Текст книги "История без названия"

Глава 8

Я стою на остановке, когда на экране загорается сообщение от Мари. Подруга просит не приезжать к ней домой. «Увидимся на площади в центре, у фонтана». Никаких пояснений не следует, но я знаю, что обязательно получу их при встрече.

Забираю с лавочки под козырьком остановки подарочный пакет и направляюсь в сторону уговоренного места. Не особо тороплюсь, думая, что Мари наверняка опоздает. Однако когда спустя десять минут добираюсь до фонтана, Мари уже скучающе сидит на его бортике и болтает ногами.

– Вот тебе и хеппи бёздей! – вместо приветствия выдавливает подруга и выдыхает досаду в яркую дуделку, сверкающую цветной фольгой.

Модный наряд подруги и ее эффектный макияж совсем не сочетаются с мрачным настроением Мари, которое она излучает. Без лишних слов обнимаю именинницу и чувствую, как робко и слабо она делает это в ответ.

– Надеюсь, это поднимет тебе настроение. – Я вручаю подарок и с затаенной надеждой наблюдаю, как Мари снимает блестящую упаковку.

– О-о-о! Вот это балдеж, Гель! Спасибо!

Улыбаюсь вместе с Мари, но все равно чувствую напряжение в подруге. Уж слишком резки ее движения, голова непривычно опущена, а поймать ее взгляд сейчас кажется чем-то нереальным. Мари смотрит на свои сандалии, в бассейн фонтана, на пасмурное небо… Но не на меня.

– Расскажешь, что случилось?

Мари все же поднимает взгляд, и от него внутри все сжимается. Мне слишком знаком этот загнанный и затравленный вид.

Подруга опять поссорилась с родителями.

Мы садимся рядышком на бортик фонтана. Мари обнимает мой подарок, а я, опустив голову на плечо подруги, – ее.

– Из-за чего на этот раз?

– Из-за того же. Бабушка позвонила поздравить и спросить про поступление. А ты сама знаешь, какая это больная тема для родителей… Они опять припомнили, как фигово я сдала экзамены и что с такими баллами поступление мне не светит.

– Фигово? – Я даже голову вскидываю от возмущения. – Серьезно?! Ты везде, кроме биологии, почти высший балл получила!

– «Почти» не считается, – кривляясь, произнесла Мари. Явно изображала свою мать, не иначе. – Короче, они вместо праздника устроили нервотрепку. Какая я ветреная и недостаточно времени уделяю учебе. И если не поступлю в универ, то могу собирать вещи и уматывать.

– Треш.

– Угу. Ничего нового, конечно, но обидно, что все это опять началось в мой день рождения.

Боль Мари по невидимой струне, натянутой между нами годами дружбы, перетекает в меня. Бессильная злоба выкачивает даже те крупицы хорошего настроения, которые зародило предвкушение завтрашней встречи с Филом в музее.

Нечестно. До скрежета зубов несправедливо!

Мари и так отдали в школу на год раньше обычного. В нашем классе она была самой младшей. Сегодня ей исполнилось семнадцать лет. Всего семнадцать! А ей уже прогрызли дыру в мозгу с поступлением и взрослой жизнью, что нависла над подругой густой тенью.

Мне вообще порой кажется, что Мари поступает в тот же универ, что и я, чисто за компанию. А я – потому что понятия не имею, чем, кроме психологии, смогла бы заниматься в жизни.

Это вообще странно, что подросткам приходится делать выбор, определяющий их судьбу, столь рано. Не имея опыта, толком не зная ни мир, ни самого себя, мы вынуждены загонять свою жизнь в рамки конкретной профессии.

И грустно, что Мари пришлось сделать это еще раньше, чем большинству из нас. Невыносимо больно, что вместо поддержки от родителей она получает только осуждение и запугивания.

– Мама грозилась мою косметику выкинуть. – Мари крепче обнимает себя и вжимает голову в плечи. – Сказала, что рано мне о мальчиках думать.

– При чем тут мальчики? Ты ей рассказала про своего препода, что ли?

– Нет, конечно! Она бы тогда вообще с ума сошла и перестала автошколу оплачивать. Просто думает, что я крашусь не для себя, а для того, чтобы какому-то парню понравиться.

– Глупость какая, – бурчим мы в унисон.

