Текст книги "Сантрелья"

Сравнить мне его было не с чем, поскольку машину времени еще не изобрели, и мне не довелось побывать в древних городах – разве что в своих фантазиях. И хотя данный макет, по всей вероятности, являлся не в меньшей степени фантазией его создателя, он заставлял поверить в то, что это поистине город какого-нибудь восьмого века до нашей эры. Здесь была гавань с пришвартованными древними галерами – «фарсисскими кораблями». Здесь была торговая площадь. Здесь был языческий храм, напоминающий почему-то пирамид у южноамериканских цивилизаций. Здесь были дворцы знати, хижины бедноты и навьюченные караваны не то ослов, не то мулов, вероятно, доставляющие сокровища тартесских рудников в столицу.

Я в немом восторге рассматривала город, которым грезил мой брат. Был ли он и вправду таким? Я подняла вопрошающий взгляд на Риверу. Но тот заговорил, не дожидаясь озвучения моего вопроса:

– Нам, тартессологам, нелегко. Почти нет никаких описаний самого города. О культуре его мы судим по археологическим находкам на всей территории Тартессиды, по истории оставшихся после его гибели племен турдетанов. Но каким был Тартесс на самом деле? У нас нет, во всяком случае, пока не найдено эпических поэм тартесского Гомера, которые подсказали бы нам, что собственно мы ищем. Шлиман знал, что искал, что должен был найти. По Гомеру, он создал свою теорию, и находки призваны были либо подтвердить ее, либо опровергнуть. И хотя в деталях он ошибся, но в целом Трою он нашел. А Тартесс – миф. Сколько уже перекопано! Но что мы ищем? Что мы ожидаем найти? Может, мы это уже давно нашли, просмотрели, проскочили, подобно тому, как тот же Шлиман проскочил культурный слой именно гомеровской Трои? – он вздохнул и кивнул на макет. – Так я представлял себе Тартесс, пока верил в то, что ищу.

– Простите, – перебила его я, – так вы хотите сказать, что сегодня уже никто не занимается поисками Тартесса?

– Ну почему же? Обязательно занимаются, – ответил Ривера. – Я навел для вашего брата справки. Мы с ним созвонились с коллегами из Севильи. Там в Археологическом музее ряд сотрудников недавно участвовали в экспедиции. Они обещали показать Николасу места раскопок.

– Серхио, – вмешался в разговор Росалес, – каков был план действий Николаса?

– В каком смысле?

– Видишь ли, несколько лет он не занимался археологией, как он мне писал. Могло даже показаться, что он, подобно тебе, разуверился в своей мечте. Но вдруг он все бросает и едет сюда, решительно настроенный на проведение раскопок. Не значит ли это, что у него созрела идея, возникла гипотеза, которую он и приехал проверить?

Тут встрепенулся Карлос:

– Ну, конечно же, Андреас, спасибо тебе! Именно его план нам и нужно знать. Где он собирался искать, что он предполагал сделать перед этим? Узнав это, мы сможем его найти!

Серхио Ривера пожал плечами:

– Полагаю, гипотеза у него имелась. Но он предварительно планировал ознакомиться с уже отпавшими теориями. Как бы это сказать? Он много читал, по мере возможностей, следил за развитием поисков. Однако он не видел местность, а для опытного археолога с уже сложившимся взглядом на предмет своих поисков очень важно своими глазами рассмотреть ареал раскопок, уже состоявшихся или последующих.

– Это понятно, – нетерпеливо, видимо, даже несколько грубовато прервала я. – Но какова была его гипотеза?

Ривера с сожалением посмотрел мне прямо в глаза. Я поняла, что он простил мне невольную грубость и до конца осознал глубину моего отчаяния. Он лишь растерянно развел руками:

– Этого я не знаю. Мы собирались с ним связаться после его поездки в Андалусию. Он говорил, что это поможет ему привести в порядок свои мысли и окончательно сформировать свою концепцию, которую он пока держал при себе, на случай, что она окажется несостоятельной.

Он стал медленно и аккуратно складывать макет.

– Подождите, пожалуйста, – поспешно остановила его я. – Дайте еще немного полюбоваться этим загадочным городом, виновником моей беды.

