Текст книги "Мое второе Я"

Покончив с оценкой умственных способностей подельников, он снова повернулся к Саше:

– Сто тысяч долларов за жизнь дочки. Тебе позвонят и скажут, куда и когда ты должен привезти бабки. Диктуйте номера ваших телефонов.

Саша продиктовал, и Вонючка по очереди набрал сначала Зойкин, а потом Сашин номера, проверяя, не обманули ли они его.

– Видишь, мое воспитание действует, – удовлетворенно сказал Вонючка, – мы еще бэху заберем, хорошая тачка. Телефоны не смейте отключать и будьте паиньками, в полицию ни-ни, иначе дочку по кусочкам собирать будете.

Зойка вскрикнула, зажала рот рукой и тут же получила две симметричные и одинаковые по силе затрещины. Наотмашь. Ладонью и ее тыльной стороной. Ее снова хватают за волосы, снова дергают, в шее что-то хрустит. Ее ставят на колени и рассказывают, что будет, если они не заплатят. Или обратятся в полицию.

Зоя уже не может ни кричать, ни плакать, ни дышать и вдруг понимает, что она не на полу, а в кресле и никаких бандитов нет, а напротив нее за письменным столом сидит давний знакомый Денис Гришко. И это не гостиная ее дома, а кабинет Дениса в управлении по борьбе с организованной преступностью.

* * *

– Зоя, ты меня слушаешь?

– Да! – Зойка выпрямляет спину.

– А мне показалось, ты где-то витаешь.

Гришко смотрит на нее с пристальным вниманием.

– Нет, Денис, я нигде не витаю, я вспомнила, как все было… – Она втянула носом воздух. – Ну… я круглая дура.

– Перестань! – Денис хмурится.

Она поднимает руку в протестующем жесте:

– Послушай, мы с тобой не одну рюмку водки выпили, так что могу сказать правду: я все понимала, только признавать не хотела. А давай я кое-что угадаю.

– Давай.

– Они познакомились в декабре прошлого года. – Не мигая, она смотрит майору прямо в глаза. – Двадцать первого декабря. Правильно?

Денис Ильич подается вперед, заглядывает в лежащие перед ним бумаги и удивленно вскидывает брови:

– Да, твой муж и Марина Дудина познакомились двадцать первого декабря.

– Ну вот, – Зоя усмехается и разводит руки в стороны, – все совпадает. Двадцать первого днем он позвонил с работы и сказал, что отправляется в срочную командировку. И я уже тогда по его голосу поняла: что-то не так. Потом звонок в начале одиннадцатого, мол, они уже в Киеве. Они – это он и Владимир, и я снова уловила ту самую интонацию. Видишь, я тот день по минутам помню. – Она задумывается на пару секунд и продолжает: – Саша вернулся двадцать третьего, и вот тогда я почувствовала, что он был с женщиной. Денис, мы ведь это всегда видим. – Она криво усмехается. – Мы видим измену точно так же, как любовь. И предательство видим. Вопрос только в том, быть честными с собой или нет. Да… Это вопрос. – Она подняла вверх указательный палец. – И еще вопрос: что делать, если все понятно и прозрачно? Знаешь, что я сделала, когда он вернулся? Я улыбнулась, будто ничего не произошло. А он меня поцеловал, точнее, клюнул в щеку, как петух, – она коротко засмеялась, – и я вернулась к приготовлению ужина. А нужно было взять Таню за руку и уйти к чертовой матери. – Ее взгляд темнеет. – Да, уйти сразу… Почему я не ушла? Потому что всегда надеешься на лучшее. – Зоя ударяет кулаком по подлокотнику кресла. – Он сволочь, – гневно цедит она сквозь зубы, глядя в пространство перед собой, – скотина, животное! Из-за грязной шлюхи подставить под удар жизнь дочери! Я убью его! – Она вскидывает подбородок, и на ее раскрасневшееся лицо наползает маска вызова. – Покажи мне все, что у тебя есть. Меня уже мало чем можно напугать.

Зоя поворачивается к экрану и скрещивает руки на груди.

– Знаешь, – произносит она, пока Денис открывает папки на большом экране, подключенном к ноутбуку, – я даже не могу точно сказать, что сейчас чувствую.

Она хмурится и трет пальцами лоб.

– Понимаю, это все тяжело.

– Нет, – она медленно качает головой, – уже не тяжело. Ты мне все рассказал, так что я вижу, куда следует двигаться. Неизвестность позади, а страшнее неизвестности ничего нет. Денис, я же видела, что он вел себя неадекватно, но мне в голову не могло прийти, что он как-то связан с вымогателями. Это что ж у человека в голове, а? Чтоб с такой бабой связаться?

Всего лишь на пару секунд ее лицо мрачнеет, а затем она распрямляет плечи:

– А что ему будет за вранье, за намеренное неоказание помощи следствию? – Она усмехается одними губами.

– Что ему будет? Его действия подпадают под статью о сокрытии информации от следствия, наказание будет, но условное.

– Жаль. – Зойка барабанит пальцами с коротко стриженными ногтями по деревянному подлокотнику, и Денис слышит ее шумное дыхание. – Вот сволочь!

