Текст книги "Лита. Семь прях. Книга 5"

Часть вторая
Город на холме

Стоя у стены в ожидании расстрела, он и сам не сможет четко объяснить себе, как была выкована та цепь незаметных, но неотвратимых случайностей, что привела его сюда.

Габриэль Гарсиа Маркес. Сто лет одиночества

Важнее всего не то, что мы умрем, а то, как мы умрем и вспомнит ли кто-то о нас после нашей смерти.

Сильвана де Мари. Последний орк

Вторая царская дочь

Золотые огни вспыхивали тут и там, по всему лугу носились атлеты с факелами и юные воспитанницы жриц богини Айрус с венками из веток мирафы, луговой травы и цветов. Мелькали пестрые туники: алые, белые, голубые, зеленые. Лилось рекой молодое вино с виноградников Суулы, повсюду горели костры. Огненные ралины бегали по кругу, изображая колесо года. Множество голосов и звуков сливались в один мощный ровный гул, и из него постепенно, вкрадчиво прорезался один – высокий, пронзительный, тревожный…

Дочь альтийского царя открыла глаза и протянула руку, чтобы погладить спящего у ее ложа пса. Во дворце было около десятка прекрасных ралинов, послушных, вышколенных, но только этому, неправильному, с белым пятном и аметистовыми глазами, позволялось спать в покоях царевны. Управитель дворца Вариас пытался с этим бороться, изгоняя Солке на псарню, на ступени дворца, приказывая стражникам не пропускать во дворец эту полукровку, но все было бесполезно – Солке умудрялся просачиваться и спать неизменно устраивался в ногах Литари. Вариас попробовал было пожаловаться царю, но тот лишь рукой махнул: оставьте вы их в покое; если им так легче привыкнуть к жизни во дворце, то быть посему.

Лита вздохнула, помотала головой. Надоедливый звук не проходил. Вчерашний праздник, яркий и многозвучный, повторился в ее сне. И который день она просыпалась от этого странного, непонятного, пронзительного до зубной боли звука. Он оставлял смутную тревогу, предчувствие близких перемен. Рука потянулась за серебряным колокольчиком с ручкой в форме дельфина. Трель не успела смолкнуть, как в комнату вбежала белокожая девушка и села перед ложем царевны на колени.

Лита вздохнула, глядя на нее. Рабыня… у нее есть своя собственная рабыня. Девушка невиданной красоты, кроткая, веселая и умная. Почему она должна служить ей? «Прекрасный подарок отца для вновь обретенной дочери» – так называли Флон все во дворце и в городе. Флон, у которой были золотые волосы до колен и необыкновенные синие глаза, нежные руки, глубокий чистый голос и множество сказок в голове. Она была добра к Лите. Она была ей предана.

Великий Гиор отменил рабство после окончания Войны четырех городов, теперь нельзя было купить или продать человека, но ты мог попасть на «вечную службу» за долги, или бесчестный поступок, или чтобы избежать смерти от голода, или ища защиты. Таких несчастных было немало. Никто не называл их рабами, но, по сути, они ими и были: бесправные, вынужденные до конца своих дней служить хозяину, который может подарить тебя – как знак уважения одариваемому – или отдать – в наказание за нерадивую службу. Если злой рок заставил тебя поступить в вечные, составлялся договор, скрепленный печатью Первого совета, а на левую скулу вечному ставилось клеймо – буква «В».

Флон появилась у нее три месяца назад – сразу, как Литу вырвали из лесного дома и поселили здесь, в роскошном дворце на холме. Допросы. Вкрадчивый голос советника Таира, въедливый – косула Ашицы. Литу до сих пор передергивало от воспоминаний о сумеречной комнате, в которой ее держали несколько дней, задавая и задавая бесконечные вопросы об одном и том же.

Она попалась. Она перестала ходить в город, как и просил отец, но было поздно. Ее узнали, выследили, схватили. Она не знала, что стало с мамой, где малышка Кассиона. Помня разговор с отцом, она делала вид, что у нее никогда не было ни мамы, ни сестры, ни даже Ойры с Харзой. Однажды ей почудился голос Вальтанаса. Наверное, его тоже допрашивали. Она молила всех богов, чтобы отпустили. Отец не появился ни разу. Может, он даже не знал, что она здесь. Может, советники не решались преподнести ему новость, пока не убедятся, что Лита – действительно чудом спасшаяся царская дочь.