Мимо гуляют люди. Стайками носятся дети. На лавочках сидят компашки девчонок. Мимо нас проносятся парни на электросамокатах, и я с завистью смотрю им вслед. Вот бы и мне сейчас встать на такой и, ощутив прохладный ветер в волосах, помчать вдогонку за тенью…

– Слушай, ужасно, что родители сорвали тебе праздник дома. Но это ведь не значит, что нужно сидеть и киснуть!

Мари корчит рожицу, но все же спрашивает:

– Какие предложения?

Вместо ответа тяну ее за руку в сторону стоянки самокатов. Как раз вижу парочку свободных. Взгляд Мари чуть светлеет, когда она догадывается, что нас ждет. А когда подруга становится за руль, то ее лицо наконец-то озаряет счастливая улыбка.

По немноголюдным аллеям мы за полчаса добираемся до пиццерии на набережной. Заказываем одну пиццу на двоих и садимся в тенек под деревом неподалеку от берега.

Вязкое напряжение ослабевает, хоть его оковы и не спадают до конца. Сложно отпустить ситуацию и расслабиться, когда дома ждет очередная нервотрепка, но Мари старается. Она позирует в новом платье, примеряет наушники с кошачьими ушками и с детским восторгом радуется тому, как те меняют цвет под бит.

Мы стараемся делать вид, что все в порядке, хотя это все равно что пытаться спрятаться в мыльном пузыре. Едва Мари вернется домой, слабая защита лопнет и все начнется сначала: осуждения, недоверие, нападки. Но сейчас мы здесь, и в моих силах подарить подруге хоть несколько часов спокойствия.

– Залей вот эту в блог. – Прожевав кусочек пиццы, Мари показывает мне фотку в своем телефоне.

На снимке я стою на самокате так, что из-за солнца не видно моего лица. Только тонкую фигуру и светлые волосы, что рассыпаны по плечам и спадают почти до талии.

– Красиво, – продолжает Мари, – но при этом фотка не выглядит как: «Эй, глянь на меня! Я такая красотка! Вы все должны мне завидовать!» Это скорее: «Мне весело, и я готова поделиться своим хорошим настроением с вами!» Мне кажется, это прям то, что надо.

– Мне не особо нравится выставлять фотки с собой. – Я неохотно отвожу взгляд от фотографии. Она реально неплохая.

– И зря. Я же тебе говорила. Личный…

– Бред!

– Бренд, а не бред, Гель! Нужно очеловечивать свое творчество.

Мари тараторит, но время даром не теряет. Фотография сию секунду оказывается переслана мне.

– Ага, помню. Люди должны знать автора в лицо, чтобы понимать, к кому бежать подписывать книги, – передразниваю я скрипучим голосом.

– М-да. Обижать своего единственного бренд-менеджера – отстойная затея.

– Я не нанимала тебя! – смеюсь я, и подруга тут же цепляется за эти слова:

– Вот именно! Ты мне даже не платишь! Я работаю за идею, питаюсь верой в светлое будущее! Твое будущее, Лина Ринг!

– Ой, прекращай! – Я шутливо пихаю ее в плечо и беру из коробки еще один кусочек гавайской пиццы. – Выложила я ту фотку! Выложила!

Телефон вибрирует, а я не могу сдержать довольную ухмылку. Не смотря на экран, смеюсь:

– Уже лайкнуть успела?

Мари демонстративно поворачивает ко мне телефон и ставит первый лайк. Мой смартфон вновь вибрирует, и я, отложив пиццу, все-таки решаю взглянуть на уведомления.

Из горла вырывается сдавленный смешок, больше похожий на карканье. Хорошо, что я прожевала пиццу, иначе наверняка бы подавилась.

– Богдан опять мне пишет. – Смотрю на иконку с аватаркой бывшего друга, но не верю глазам.

– Что значит – опять?

Вместо пояснений отдаю телефон Мари. Она открывает диалог и пролистывает небольшую беседу. Последнее сообщение от Богдана – короткое «молодец», прикрепленное к только что выложенной фотографии.

– Что ему от меня надо?

– Может, хочет втереться в доверие и отомстить за мучения во дворе?