Я несколько минут взглядом «бродила» по улицам этой древней столицы и вспомнила библейского Иону, собиравшегося скрыться здесь «от лица Господня».

«Теперь здесь можно разве что предстать перед лицом Господа», – подумалось мне почему-то, и я резко отвернулась от макета.

– А не говорил ли вам Николай что-нибудь о намерении вести поиски в районе деревушки Сантрелья? – спросил хозяина молчавший до сих пор Андрей Доброхотов.

– Нет, я даже не знаю, где это.

– Это где-то в Кастилии, – вставил Карлос.

– О нет, – решительно отверг эту идею Ривера, – в Кастилии Тартесса быть не может.

– Что бы вы посоветовали нам предпринять? – полюбопытствовал Андрей.

– Поговорите с коллегами из Севильи. Они знают дальнейший маршрут Николаса.

Ривера в свою очередь обещал нам попробовать отыскать Мигеля Альвареса, о чьем увлечении Тартессом был также наслышан. Однако, провожая нас до двери, он задал неожиданный вопрос:

– А вы уверены, что исчезновение Николаса связано с его археологическими изысканиями?

– Нет, – честно признался Карлос, – но это единственная зацепка, которая, может быть, наведет нас на его след.

– Удачи вам, – как-то грустно пожелал нам Ривера, и мы откланялись.

В мрачном молчании мы спустились к машинам. Там мужчины деловито распределили, кто куда едет и каков план действий на завтра. Росалес отбыл с Андреем Доброхотовым, пообещав доставить его домой. А мы с Карлосом отправились в заказанный для меня Игорем отель «Куско» на бульваре Кастельяна. Всю дорогу из головы у меня не выходили две фразы, словно страшный приговор – итог сегодняшнего дня:

«Связано ли его исчезновение с археологическими изысканиями?»

«Тартесс – миф!»

Номер в гостинице оказался очень уютным. Впрочем, это не играло для меня особой роли, поскольку я не избалована гостиничными изысками в принципе, и к тому же усталость, разочарование и охватившая безысходность сделали меня нечувствительной к каким-либо проявлениям внешнего мира. Не знаю, сколько времени я просидела в кресле, тупо уставясь в темное окно на огни большого шумного столичного города. Из оцепенения меня вывел телефонный звонок. Я в недоумении сняла трубку, полагая, что это какие-то гостиничные службы ошиблись номером. Совсем четко, словно из соседнего номера прозвучал голос Игоря:

– Алена, добрый вечер!

– Ветров, ты? – опешила я. – Как ты узнал, где я?

– «Все-таки ты непроходимый тупица», – процитировал он, рассмеявшись, «Иронию судьбы». – Я же сам заказывал гостиницу. Какие новости?

– Никаких, – обреченно прохрипела я.

– No news is good news[10]10
  Отсутствие новостей – это хорошая новость (англ. поговорка).


[Закрыть], – подбодрил Игорь. – И все же? С кем-нибудь уже встречались?

– Да, – и я рассказала о трех встречах. – А что толку? Во-первых, Тартесс – это миф, – медленно и отрешенно проговорила я. – А во-вторых, вдруг исчезновение Коли не связано с его археологическими интересами?

– Эй, подруга, да ты там совсем раскисла, – внезапно встрепенулся Игорь, осознав степень моего отчаяния. – Завтра, крайний срок – послезавтра, я вылетаю к тебе. Только держись! Все сейчас только в твоих руках, точнее, в твоей светлой голове. Не давай воли истерике!

Похоже, он не на шутку обеспокоился моим настроением, и в голосе его послышался металл. «Уговоры не помогут, – видимо, решил он. – Надо быть построже». И он совсем сухо, по-деловому потребовал отчета:

– Какие планы на завтра?

Надо признать, эта его тактика несколько отрезвила меня. Я постаралась взять себя в руки и, по всей форме, доложила о намерении встретиться с севильскими археологами.

– Ты без Андрея там обойдешься? – спросил Игорь. – Он вряд ли сможет выехать из Мадрида.

Я чуть было не удивилась, о каком Андрее шла речь, но, вспомнив Доброхотова, тут же укусила себя за язык и язвительно произнесла:

– А ты что считаешь, я по-испански не обхожусь без переводчика?

