Текст книги "Двойной эффект"

Почти бесконечность

Я ПРОСНУЛСЯ НА СВОЕМ ДИВАНЕ.

Быстрая проверка коммов подсказала, что сейчас 9.12 вечера 27 июня 2147 года. Черт! Сегодня была десятая годовщина нашей свадьбы, и мы с Сильвией договорились встретиться в любимом баре в девять тридцать. Я задремал, играя в видеоигры, – не редкость в будний вечер. Обычно это не имеет значения, ведь Сильвия не возвращается домой раньше полуночи, но даже я понимал, что опаздывать на десятую годовщину собственной свадьбы очень дурно.

Я соскочил с дивана и взмахом руки убрал из своих коммов несколько игровых окон. На случай, если вы, ребята из будущего, общаетесь телепатически или типа того: коммы – это невральные стволовые имплантаты, которые почти каждый получает к своему второму дню рождения. Представляя собой гибридную сеть стволовых клеток и нанитов, к которым наш организм относится как к доброкачественным опухолям, коммы взаимодействуют со слуховыми и зрительными областями мозга, усиливая барабанные перепонки с помощью аудио, а сетчатку глаз – с помощью видео. Коммами также называется любая удаленная коммуникация. У нас так много способов связи, что любое виртуальное общение мы называем просто «комм» (множественное число – «коммы»), и да, это иногда приводило к путанице, потому что мы осуществляем коммы через свои коммы.

Видеоигры исчезли, позволив мне четко увидеть мою захламленную квартиру. У нас с Сильвией была отличная квартира на две спальни в Гринвич-Виллидж – голые кирпичные стены и стальные балки, дивно обработанный деревянный пол, десятифутовые окна, выходящие на Хьюстон-стрит. Сейчас я, не обращая на все это внимания, бросился к шкафу в спальне в поисках относительно чистой рубашки, чтобы надеть ее поверх футболки с надписью «Что сделал бы Тьюринг?»

Заправляя рубашку в штаны и застегивая ее, я молча бранил себя за то, что не поставил будильник. Конечно, в последний год наш брак слегка подпортился, но меньше всего я хотел инициировать Серьезный Разговор. И, по правде сказать, мы оба были виноваты в том, что наши отношения ухудшались.

Почти восемь лет тому назад Сильвия начала работать в «Международном транспорте» – МТ. Специалист по квантовой микроскопии (я очень поверхностно представляю себе эту область), она сумела подняться в пищевой цепочке этого корпоративного гиганта. Около года назад ее повысили, и она заняла новую, секретную должность. Она предупредила меня, что вынуждена будет проводить гораздо больше времени в офисе, но ее жалованье позволило нам переселиться из подвальной однокомнатной каморки на Норт-Бразер Айленд собственно в город. Тогда это показалось запоздалым даром богов на день рождения. Но проходили месяцы, мы виделись все реже, и новая работа Сильвии стала казаться мне не благословением, а проклятием.

Я снова сверился со своими коммами: 21.21. Черт, черт, черт. Мне никак не добраться до «Мандолины» вовремя, даже если возьму машину. Придется телепортироваться. Чтобы оправдать свое появление в самую последнюю минуту, я решил поймать засоленный кабриолет[7]7
  Термин «засоленный» связан по своему происхождению с криптографией и первоначально использовался для обозначения защиты от взлома кодов путем надстроек к паролям. Если компьютер, который используется для взлома пароля, не располагает сведениями о длине и сложности засоленного пароля, он не сможет его взломать. Со временем засоление устарело, потому что взломщики кодов перешли от попыток перехватить технологию к более сложным методам с использованием ИИ (попыткам узнать пароль, притворившись заслуживающим доверия юридическим лицом). Информационная безопасность постепенно превратилась в борьбу машин с ИИ (искусственным интеллектом): пользователи все чаще обращались к ИИ для защиты от взлома, а нападающие создавали все более сложные формы ИИ для взлома. Постепенно безопасность стала основой нашей валюты: владельцы пытались защитить свои коды, нападающие старались взломать их. Экономика, основанная на засоленности, выработала так называемые читы, а просоление превратилось в постоянное взаимодействие с машинами, оснащенными ИИ, обладающими способностями обманывать и разоблачать обман. А так как у нас очень много машин с ИИ, засоление стало средством постоянного предоставления выгодных рабочих мест. Или не слишком выгодных, если спросите родственников моей жены.


[Закрыть].

Я зарабатываю на жизнь засолением. Это вовсе не значит, что я дни напролет добываю соль из древних соленых озер, хотя это занятие почти такое же будоражащее. Работа засольщика состоит в создании новых возможностей машин с ИИ. Полагаю, в ваше время засоление исчезло – наряду с профессиями лоцмана, шофера или учителя: во всех этих сферах нас сменили машины с искусственным разумом.