Флон начала втирать ей в ступни масло лероки. Она что-то приговаривала про стройные и сильные ножки, такие красивые, что все цари падут к ним и будут счастливы, если она наступит ими на их спины. Лита ее не слушала.

Ей сказали: «Твое полное имя Литари Артемис Флон Аскера, светлая ралу. И во дворце родные будут обращаться к тебе Литари, а все остальные – ралу». Лита кивнула. Одно из своих имен нужно было подарить вечной, и она выбрала Флон, потому что имя Литари она не отдала бы никому на свете, а Артемис было настоящим именем ее мамы, им не хотелось делиться с чужой девушкой, даже такой милой и ласковой.

Из окон ее спальни виден весь город и кусочек моря. Три окна в ее комнате теперь. Огромных-преогромных окна. А там, в лесном домике, у нее даже не было отдельной кровати. «Теперь ты дочь царя. По-настоящему, а не в играх».

– Как ты попала в вечные, Флон? – спросила Лита.

Руки Флон на секунду замерли, но тут же продолжили массаж.

– Ну… мы в Горном пределе жили, это далеко отсюда, ралу, очень далеко, весь лес надо пройти от края и до края. Родители мои умерли, их урфы убили, я самая старшая была, а младше меня еще восемь детей, да старенькая бабушка, да тетя моя, она больная, голова у нее помутилась, когда ее ребеночка забрали. Я старалась, как могла, и братики мне помогали, но у нас там трудная земля, камни, и холодно, не то что здесь, у Рала за пазухой, мы старались, но все равно малышка Эки умерла от голода, а потом и бабушка с тетей. Тогда я собрала всех своих, и мы сюда пришли, долго шли, брата по дороге снежный волк загрыз, а еще один утонул, когда через реку перебирались, но остальные дошли. Только кто нас тут ждал? Никто. Вот и пришлось пойти в вечные.

– Всем?

– Ну а куда нам еще? Здесь хотя бы кормят и тепло.

Лита вынула ступни из горячих ладоней Флон, поднялась. Горный предел… Она даже не знает, где это, ни разу не слышала. Надо посмотреть карту Альтиды у отца в кабинете. И кто такие урфы? Но спросить не успела: зазвенел колокольчик на стене, напоминая, как много у нее дел каждый день. Это были не те дела, к которым она привыкла в лесном доме Вальтанаса. Здесь не надо было пасти коз, собирать шишки ралуты, кормить кур, выгуливать собак. Здесь надо было учиться.

Учителей у Литари было трое.

Карисас учила ее этикету, молитвам и риторике. Она была высокая и худая, строгая и не умела улыбаться. Лита ее боялась.

Вилсар учила ее танцевать, плавать и бегать. Стройная и подвижная, как белка, она умела пошутить, но слабины в занятиях не давала, и Лита, бывало, плакала от боли и усталости. Наступила зима, уже прошел праздник Айрус, море остывало, но Вилсар была неумолима: каждый день они спускались в одну из крохотных безлюдных бухточек и плавали, пока губы не синели. Однажды Лита робко спросила, где они будут плавать, когда зима станет глубокой и совсем холодной, но Вилсар ответила ей недоуменно: «В море, конечно, где же еще?» Потом, правда, смилостивилась и объяснила: «Если плавать каждый день, то переход от лета к зиме не так заметен». Но море остывало, и с каждым днем Лите было все труднее радоваться занятиям с Вилсар.

Больше всего ей нравилась Пенелас. Она была старше других ее наставниц, спокойнее и рассудительнее, а рассказывала так интересно, что дух захватывало. Ей можно было задавать любые вопросы, и ее уроки напоминали больше разговор с другом, чем утомительные занятия. С ней Лита изучала языки (суэкский и лавнийский), географию и историю Альтиды. От Пенелас Лита узнала, что ее первое имя – Литари – значит «рассветная дорога», а новое – Флон – «спасенная», и его добавили, когда нашли ее, Литу, и вернули во дворец, к семье.

– Разве имена можно добавлять? – удивилась Лита.