– Вот теперь я вижу, что ты в порядке, – вместо того, чтобы ответить на мою дерзость, обрадовался Ветров и поинтересовался:

– Ты звонила Люде?

Мне стало стыдно. Я даже не вспомнила о жене брата практически за целый день.

– Некогда было. Я как раз собиралась ей сейчас позвонить, – соврала я.

– Хорошо, – сделал вид, что поверил мне Игорь. – Только не нагнетай обстановку. Ей сейчас тяжелее, чем тебе. Ты действуешь, а она ждет.

Этот упрек я не приняла.

– Она тоже могла бы действовать!

– Алена, где же твоя справедливость? – посетовал мой собеседник.

Я вновь устыдилась своего поведения, но виду не подала и продолжала вести себя, как обиженный ребенок.

– Ладно, отдыхай, – примирительно усмехнулся Игорь. – Завтра позвоню.

– Куда?

– Это не твоя забота. Впрочем, думаю, вечером вы будете в Кадисе. Пока!

Он уже собирался распрощаться, но я издала истошный вопль:

– Игорь! Дни идут! Мы теряем время!

– А что ты предлагаешь? У тебя есть что предложить?

– Надо ехать туда, где нашли машину, и там все выяснять на месте.

– Резонно, но, как я понял, этим занимается полиция, а твоя задача – помочь им понять, что его интересовало именно в этом месте.

– Но ни один из наших сегодняшних собеседников не имел понятия, почему Колю занесло в это богом забытое селение! – почти кричала я.

– Будут еще завтрашние! Терпение, я верю, что ты обязательно разберешься в этом, – он начинал раздражаться. – А сейчас иди спать. Только позвони Людмиле.

Он повесил трубку. Я расстроилась: утром шептал нежности, а сейчас отчитал меня, как девчонку, и бросил трубку. Наконец, я собрала волю в кулак и набрала Кадис.

Подошла Анхелес и, узнав о моих делах, передала трубку Люде.

– Лена, ты уже в Испании? – обрадовалась она. – Карлос тебя встретил? Что-нибудь есть новое?

– Люда, мы провели ряд встреч. Мы идем по его следу, – уверенно чеканила я. – Завтра мы уже будем у вас и, я убеждена, уже будет разгадка. Что говорит полиция? – не сдержала я своего нетерпения.

– Они опросили жителей Сантрельи. Кое-кто его видел. Он интересовался историей этого места, уточнял какие-то имена, называя их на непонятном языке, но никто из жителей не мог вспомнить, какие названия он выяснял.

Я вздохнула, пробормотала что-то ободряющее и неожиданно сменила тему:

– Люда, может быть, ты позвонишь маме?

Я рассказала ей легенду, которую перед отъездом изобрела для мамы. Люда помолчала, видимо, оценивая свои силы, и, наконец, согласилась:

– Да, Ленок, ты права. И потом я жутко соскучилась по Саньке. Я попробую быть убедительной.

– Умница! – восхитилась я ее мужеству. Честно говоря, я думала, она испугается звонить: слишком велика была опасность выдать себя, рассказать матери правду.

– Лен, как ты считаешь, он жив? – неожиданно брякнула Люда.

– Конечно, – соврала я и вдруг уверенно и решительно обосновала:

– Люда, мы бы почувствовали, ты бы почувствовала, если бы что-то случилось.

– Спасибо. До завтра.

Мы простились. И я отправилась спать. Я долго ворочалась: возбуждение мешало усталости взять верх и не отпускало меня на отдых. Постепенно я погрузилась в тяжелый сон, полубредовый, неглубокий, едва балансирующий на грани сна и бодрствования. И я увидела свой старый сон, тот самый, что мучил меня целый месяц. Римский мост. Бурная река. Темные кусты. Остров с буйной зеленью. Мавританский дворец. Но вместо монастыря почему-то развалины замка или крепости. Да-да, похоже, средневекового замка…

Глава шестая
Севилья – Сантрелья

 
Еще не спал я, но, затерян в лимбе,
Где все как будто внове перед нами,
Скитался в заколдованных пространствах,
Меж бытием и снами.
 

Густаво Адольфо Беккер[11]11
  Густаво Адольфо Беккер (1836–1870) – испанский поэт и писатель-романтик.