Но в мое время все еще существовала фундаментальная проблема, связанная со способом мышления компьютера. Не хочу показаться полным гиком и поэтому просто скажу, что мы назвали ее Entscheidungsproblem. Попробуйте трижды быстро произнести это слово[8]8
  В 1928 году математик по имени Давид Гильберт бросил вызов математическому сообществу – предложил создать алгоритм, который, взяв логичное утверждение, мог бы ответить «да» или «нет» на вопрос о том, верно ли это утверждение. Если бы такой алгоритм был создан, это означало бы, что неразрешимых проблем не существует. Таким образом, Entscheidungsproblem (сюрприз! По-немецки это слово означает «проблема решения») формулируется так: «Существует ли алгоритм для ответа на вопрос “возможно ли решение математической проблемы”?» Ответ – нет, не существует. Но если вы спросите специалиста по компьютерам, он ответит: «Пока не существует».


[Закрыть].

Из-за Entscheidungsproblem компьютеры не могли принимать оригинальные решения. Каждый их выбор мог опираться на заложенные в них данные и алгоритмы. Это не значит, что у них не могут возникнуть новые идеи, но эти идеи могут основываться только на обработке и сопоставлении старых идей, или на вводе данных из других компьютеров, или на вмешательстве человека – и вот в этом случае нужен я.

Мы, засольщики, целыми днями изобретаем произвольные задачи, которые не смог бы грокнуть ИИ. Всякий раз как ИИ не удается предвидеть маневр засольщика, апп становится умнее, добавляя этот непредвиденный подход к своему алгоритму принятия решений, а засольщик получает плату. То есть я зарабатываю на жизнь тем, что я умнее аппа. В моей профессии добиваются успеха, основываясь на качестве принятых засолок. Фирма, в которой я работаю, следит за степенью нашего признания по публичным рейтингам. Чем выше признание, тем выше ты ценишься и тем больше зарабатываешь бабла. Большинство засольщиков не отличают умение быть умнее аппа от свойства выставиться идиотом по сравнению с ним, поэтому они стараются вкалывать старательнее и дольше, чтобы заработать на приличную жизнь. Учитывая мою наследственную лень, я справляюсь неплохо. Я нашел способ превратить искусство засолки в воспроизводимую формулу человечности, сложности и юмора. Я определенно не лучший из засольщиков, но в публичных рейтингах постоянно вхожу в первые пять процентов.

– Пошел на вторую халтурку? – спросила Адина, мой админ, когда я зарегился. – С каких это пор ты стал трудоголиком?

– Ну что сказать? Мне офигенски нравится то, что я делаю, – ответил я, обуваясь в свои лучшие кроссовки. – На самом деле я опаздываю на выпивку, и мне нужно чем-то заплатить за проезд.

– Ну, не плачь, не плачь, – ответила Адина. – Вообще-то у меня есть для тебя легкая задачка. Очередная машина хочет научиться быть забавной.

– Черт возьми, когда бог роботов поймет, что самое забавное в них – это полное отсутствие чувства юмора? Давай ее сюда.

– Она уже здесь. Пока, выпендрежник.

Адина рассмеялась и отсоединилась.

– Привет, – раздался нервный голос. – Для протокола: я он, а не оно.

В ленте на своем комме я видел только какое-то темное пятно.

– Если не хочешь, чтобы люди называли тебя «оно», заведи себе аватарку.

– Это обязательное условие того, чтобы быть забавным? – оживленно спросил он.

Чайник! Легкие денежки.

– Нет. Послушай, я типа тороплюсь. Давай к делу. Спроси меня о том, что меня бесит.

Моя тринадцатилетняя собака, в роду у которой была и португальская водяная, посмотрела на меня со своего места на коврике у двери. Некоторым домашних животных заменяют цифровые помощники. За ними легче убирать, да и живут они вечно. Может, из-за своей профессии, но я по-прежнему люблю собак. Я наклонился и осторожно оттащил в сторону коврик, на котором лежала старушка. Потом, почесав ей брюхо, вышел из квартиры и направился к лестнице, минимизировав поле обзора своих коммов до правого верхнего квадранта моего поля зрения, чтобы не споткнуться и не расшибиться насмерть.

– Хорошо, – сказал апп. – Назовите одно из ваших больных мест.

– Меня бесит чернуха.

– Вам не нравятся черные вещи? – спросил он.

– Нет, я люблю черный цвет.

– Как вы можете любить черный цвет, если он вас бесит?

– Я не говорил, что меня бесит черный – я сказал, что меня бесит чернуха.

