Текст книги "Лита. Семь прях. Книга 5"

Те, кто приходит по ночам

Вечером за деревянным столом, сколоченным Вальтанасом, собиралась большая семья. Вальтанас, седой, длиннорукий, молчаливый; его жена Диланта, острая на глаз и на язык; Ойра, высокая, стройная, с золотой косой до колен и сильными, крепкими руками. Говорят, что такими красивыми бывают только жрицы бога Рала. Но Лита никогда их не видела, она не знает. Ойра кажется ей сказочной королевой из сказок, которая бежала из своей родной страны, чтобы спастись от злых колдунов, и прячется здесь, в лесном доме, притворяется обычной женщиной. Рядом с Ойрой сидит Харза, ее сын. Он одного возраста с Литой, но сильно задается. Харза – его ложное имя, а настоящего не знает никто, кроме Ойры и Диланты. Харза родился очень слабым, и все думали, что он умрет. Ойра плакала, а дом готовился к смерти. Тогда Диланта ушла в лес. Она поймала там молодую и сильную желтую куницу, харзу, убила и сожгла ее, а пепел зашила в кожаный мешочек. Она вернулась с этим мешочком домой, повесила его на шею умирающему мальчику и сказала всем забыть его настоящее имя и называть Харзой. Это была очень древняя магия. Мальчик выжил. Он стал ловким и сильным, он умел бесшумно ходить по лесу, лазить по деревьям, а слух у него был такой острый, что Харза слышал шуршание зайцев в кустах за домом. И никогда никто в их семье не трогает желтых куниц, хоть они, бывает, и таскают кур.

С Литой Харза то дружит, то нет. Харзе хотелось дружить с кем-нибудь из героев, достойных его дружбы, с одним из тех, кто приезжает к ним в дом иногда. Особенно Харзе нравился Травник, отец Литы, про которого нельзя было ничего спрашивать, но у которого был тонконогий черный конь и такой сверкающий меч, что у Харзы перехватывало дыхание. Приезжал Травник редко, одевался просто, говорил мало. Он уходил в лес то со своей женой Тессой, то со своими детьми, то с Вальтанасом, а на Харзу почти не обращал внимания. Раньше Харза спрашивал у Ойры, где его собственный отец, но та только вздыхала и говорила:

– Однажды он вернется, милый, но я не знаю когда.

Поэтому Харза внимательно вглядывался в «тех, кто приходит по ночам». Так звали их про себя Харза и Лита. Харза был уверен, что его отец – один из них, из скитальцев. Незнакомые странники, они приходили ночью, стучали в окна особенным стуком, и тогда Вальтанас вскакивал, как ужаленный, будил Диланту и спешил открыть дверь, даже не спрашивая, кто за ней и который час. Пришедшему грели воду, чтобы обмылся с дороги, кормили, расспрашивали о чем-то так тихо, что даже Харза, с его острым слухом, не мог расслышать, иногда забирали у гостя какие-то свертки, иногда давали похожие свертки ему. Укладывали спать, а утром, просыпаясь, Лита и Харза не находили в доме посторонних и не были уверены, что им не приснилось.

Иногда ночные гости приводили с собой детей. Те жили у Вальтанаса и Диланты день-два и исчезали. Ни Лита, ни Харза не успевали с ними подружиться, и оба сердились на взрослых за это. Среди «тех, кто приходит по ночам» были разные люди. Кого-то Лита и Харза знали, потому что они приходили часто, кого-то нет, и они, появившись раз, растворялись в памяти и пространстве.

И Лите, и Харзе нравилось, когда приходил Лура – встрепанный старичок, маленький и сухонький, как ломкий осенний лист. Он не приносил подарки или невиданные угощенья, как делал Севруджи; с ним никогда не было детей, как со странником Ламаром или красивой Яниной. Но Лура был мастер говорить обо всем на свете. Он рассказывал диковинные истории, например, о том, что солнце – это гигантский шар, который висит в черном-черном небе посреди других шаров и так горяч, что все, что приближается к нему, тут же превращается в пепел. Лита и Харза переглядывались и прятали усмешку: ну какой еще шар? Как он должен висеть в небе? Солнце – это Рал, великий и всемогущий бог. И нет никакой черноты там, в его чертогах, есть бесконечные луга голубой травы, где Рал пасет свои белоснежные табуны.