Обе хмуримся, вспоминая, как несколько недель назад пытались силой заставить Богдана нам помогать. Сейчас мы от Герасимова давно отстали, но он сам начал напоминать о себе. Причем таким радикальным способом.

– Ему без нас, наверное, скучно. – Я фыркаю и блокирую экран. Отвечать ему и в мыслях нет. – Может, ждет, что опять что-нибудь ему на балкон скинем?

Звук нового сообщения привлекает наше внимание. И, блин, сообщение опять от Богдана!

^{Книжный Богдан, 19:35}

^{Уже начинаешь понимать, что к чему.}

– Он про блог ведь? Потому что если про наши недоотношения, то я вообще без понятия, что творится.

– Есть шанс, что он все же прочитал «Магический дебют» и ему понравилось. Поэтому и пишет. – Мари заговорщически улыбается. Ее глаза блестят как у злого гения.

И я знаю подругу достаточно хорошо, чтобы понять – прямо сейчас она продумывает новый план.

– Пока он на крючке, надо этим пользоваться. – Мари откидывается назад, привалившись спиной к стволу дерева.

Так она выглядит обманчиво спокойной. Но хитрая улыбка выдает подругу с головой.

– Опять ты за свое? Знаешь, в прошлый раз все кончилось не очень хорошо. Не хочу повтора.

– В прошлый раз, Геля, Богдан дал тебе дельный совет, – возведя палец вверх, мудро изрекает Мари. – Да, грубо. Но зато показательно! Такое не забудешь!

– То, что свое творчество нужно любить, я и без Богдана знала.

– Некоторые вещи мы понимаем интуитивно. Из подсознания их можно вытащить только благодаря триггеру или чьей-то помощи.

– И Богдан решил стать и тем и другим? Триггер-помощник! Вау!

Наш спор прерывает красноречивое кряканье. Опять Богдан.

^{Книжный Богдан, 19:39}

^{Кстати, уже решила, какой мерч по книге сделаешь?}

– Какой еще мерч? – Из груди вырывается стон досады.

Я только к блогерам начала присматриваться и смирилась, в какую копеечку мне влетит освещение выхода книги! А тут еще какие-то траты нарисовались? Такими темпами даже в сентябре придется работать в «Чао-какао».

– Мерч – это фанатская атрибутика, – заботливо подсказывает Мари. – Плакаты, фигурки, брелоки, открытки…

– Я поняла. – Вздыхаю обреченно и устало потираю виски. – Только вот фанатов у меня пока что нет. Для кого мне делать этот ваш… мерч?

– Геля, – стонет Мари, – тебе нужно научиться мыслить не как автору, а как читателю. Подумай, что может заинтересовать человека и заставить познакомиться с новой историей?

Вспоминаю все, что читала в последнее время и почему выбрала именно эти книги. Какие-то лежали на выкладке в магазине, другие привлекли большой фан-базой – я постоянно видела арты и фанфики, потому и заинтересовалась. Третий вариант – советы других читателей. И только на четвертом месте – завлекающая обложка и интересная аннотация.

Увы, но классную книгу еще нужно сделать заметной среди сотен других.

В выкладку без хороших продаж и помощи издательства не попасть. Чтобы твою книгу советовали в интернете и друзьям, нужно, во‑первых, написать что-то реально интересное. Во-вторых, обзавестись медийными читателями. То есть блогерами.

Но как быть с фан-базой?

– Богдан прав, – задумчиво кивает Мари. – И как я сама не додумалась?

– До чего?

– Людям нравится знать, что в своих чувствах они не одиноки. Поэтому, прочитав понравившуюся книгу, мы ищем арты и фанфики по ней, жаждем обсудить сюжет. Да и не зря фанатов чего-либо называют фандомом. Нам нравится само ощущение жизни в чем-то, чувство единения. Понимаешь? В историях мы ищем новый дом.

Понимаю. Живая и активная аудитория – главная реклама. Будь то книга, аниме или еще что-то. Можно купить таргет или размещение поста. Но эмоции – никогда.

– Хочешь сказать, мы с большей вероятностью прочитаем популярную книгу, потому что у нее есть фанаты, чем крутую, но неизвестную историю?

– Не всегда, но… Да.

– Но я ведь не могу по щелчку пальцев создать себе творческую аудиторию, которая построит мне активный фандом!