[Закрыть]

Мы выехали рано утром, рассчитывая к полудню достичь Севильи. Несмотря на утреннюю сонливость, я упорно не позволяла себе сомкнуть глаз и жадно впитывала красоту и необычность пейзажа за окном. Иногда он поражал однообразностью, а иногда восхищал разнообразием. Голое выжженное равнинное пространство сменялось холмистой местностью. А на пологих склонах холмов стройными рядами, будто солдаты на параде, выстроились невысокие деревья с круглой кроной – оливковые рощи. Настоящими оазисами изобилия казались обширные плантации виноградников. Здесь веками вынашивался рецепт, из поколения в поколение передавался секрет изготовления и годами формировался букет вкуса знаменитых вин Вальдепенья.

Ламанча встречала нас многочисленными памятниками Дон Кихоту и Санчо Пансе. Они были настолько разными по характеру и форме, что поражала неограниченность фантазии.

Вскоре холмы постепенно стали превращаться в горные массивы. Мы ехали по извилистой горной дороге, а над нами нависали скалистые отроги. О нет, это не была узкая горная дорога, подобная той, что память сохранила со времен отдыха на нашем Кавказе (уже не нашем, увы!). Это было настоящее цивилизованное шоссе, по большей части скоростное. Но красота горного пейзажа нисколько не померкла от мысли, что путь наш не сопряжен с опасностью, обычной на горных дорогах. Наоборот, можно было расслабиться и полностью погрузиться в этот изумительный мир: разноцветные прессованные горные породы косыми полосками, напоминающими слои пирога, будоражили наше воображение и могли поведать особо пытливым умам о заре существования нашей планеты. Причудливыми формами некоторые горы напоминали шедевры какого-нибудь талантливого скульптора с буйной фантазией и манией величия. А в долинах между скалами ютились белые домики поселков, над которыми непременно возвышался католический храм. Иногда селения располагались на склонах самого холма, даже если склоны не отличались особой пологостью. Это вызывало изумление: «Надо же, и здесь живут люди!» – и восхищение приспособляемостью человеческой природы.

Вот край горных массивов остался позади, и мы вновь путешествовали по холмистой местности. На некоторых вершинах холмов можно было различить старинные замки или их руины. Это наполняло мое сердце немым восторгом. Все больше разыгрывалось мое воображение, рисуя картины средневековья. Я вспомнила свой сон, подумав, что он предвосхитил это путешествие. Я внимательно и с нетерпением разглядывала теперь вершины холмов, в надежде рассмотреть там силуэт древних стен и башен, и если холм вдруг не оправдывал моих ожиданий, оказавшись пустынным или дав прибежище простому селению, я разочарованно вздыхала и продолжала с еще большим старанием вглядываться в окружающий нас ландшафт.

В Андалусии пейзаж перестал радовать своим разнообразием: потянулись одинаково пустынные выцветшие равнины. Эта монотонность навела на меня дремоту. Очнулась я, когда мы въезжали в Севилью.

Этот город оставался для меня загадкой. Я помнила, как в прошлом году мы с Анхелес ходили по нему и страдали от жары. Как мы потом узнали, температура воздуха в тени достигала сорока шести градусов. Но жара не столь ярко запечатлелась в моей памяти, как то ощущение потери или растерянности, которое возникает обычно, когда осознаешь, что есть лишь один день, поэтому то, что успеешь за этот день, будет твоим, а что нет, – не обессудь!

Так я нутром понимала, что в этом городе, чтобы проникнуться его духом, надо пожить, а не бежать, подобно гончей, от вокзала к Собору, от Собора к Алькасару, от Алькасара, петляя по улочкам очаровательного уголка под названием Санта-Крус. И снова бегом к картинной галерее, где в полглаза окинуть зал Мурильо. Боже, да здесь перед каждой его мадонной на до стоять целый день, чтобы впитать возвышенность и неземную чистоту, сквозящие во всем ее облике и излучаемые ее взором! Затем бегом отдать должное полноводному в Севилье Гвадалкивиру, на секундочку застыть перед Золотой башней. И снова пуститься по узким улочкам мимо (мимо! мимо?) Архива Индий к Церкви Сан-Сальвадор. Минут на пять затаиться в немом восхищении перед дивным алтарем и обреченно выползти в жару, зная, что времени осталось только-только доплестись до железнодорожного вокзала.

