пришел в ярость: «В Пекине мы – издательство национального уровня. Почему нам не разрешают продавать наши книги в Синьцзяне?»

«Так и распространяйте ваши чертовы книги в Пекине, – отреагировал глава Управления печати, представитель хань. – А в Синьцзяне будет так, как мы скажем».

«Раньше чиновникам-хань нельзя было такое говорить, – мрачно констатировал Эли. – Кажется, дела совсем плохи».

Как правило, государство редко запрещало уже изданные книги. Во-первых, они уже прошли несколько уровней проверок. Во-вторых, если государство объявляло, что книгу запретили, та, в свою очередь, немедленно становилась популярной и читатели всеми правдами и неправдами старались заполучить экземпляр. Книгой интересовались даже те, кто до этого ни разу о ней не слышал. Такие произведения распространяли подпольно, и они привлекали куда больше читателей, чем предполагалось изначально. Поэтому власти очень неохотно объявляли о запрете книг и предпочитали молча свернуть продажи или убрать их с полок магазинов.

В начале 1990-х гг. власти запретили книги «Уйгуры», «Краткая история гуннов» и «Древняя уйгурская литература» историка и поэта Тургуна Алмаса. По словам цензоров, эти три книги «продвигали уйгурскую националистическую идеологию и пропагандировали этнический сепаратизм». Публичная кампания, направленная на критику книг, развернулась по всему Синьцзян-Уйгурскому району. Многие представители уйгурской интеллигенции, до этого не читавшие эти произведения да и не думавшие их читать, вдруг решили отправить государству сардонические запросы: «Сначала предоставьте нам экземпляры всех трех книг, чтобы мы могли прочитать их и раскритиковать более прицельно». Конечно, все знали, что партия ни за что так не сделает и вместо этого заставит всех читать, запоминать и цитировать официальную критику.

Примерно в то же время мой товарищ, учившийся на факультете физической культуры в Кашгарском педагогическом университете, рассказал мне такую историю. Однажды в университетском летнем театре под открытым небом устроили «важную встречу, чтобы раскритиковать три книги и выступить против этнического сепаратизма». Представители уйгуров из администрации университета заняли места на сцене. Ректор принялся громко зачитывать критический материал, присланный из отдела пропаганды автономного района.

По предварительной договоренности, как только ректор закончил чтение, сотрудник отдела пропаганды университета выкрикнул: «Долой этнических сепаратистов!» Согласно программе митинга, студенты должны были в ответ проскандировать: «Долой!» Однако это застало их врасплох – подобные спектакли они видели только в фильмах. Сначала никто ему не ответил.

«Повторяйте за мной! – взревел сотрудник. – Долой этнических сепаратистов!»

Студенты нестройным хором повторили лозунг. Однако из части зала, где сидели студенты с факультета физической культуры, вдруг послышалось громкое «Му-у-у!».

Кто именно это сделал, заметить не удалось. Студенты перешептывались. Послышались смешки.

Видя, что скандируют не все и некоторые до сих пор отмалчиваются, сотрудник из отдела пропаганды повысил голос и повторил в третий раз: «Долой этнических сепаратистов!» На этот раз студенты дружно промычали в ответ: «Му-у-у!»

Разъяренный сотрудник выкрикнул: «Да здравствует этническая солидарность!» Студенты взревели еще громче: «Му-у-у!»

Ректор, наблюдавший за этим спектаклем, вскочил с места. «Кто из вас мычит? – прорычал он. – Живо встать!» Студенты молча сидели, опустив глаза. Вне себя от ярости, ректор обвел их взглядом и объявил, что собрание окончено.

Мой товарищ завершил свой рассказ так: «В тот день мы все чувствовали себя куда легче». В его голосе слышалась некоторая гордость. Помолчав, он добавил уже с грустью: «Иногда я думаю, что лучше быть коровой, чем уйгуром».

Глава 5
Красная повязка

Когда я зашел в магазин Алмаса, посетителей там не было. Алмас удобно устроился в кресле с книгой. На его левой руке была красная повязка с желтыми китайскими иероглифами, которые складывались в слово «Охрана». Он был похож на хунвейбина[3]3
  Специальные отряды, созданные для борьбы с противниками Мао Цзэдуна во время «Великой культурной революции». – Прим. ред.