– А как же ночь? – хитро прищуривался Лура, который всегда разговаривал и спорил с ними на равных. – Куда же девается ваша голубая трава?

– Так Рал накидывает на луга темный платок, чтобы дать лошадям отдохнуть, а траве подрасти, – объясняла Лита. – А вот ваш раскаленный шар куда прячется по ночам, почему не светит?

– Вот я тоже все время об этом думаю, – бормотал Лура. – Возможно, что наш мир – это тоже огромный шар, что висит в темноте. Может быть, они с солнцем и луной двигаются и иногда заслоняют друг друга от людей, но как тогда…

И он пускался в совсем уж путаные размышления, а иногда хватался за бумагу и перо, что-то чертил, писал и злился, если заканчивались чернила. Лита любила наблюдать за ним. Он был будто бы из другой страны, такой далекой, что там даже не знают альтийских богов.

Лура всегда приходил к Вальтанасу, приносил ему рукописные книги, которые Вальтанас прятал, они о чем-то подолгу говорили. А вот Севруджи нужен был только Травник. Севруджи был единственным человеком, который казался Лите главнее отца. Отец не то чтобы робел или боялся Севруджи, но будто бы становился меньше ростом. Может, Севруджи был полубогом, героем легенд? А еще Лита понимала, что Севруджи приходит не просто так, а чтобы собрать какие-то сведения об Альтиде, его интересовали и древние свитки, и последние новости. И он всегда был очень приветлив с Тессой. Лите даже казалось, что они старинные приятели, что выросли вместе, как она с Харзой.

Все это было еще более странно, чем разговоры Луры о солнце, и тревожило сильнее.

В одной из комнат дома был алтарь. Сюда Диланта приходила молиться своим покровителям – Ралу и Гете, мама – читать толстую книжку в кожаной обложке на незнакомом языке, а Вальтанас – чинить обувь. Вальтанас считал, что делать свое дело хорошо и без злого умысла – это и есть чтить богов. Ойра смешливо фыркала, когда он так говорил, а Диланта проводила по лицу ладонью, отгоняя божий гнев.

На алтаре – невысоком столике с резными ножками – стояли толстые желтые свечи, они пахли пчелиным воском, и четыре фигурки, вырезанные из дерева: Рал и Айрус, Тимирер и Гета. Лита любила разглядывать их. Мастер, что их вырезал, может, был не сильно искусен – резец срывался не раз, образуя морщины и лишние складки одежды, – но очень старался, и боги получились похожими на людей, добрых соседей, если бы они были у них, в этом лесу. Самым красивым был Тимирер.

Раньше Лита частенько пробиралась в комнату с алтарем и играла с фигурками богов, наряжая их в разноцветные тряпочки, украшая цветами. Они ходили друг к другу в гости, ссорились и мирились, влюблялись и женились. Но однажды Литу застала Диланта (Тимирер как раз плыл на Солке, держась за его рога, сквозь шторм к далекой земле, чтобы спасти из плена свою возлюбленную Гету) и так отругала, напророчив всяких бед, которые пошлют ей боги в отместку за неуважение, что Лита стала относиться к этой четверке настороженно. Семья ее не была очень уж набожной… Ну, кроме Диланты, конечно. Мама никогда не заставляла учить длинные молитвы, считая, что молиться надо просто от души, а праздники каждого из четверых они справляли скорее потому, что любили праздники.

Но в тот день, когда Лита нашла щенка у четырех ралут, она пробралась в комнату с алтарем. Зажгла свечи и долго разглядывала фигурки богов, пытаясь найти ответ.

Девочка из очень далекой страны

Так они и жили в своем просторном доме в лесу. Прошло два года со смерти Рами, и Солке вырос в высокого крупного пса с мощными лапами, он был добродушным и любил, когда ему гладили живот, но, если ему вдруг казалось, что кто-то обижает Литу, он вскакивал, щерился, и уже никто не сомневался, что его отец – снежный волк.

Травник приходил все так же редко, и мама хмурила тонкие черные брови, и Лите становилось больно от обиды и нежности. Мама такая красивая! И добрая! Зачем отец обижает ее? Почему не живет с ними? Будто в их лесу трав меньше, чем где-то еще!