– Не вижу разницы.

– Готов раскошелиться?

– Что такое «раскошелиться»?

– Это когда я тебя солю, а ты мне платишь.

– О да. К этому я готов. Именно такова цель нашего взаимодействия.

Бедняга апп, его, должно быть, программировал скриптодетка.

– Хорошо. Начинаем. Моя собака Пруди – помесь черного кокер-спаниеля и португальской водяной собаки. Сначала ее звали Труди, но щенком она страдала недержанием мочи. Иными словами, она повсюду прудила. Поэтому я прозвал ее Пруди, и эта кличка прилипла.

– Ваше любимое – собака Пруди?

– Да, и Пруди черная.

– Очень умно, – бесстрастно сказал апп. – Просолка одобрена.

Я решил, что дам Пруди лакомство, когда вернусь домой.

– Отлично. Кстати, можно сказать, что собаки с недержанием мочи – одно из моих «любимых».

– Это имеет отношение к просолке?

– Ну… жена терпеть не может, когда я называю Труди «Пруди», поэтому слышать, как я зову мою собаку Пруди, – «любимое» для моей жены. Заработал ли я тем самым дополнительный кредит?

– Боюсь, за это не полагаются дополнительные читы.

– Ладно. Пока-пока.

Толкнув дверь, выходящую на улицу, я закрыл окна коммов. Не самый быстрый заработок, но близко к тому. Когда когнитивные компьютеры только появились, это называлось «нейролингвистическим хакерством», а я был одним из лучших хакеров на Восточном побережье.

Ладно – я не вносил свою лепту в улучшение человеческой расы. Но, уверен, вы знаете, что многое, называвшееся «работой», очень давно вытеснили технологии. Конечно, можно соорудить что-нибудь своими руками, а не печатать с помощью принтера, и кое-кто до сих пор делает такой выбор, но это безумно дорого по сравнению с прочими вариантами, так к чему стараться? Большинство людей в 2147 году зарабатывают читы, по-разному взаимодействуя с ИИ. Причем они редко представляют себе, для какой системы решают проблему или зачем; они знают только, что за это платят. Мне кажется, обычно аппы хотят, чтобы с ними просто поговорили.

Тревожило ли меня когда-нибудь то, что мой способ зарабатывать на жизнь в общем и целом делает аппы настолько умнее, чтобы они больше во мне не нуждались? Да. Но я никогда на этом особо не клинился. И в любом случае меня преследует не технический прогресс, а «Международный транспорт».

Но я забегаю вперед. В тот вечер июньского вторника я бодро прошагал два квартала от своей квартиры до Телепортационного центра (ТЦ) на Вашингтон-сквер. И когда пришел, на моих коммах было 9.29.

Удивительно, но дождя не было. В Нью-Йорке выдался один из редких ясных летних вечеров, а значит, в воздухе было недостаточно углеводородов, чтобы москиты их метаболизировали[9]9
  В начале двадцать первого века ученые из корпорации «Окситек» создали механизм, препятствующий генетически модифицированным клеткам, производящим белки, функционировать нормально. Эта технология стала предшественницей современной техники генного модифицирования, позволившей превратить москитов вида Aedes aegypty (которые до своего преобразования были известны как переносчики желтой лихорадки) в переносчиков вакцины, а впоследствии в живые преобразователи водяных паров.


[Закрыть]. Обычно в небе Манхэттена темно от миллиардных стай москитов, которые поглощают загрязняющие атмосферу вещества и писают водой. И все это – часть волшебного танца химии и генной инженерии, позволяющего нам, людям, выживать, несмотря на все наши старания самоуничтожиться.

Надеюсь, что к тому времени, как это прочтут, мы найдем для воздушного синтеза более элегантное решение, чем эти шумные отвратительные насекомые, генетически преобразованные в летучие переработчики водяного пара. Пусть поедают метан, а не кровь, и выделяют воду, а не разносят болезнь, я не против, но все равно они меня дико раздражают.

Я пересек Четвертую Западную улицу, подходя к ТЦ на Вашингтон-сквер. В отличие от нескольких других мест на планете, где вокруг ТЦ по-прежнему стоят редкие пикетчики, протестующие против замены обычного транспорта телепортацией, или религиозные фанатики, пытающиеся убедить людей, что такая технология – это убийство, Нью-Йорк сразу приветствовал новшество ввиду его явных преимуществ. До тех пор большинство религий относились к телепортации двойственно. Телепортация считалась не транспортом, а способом перевозки грузов. До 2109 года сама мысль о телепортации органической материи казалась лишенной смысла и беспочвенной – технически невозможной из-за проблемы суеты: живые существа суетливы. В то время хорошая атомная модель в реальном времени, способная точно предсказать, как в следующую секунду поведет себя живой организм, все еще была сладким сном ученых.