[Закрыть] времен «Великой культурной революции», читающего работы Мао Цзэдуна.

– Поздравляю с повязкой! – поддразнил его я.

– Спасибо! Мне идет? – Он озорно улыбнулся.

– Что-то новенькое. Партия раздает их теперь направо и налево?

– Да, но не за просто так, – усмехнулся он. – 20 юаней за повязку, 30 – за дубинку, 10 – за свисток. В общем, 60 юаней на ветер.

За дверью стояла резиновая дубинка длиной метр с небольшим. Она сужалась к рукояти и расширялась к вершине и выглядела как изделие массового производства. Рядом с ней на гвоздике висел желтый пластиковый свисток на красной ленте.

– Теперь владельцы лавок обязаны все это покупать?

– Да, – сказал он, почесав затылок. – Они должны быть в каждом магазине. Так заявил районный комитет. Пока магазин открыт, один из работников обязан носить эту повязку. Если поймают без нее, заставят закрыть магазин и опечатают двери. Потом придется идти в комитет, платить штраф и выписывать гарантию. Вашу компанию не обязали?

– Нет, нам ничего не говорили.

– Думаю, эта политика направлена на придорожные магазинчики. – Алмас загнул уголок страницы, на которой остановился, и закрыл книгу.

Я попытался его подбодрить:

– Нас тоже в покое не оставляют. Постоянно заставляют бегать по улице – проводят совместные антитеррористические учения.

– Давненько я не заглядывал в магазинчик Эли, – усмехнулся Алмас. – Слышал, что он тоже обзавелся дубинкой у двери, свистком на стене и красной повязкой на рукаве. Уверен, повязка подходит к его длинным волосам. Мне не терпится посмотреть на него.

– Не смейся. Мы все нынче выглядим абсурдно.

Осенью 2016 г. по всему Синьцзян-Уйгурскому району, включая Урумчи, развернули новую кампанию «по сохранению стабильности». Одной из принятых мер стала мобилизация жителей частного сектора для создания «Единой линии обороны против свирепых террористов». «Линия обороны» пополняла свои ряды за счет привлечения владельцев небольших магазинчиков и сотрудников офисных зданий в уйгурских районах Урумчи.

После разговора с Алмасом я стал замечать, что почти все владельцы придорожных магазинов носят повязки. Как-то Мархаба попросила меня сбегать за бараниной в уйгурскую мясную лавку напротив нашего дома. Войдя туда, я увидел мясника с повязкой, как у Алмаса. Он деловито разделывал свежую тушку ягненка, свисающую с крюка. Но удивила меня не повязка на его руке, а метровая цепь, с помощью которой нож крепился к прилавку. Она была короткой и ограничивала движения мясника, мешая ему разделывать тушу. К прилавку крепился и небольшой топорик для мяса.

С октября комитет обязал все рестораны и мясные лавки прикрепить цепью к столам и прилавкам все ножи, топоры и другие колюще-режущие предметы. Даже обычные люди теперь должны были предъявлять удостоверение личности при покупке ножей и топоров. Поговаривали, что кое-где номер удостоверения после покупки выбивали прямо на лезвии. Очевидно, эти меры должны были помешать террористам вооружаться острыми предметами и нападать на людей. Для государства этот мясник был скрытой угрозой. К счастью, теперь он нацепил красную повязку и присоединился к отрядам, выступающим против террористов.

Алмас сообщил мне, что комитет его района сформировал из владельцев магазинчиков группы по 10 человек и поставил во главе каждой самых активных участников. От группы требовалось регулярно проводить учения и отрабатывать антитеррористические маневры быстрого реагирования. Начиналось все без предупреждения, когда районный представитель комитета давал приказ главному в группе владельцев магазинчиков дуть в свисток. Как только остальные слышали сигнал, они тут же должны были схватить дубинки и собраться в назначенном месте. Повинуясь приказам комитетчиков, группы маршировали туда-сюда по улицам в поисках террористов. Время от времени они тренировались, размахивая дубинками. Поначалу некоторых раздражало это бесцельное топтание улиц и бои с невидимым противником, пока другие не могли сдержать смех. Однако районный комитет критиковал подобные реакции и выносил предупреждения, поэтому спустя какое-то время все привыкли и смирились.