– О да, так делают очень часто! Первое имя дается родителями при рождении, и, судя по твоему, родилась ты в дороге на рассвете. Вторым всегда идет имя матери у девочки и имя отца у мальчика. Ну а потом добавляется все, что ты заслужишь при жизни.

– А Аскера?

– Это имя твоего рода, ралу. Царского рода, что правит Альтидой уже пять веков.

Лите было ужасно интересно изучать традиции своего народа, своей земли. В доме Вальтанаса они жили, будто на острове, окруженном со всех сторон лесным морем, оторванные от всего, что важно для людей здесь, в Золотом городе.

– Иногда случается, что человеку дают имя за какой-то поступок, который изменил ход истории или жизни целого города. Тогда это имя становится первым, ибо нет ничего почетнее, чем получить имя от народа за свои деяния. Вот как у светлейшего ралу, твоего отца.

– Эрисорус не его имя? – изумилась Лита.

– Конечно, его! – улыбнулась Пенелас. – Это и есть его самое настоящее имя. Когда ребенок появляется на свет, родители не могут знать, каким он будет и что его ждет. Имя, данное при рождении, – это скорее пожелание или отражение момента, но гораздо важнее то, которое ты заслужил, которое дали тебе люди. Вот твой отец получил свое главное имя за победу над стихией, и означает оно «победитель бури». Это имя важнее того, которым нарекли его родители, потому что отражает его сущность и напоминает о том подвиге, что он совершил, поэтому и стоит первым.

– Расскажи мне об этом.

Пенелас помолчала, будто собираясь с мыслями, и начала:

– Это случилось на пятый год правления Эрисоруса, он был еще молод и недавно женился на прекрасной Артемис. Вы, надеюсь, помните, ралу, что его отец и ваш дед умер от болезни и Эрисорус вступил на трон в довольно юном возрасте, едва отрастив первую бороду.

И вот в пятый год его правления на Альтиду обрушился небывалый холод. Целый месяц дули пронзительные ветра, ревели шторма, и ни один корабль, что был в это время в море, не вернулся к родным берегам. Мороз сковал Золотой город, наш город вечного лета. Вымерзли все деревья, что дают плоды, не из чего было сделать вино и отжать масло, ветер повалил многие деревья и сбрасывал черепицу с домов, будто детские кубики. Скот погибал, не успев вернуться домой с зимних пастбищ. В стране начался голод. Но молодой царь показал себя хорошим стратегом в мирное время и очень здравомыслящим человеком. – Пенелас быстро глянула на Литу, будто раздумывая, стоит ли рассказывать дальше. Вздохнула и продолжила: – Жрецы велели вести в храмы остатки скотины, чтобы принести в жертву богам и умилостивить их, но светлейший ралу вступил с ними в спор и сказал, что боги получили сполна – все моряки, все корабли и грузы, что они везли из Суэка, Лавнии, Лумиса, теперь принадлежат Айрус. Все животные, все пастухи, что замерзли в бурю, теперь принадлежат Гете. Все поваленные деревья, сломанные крыши, погибшие птицы теперь принадлежат Тимиреру.

«Мы сложим большой костер из упавших и замерзших деревьев и воздадим хвалу Ралу, чтобы он поскорее согрел Гету» – так сказал царь, и было по слову его. Семь дней и ночей свозили на берег моря погибшие деревья, рубили и пилили, складывали из них костер. Я никогда в жизни не видела, чтобы люди работали так слаженно, так дружно. И никогда еще в истории Альтиды не пылал на берегу такой огромный костер.

Светлейший же ралу тем временем сумел договориться с соседними государствами, чтобы дали в долг Альтиде мяса и зерна, пообещав свою вечную дружбу. И многие согласились. Так юный царь победил бурю и получил свое главное имя – Эрисорус, что и означает «победитель бури».

Пенелас улыбнулась Лите:

– Время нашего занятия вышло, ралу, тебя ждет Вилсар. Подумай об этой истории и об именах, что мы получаем.

Подумать об этом Лита забыла, а сейчас вот вспомнила, глядя на Флон. Лита дождалась, когда Флон наденет ей тунику, милевировый обруч с четырьмя разноцветными драгоценными камнями – знак царского рода – и завяжет сандалии.