Но в мое время эту проблему уже двадцать лет как решили. На вкус некоторых телепортация стала чересчур популярной. Для тех, кто хотел телепортироваться на другой конец города, очереди у ТЦ иногда делали более выгодным перелет на дроне или поездку в автобусе. ТЦ обещали, что в следующем поколении они смогут телепортировать сразу несколько человек, но не указывали, когда эти посулы станут реальностью.

Станции ТЦ трудно не заметить. Маленькие красные прямоугольные бетонные здания, испещряющие землю, как оспины лицо. Вход и выход в такие здания всегда украшены символами ТЦ, и с боков всегда общественные туалеты. Почему рядом с ТЦ всегда есть туалеты? Толкового физиологического объяснения нет, но телепортация обычно оригинально действует на мочевой пузырь.

Когда ученые впервые начали телепортировать живые существа, было установлено, что сложные организмы, начиная с животных размером с кошку или собаку, при каждой телепортации теряют несколько граммов веса. Любопытно, что этого не происходило, когда тех же животных подвергали эвтаназии, а потом телепортировали. Некоторые религии пытались объявить это явление свидетельством потери души, но поскольку во всех прочих отношениях телепортированные живые существа не изменялись, можно было прийти только к двум заключениям.

Либо душа способна к регенерации, то есть организмы крупнее кошки отращивают ее заново. Либо – что гораздо вероятнее – потеря веса не имеет никакого отношения к душе и должна рассматриваться как потеря пакетов[10]10
  Потеря пакетов – процент пакетов, потерянных при передаче по компьютерной сети. Увеличение числа таких пакетов свидетельствует о технических проблемах в сети передачи.


[Закрыть][11]11
  Потеря пакетов при телепортации – обычное явление и предусмотрена Гарантийным протоколом телепортационного центра (ГПТЦ). ГПТЦ предоставляет возможность без потерь архивировать, доставлять и разархивировать пакеты, поэтому отдельно взятые ТЦ не должны этим заниматься. Беспотерьная передача – не вполне подходящее название, так как в случае потери пакета используются различные интерполяционные и экстраполяционные алгоритмы, чтобы заполнить возникший пробел. Иными словами, пробелы устраняются путем усреднения того, что было до пробела и возникло после него. Приемлемый уровень утраты пакетов – менее 0,0000005. Всякая телепортация с превышением этого уровня считается неудачной, и процесс пересматривается. Передающий в таком случае должен решить, повторить попытку или отменить телепортацию. В конечном счете ученые сочли, что именно потеря пакетов и есть причина утраты нескольких граммов массы в ходе телепортации. Думайте об этом как об очень дорогой и малорезультативной диете.


[Закрыть]. С этой легкой потерей веса столкнулись почти все.

Я прошел на транспортер, и тот унес меня вниз, в чрево станции, скользя мимо серых цементных свесов и позолоченных столбов. Угодив в облако серого тумана, я ощутил знакомое щекотное прикосновение к коже множества нано. Я телепортировался не сосчитать сколько раз, и все равно от прикосновения крошечных роботов, сканирующих мой организм, похожего на прикосновение морских брызг, я всякий раз покрываюсь гусиной кожей. Нанитовый туман не только каталогизировал каждую клетку тела, волокно одежды и расположение молекул у каждого человека, попавшего в такое облако, но одновременно проверял, нет ли контрабанды. Где-то в какой-то базе данных телеметрические расчеты этого тумана и результаты биологического осмотра используются для создания моей последней полной копии – моего метаобраза, резервной копии. Вся процедура заняла около пяти секунд. В конце движущегося транспортера короткая стрелка показывала вперед, на самую короткую очередь. Поскольку телепортационных камер много, а час пик уже прошел, передо мной было всего два человека.

Не прошло и трех минут, как я оказался в кабине. В ТЦ уже загрузили в компьютер мой транспортный манифест, синхронизировали его и проверили на соответствие мои коммы. Низкий барьер в желтых полосках перед входом в небольшую камеру Панчева эскроу опустился – я мог войти. За барьером ждал единственный стул на магнитных подвесках, очень похожий на пассажирское сиденье в дроне, но отделанный блестящим металлическим золотом. Думаю, повсеместное обилие золота в ТЦ должно было создавать впечатление роскоши.

Как только я сел, автоматический транспортер бесшумно перенес стул в соседнее помещение – камеру Панчева эскроу, где на стене красовался универсальный символ неподвижности и спокойствия: силуэт сидящего на стуле человека и циферблат часов на стене рядом с ними.