Однажды вечером Лита долго обнималась с мамой, в доме уже погасили свет, Кассиона уснула. Они лежали на кровати, так тесно прижавшись друг к другу, будто были одним целым. И Лита чувствовала на макушке горячие мамины слезы. Сердце ее разрывалось от жалости. Потом мама шмыгнула носом и шепнула:

– Ну, беги, зернышко, спи спокойно. Все устроится.

Лита перебралась на свой край кровати, обняла мамины ноги своими. Они всё еще спали вместе, все втроем, но Вальтанас уже начал мастерить для Литы отдельную кровать. Лита долго не могла уснуть и все придумывала, как ей поговорить с отцом, как найти слова, чтобы объяснить ему, что мама страдает без него. А потом в дверь постучали. Тем самым стуком. И сразу вскочил Вальтанас, открыл, и кто-то ввалился к ним в дом, прохрипел:

– Воды!

Лита соскочила с кровати, наполнила ковш водой из бочки, протянула его мужчине, который держался одной рукой за косяк, а второй прижимал к себе девочку с очень длинными волосами. Она лежала на нем, как куль с мукой, а волна черных волос закрывала ее всю, до самых пяток. Вальтанас перехватил девочку, положил на свое место на кровати. Диланта тоже уже проснулась, встала и начала хлопать девочку по щекам.

– Что случилось? Что с девочкой? Ты ранен?

Человек помотал головой и прохрипел:

– Озеро Тун.

Он протянул ковшик Лите и попросил:

– Еще.

Тут только Вальтанас заметил ее и шикнул:

– Марш в постель, Лита!

Это было правило – правило их дома: никто, кроме Диланты и Вальтанаса, не должен просыпаться и разговаривать с «теми, кто приходит по ночам». Но Лита все-таки принесла человеку воды в ковшике и только потом вернулась в постель. Со своей кровати она смотрела в открытую дверь комнаты Вальтанаса и Диланты и видела бледный профиль девочки в обрамлении гладких черных волос.

Девочка, привезенная в их дом странником по имени Ралус, оставалась тут долго, весь чудесный месяц леен, когда весна набрала свою живую звонкую силу, а лес стоит свежий и будто заново рожденный. Девочка была очень странная, с неестественно бледным лицом и очень длинными очень черными волосами, она почти не говорила, а смотрела на все так, будто ее только что достали из темного погреба. Сначала она плакала, выкрикивая одно-единственное слово:

– Унаунаунауна!

Это было похоже на плач птицы солтен, что живет глубоко в лесах и не предвещает ничего хорошего. Но Ойра и Диланта быстро привели ее в чувство, отпоили целебной травой. И оказалось, что Уна – ее имя.

Харза подшучивал над ней, а Лите ужасно хотелось узнать, где девочка жила раньше, откуда пришла и куда собирается теперь. Но та лишь отвечала:

– Я не знаю, Человек-Солнце заберет меня.

Сначала Лита думала, что она считает бога солнца Рала человеком, способным ее убить, и водила ее гулять только по самым тенистым тропинкам в лесу. Но потом оказалось, что так она называет человека, что привел ее сюда и оставил. Она почему-то говорила, что он не ее отец, хотя Лите они показались похожими.

Этот человек носил солнечное, божественное имя – Ралус. У него была лысая голова и очень грустные глаза. Этими грустными глазами он смотрел на Ойру так, что она роняла то полотенце, то ложку и краснела. Харза выглядел встревоженным.

Ралус подолгу разговаривал с мамой, Лита слышала, что они вспоминают и Севруджи, и Янину, а еще какого-то Арса, которого уже не спасти. Вечером, лежа в обнимку с мамой, Лита спросила:

– Ты давно знаешь Ралуса?

– Нет, но у нас есть общие… знакомые, – она будто споткнулась об это слово и выдохнула другое: – Друзья.

– Ралус тоже твой друг? Поэтому он пришел к нам?

– Нет, его я никогда раньше не видела, но он знает моих друзей, нуждается в помощи, и… у нас много общего.

Лита попыталась представить, как это – иметь друзей. Совсем чужие люди, которые становятся тебе важными, необходимыми, потому что у вас много общего. Они вот с Харзой выросли вместе, у них один на двоих дом, у них есть Диланта и Вальтанас и одинаковые обязанности, но разве они дружат?

– Ты выросла вместе со своими друзьями?

Тесса улыбнулась.

– Можно и так сказать. Мы вместе учились… в одной особенной такой школе.

– Что такое школа?