– Разумеется. Но ты можешь создать ее иллюзию. Для этого придется побыть единственным членом фандома. Самым безумным и самым яростным. Тем отбитым чуваком, который готов орать в рупор о том, как крута его любимая, но почему-то неизвестная книга!

Ох, Мари! Я уже тот самый фанат! И, чувствую, чем ближе будет выход книги, тем громче придется орать в рупор. Может, даже в несколько.

– Звучит воодушевляюще. Но… Как?

Мари хватает телефон и трясет им перед моим лицом:

– Богдан верно подсказал. Мерч! Тебе нужен мерч! Закажешь у художников арты, с ними можно будет напечатать открытки, чтобы рассылать по почте или продавать на встречах. Самый дешевый вариант, но вполне действенный.

Сначала слова Мари вызывают во мне всплеск паники. Опять тратить деньги! Опять кого-то искать!

Но чем дольше размышляю над нашей беседой, тем четче понимаю – подруга права.

Сколько раз я начинала что-то смотреть или читать из-за интересных артов? Порой какие-то герои так часто мелькали в ленте, что вгрызались в подкорку. Мысли о них укоренялись в подсознании, и мое вступление в фандом становилось лишь вопросом времени.

Раз почему-то создают столько творчества, значит, это что-то действительно стоящее!

Нужно, чтобы «Магический дебют» имел хотя бы парочку иллюстраций. Дальше можно даже открытки не печатать. Достаточно разместить на артах название книги и выложить их в Сеть. Если к тому моменту обзаведусь достаточным количеством подписчиков, все сработает само.

Красивая иллюстрация и сарафанное радио репостов – идеальное комбо для продвижения.

Книжный Богдан, 19:52

Ну так что там с мерчем? Могу посоветовать художников. Если хочешь

Под чутким руководством Мари впервые печатаю ответ:

Лина Ринг, 19:54

Жду

Глава 9

Фил сильно опаздывает.

Даже музыка в наушниках, включенная почти на максимальную громкость, не заглушает полных волнения мыслей. Я стою у галереи минут пятнадцать, но по ощущениям – будто несколько часов. Ручейки из посетителей тянутся туда-сюда, но Фила в толпе нет.

Нервно расхаживаю из стороны в сторону, бездумно смотря на экран телефона. Может, он передумал? Не захотел приходить? И мы ведь даже телефонами и соцсетями не обменялись, чтобы узнать наверняка…

– Девушка, вам нужна брошюру?

Поднимаю глаза и вижу женщину в однотонном сером платье с бейджем на груди, застывшую напротив меня. В руках работница галереи держит пестрые буклеты.

– Давайте, – выдавливаю я тускло и отсчитываю продавщице несколько монет.

На самом деле без понятия, нужен ли мне буклет? Да и выставка тоже… Знаю, что наш поход сюда с Филом не считался свиданием, но у меня хотя бы была компания.

Уже собираюсь уходить, но, стоит выйти из-под навеса перед зданием, начинает накрапывать дождь. Серое небо не сулит хорошей погоды, нависая над городом темно-серым тяжелым полотном.

С досадой сжимаю тонкую лямку сумочки, в которой не нашлось места зонту. Тащить в руках его поленилась, а теперь сильно жалею об этом. Дует холодный ветер, нашептывая обещания о долгом ливне. Его пальцы забираются под легкое хлопковое платье, по коже ползут мурашки. Я зябко ежусь и, зайдя обратно под навес, направляюсь в сторону входа в помещение.

Если уж суждено провести этот вечер одной, лучше сделать это на выставке, чем под дождем.

– Ангелина!

Сердце трепещет вспугнутой бабочкой. Я оборачиваюсь, так и застыв прямо перед дверьми. Фил несется под дождем по площади перед зданием галереи. Темные влажные волосы зачесаны назад и вьются на кончиках у шеи. Черная рубашка с длинным рукавом расстегнута, под ней – светлая футболка. Когда Фил, тяжело дыша после бега, подходит ко мне, замечаю, что рубашка успела промокнуть. На широких темных штанах, что доходят до щиколоток, тоже есть следы дождевых капель, но в целом им повезло гораздо больше.

– Привет, – выдыхает Фил, потирая влажный затылок. – Долго ждала?