Сама камера Панчева эскроу была целиком выкрашена в светло-бежевый цвет, за исключением одной черной халцедоновой стены, к которой сразу же повернулся мой стул, на девяносто градусов. На стене появилось слово «ФОЙЕ». При телепортации камера отправления называется «ФОЙЕ», а камера прибытия – «ВЕСТИБЮЛЬ».

Под надписью «ФОЙЕ» появилось изображение кондуктора, который должен был еще раз проверить мою личность и место назначения. Это был лысый азиат, который выглядел так, словно большую часть жизни проводил на стуле и ему это не слишком нравилось. Он монотонно напомнил мне, что я должен прочесть, а затем подписать, коснувшись эмотикона «кивок», перечень, набранный мелким шрифтом, различных юридических моментов, появившихся в виде голограммы перед моим лицом.

Телепортация – весьма необычное переживание. Вот вы сидите один-одинешенек в небольшой камере в одном месте – и вдруг оказываетесь в такой же камере совсем в другом. Если смотреть со стороны очень похоже на представления о телепортации до того, как она стала возможна, только все происходит в обратном порядке. Человек оказывается в месте своего назначения на четыре секунды раньше, чем исчезает в камере отправления. От этого, конечно, можно спятить.

Еще более странно, что никто не знает, каково это – телепортироваться. Я хочу сказать, что мы знаем, каково это – прибыть куда-то, но сам переход происходит так быстро, что вообще не ощущается. Мы знаем только, что, когда снова загорается свет, мы уже на том конце.

Когда телепортацию человека осуществили впервые, появилось множество записей, демонстрировавших процесс Панчева эскроу[12]12
  Изобретенное сотрудницей швейцарской страховой компании Кориной Шейфер, Панчево эскроу было запатентовано и использовалось первоначально в качестве дополнительной страховки при телепортации грузов. Панчево эскроу добавляет два контрольных пространства, именуемых «фойе» в месте отправки и «вестибюль» в месте прибытия. Роль этих пространств – сохранение всех кварков телепортируемого в фойе, пока не придет подтверждение, что телепортация прошла благополучно. Если что-нибудь случится, телепортируемый остается в фойе. Иными словами, если что-то неладно, вы не телепортируетесь, а остаетесь на месте.


[Закрыть]. Вот человек сидит в кресле, а вот уже перед нами только водяной пар и пыль. Выглядит ошеломляюще, но на деле это совершенно безопасно. Как объясняет ТЦ, мгновенно исчезающие призрачные очертания телепортируемого – это просто слой пыли, остающийся, когда человек исчезает. Процесс протекает так быстро, что молекулы воды, мертвые клетки кожи и прочие частицы с вашей одежды и тела – все то, что не ушло по назначению, – на мгновение повисает в воздухе, вроде как пыль в форме птицы, какую оставлял Роуд Раннер, убегая от койота Вайла в старых, 1950-х годов, мультиках «Уорнер Бразерс»[13]13
  Герои мультипликационного сериала «Веселые мелодии» (Looney Tunes). Роуд Раннер – кукушка-подорожник, за которым гонится койот Вайл (Wile E. Coyote). Кукушка всегда ускользает.


[Закрыть]. Понимаю, вы считаете меня ненормальным, потому что я смотрю мультики двухсотлетней давности, но что я могу сказать… люблю хорошее.

Я телепортировался много раз, поэтому не знаю, почему все это полезло мне в голову именно теперь. Все равно что вспомнить, ложась спать, что синдром внезапной смерти во сне – реальная вещь.

Иногда я страшно туплю.

Я быстро просмотрел убористый голографический шрифт и коснулся кивающего головой смайлика – согласен.

На три-четыре секунды комната погрузилась в полную тьму, последовала короткая белая вспышка, а потом снова загорелся свет и оказалось, что я точно в такой же комнате, с одним лишь отличием – на стене передо мной была надпись «ВЕСТИБЮЛЬ».

– Добро пожаловать в ТЦ «Вашингтон-сквер», – сказала со стены новый кондуктор – женщина. Может, она была новенькая или еще что-нибудь, только ее румяное лицо и искренняя улыбка были гораздо приятнее, чем безжизненный стеклянный взгляд предыдущего кондуктора. А может, просто гораздо приятнее наблюдать за прибытием.

Висящий в воздухе стул вернулся в предбанник. Барьер опустили, и я вышел в ТЦ примерно в двух километрах от того места, где был только что. Перелет обошелся мне почти в дневной заработок, но я оказался в нужном месте, опоздав на встречу с Сильвией всего на семь минут, а не на целых полчаса.