– Если ты не главный в группе, зачем тебе свисток? – поинтересовался я.

– Когда появятся жуткие террористы, каждый владелец магазина обязан тут же свистеть в свисток. Другие услышат это, вооружатся дубинками и соберутся у магазина, откуда донесся свист. Потом мы выстроим линию обороны и будем отражать нападки этих самых террористов, пока не приедет специальная полиция.

– Раз все теперь мобилизованы для поддержания стабильности, откуда вообще взяться кровожадным террористам?

– О чем и речь. Ветерок нынче дует так, – хитро усмехнулся Алмас. – Со временем и это пройдет.

Алмас был выдающимся и весьма оригинальным поэтом, но наибольшего мастерства достиг в переводах. Его перу принадлежали переводы работ западных философов с китайского на уйгурский – два перевода были изданы. Те, кому доводилось переводить труды философов, знают, как это непросто. Работы Алмаса высоко ценились в уйгурских научных кругах.

Однако у него всегда были проблемы с деньгами. Выпускник Кашгарского педагогического университета и обладатель степени в области уйгурской литературы, он работал редактором в уйгурском журнале в Урумчи. Позже познакомился с красивой юной учительницей старших классов, которая тоже была без ума от литературы, и летом 2007 г. они поженились.

Алмас рассказал мне, что спустя пару лет после свадьбы он попросил друга из Норвегии прислать ему приглашение, чтобы можно было подать заявление на паспорт и поехать учиться за границу. Китайские власти в таких случаях всеми силами старались помешать уйгурам получить иностранный паспорт. Одним из препятствий было получение официального приглашения из другой страны.

Еще до подачи документов к Алмасу внезапно наведались ночью – это были те самые два полицейских-уйгура, которые в свое время допрашивали меня. Экбер и его помощник Миджит забрали Алмаса в полицейский участок в районе Тенгритаг, где допрашивали его до самого рассвета. Больше всего их интересовали его связь с другом из Норвегии и другие потенциальные контакты за границей. Алмас отвечал на все вопросы послушно и с уважением. Составив исчерпывающий протокол допроса, Миджит и Экбер предупредили Алмаса, что ему придется отложить подачу документов на паспорт. Его выпустили следующим утром, но только с условием, что он останется на связи и будет регулярно приходить на встречи. Алмас, мечтая о том, чтобы все это поскорее кончилось, согласился.

Следующие два месяца Экбер и Миджит продолжали названивать Алмасу и предлагали встретиться. И хотя тот не выказывал ни малейшего желания увидеться, он боялся отказать им – у него не было выбора, кроме как согласиться. По его словам, на этих встречах не обсуждалось ничего конкретного: они просто общались на бытовые темы за ужином. Иногда полицейские настаивали на том, чтобы Алмас выпил с ними. Само собой, платил всегда Алмас.

С деньгами у Алмаса было, мягко говоря, туго: его жена не так давно родила дочь и была в декрете. То, что ему приходилось постоянно угощать полицейских за свой счет, сильно било по карману. Жена часто на это жаловалась, да и сам Алмас был по горло сыт бесстыжими выходками полицейских. Наконец во время очередного звонка он сорвался – как и я когда-то: «Если я в чем-то виноват, арестуйте меня и отправьте в тюрьму. А если нет, оставьте меня в покое!» После этого трубку он больше не брал.

Вскоре произошло нечто странное. Начальник магазина, где работал Алмас, сказал, что штат сотрудников сокращают, и уволил его. И хотя у Алмаса не было доказательств, он подозревал, что в этом замешана полиция. Но даже если бы он это доказал, ничего бы не изменилось. Финансовая ситуация в его семье усугубилась еще больше.

Потом Алмас с семьей переехал в жилой комплекс неподалеку от нашего. Через год он арендовал помещение рядом с домом и после небольшого косметического ремонта открыл небольшой придорожный магазин, где продавались товары для дома. Когда политическая обстановка в Урумчи ухудшилась, именно этот магазин и стал частью «Единой линии обороны против свирепых террористов».

Кампания, которая, по мнению Алмаса, не могла длиться долго, набирала обороты. Легкий ветерок перерастал в шторм, который уничтожал все на своем пути.