– Привет. Ну-у…

Несколько капель с его волос падают на плечи, привлекая внимание. Замечаю, что влажное пятно на рубашке прожорливо разрослось до нагрудного кармана, откуда Фил как раз достает свой пригласительный.

– Прости, что опоздал. Не мог выбрать, что надеть, – смотря на носки белых кроссовок, признается Фил.

Такая глупость, но от этих слов радостное смущение целует щеки. Воображение рисует, как Фил суетится, пытаясь подобрать подходящий наряд. Как волнуется, предвкушая встречу…

Сама сегодня так же металась.

– Погода сегодня какая-то непонятная, – спустя несколько секунд добавляет Фил, чем в момент возвращает меня с небес на землю.

А я-то уже возомнила, будто не одна перед встречей чуть все ногти не сгрызла. Забыла, что это не свидание. Просто вечер в приятной компании коллеги, и только.

– Пойдем внутрь, – улыбаюсь я. – Тут становится холодно.

– Оу. Тогда возьми…

Фил стягивает темную рубашку, протягивает ее в мою сторону, но тут же отдергивает руку. С ткани на каменную плитку каплями срывается дождевая влага.

– Черт, – виновато потирает шею Фил, – прости. Пойдем скорее.

Он придерживает передо мной дверь, и мы оказываемся внутри.

Только в библиотеках и музеях можно погрузиться в такую атмосферу – тишина и покой перед лицом искусства. Даже звук шагов здесь кажется тише, голоса всегда приглушены, а эхо гуляет с тобой плечом к плечу. Ароматы чужих духов танцуют в воздухе, шепотки отражаются от стен и высокого потолка. И нет звука громче, чем стук каблуков по деревянному полу.

– Бывала здесь уже?

Фил с интересом осматривает холл, и я понимаю, что, в отличие от меня, он в галерее не появлялся никогда.

– В детстве часто сюда ходила с родителями на выставки картин. Пару раз – на восковые фигуры.

– Значит, знаешь, куда нам идти?

– Сейчас разберемся.

Мы садимся на лавку у закрытого гардероба. Сейчас там никто не работает, даже свет внутри не горит. Но проход открыт, а на крючках висит несколько мокрых зонтиков. Там же Фил оставляет мокрую рубашку.

Раскрываю брошюру, которую купила у женщины у входа, но вслух прочесть ничего не успеваю.

– Подготовилась? – Фил с интересом наклоняется над развернутой брошюрой.

Его колено всего на миг задевает мое, и я замираю, почему-то боясь шелохнуться. Фил не шевелится. Влажная ткань его брюк четко ощущается на моей голой коже.

– Купила, пока тебя ждала, – наконец выдавливаю я.

Чувства до сих пор, словно на острие иглы, сконцентрированы на той точке, где мы касаемся друг друга. Кожа горит так, будто под ней раскаленные угли. Не могу больше терпеть! Отвожу колено совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы отвоевать себе ровное дыхание и размеренный пульс.

– Итак, – произношу я, кашлянув, и вслух зачитываю: – «Фотовыставка Смольной Я.»

– Я? Наверное, Яна. Или Ярослава.

– Янина?

– Определенно Ядвига, – серьезно говорит Фил, но уже спустя секунду мы тихонько прыскаем.

– Я даже имени такого не знаю!

Фил делает порицательное «ц-ц-ц» языком и в шутливом неодобрении качает головой. Так и хочется его легонько толкнуть плечом, чтобы не баловался и не задирал меня! Но как-то неловко касаться его. Мы ведь даже не друзья.

– В общем, давай сойдемся на том, что автор – Смольная Яна. Все же это больше всего на правду похоже.

– Ладно, капитан. Рули. Я слушаю.

Фил подпирает голову одной рукой и задумчиво смотрит в развернутую на моих коленях брошюру. Я же глазами пробегаю текст и выношу главное:

– Фотовыставка посвящена детям и детству и раскрывает несколько тем, по которым и объединены залы. «Ребенок и семья». «Счастье детства». И «Глядя в будущее». Сама автор живет в Новосибирске, но ее снимки сделаны в разных городах России.

– Интересная тема.

– Ага. Написано, что со всеми снимками выставки есть фотокнига. Можно купить на выходе.