Я вышел из ТЦ на Вашингтон-сквер, прошел через толпу делающих селфи туристов, миновал гигантские вспыхивающие голограммы, свернул в переулок и оказался перед нашим старым логовом времен колледжа – «Мандолиной».

Вышибала проверил мои коммы и махнул рукой: проходи. Бар получил свое название из-за старинной лакированной стойки. Она сделана из склеенных и покрытых лаком брошенных, сломанных струнных музыкальных инструментов. В основном мандолин, хотя иногда встречаются расположенные в художественном беспорядке остатки укулеле и гитар. В остальном обстановка напоминает пивную начала двадцать первого века, с подлинными пивными кранами, смешанными на заказ коктейлями и необычным, написанным мелом от руки меню на настоящей доске.

Я осмотрел почти пустое помещение. Был вторник, и присутствовали только серьезные любители выпить. Я снова осмотрел лица примерно десяти человек: коммы узнают Сильвию, даже если она смотрит в другую сторону. И начал сочинять остроумное оправдание своему опозданию.

К несчастью, я не успел его придумать: на меня напали сзади.

Ситуация

К СЧАСТЬЮ, ЭТО ОКАЗАЛАСЬ МОЯ ЖЕНА, А НЕ УБИЙЦА, которого она напустила на меня за опоздание. Она обняла меня и положила подбородок мне на плечо.

– Угадай кто, – выдохнула она мне в ухо.

– Мария Кюри?

Я обернулся, стараясь определить, насколько серьезные у меня неприятности. Возможно, я пристрастен, но Сильвия отлично выглядит – и я не имею в виду «для физика». У нее бледное лицо сердечком, фигура с очаровательными изгибами и зеленые, как у кошки, глаза. Длинные прямые волосы светло-русые – не грязно-светлые, как она всегда говорит, – и расчесаны на пробор. Двигается она уверенно, и у каждого движения есть определенная цель. В руке Сильвия держала почти пустой коктейльный бокал: возможно, этим объяснялось игривое выражение ее лица. Моя жена всегда в хорошем настроении.

– Сколько ты выпила? – спросил я, когда мы переместились к стойке.

Она сделала вид, что считает по пальцам.

– Где-то в районе логарифма восьмисот сорока четырех. Тебе пора догонять. – Она сделала знак бармену Ричарду и снова повернулась ко мне. – Хочешь ли ты что-нибудь сказать мне, муж, по случаю нашей годовщины?

Уголки губ у Сильвии от природы чуть приподняты, и это создает впечатление, будто она постоянно думает о чем-то забавном. Но сейчас мне смеяться не хотелось. Да, я опоздал, но мне не хотелось, чтобы мне об этом напоминали. Да, знаю, я ничтожество.

– Ты меня знаешь, – легко сказал я. – Я не верю в извинения, я верю в действия.

Это была наша старая шутка. На самом деле так часто говорил наш преподаватель физики в колледже, когда опаздывал на занятия.

– Тогда ладно. Ричард, – обратилась она к бармену, – можешь дать моему прогульщику-мужу что-нибудь для смазки его заржавевшего чувства приличия? Пожалуйста.

– «Гибсон?»

Ричард посмотрел на меня, вопросительно приподняв бровь; этот взгляд подтверждал мое подозрение, что я полная бестолочь. Я пожал плечами. Он повернулся к Сильвии.

– Подойдет что-нибудь из разряда «зелен виноград». Мне еще одну «Каплю лимона», но на этот раз со льдом, Ричард, – сказала она. – Не хочу, чтобы у меня двоилось в глазах.

Ричард кивнул – вероятно, думая «поздно!» – и занялся своим делом. Сильвия улыбнулась мне и забарабанила пальцами по моей ноге.

– У меня хорошие новости. Похоже, мой проект будет одобрен раньше, чем мы думали. И я решила, что мы можем начать собственный маленький проект. Повторить «Байрам-точка-следующий».

Она искоса посмотрела на меня, и уголки ее губ приподнялись.

– Серьезно? – спросил я. Ричард поставил перед нами выпивку. – Знаешь, у родителей получается гораздо лучше, когда они находятся в одном и том же физическом пространстве. Они могут экспериментировать.

Я отпил глоток «Гибсона», и джин, обжигая, прокатился по горлу.

– Я же только что сказала: так будет не всегда. Через полгода ты увидишь изменившуюся женщину. Гораздо лучше настроенную на тебя, себя и остальных.

Она отхлебнула желтого напитка из своего бокала, хитро поглядывая на меня.

– Не знаю. Я понимаю, что это хорошо для биологического вида, но, когда думаю о своих маленьких копиях, бегающих вокруг, мне кажется, что это…

– Прелестно? Восхитительно? Отвратительно? – спросила она, продвигая ладонь дальше по моей ноге.