Севилья запала мне в душу как неосуществленная мечта. И когда я потом дома листала альбом с фотографиями, возникало чувство, что этот город я видела в кино. Впрочем, по-видимому, такое ощущение оставила вся поездка в Испанию. Но и теперь я оказывалась в этом чудесном городе не в самый лучший момент своей жизни. Я узнавала сейчас некоторые улицы, по которым гуляла в прошлом году, и так моя первая поездка обретала реальность.

Мы подъехали к Археологическому музею, разместившемуся в необычайно красивом здании. Росалес отправился на поиски коллег, с которыми еще вчера условился о встрече. В ожидании его возвращения мы с Карлосом знакомились с экспонатами музея. Здесь можно было воочию увидеть то, что называлось Тартесской культурой: золотые и серебряные украшения, бронзовая посуда, древние статуэтки – произведения живых людей, настоящих древних мастеров. И впервые за эти два дня я почувствовала, что Тартесс не миф, что брат мой изучал реальную культуру. Изделия эти, изготовленные в разное время и найденные в разной местности, свидетельствовали об обширности территории Тартессиды.

«Где же находился сам Тартесс?» – размышляла я, остановившись перед картой археологических раскопок.

Подошел Росалес с двумя мужчинами, которых он представил как сотрудников музея Пенью и Амадора. Оба они, по словам Андреаса, занимались поисками Тартесса и три недели назад виделись с Николасом. За ними мы проследовали через несколько залов и свернули в левое крыло музея, где располагались служебные помещения. Вскоре мы нырнули в какую-то дверь и очутились в небольшой комнате. По стенам громоздились книжные шкафы, заваленные книгами, файлами, свернутыми в трубочку картами и прочим. Посреди комнаты стояли два массивных стола с компьютерами. На стене висела карта, на которой красными кружками отмечались места археологических экспедиций Пеньи и Амадора.

Хозяева разместили нас вокруг одного из столов и приступили к рассказу о поисках Тартесса. Их рассказ выдавал в них увлеченных археологов, преданных своей профессии и не унывающих перед лицом неудач.

– Сеньоры, – робко прервала я их интереснейший разговор, – я боюсь показаться вам невежливой, но мы ищем не Тартесс. Мы ищем моего брата Николая, который искал Тартесс. О чем вы с ним разговаривали таком, что помогло бы нам определить его местонахождение?

– Его машину нашли возле деревушки Сантрелья, – добавил Карлос.

Археологи погрузились в раздумье. Амадор первым взял слово:

– Мы с Николасом целую неделю ездили по Андалусии, по местам наших раскопок, где, по предположению ученых, мог располагаться Тартесс. Мы побывали и в районах Уэльвы и Серро-Соломона, и в окрестностях Сан-Лукара, и на холмах Эль-Макалон и Эль-Карамболо. Николас с большим интересом знакомился с местностью, делал какие-то заметки…

– Да, – вдруг вскричал Пенья, перебив Амадора, – Хорхе, ты помнишь, он твердил о какой-то версии Альбергеса?

– Нет, не Альбергеса – Альвареса, Мигеля Альвареса, – поправил Амадор. – Я знаком с этим парнем. Он одержим Тартессом.

– Мы слышали о нем, – вмешался Росалес. – Николас беседовал с ним. Но нам пока не удалось с ним связаться. А что за версия?

– Альварес сообщил Николасу некие сведения, которые тот обещал пока не разглашать, поскольку они нуждались в уточнении, видимо, так, – сказал Пенья.

– И вы не знаете, что это были за сведения? – набросилась я на археологов.

Они отрицательно покачали головой. Я вскочила и стала ходить по комнате, нервно обхватив себя руками.

– Элена, прошу вас, успокойтесь, – тихо, словно гипнотизируя меня, проговорил Амадор. – Поймите, ваш брат посещал с нами места уже проведенных раскопок, и еще он почему-то очень внимательно вчитывался в попадавшиеся на нашем пути названия населенных пунктов, а по возвращении попросил подробнейшую карту сначала Андалусии, а затем – Испании.

Все застыли в ожидании. Амадор лишь развел руками, добавив:

– По-видимому, он искал какое-нибудь название.