– Как тебя звали до того, как ты стала вечной? – спросила она.

Длинные ресницы Флон дрогнули.

– Нам нельзя говорить об этом, ралу.

– Но ты помнишь? Нельзя ведь забыть свое имя.

– Конечно, я помню, – грустно улыбнулась Флон.

Надо расспросить ее о жизни там, в ее горной деревушке. И постараться найти ее братьев и сестер, забрать их всех во дворец.

Но сначала – утренняя трапеза с отцом и старшим братом.

Брат

Странно было видеть отца каждый день, и не в скромном одеянии травника, а в богатом хитоне, с золотым обручем на голове. Но еще непривычнее было знать, что у тебя есть старший брат.

Когда Первый совет закончил ее допрашивать и окончательно решил, что она дочь царя Эрисоруса, ее привели во дворец. Отца в это время не было в городе, и ей навстречу вышел царевич. Советник Таир прочитал указ, согласно которому никому не известная дева Лита, выросшая в лесном ралинском хозяйстве, является дочерью царя Эрисоруса и царицы Артемис (да хранят боги ее светлое имя!), а потому ей надлежит жить во дворце со своею семьей, учиться наукам, необходимым юной деве царского рода, блюсти закон и чистоту, а по исполнении семнадцати лет посвятить себя служению тому богу и в том храме, который она сама для себя выберет.

Фиорт смотрел на Литу во все глаза. Он даже не сразу взял в руки указ, который протягивал ему советник Таир, и только когда тот кашлянул, спохватился, прижал ладонь к груди и принял свиток.

– Оставляю вас с сестрой, ралу, – сказал советник Таир и тоже прижал руку к груди. А потом чуть наклонил голову – сначала в сторону царевича, потом в сторону Литы – и вышел.

Они стояли напротив друг друга, юный царевич Фиорт смотрел на Литу взглядом, который она не могла понять.

– Значит, вот ты какая… – сказал он наконец.

– Какая?

Он помолчал, обошел вокруг нее, разглядывая. Потом сказал задумчиво:

– Знаешь, я всегда во всем винил Первый совет. Хоть отец и говорил, что на все воля богов, что это Айрус забрала маму, но я-то понимал еще тогда, еще мальчишкой понимал, что если бы Первый совет не отправил ее из дворца рожать тебя на корабле, то она была бы сейчас со мной, была бы жива.

Лита прикусила губу. Молчать. Ни слова. Никто, ни один человек. Даже Фиорт. От этого и только от этого – от ее молчания – зависит, выживут ли в этой схватке мама и малышка Кассиона.

– Но как это странно, что Айрус забрала ее, а тебя оставила, правда?

– Да. На все воля богов.

– На все воля богов… – эхом откликнулся Фиорт.

«Он возненавидит меня теперь. Будет думать, что это из-за меня мама погибла. «Зачем она вообще родилась?» – вот что он думает сейчас, конечно». Вдруг Фиорт взял ее за руки и сказал:

– Ты на нее похожа. Ну… такой я ее помню. Хочешь, я расскажу тебе о ней? Ведь ты ее даже не видела.

И они сели у окна и, глядя на закатное солнце над городом, долго разговаривали. О маме, которую Лита знала гораздо лучше, чем Фиорт. Его детская память сохранила лишь краткие вспышки, яркие, как солнце, и такие же обманчивые.

Лита любовалась братом, очень похожим на отца. Она вспомнила вдруг, как они столкнулись в доме Алоики, когда Лита впервые пришла в город. Еще тогда этот красивый темноглазый человек показался ей смутно знакомым, да и он сам удивленно смотрел ей вслед. Они почувствовали друг друга. Узнали.

И вот теперь они живут под одной крышей, вместе завтракают. Правда, отец с братом сидят на одной стороне длинного стола, а она – на другой. Так полагается.

Потом Фиорт идет на занятия к своим учителям, а Лита – к своим. Ее учили нехитрым премудростям: придворный этикет, закон, география, риторика, танцы, игра на флейте. Все ее учителя были женщинами, а у Фиорта – мужчинами. У брата уроков было гораздо больше. Лита успевала закончить свои и пробраться в его учебную комнату, чтобы послушать о стратегии боя, об истории Альтиды, о науке врачевания и дипломатии. Учителя не прогоняли ее, а Фиорт был рад компании.