– Я хотел сказать, «жутковато».

Я не против детей. Год назад я подпрыгнул бы от радости. Но с тех пор как Сильвия получила повышение, мы как-то отдалились друг от друга, погрузившись в работу и в другие занятия. А потом я стал задумываться, по-прежнему ли в нас есть те папа и мама, которыми мы могли бы стать.

– Просто мне кажется, что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы ввести в уравнение нового человека.

– Ты уверен? – шепотом спросила Сильвия, наклоняясь и дыша мне в ухо водкой с лимоном. – Потому что я могла прямо сейчас выложить кое-какие доказательства.

– Сейчас? – спросил я. – Сейчас я не в настроении доказывать теоремы.

– У меня много данных. Телепортируемся домой, и я тебе их покажу.

Она осторожно куснула меня за ухо, и ее горячее дыхание коснулось моей ушной раковины.

– Я не против, – уступил я. – Но я считаю, что, прежде чем два человека заведут детей, они должны быть честными друг с другом.

Она вздохнула и отстранилась.

– Ты действительно хочешь начать все сначала? Я едва сумела улизнуть с работы: весь прошлый месяц Билл подгонял меня, чтобы наш проект был закончен вовремя. Поэтому, пожалуйста, давай просто наслаждаться тем малым временем, какое у нас есть. Мы оба знали, на что я подписалась, соглашаясь на новую работу.

– Правда? И напомни мне, пожалуйста, что это ты почти закончила? Ах да, конечно! Мне это знать не положено. Так что прошу меня простить за то, что я не верю МТ на слово.

Весь прошлый год мы спорили об этом. С тех пор как она перешла в новый отдел, правила безопасности стали такими строгими, что с работы Сильвия не могла говорить со мной даже через коммы. Если нам нужно было пообщаться, ей приходилось идти в кофейню на другой стороне улицы.

– Малыш, ты ведь знаешь, что работа у меня секретная… – Она разгладила складку на юбке, потом снова посмотрела на меня. – Но то, чего мы можем достигнуть с ее помощью, дается раз в жизни. Может, раз в несколько жизней. Когда наши «Соты» пойдут в производство, обещаю сосредоточиться на нас.

– Отлично, – ответил я с сарказмом. – Уверен, тогда твои откровения докажут, что оно того стоило.

Сильвия отпила большой глоток и захрустела кубиками льда.

– Ты же знаешь, меня убивает, что я не могу говорить с тобой о работе. Это меня бесит. Столько нужно понять за очень короткое время… У меня мозг отказывает.

– Ну, если у тебя мозг отказывает, то мой просто перегорит.

Я снова сделал глоток.

Она дохнула спиртным:

– Сомневаюсь. На самом деле трудно дается не наука.

– Как это? Разве ты не этим занимаешься? Не наукой?

– Типа того. Трудно объяснить. – Она закрыла глаза и потерла виски. – Хорошо, думай об этом вот как. Помнишь транспортеры в «Стартрек»?

Последний год в колледже мы с Сильвией часто смотрели по вечерам это классическое телешоу, отдыхая от занятий. Спецэффекты были упоительно архаичными, как изрядная часть науки вообще, но оттого очаровательными. Я ответил, подражая Кирку:

– Отправляй меня, Скотти!

– Вот именно. Транспортеры у них совершенно ненаучные.

– Да, и ты не уставала повторять это всякий раз, как их показывали.

– Тш-ш-ш-ш-ш! – сказала она, добавив на несколько «ш» больше, чем нужно. – Итак, представим себе, что всякий раз, как Скотти отправлял Кирка, возникал разрыв во времени между тем моментом, когда Кирка просканировали на «Энтерпрайзе», и тем, когда он оказывался в месте назначения; и этот разрыв зависел от дальности телепортации. Чем больше расстояние, тем дольше приходилось ждать. И все это время Кирк оставался на «Энтерпрайзе», развлекаясь со своим трикордером.

– Это эвфемизм для мастурбации?

– Ха! – Она громко фыркнула. – Нет, но забавно. Хорошо. Мой вопрос: сколько Кирк мог ждать без вреда для себя?

– Не знаю. Секунды? Минуты?

Сильвия сделала еще один большой глоток.

– Допустим, минуту. Моя проблема такова: что, если Кирку надоест ждать и неожиданно у него случится меняющее жизнь прозрение?

– Что-нибудь вроде: «Мать твою за ногу! Да я влюблен в Ухуру!»