– Название? – встрепенулся Карлос. – Может, Сантрелья?

Археологи переглянулись, будто бы спрашивая друг у друга, какое было название, но не ответили.

– Название! – воскликнула я. – Жители Сантрельи говорили, что Николай выяснял у них какие-то названия на иностранном языке!

– По-моему, он произносил слово на «А», – вспомнил Пенья.

– «Лошадиная фамилия», – пробормотала я по-русски.

Все в недоумении воззрились на меня, точно я промолвила некое заклинание. Несколько минут царила тишина: каждый был погружен в свои мысли. Внезапно тишину разорвал резкий трезвон. Я вздрогнула. Пенья схватил трубку:

– Музей Археологии… Да, они здесь, сеньор Ривера… Минуточку…

– Ривера? – удивленно переглянулись мы.

– Росалес, тебя, – передал тому трубку Пенья.

Андреас рывком выхватил трубку:

– Серхио, есть новости?.. Да?.. Он что-нибудь знает?.. Неужели?.. Здесь, в Севилье?.. Да… Да… Хорошо… Сейчас полвторого… Ждем.

Он повесил трубку и просиял. Надежда запульсировала у меня в висках. Я ж дала, что же скажет этот замечательный, добродушный археолог.

– Альварес в Севилье и будет нам сюда звонить.

Мигель Альварес казался тем недостающим звеном в цепи нашего расследования, тем, кто, похоже, мог знать, что искал Коля в Сантрелье. Я попросила у археологов атлас Испании и стала разыскивать Сантрелью. Открыв страницу 34, я сосредоточила свой взгляд на квадрате А3 и ахнула. Сантрелья находилась в Кастилии, к северо-западу от Мадрида, где-то между Мадридом и Авилой. Я показала карту своим спутникам.

– Это так далеко! – удивился Амадор. – Там не может быть и речи не только о Тартессе, но и о Тартессиде.

– Боже мой, что он там искал? – простонала я.

Рядом с селением я различила какой-то значок, напоминающий печку, и спросила у Карлоса, что он мог означать.

– А-а, так на наших картах обозначают замки.

– Замки, – растерянно повторила я и вновь вспомнила свой сегодняшний сон.

Зазвонил телефон. Звонил Мигель Альварес. Он предложил встретиться в парке Марии Луисы у памятника Беккеру. Выбор места встречи казался странным, но Густаво Адольфо Беккер был моим любимым испанским писателем, и я с удовольствием еще раз побывала бы у его памятника.

Мы поблагодарили Пенью и Амадора и отправились к парку Марии Луисы. Восхитительные башни зданий Ибероамерикан-ской выставки на Площади Испании служили нам своеобразным маяком на нашем пути к месту такой важной встречи, на которую, видимо, все мы возлагали столько надежд.

Мы вошли в парк, славившийся своими редкими породами растений, и, вдыхая запахи природы, словно по тропическому лесу, пробрались к окружавшей памятник изящной литой изгороди на мраморном основании. Вдоль изгороди разместились мраморные скамейки с литыми ажурными спинками. В центре образованной изгородью большой окружности, посреди цветника, высилось величественное дерево. Его лианоподобные зеленые ветви свисали прямо на мраморный бюст Беккера, пряча эту мятущуюся душу под своей сенью. Слева у подножия памятника, на ступеньках, лежал изломанный силуэт бронзового купидона. Справа, другой купидон, как будто только что опустился на землю, едва коснувшись ее носком. Еще правее, на ступеньках сидели три мраморные музы, погруженные в свои страдания. Вся эта композиция напомнила мне короткое, но словно вобравшее в себя квинтэссенцию всего творчества поэта, стихотворение:

 
Вся жизнь – что пустое поле,
Коснусь – и увял побег;
И путь мой по чьей-то воле
Засеян одною болью,
Которой не сжать вовек.
 

Прямо напротив поэта на скамейке примостился молодой человек: худой, сутуловатый, темноволосый и в очках. Он не мигая смотрел на бюст Беккера, будто не мог оторвать взгляда от глаз поэта, постигая его юную мудрость и грусть.

«Конечно, – подумала я, – искателям Тартесса должен быть не чужд этот писатель-романтик».

– Сеньор Альварес? – обратился Росалес к молодому человеку.