Пока я дочитываю брошюру, Фил крутит в руках промокший билетик. Иногда я лишь делаю вид, что смотрю на текст, а сама поглядываю на тонкие смуглые руки.

Фил очень симпатичный. Его девушке безумно повезет.

– Пойдем? – Я первая поднимаюсь на ноги и показываю в сторону первого зала: – «Счастье детства» ждет!

Мы неторопливо гуляем от одной фотографии к другой. Они заключены в большие рамки, которые подвешены над полом на уровне глаз. Стараемся обходить группки других посетителей, чтобы не создавать толкучку, но и экспонаты не пропускаем. Подходим к каждому снимку и подолгу рассматриваем.

Часть выставки, посвященная счастью, вызывает во мне странные эмоции. Я улыбаюсь, глядя на то, как дети на фотографиях играют в прятки, купаются в море или танцуют. Умиляюсь кадрам, где ребятишки рисуют, лепят из глины или помогают родителям с уборкой или готовкой. Но в то же время ощущаю горечь и тоску по собственному ускользнувшему детству.

Я закончила школу и вот-вот должна поступить в университет. Я больше никогда не буду видеть мир таким, каким он был для меня в детстве. Тогда все казалось волшебным, полным загадок. Даже простые вещи словно скрывали в себе уйму тайн.

Снег искрился ярче. Новогодняя елка всегда казалась огромной. За каждым поворотом ждали приключения…

А сейчас даже первый снег вызывает лишь тоску по уходящему теплу. Елка едва ли выше меня самой. А приключения остались только в книгах.

– О чем думаешь? – спрашивает Фил, когда мы останавливаемся напротив новой фотографии.

Склонив голову, смотрю на этот необычный кадр. Мальчик лет пяти сидит на стоматологическом кресле перед доктором, широко и довольно раззявив рот, в котором явно недостает зубов. В руках молодого светловолосого врача – наконечник бормашины. На лице – медицинская маска.

От фото будто исходит стерильный запах больницы…

– О том, что этот снимок по ошибке оказался в «Счастье детства», – признаюсь я, с изумлением глядя на улыбчивого мальчугана.

– Боишься стоматологов?

– Конечно! Лечить зубы – это пытка. Не знаю ни одного человека, который бы спокойно относился к этим стомосадистам.

– Я боюсь только платных стоматологов. Считается?

Глупо смеясь, мы обмениваемся короткими взглядами. Фил выглядит довольным, и мне это приятно. Хорошо, что нам обоим нравится вечер.

Часть выставки «Глядя в будущее» рассказывает о детских мечтах и первых шагах им навстречу. На снимках вижу юных певиц, танцоров, пекарей, спортсменов и художников. С умилением вспоминаю себя в те же годы… О том же самом, похоже, думает и Фил.

– О чем ты мечтала в детстве?

Поднимаю на него глаза, но не ловлю ответный взгляд. Фил неотрывно смотрит на фотографию мальчишки, с головы до пят перепачканного в красках. Ладошки разного цвета, на щеках – кляксы, а на одежду будто радуга выплеснулась.

– Мечтала, чтобы мармелад никогда не кончался. Откусываешь кусочек, а он хоп!

Фил все-таки переводит на меня взгляд. Улыбается, мол: «Серьезно?» И я не выдерживаю, первая отворачиваюсь, чувствуя, как жар согревает лицо.

– Я была ребенком! Будто ты не мечтал о какой-нибудь глупости…

– Мечтал, конечно. – Фил неторопливо переходит к следующей рамке. – Я хотел стать известным художником. Изливать душу на холст, все такое… И чтобы в галереях висели мои картины, а люди восхищались их красотой и глубиной. Глупость.

Останавливаюсь и через плечо бросаю взгляд на предыдущую фотографию. Ну, конечно… Маленький художник. В этом снимке Фил увидел себя.

– Это не глупость.

Фил молчит и смотрит на подвешенную в рамке фотографию. Смотрит, но будто сквозь нее. Взгляд пустой и ничего не выражает.

Понимаю, что достучаться до него сейчас будет не так-то просто. Это возможно, только если будем говорить на одном языке.

– Фил… Быть человеком искусства – прекрасная мечта. У меня есть такая же.