Он оказался прекрасным братом – братом, о котором можно было только мечтать, внимательным и дружелюбным. Конечно, у него было много своих – взрослых – дел, но он любил поболтать с ней. Часто они стояли на балконе, смотрели на город, и Фиорт рассказывал ей какие-нибудь истории о путешественниках и дальних странах. Он мечтал переплыть море на большом корабле.

– Если мне, конечно, позволят, – сказал он однажды.

– Кто же может тебе запретить? – удивилась тогда Лита. – Ты же царевич!

– Вот поэтому и могут. Я должен быть здесь, я должен править, – он скривил губы, будто не слышал слова отвратительнее.

– Ты не хочешь быть царем?

– Надеюсь, отец будет жить долго, очень долго, а я как можно дольше останусь свободным. Флон! – окликнул он.

Флон проходила мимо и, услышав царевича, вспыхнула.

– Иди к нам! – позвал он ее. – Смотри, как красив город в сумерках.

Лите очень нравилось, что Фиорт держит себя вот так просто со всеми слугами, а особенно с Флон, но видела, что отец и остальные не очень-то этим довольны. Будто слуги не люди! Но были правила. Правила, которые ей вдалбливала наставница Карисас каждое утро и которые «позволят ей с честью нести гордое имя рода Аскера». Лита вздохнула. Она хотела снять неудобные сандалии и побегать босиком. Но теперь это строго запрещено. Бегать, отвлекать отца разговорами, болтать во время трапез, прилюдно обнимать его или брата, гулять по городу одной – тоже. Поэтому она до сих пор не смогла сходить к Алоике поискать свою флейту. «А ведь скоро у нее родится ребенок», – подумала Лита, рассеянно глядя, как Фиорт что-то рассказывает Флон, играя ее пальцами, а та, бедная, не знает, куда себя деть от смущения. Лита заметила, что Флон старается всегда встать так, чтобы Фиорту не была видна ее скула с буквой «В». Она улыбнулась и подставила лицо теплому ветру.

Один раз в пять дней отец водил Литу на прогулку по городу. В этот час, перед закатом, они были совсем одни, даже Фиорта не брали, и могли поговорить обо всем на свете, в первую очередь о маме. Когда за Литой пришли стражи Первого совета, мама с Кассионой успели убежать и спрятаться в лесу. Там они просидели до глубокой ночи, боясь вернуться. Наконец Харза с Ойрой отыскали их и привели домой. Вальтанас же сразу, как уехали стражники, побежал в город – предупредить Эрисоруса.

– Непросто было принять решение, что делать в первую очередь, – рассказывал отец. – Но я понимал, что не могу вот так заявиться в Первый совет и потребовать отпустить тебя, я бы навлек беду и на Вальтанаса с Дилантой, и на всех нас. Тогда я оседлал коня и поехал в лесной дом – спасать маму и Кассиону.

– И что ты сделал?

– Увез их в храм Всех богов. Он очень далеко отсюда, в горах. Его главная жрица…

– Твоя сестра? Ярсун рассказывал мне.

Отец недовольно сдвинул брови, но врать не стал:

– Да, она моя сестра. Мама будет там в безопасности. Нельзя, чтобы ее увидели, каждый взрослый человек в городе может ее узнать.

– Хорошо, что ты их спрятал, – сказала Лита и вздохнула.

Она любила город, и ей нравилось жить в роскошном дворце, есть вкусную еду с серебряной посуды, нравилось учиться и видеть отца каждый день, нравилось разговаривать с Фиортом, но она так соскучилась по маме и сестренке! Отец правильно понял этот вздох, обнял ее за плечи.

– Ничего, – сказал он. – Скоро все успокоится, и мы навестим их. Давай зайдем в храм Геты, помолимся твоей покровительнице и поблагодарим, что помогла маме спрятаться тогда в своих объятьях.