Она закатила глаза, но продолжила:

– Конечно. Думаю, что это могло бы сработать. Итак, он вдруг понял, что любит Ухуру и посылает ей сообщение с просьбой выйти за него. Посылает сообщение, а потом – раз! Он на корабле клингонов, пьет кровавое вино с Ханом. И совершенно не помнит о сообщении, потому что время сканирования и время прибытия не синхронизируются. У Кирка так и не случилось прозрения, он не узнал, что любит Ухуру.

– О! Черт возьми! Отличный сюжет для серии.

– Правда? Сто пудов! – Сильвия говорит «сто пудов», только когда она в приподнятом настроении. И меня всегда восхищало, как она тянет при этом «о». – Вернемся к теме, ладно? Допустим, мы поместим ТЦ на спутник и отправим его на обитаемую планету в созвездии Водолея. Теперь у нас есть ТЦ на планете в восемнадцати световых годах отсюда, и мы хотим кого-нибудь телепортировать туда. Давай называть ее Астронавт Билли.

– Она пылкая?

– Да. Но я лучше. Не отвлекайся. Требуются часы, чтобы переместить ее в Водолей и подтвердить, что телепортация состоялась. Не секунды. Билли будет несколько часов сидеть в фойе и ждать. А что, если она за это время сделает что-нибудь важное или надумает что-то такое, что не дойдет до цели назначения?

Я пожал плечами.

– В таком случае она не должна телепортироваться во внешнее пространство и рисковать потерей времени. Если она этого не хочет, может заняться чем-нибудь другим, например, побыть с мужем и не говорить с ним о своей работе.

Она залпом допила коктейль.

– Знаешь что? Забудь. Я пытаюсь объяснить, почему я так погрязла в этом проекте, но если ты хочешь придираться…

Черт. Это самый искренний наш разговор за много недель, а ты все портишь.

– Хорошо, хорошо! – сказал я, положив руку ей на ногу. – Думаю, просто все дело в семантике. Она ведь по-прежнему она, верно? Допустим – чтобы не спорить, – что, пока Билли медленно перемещается в созвездие Водолея, Билли в фойе болтает с кондуктором о своем муже. Если спросишь меня, я скажу, что Билли из фойе все-таки виновна в неверности, хотя Билли из вестибюля никогда этого не делала. Ты тот, кто ты есть. Бум!

И я торжествующе прикончил свой «Гибсон».

Сильвия кивнула, но я видел, что ее слегка расстроили мои слова.

– Что? – пошутил я. – Неужели теперь за мной придет МТ?

Она отвлеклась от того, о чем думала, и ответила полуулыбкой.

– Не важно. Еще через несколько месяцев я от этого избавлюсь. Наши жизни снова будут принадлежать нам, мистер Байрам. – Она снова поцеловала меня, на этот раз дольше. – Как только это произойдет, я… Черт!

Сильвия отстранилась, посмотрела куда-то за мое плечо, и ее поведение полностью изменилось. Она получала коммы.

– Хочешь в туалет? – схохмил я, но она махнула рукой, стирая полученное сообщение и одновременно заставляя меня замолчать.

– Мне пора, – раздраженно сказала она. – Билл требует, чтобы я вернулась к работе.

– Что? Ты только что ушла!

– Знаю, знаю. Обещаю, я все компенсирую.

Она в последний раз поцеловала меня и ушла.

Я посмотрел на обломки музыкальных инструментов, из которых была сделана стойка. Я ничего не мог с собой поделать: мне они казались метафорой моего брака – разломанные, застывшие, замолчавшие навсегда. «Какого дьявола? – подумал я. – Раз уж я здесь, можно и отпраздновать».

Я сделал знак Ричарду.

– Наполните ее бокал. Кажется, я буду пить за двоих.

Да, отношения у нас с женой были не ахти, но мы старались. Ну, если честно, старалась она, а я тащился за ней, питаясь ее драйвом и успехом, как рыба-прилипала, которая прикрепляется к акуле и ест то, что выпадает из ее пасти. Я, в свою очередь, обеспечивал нечастые развлечения. Сильвия всегда отдавалась любому занятию на 110 процентов, шла ли речь о наших отношениях, о ее работе или даже о планировании совместного отпуска. Это она проводила исследования, составляла расписание, а потом говорила мне, где и когда показаться. Она также была кормилицей и добытчицей, что делало меня захребетником. Некоторых мужей это могло бы возмутить, но не меня. Я был доволен и не переживал.

Но, откровенно говоря, отсутствие у меня драйва стало главной причиной того, что в последний год наши отношения стали ухудшаться. Ее работа в МТ отнимала столько времени, что для нас его почти не оставалось. И после того как я на десять лет уступил ей штурвал нашего брака, я совершенно разучился быть рулевым. Поэтому я позволил нашему союзу тонуть, пока наше празднование десятой годовщины не оказалось короче и тоскливее тюремного свидания.