Он не поворачивает голову, но по линии плеч, что становится плавной, по разгладившейся морщинке меж густыми бровями понимаю – он меня слушает.

– Я не рассказала лишь потому, что она родилась не совсем в детстве. Я была уже в средней школе, когда поняла, что хочу писать книги.

Еще никогда я не обсуждала свою мечту с кем-то, кто не входит в круг моих близких. Но сама ведь хотела научиться быть более открытой! Когда «Магический дебют» выйдет на бумаге, учиться будет поздно. Нужно уже сейчас говорить о своем творчестве с гордостью, а не со страхом вперемешку со стыдом.

– Неожиданно. – Фил оттаивает, а его улыбка подобна первым проталинам, выглядывающим из-под снега. – Тогда это фото тебе точно понравится.

Фил кивает на рамку, напротив которой мы стоим. Увлеченная разговором, я даже не замечала, что на ней изображено. Девочка с книгой в руках сидит в окружении стопок других пухлых томиков. Малышка поглощена чтением, а книги, что окружают ее как стены, лишь укрепляют ощущение – она в другом мире. Тот соткан из букв, что на бумаге сплетаются в миллиарды сюжетов.

– Я с детства люблю читать. – Я с теплом смотрю на снимок и вспоминаю свои первые книги сказок. В них было столько ярких иллюстраций!

– Мне кажется, каждый увлеченный читатель рано или поздно начинает мечтать о том, чтобы написать что-то свое.

– А ты любишь читать?

Фил поджимает губы и роняет взгляд:

– Прозвучит странно, но я не знаю. В детстве мне читала мама, а потом… Потом все как-то закрутилось, стало некогда. В школе так вообще с этой классикой все желание читать отбили.

– О, понимаю! Но в классике тоже есть хорошие истории.

– Не верю, – упрямится Фил.

Мы вместе переходим к следующему снимку, но старая тема не отпускает.

– Все, что я читал в школе, – скука смертная. Тлен, депрессия и самоубийства.

– Угадайте, о классике какой страны речь, – шутливо добавляю я, и Фил, чувствуя поддержку, подхватывает:

– Вот-вот! Кто вообще додумался включать такие произведения в школьную, – это слово он особо выделяет недовольной интонацией и экспрессивными жестами, – программу! Будто нас с детства готовят, что от жизни ничего хорошего ждать не стоит.

Эти слова проходятся по сердцу грубой наждачкой. В груди саднит от чужой боли, что нечаянно просочилась наружу. Стараясь остаться незамеченной, поднимаю взгляд на Фила, но тут же отворачиваюсь. Он сам не рад, что ляпнул лишнего: под скулами гуляют желваки, линия подбородка напряжена.

– Не вся классика такая. – Я делаю вид, что не заметила в его словах проклюнувшуюся боль, и как ни в чем не бывало возвращаюсь к литературе: – Я вот очень люблю «Гордость и предубеждение».

– Не читал, – сухо роняет Фил, но я цепляюсь за любимую историю как за спасательный круг.

– Могу рассказать коротко, о чем это. Если что, есть фильм. Он тоже очень классный.

Чем дольше я говорю, тем глупее себя ощущаю. Наш разговор явно задел в Филе порванные струны, а я лепечу о книгах. Прикусываю язык и молча плетусь за Филом, совсем не ожидая, что он скажет:

– На фильм, думаю, у меня бы нашлось время. Рассказывай, о чем там?

Следующие минут десять я пересказываю Филу классический роман. Сначала стесняюсь, говорю робко и неуверенно, но парень поддерживает меня. Задает вопросы, высказывает мнение о холодном мистере Дарси и влюбленной в него непоседе Элизабет Беннет. Вскоре мы оба забываем о неловкой заминке и переходим к следующей части выставки.

Залы, посвященные теме семьи, поделены на две группы. В первой даже освещение приглушено, из-за чего ощущается мрачная и тяжелая атмосфера. Еще не видя фотографий, я догадываюсь, о чем они будут рассказывать.

Фил снова затихает. В свете тусклых ламп вижу, как дергается его кадык, когда парень тяжело сглатывает. Мы оказываемся у первого снимка, посвященного разбитым семьям, в которых задыхается будущее.