– Ох! Ну это… как бы тебе объяснить… – Лита увидела, что мама не может найти слов, и тогда задала вопрос попроще:

– А чему вы учились? Ухаживать за ралинами? Варить сыр? Ткать?

– Да, – усмехнулась мама. – Пожалуй, это можно назвать ткачеством, а мы… да, мы учились ткать. Спи, зернышко, завтра долгий день.

Лита лежала и, засыпая, думала, что нет, они с Харзой не друзья, а вот с Уной – да.

Вместе они много бродили по лесу, и Лита объясняла Уне, как он живет и какие у него законы, как называются деревья, травы. Они собирали ягоды, и Уна брала их в рот так, будто это самое вкусное, что она пробовала в жизни. Она мало говорила, но зато научилась улыбаться, и с каждым днем делала это все охотнее.

Им было хорошо вместе, тихо-радостно и спокойно. Ойра учила Уну читать, а Диланта – доить коз. Мама каждое утро расчесывала ее бесконечные волосы и заплетала в тугую косу, а Кассиона все время ей что-то рассказывала, и Уна отвечала так, будто понимала ее детский лепет. Правда, она почему-то боялась ралинов, даже Солке не хотела гладить. Хоть в это и трудно было поверить, но, кажется, она впервые в жизни видела собак.

Лита мечтала, чтобы Уна осталась у них навсегда.

Но однажды ночью Человек-Солнце вернулся и увез ее. Они скомканно попрощались, и Уна ушла, унося на руке теплый браслет из крохотных ралутовых шишек, который сплела ей Лита. Лита почувствовала, что все взрослые выдохнули с облегчением, а сама она долго плакала в лесу, обняв ралуту.

Покровители выбираются, когда ребенку исполняется четырнадцать месяцев. Считается, что за это время он привык к этой жизни и уже ее не покинет, а значит, нужно выбрать тех, кто будет ему помогать и кого человек будет чтить с особым рвением. Перед малышом кладут четыре предмета, которые символизируют четырех богов: золотую монетку (Рал), чашку с водой (Айрус), шишку (Гета), флейту (Тимирер). Те боги, чьи два предмета ребенок возьмет первыми, и будут его покровителями. Считается удачей, если ребенок выбрал пару, составляющую неделимое единство, – значит, будет богатым и счастливым. Менять же покровителей нельзя. Хорошая примета – носить одежду тех цветов, что любят твои покровители, а если девочка захочет (или будет вынуждена) стать жрицей, то только в храме своего бога-покровителя.

Из «Дневника путешествий» Шарлаха Ал-Лари

Город

Теперь лес стал для Литы пустынен и скучен. Она бродила по нему, мучаясь неясной тоской и не понимая, как можно было так привязаться к чужому человеку, прожив с ним всего один месяц. Все, что она видела, слышала, чувствовала, ей хотелось рассказать Уне. Но та была неизвестно где.

«Куда ее могли увезти? Где оно, это озеро Тун, которое высасывает из человека все силы, но перемещает на огромные расстояния в мгновение ока? Если бы я знала, где искать Уну, я бы пошла за ней. Почему нас разлучили? Разве в нашем доме мало места?»

В один из особенно тоскливых дней она бродила по лесу, выбирая совсем незнакомые тропки, по которым, кажется, совсем никогда не ходила. Солке бежал впереди, обнюхивая траву и то и дело фыркая и мотая головой. Лита подумала, что хорошо бы все-таки посмотреть город. Вдруг Уну увели не в другой мир, а просто в город? Взрослые говорят, там много людей и домов, там можно потеряться. Значит, и спрятать бледную девочку с длинными черными волосами, которая понимает малышей и коз, тоже можно. Солке иногда оглядывался, будто проверяя, не отстала ли Лита. Тропинка стала шире.

Лита вдруг заволновалась: можно ли ей уходить так далеко от дома? Взрослыми была очерчена строгая граница, и Лита знала: вверх по течению реки, на север, им с Харзой нельзя. А если она заблудится, потеряется, не сможет вернуться? Если Кариб заведет ее в такую чащу, что не выбраться? Или заманит ее прямо в руки к своему сердитому брату Доту? Солке тоже остановился, оглянулся, почесал за ухом, а потом подпрыгнул, смешно дернув всеми четырьмя лапами, и побежал вперед еще быстрее. Лита бросилась за ним. «Кто я такая, чтобы сворачивать с дороги, по которой ведет меня бог? – думала она на бегу. – Так и скажу маме, если что».