Тот, как мне показалось, вздрогнул, словно не ожидал никого здесь увидеть, но тут же широко улыбнулся и поднялся нам навстречу:

– Да-да, добрый день! Я Мигель Альварес.

Мы поздоровались и познакомились.

– Вас удивляет место нашей встречи? – почему-то догадался Альварес. – Дело в том, что вчера именно здесь я должен был увидеться с Николасом в четыре часа дня. Я прождал его до семи часов. Потом я позвонил в Кадис по телефону, который он оставил мне для связи, и узнал о случившемся от его супруги. От нее же я услышал и о вас, правда, она не знала, где я могу вас найти. Утром я связался со своей женой в Мадриде. Луиса рассказала мне о звонках и сеньоры Тортига и сеньора Риверы. Перезвонив ему, я узнал подробности. Почему-то я подумал, что нам тоже стоит встретиться здесь. Может, в глубине души я надеялся на запоздалое появление Николаса.

– Расскажите, пожалуйста, о ваших с ним беседах, – тихо попросила я.

Я неожиданно почувствовала, что этот немного чудной стеснительный паренек (он выглядел совсем молодым), напоминавший до отрешенности увлеченного наукой интеллигентного юношу, что-то вроде Паганеля в молодости, выведет нас на финишную прямую нашего расследования. И я теперь могла себе позволить быть вежливой и терпеливой. Впрочем, возможно, на эмоциональный выплеск у меня уже не осталось сил.

– Я был учеником сеньора Тортиги, – начал Альварес, – а после учебы стал преподавать в университете. Но я никогда не расставался с моим учителем, и он часто посвящал меня в свои научные исследования. В прошлом году его не стало. Его супруга попросила меня помочь разобрать его наследие и часть его работ, особенно незавершенных, передала мне, чтобы я оформил их для посмертной публикации. Именно среди его папок с пометкой «Очень важно!» я нашел одно сообщение, которое взволновало и озадачило меня.

Он замолчал, а мы, не сговариваясь, подняли на него взгляд. Карлос в нетерпении даже тронул юношу за руку. Мигель смущенно улыбнулся ему в ответ и продолжил:

– Я давно интересовался древностью. А Тартесс и его загадочное исчезновение с детства будоражили мое воображение. Все, что касалось Тартесса, я собирал и изучал. Мой учитель разделял и поощрял мои интересы. Кстати, он даже рассказывал мне об ученом из России, столь же увлеченном этой темой. Так что заочно я уже был знаком с Николасом, когда его направила ко мне сеньора Тортига. Оказалось, мы с ним похожи: он настолько же одержим поисками Тартесса. Я поверил ему еще и потому, что он действительно был настроен на раскопки. Ведь многие археологи отчаялись и больше не предпринимали попыток разрешить эту задачу, да и финансирование, прямо скажем, тоже проблема. Так вот, Николас стал фактически моим компаньоном, и я поведал ему все, что знал, а он раскрыл мне свои соображения. Потом я показал ему то сообщение, которое на первый взгляд напоминало скорее сомнительную сенсацию бульварной прессы, нежели действительно стоящие факты.

Он перевел дух и робко улыбнулся нам, словно проверяя, не наскучил ли он своей болтовней. Я попросила его продолжать. Он почему-то кивнул Беккеру, вероятно, все же поэт заряжал его энергией, и вновь приступил к рассказу:

– В папке своего учителя я нашел старую пожелтевшую газетную вырезку, относившуюся к середине девятнадцатого века. Ее я и показал Николасу. Впрочем, я не имею теперь права скрывать ее и от вас, хотя мы с ним пока не собирались это обнародовать.

Он раскрыл папку, лежавшую у него на коленях, и стал бережно перебирать какие-то листочки, пока не извлек оттуда ксерокопию газетной статьи. Он передал ее мне.

«Тайна Тартесса», – гласил заголовок.

– Читай вслух, – попросил Росалес.

И я стала читать:

«Тайна Тартесса скоро будет раскрыта. Наконец-то, Тартесс будет найден, считают мадридские ученые. Они случайно познакомились с содержанием древнего манускрипта, где сообщается о местонахождении Тартесса. Некий русский путешественник сеньор Раманов является хранителем древней рукописи своего предка, написанной на трех языках: арабском, русском и испанском…»

Я вскрикнула и отшвырнула листок.