– Хватило же смелости фотографу отснять не только детские дома, но и в неблагополучные семьи заглянуть, – шепчут какие-то женщины, что стоят неподалеку от нас. Обе тяжко вздыхают, глядя на мрачный снимок, но не задерживаются около него надолго.

В этом зале вообще разговоры почти не слышны. Редкие перешептывания, и все на одну тему.

Как страшно. Как тяжело, несправедливо. Как хорошо, что это не я.

Даже за собой замечаю подобные мысли. Смотрю на фотографии, где родители меняют внимание к ребенку на выпивку и сигареты, а сама втайне радуюсь, что в моей семье такого нет. Стыжусь этих дум и молчу, наедине с собой борясь с противоречивыми чувствами.

Но в конечном итоге эгоистичная часть меня задыхается. Совесть перекрывает ей кислород.

– Как помочь таким детям? – спрашиваю шепотом. Голосом, дрожащим от волнения.

Фил прячет ладони в карманы брюк и холодно выдыхает:

– Никак.

Он проходит мимо, оставив меня наедине со снимком, где изображен мальчик, сидящий за столом среди красных и опухших от алкоголя мужиков. У него печальный взгляд и грязные руки. Пальчики так отчаянно впиваются в засаленную столешницу, что становится жутко. Малыш будто боится, что и его непременно утянет в такую же жизнь, пропахшую спиртом, потом и рвотой, превратившейся в корочку на заношенной одежде.

Тороплюсь за Филом, бегло касаясь взглядом фотографий, которые тот оставляет за спиной. Фил не смотрит по сторонам, только перед собой. Туда, где яркий свет зовет к последней части выставки.

– Фил! – не решившись поймать его за руку, встаю перед ним.

На нас оборачиваются посетители, но взгляды их надолго не задерживаются. Однако я все равно горю, изнутри обращаясь в пепел, от одного осознания – среди прошлых фотографий Фил снова в чем-то увидел себя.

– Мне жаль, – глухо роняю я, хотя сама не до конца понимаю, чему так сочувствую.

Тому, что столько детей растут в гнилых или попросту разбитых семьях? Тому, что Фил, возможно, как раз такой ребенок?

– Не надо, Ангелин. Ничего не говори.

– Но…

– Все в порядке.

Фил вдруг улыбается, и его ладонь ложится на мою макушку. Всего на несколько секунд он касается моих волос, глядя в широко распахнутые глаза. И этих мгновений мне достаточно, чтобы увидеть промелькнувшую во взгляде тень.

– Знаешь, я так устала…

– Остался всего один зал, – напоминает Фил, но я чувствую повисшую между нами неловкость.

Ни он, ни я не хотим после случившегося смотреть на фотографии счастливых семей. Мы можем молчать, но оба будем думать об одном и том же.

– Голова разболелась. – Моя притворная улыбка отдает горечью. Избавляюсь от нее, едва Фил перестает смотреть. – Мне лучше пойти домой.

– Я тебя провожу.

Пока мы оба идем к выходу, во мне растет желание отказаться. Не уверена, что смогу побороть то липкое чувство, что смолой растеклось под ребрами. Мне стыдно смотреть на Фила, неудобно первой начинать разговор. Все попытки будут нелепыми и читаемыми. Сложно загладить ситуацию, когда оба еще на эмоциях.

Но как Фил будет чувствовать себя, если прямо сейчас его оттолкну?

Я представляю себя на его месте, и мне становится мерзко от того, что собиралась ускользнуть. И даже не от Фила. От его боли, которой сочится задетая рана.

Случайные снимки приоткрыли дверь в жизнь парня, а я испугалась темноты, что за ней крылась.

И это я смела восхищаться красотой Фила? Представляла, что наша прогулка – это свидание? Как глупо. Я была готова мечтать о романтике, пока образ был далек и обманчиво светел. Но темные мазки есть в каждой картине. Просто показываются они, когда подходишь ближе.

Удобно быть с кем-то, когда у него нет ни проблем, ни страхов, ни травмирующего прошлого. Но люди – не мебель. Мы не обязаны быть комфортными и приятными.

Если копнуть, даже во мне есть струны, которые играют только печальную музыку.

Когда мы выходим на улицу, о дожде напоминают только растекшиеся по асфальту лужи. Тучи почти развеялись, и красное солнце лениво катит бок к горизонту.