Оглушенная, уставшая, перегруженная впечатлениями, Лита сидела на крыльце своего дома. Был уже вечер. На псарне возились собаки, Солке устало дышал рядом: набегался… Сумерки у них в лесу всегда недолгие, светлые, прохладно-синие. Лита подставила разгоряченное лицо теплому вечеру, поблагодарила за этот долгий день и – главное – за то, что сумела вернуться домой.

Когда Солке вывел ее из леса, они оказались у подножья холма, по которому карабкались виноградники. Осенью отец часто приносил им вкусные прозрачно-зеленые ягоды, мама называла их виноградом, а папа говорил, что эти ягоды растут на Суульских холмах. Вкуснее Лита ничего в жизни не ела. Правда, она всегда представляла, что эти ягоды растут на огромных, как ралуты, деревьях, а не на таких вот скрюченных кустиках. Но по листьям и завязывающимся гроздьям она узнала сейчас виноград и пожалела, что только начало лета и ему еще зреть и зреть, набирать на солнце сладость и вес.

Тропинка вела ее через виноградники довольно долго и уткнулась в каменный заборчик, невысокий, но Лита все же не стала перелезать, а пошла вдоль него, пока не отыскала калитку. Она открыла ее и оказалась в городе.

Сидя сейчас в лесной тишине, в которую вплетались привычные звуки их дома, коз, кур и собак, она вспоминала, как застыла там на месте, моментально растеряв всю свою уверенность от количества людей, разнообразия их одежд и голосов. Как Солке сел у ее ног, будто говоря, что он свое дело сделал, а теперь ей решать, куда идти и чем заняться. Оторвавшись от нагретой солнцем калитки и долго еще чувствуя ее тепло между лопаток, Лита пошла по улице между двумя каменными белыми заборами, пряча глаза от прохожих, которые мало обращали внимания на босоногую девочку в светло-зеленой тунике.

Улица привела ее на площадь перед холмом, на котором стоял огромный дворец. Белые колонны, украшенные резьбой, поддерживали золотую крышу. Высокие двери, множество окон, а у входа – стража в золотых одеждах, с длинными копьями. На холм вела лестница, по краям которой застыли диковинные животные из камня: крылатые кони, птицы с человеческими головами, ящерицы размером с быка. Лита поднималась на холм, разглядывая каждую. Вид у них был устрашающий, но вдруг она увидела собаку со щенком, ралинов и сразу успокоилась. Она хотела рассмотреть волшебный дворец поближе, и ноги сами несли ее вверх, пока стражники молча не перегородили ей дорогу, скрестив перед самым носом копья.

– Ну и ладно, – Лита вернулась на лестницу.

Обойти вокруг дворца она не решилась и быстро сбежала вниз, погладив по дороге каменных собак.

Город распахнулся перед ней, как шкатулка с драгоценностями. Он звенел голосами уличных торговцев, сверкал куполами храмов и белоснежных статуй, десятки улиц разбегались от дворцового холма, и каждая звала Литу за собой. Но теперь Солке перестал указывать ей путь, бежал позади, и надо было выбирать самой. Лита крутила головой, разрываясь на части от желания узнать и увидеть все сразу.

Вдруг рядом с ней остановилась колесница, и невероятно красивая женщина с копной огненных волос и в ярко-синей с золотыми нитями тунике обратилась к ней:

– Ты заблудилась, милая? Тебе нужна помощь?

Лита кивнула, не понимая и не слыша толком вопроса, но не в силах отвести глаз от красавицы. Та показала ей на место за своей спиной, и Лита впервые в жизни взобралась на колесницу. Рыжеволосая красавица крикнула лошадям:

– Хэйро!

И вот они уже несутся по улицам города неизвестно куда, все дальше от дворца, виноградников и леса. Солке бежит следом, уворачиваясь от прохожих и других колесниц.