Эрисорус и Лита прошли сквозь левую колоннаду, переступили высокий порог. В храме было тихо и сумеречно, горел огонь в открытом очаге. Огромная, в два человеческих роста, статуя Геты возвышалась в центре. Молоденькая жрица раскладывала у ее подножья цветы. Увидела царя и его дочь, поклонилась и отошла за колонны. Эрисорус положил руку на босую ступню Геты, сказал очень тихо, почти шепотом:

– Благодарю тебя, о вечно юная богиня земли, спасибо, что защитила и укрыла мою возлюбленную Артемис и нашу дочь Кассиону. Дай им спокойствия и радости в их новом доме в твоих горах, помоги моей дочери Литари освоиться в ее новом доме здесь, в городе.

Он положил к ногам богини мешочек, монеты в нем тихонько звякнули. Лита не умела молиться вот так – открыто и при свидетелях, она неловко кашлянула, погладила другую ступню богини и прошептала:

– Спасибо.

Эрисорус легонько сжал ее плечо и сказал:

– Не хотелось говорить это в храме Геты, но пора сказать. Ты будешь жрицей в храме Рала, Лита.

Лита вскинула на отца глаза.

– Но… мои покровители Тимирер и Гета!

– Да. Но покровитель царского рода – всемилостивый Рал, и мы не можем отдать тебя в храм другого бога.

– Но, папа, они же… они рассердятся на меня!

– Это все предрассудки, – мрачно сказал Эрисорус и притянул Литу к себе. – Сердятся боги или нет – разве дано нам знать? Первый совет решил, что ты будешь жрицей Рала, мы обязаны повиноваться, ибо Первый совет – это закон, а закон превыше всего, Лита.

– Даже выше богов?

Отец не ответил, молча поцеловал дочь в макушку. Но Лита не собиралась так быстро сдаваться.

– Но ведь они сами… – вспомнила она. – Когда привели меня во дворец, советник Таир зачитал указ, и там было сказано, что по исполнении семнадцати лет я должна посвятить себя служению тому богу и в том храме, который сама для себя выберу. Так там было написано!

Эрисорус вздохнул.

– Да. Но выбрать ты должна храм Рала.

– Но почему?

– Потому что все ждут от тебя именно этого.

– Но мои покровители…

– Лита! – повысил голос Эрисорус. – Мы больше не в лесу. Ты – царевна. И ты обязана делать то, что до́лжно царевне.

Он направился к выходу. Лита поплелась следом, но все-таки прошептала:

– Это предательство.

Отец услышал, дернул плечом, будто отогнал надоедливую осу.

На город уже опустились сумерки. Горели окна домов, горели костры в специальных железных корзинах, расставленных у каждого дома, горел маяк.

– Папа! – Лита схватила отца за руку. И как она могла забыть? – Ярсун ведь твой брат, и Первый совет знает об этом!

Она рассказала ему о той встрече с советником Таиром на маяке Четырех китов. Отец нахмурился.

– Да… да, но мне нужно было спасать твою маму, Лита. И я не мог знать о той вашей встрече.

– Но теперь… теперь уже поздно, да? Что они с ним сделали?

– Я знаю только, что у маяка Четырех китов новый маячник и что в тюрьме Первого совета нет человека по имени Ярсун. Надеюсь, ему хватило здравого смысла сбежать, как только он узнал о том, что тебя схватили.

– Он подаст нам весточку, если с ним все в порядке?

– Я не знаю. Может быть. Мы были с ним дружны… насколько это возможно в нашем положении.

– Но ведь ему есть куда пойти?

– Братство поможет ему, не переживай.

– Братство?

Отец помолчал. Он будто случайно обронил это слово, по рассеянности, а теперь жалел. Но Лита не отставала:

– Какое братство?

Отец ответил нехотя, будто через силу:

– Ну, помнишь тех людей, что иногда приходили к Вальтанасу по ночам?

– Да!

– Ну, вот это и есть братство.

– Но что они делают? Откуда приходят?

– Трудно сказать… из разных земель. Они помогают тем, кто попал в беду.

– Любому человеку?

– Да, пожалуй, что так.

Лита помолчала. Отец чего-то недоговаривал. Да и в самом деле, как можно помочь любому попавшему в беду? Почему не помогли тогда Флон и ее семье? Где они были, когда она, ее младшие братья и сестры ушли в вечные, лишь бы не умереть от голода? Но отец уже начал рассказывать о царе Корде, построившем этот город, и она не стала перебивать. Спросит как-нибудь потом.