– Что с вами? – забеспокоился Альварес.

– Элена! – бросился ко мне Карлос. Росалес протянул мне неизвестно откуда взявшуюся бутылку воды. Я отхлебнула и поблагодарила всех за беспокойство.

– Простите, я сначала дочитаю статью, а затем объясню вам причину моего волнения, – сказала я и ухватилась за листок, как утопающий – за соломинку:

«В этой рукописи говорится, что некая древняя святыня с неизвестными письменами, по преданию, содержит рассказ о местонахождении и судьбе пропавшего древнего города, родоначальника всей испанской цивилизации. Речь явно идет о Тартессе. А святыня, по словам древнего автора, хранится в замке Аструм Санктум, куда она была доставлена самим автором из Кордовы. Если эти сведения верны, то осталось лишь разыскать упомянутый замок, и тайна Тартесса будет раскрыта!»

– Но это еще не все, – поспешил сказать Мигель и протянул мне еще один листок.

Я жадно вырвала листок из его рук. На нем были скопированы три небольшие заметки. В первой говорилось:

«В поисках Аструм Санктум.

После сообщения о том, что некая святыня, хранящаяся в замке Аструм Санктум, может пролить свет на загадку Тартесса, ученые пытаются найти этот средневековый замок. По древним спискам удалось установить, что в начале одиннадцатого века замок принадлежал кабальеро Ордоньо Эстелару. Упоминания о замке встречаются в двенадцатом и тринадцатом веках, в связи с участием его владельцев в Реконкисте, но с четырнадцатого века название Аструм Санктум исчезает из источников. Поиск продолжается».

Вторая статья отвечала на вопросы читателей о ходе поисков замка. В этой связи сообщалось, что ученые пока не нашли замка с таким названием в источниках позже тринадцатого века. А третья заметка гласила:

«Из истории мистификации.

Поскольку древняя рукопись, принадлежавшая русскому авантюристу Раманову, по всей вероятности, ловкая подделка с целью мистификации, сообщение о Тайне Тартесса можно считать лишь умелым розыгрышем. На карте Испании девятнадцатого века никакого замка с названием Аструм Санктум не имеется».

Вердикт был вынесен, тайна Тартесса похоронена на полтора столетия. Я расхохоталась. Мои собеседники решили, наверное, что я начинаю сходить с ума. Молодой ученый осторожно взял у меня из рук драгоценные копии и, медленно, подбирая слова, чтобы не обидеть меня, так как не знал причины моей неадекватной реакции, промолвил:

– Николас поверил русскому «авантюристу». Я тоже верю ему. Тем более что до тринадцатого века такой замок все же упоминается в источниках. Я думаю, сеньор Тортига также не сбрасывал со счетов эту информацию.

– И правильно делал! – воскликнула я. – Ибо и такая рукопись существует! Более того, она сейчас у меня!

Настала очередь моих компаньонов издать вопль удивления. Пакет с двумя драгоценными папками, манускриптом и отчетом Николая, я всегда носила с собой. Я даже не оставляла его в машине – мало ли что! И теперь я торжественно извлекла папку с древним документом и провозгласила:

– Этот манускрипт одиннадцатого века написан моим соотечественником, чья судьба каким-то образом оказалась связанной с Испанией. Написан он на трех языках, тех же самых, которые названы в статье. Я еще не успела прочитать его, потому что получила его прямо перед поездкой. Попал он ко мне случайно от его сегодняшнего владельца господина Рахманова. Дело в том, что из поколения в поколение рукопись передавалась старшему сыну в роду Рахмановых. Вероятно, ошибка в фамилии в газетном сообщении происходит из-за неправильного написания фамилии латинскими буквами. Допускаю, что путешественник Рахманов не знал испанского языка и писал свою фамилию на английский манер через букву «аче»[12]12
  Испанская буква «аче», то есть «h», не произносится в испанском языке.


[Закрыть] – R-A-H-M-A-N-O-V. При произнесении этого слова на испанском звук «ха» выпал, потому что буква «h» – непроизносимая. Так что, полагаю, речь здесь идет об одной и той же фамилии, а значит, и об одной и той же рукописи.