Ее звали Алоика, и ее дом, маленький, уютный и обставленный с изяществом, которое могут позволить себе только очень богатые люди, стоял сразу за храмом Рала. Этот дом, пропахший благовониями, был настолько не похож на их дом в лесу, насколько сама Алоика не была похожа на тех женщин, которых Лите приходилось видеть до этого дня. Она заливисто смеялась, носила яркую одежду и распущенные волосы, она задавала странные вопросы, от которых Литу бросало в жар:

– От кого ты сбежала, милая? Какие мужчины тебе нравятся? Ты всегда так бедненько одеваешься? Кто-нибудь уже целовал эти сладкие губки? Какие у тебя стройные ножки, только что-то ты худая, ты что, не ешь досыта? Хочешь остаться у меня?

Лита робела, не знала, что отвечать, а новые вопросы сыпались и сыпались на нее.

– А я марика, – сказала Алоика. – Помогаю мужчинам стать счастливее.

Лита постеснялась спросить, как именно, а Алоика накрыла на стол и какими-то невероятными яствами угостила Литу, которая всю жизнь ела только простую пищу, что давал им лес, огород, куры и козы. Каждый кусочек вызывал вихрь вкуса и ощущений. Она съела целую тарелку под внимательным взглядом Алоики.

– Ты никогда не ела правглу, да? Откуда ты вообще взялась в городе? Тебя что, растили в глухом лесу?

Лита уже готова была кивнуть в ответ, но Солке, лежавший на пороге, глухо заворчал и гавкнул, будто напоминая, что ни в коем случае нельзя говорить о лесе, о доме, где рождаются щенки ралинов, о своей семье.

– Какой у тебя забавный пес, – сказала Алоика и приподняла бровь, глядя на Литу. Она ждала ответа.

– Нет, я… я из одной деревушки, далеко отсюда. Приехала с тетей на базар, отпросилась погулять, а сама заплутала.

Алоика кивнула.

– Тогда понятно, почему ты набросилась на правглу и худая, как палец Геты. Говорят, все деревни живут в такой бедности, что даже последнему нищему в городе и не снилось.

Лита пожала плечами. Она даже не знала, что на Альтиде есть какие-то деревни. Но Алоика расценила ее жест по-своему:

– Ну да, если там живешь и никакой другой жизни не знаешь, то тебе и кажется, что все нормально, все хорошо и правильно. Но стоит попасть в город!..

Алоика полулежала на низком диванчике и обмахивалась веером, хотя было не очень жарко. В ее расслабленной позе и в том, как она вставала, чтобы налить себе разбавленного водой вина, – во всех ее движениях было что-то такое, что подсказало Лите: Алоика ждет ребенка и скоро станет мамой. Она быстро прикинула в уме:

– Твой малыш родится в середине даависа, да?

Алоика вспыхнула и прижала руки к животу, чем еще сильнее убедила Литу.

– Откуда ты знаешь? Никто не знает! Уже живот видно, да?

– Ой, нет! Ничего не видно, я просто чувствую такие вещи, – улыбнулась Лита. – Я даже могу угадать, кто будет, я редко ошибаюсь. Хочешь?

– Нет! – слишком поспешно выкрикнула Алоика, но тут же смягчилась. – Не надо, не хочу ничего знать заранее.

Она вдруг растеряла всю свою веселость, будто бы вмиг устала и постарела. Выпила залпом вино и встала с диванчика, подошла к Лите и приподняла за подбородок ее лицо, глядя в глаза. Лите было неприятно, но она сидела не шелохнувшись.

– Не знаю, увидимся ли мы снова, только ты не говори никому обо мне, хорошо? Сохрани мой секрет. Обещаешь?

Лита кивнула, и Алоика ее отпустила. Что такого, если женщина ждет ребенка? Малыши – это же прекрасно! Но тут же она вспомнила, что, когда ее мама ждала Кассиону, все тоже очень тревожились: и Диланта, и Вальтанас, и Ойра. Но больше всех – отец. Он прямо сам не свой был. Поэтому Лита решила не спорить. Может, так положено: волноваться и беспокоиться. Даже собаки немного нервничают, когда ждут потомство.

Алоика тряхнула головой, будто прогоняя тяжелые мысли, и обернулась к Лите. Ее красивое лицо снова озаряла улыбка.

– Ты мне очень нравишься, милая, хорошо бы нам подружиться!

– Спасибо тебе! – обрадовалась Лита. – Но мне пора, надо еще найти тетю…

– А ты знаешь, где ее искать?

– Если найду холм, на котором стоит дворец, то и ее отыщу.

– Ну, здесь недалеко. Я не смогу тебя проводить, ко мне сейчас придет важный гость, а ты, как выйдешь из дома, обогни храм Рала и иди все время прямо. В конце улице поверни налево, а там уже недалеко. Царский дворец видно отовсюду.

Лита кивнула и пошла к двери.

– Будешь в городе – приходи в гости, милая! В моем доме для тебя всегда найдется чашка правглы!

– Спасибо. Солке, пойдем.

В дверях она столкнулась с красивым молодым мужчиной, высоким и темноглазым. Он улыбнулся ей, но в ту же секунду нахмурился, и взгляд его прямо впился ей в лицо, будто он хотел прочитать ее мысли или узнать тайные желания. Лита покраснела и скорее побежала прочь, а оглянувшись, увидела, что он смотрит ей вслед.

Сидя сейчас на крыльце своего дома, растворяясь в привычной тишине леса, она поняла, что этот мужчина, его улыбка, его взгляд – это и было самым загадочным и волшебным за весь ее первый день в городе. Он кого-то напомнил ей, будто был похож на кого-то знакомого, близкого, но на кого именно, Лита не могла понять.

Вдруг что-то ткнулось ей в бок, будто ралутовая шишка подкатилась. Это Солке приткнулся рядом. Лита улыбнулась. Хоть он и бог, но, когда устает, любит прижаться к ней, как обычный пес.

– Мама, а кто такие марики? – спросила за ужином Лита, и Ойра выронила ложку, мама чуть не пролила похлебку, а Диланта вытаращилась на нее так, будто она превратилась в Дота.

– Что-что? – спросил Вальтанас.

Один Харза ничего не понимал и смотрел на взрослых в недоумении.

– Где ты услышала это слово, Лита? – спросила мама звенящим голосом.

– Я… я не помню.

– Лита!

– Я гуляла у дальнего озера, – начала вдохновенно врать Лита. – Я ушла далеко сегодня, а там ловили рыбу два человека, ничего не поймали, там вообще нет рыбы, на том озере, если бы они поднялись чуть выше, до Рулфа, помнишь, Харза, мы прошлой осенью там…

– Лита! Не морочь мне голову!

– Они говорили что-то о мариках, – сникла Лита. – О том, что они делают мужчин счастливее.

Ойра вспыхнула и вышла из-за стола. Диланта покачала головой, а мама сказала так сурово, как, наверное, никогда в жизни с ней не говорила:

– Мы строго-настрого запретили тебе уходить далеко, Лита. Разве ты не знаешь, что никто не должен знать о нашем доме и о нас?

– Я спряталась, они меня не видели!

– Все равно. Просто не ходи туда больше – и все.

– Да, мам.

Город снился ей. Будто звал всеми переулками, улочками, величественными храмами, апельсиновыми рощами, мозаичными площадями, всеми этими людьми, загадочными, непохожими на маму, Ойру или Вальтанаса с Дилантой. И трех дней не прошло, как Лита опять вышла к виноградникам Суулы, легко и без подсказки отыскав нужную тропинку. Она знала, что мама не будет волноваться. Все привыкли, что и она, и Харза подолгу пропадают в лесу. Главное, успеть домой к позднему ужину. Одета она была в ту же светло-зеленую тунику, что и в первый день. Ей казалось, что так вернее. Правда, в этот раз она надела сандалии, потому что увидела, что никто в городе не ходит босиком. А жаль! Камни мостовых так приятно греют ноги.

Поражают воображение даже бывалого путешественника альтийские храмы. Огромные, как самые величественные горы Ал-Тарпли, возвышаются они над одноэтажным и уютным Золотым городом (единственным на Альтиде) и расположены крестом в разных его концах.

Большая честь для каждой альтийской семьи – отдать дочь в жрицы одного из храмов, особенно в храм бога Рала, покровителя Альтиды. Жрицы Рала берут себе в воспитанницы высоких, светловолосых и белокожих девочек, обладающих музыкальным слухом и приятным голосом, ибо во время праздника Солнца, а также во время богослужений поется очень много красивых и сложных в исполнении гимнов. Жрицы бога Рала изучают астрономию, философию. Жрицы Айрус – медицину, географию и историю. Жрицы Геты сведущи в траволечении и древоведении, а жрицы Тимирера могут предсказать погоду по облакам, разбираются в литературе, прекрасно танцуют.

Из «Дневника путешествий» Шарлаха Ал-Лари