Стены его кабинета сотни тысячи раз были свидетелями подобных разговоров, но привыкнуть к ним и оставаться равнодушным к невинным людям он так и не научился. Хотя абсолютно невиновных в своей беде не существует – каждый невиновный, сам того не сознавая, в какой-то мере становится соучастником преступления против себя.

– Надо же… Пятнадцать лет коту под хвост… Денис, а сколько светит этим сволочам?

– По статье сто восемьдесят девятой части четвертой Уголовного кодекса Украины за вымогательство и угрозы жизни предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок от семи до двенадцати лет с конфискацией имущества.

– Жаль, что не пожизненное.

– Согласен, таких ублюдков тюрьма не меняет. Смотрим?

– Да.

– Это протокол допроса Марины Дудиной.

Ему нелегко наблюдать за Зоей не потому, что он давно знает ее и всю ее семью, а потому, что за полтора месяца непрерывного шантажа Зойка, веселая, талантливая художница-иллюстратор, превратилась в скелет, обтянутый кожей, и на нее теперь страшно смотреть – даже макияж не скрывает изможденность и невероятную усталость. Да, многие мужчины ходят налево, но чтобы вот так, как ее муж, связавшись со столь омерзительной особой… Это надо постараться. Или захотеть. Захотеть сильно. Ох, сколько тараканов в головах людей! С виду приличный человек, а внутри труха.

Зое нельзя отказать в наблюдательности – ее муж, Александр Петрович Гняздо, полгода назад, двадцать первого декабря, познакомился с Мариной Дудиной, блогершей, обучавшей женщин искусству «развода» мужиков. Знакомство тут же переросло в бурную связь, и Александр Петрович залип на Дудину. Из беседы с ним выяснилось: он понимал, что с Мариной связываться нельзя, но его член жил отдельной от хозяина жизнью и настойчиво тащил его к Марине.

– Ты ведь знаешь, у меня очень напряженная работа, – рассказывал Александр Денису Ильичу тихим, задумчивым голосом, – на мне огромная ответственность, договоры, деньги. Расслабиться очень трудно. Зоя – жена, а это семья, обязанности. А Марина… Это праздник. Я звонил ей, и она не отказала ни разу. Утром, вечером, ночью – пожалуйста! Ей нравятся приключения, придуманные имена. Она действовала на меня как наркотик, – он искривил губы в ухмылке, – с ней я отдыхал. В какой-то мере. Иногда я говорил себе: все, хватит, но снова шел. С ней я открыл в себе… – он прищурился, глядя на Дениса, – я открыл в себе неизвестную мне доселе сторону, темную… Это здорово помогло в работе: я подготовил за короткое время пять шикарных проектов. Кстати, в одном проекте я показал Марину и себя. Ну, не в точности, сам понимаешь, но наш совет одобрил. – Он помолчал и продолжил: – Скажи, а ты знаешь свою темную сторону?

Денис не ответил.

– Молчишь? Ну как хочешь, можешь не говорить. – Он самодовольно улыбнулся. – А я буду откровенен с тобой… Эта женщина меня влекла безумно, я отрывался от земли, меня уносило, я все забывал. Все вокруг казалось никчемным, ничтожным. Вместе с тем я подспудно чувствовал себя в опасности, и это меня возбуждало. Это как прикоснуться к чему-то запретному. – Он снова откинулся на спинку стула. – Скажи, только честно, у тебя никогда не возникало такого чувства?

– Мне на работе хватает прикосновений к запретному, – холодно ответил Денис, не удивленный неожиданной откровенностью Саши, с которым за десять лет приятельских отношений никогда не касался в разговорах ничего личного.

Это обычное явление – раскрытие сокровенной тайны человека толкает его на вселенские откровения. Убийца, кроме одного убийства, сознается еще в трех. Вор вместо двух краж берет на себя еще одну, и только мошенники не открывают свои души. Что это? Бахвальство? Душевный эксгибиционизм, за которым кроется крик души, жаждущей еще более глубокого, более интимного разговора? И сколько раз, продолжая с пойманным преступником разговор уже в доверительном тоне, Денис Ильич наталкивался на что-то такое в его судьбе, что временами несчастного просто хотелось погладить по голове.

– Скажу тебе, это интересно. Это пробирает до мозга костей, спасает от ненужных мыслей. Это острее, чем самая увлекательная компьютерная игра.

– Но это не игра, это жизнь, – возражает Денис.

– А что наша жизнь? – Саша грустно усмехается. – Игра. А по-крупному мы играем, когда реальность становится костью в горле. – Его глаза загораются, и он смотрит на майора с превосходством человека, переступившего грань, к которой многие даже подойти боятся.

* * *

– Зоя, может, тебе чаю, кофе? – спрашивает Денис.

– Нет, спасибо.

Она читает протокол допроса Марины Дудиной и медленно опускает руку на подлокотник – рука внезапно становится тяжелой, и усталость снова наваливается на плечи. Не та, за полтора месяца ставшая привычной, вязкая и мутная, как трясина, вселяющая ужас от незащищенности и непонимания происходящего, а вполне очевидная, с четкими формами, цветами, звуками, текстовыми сообщениями, фотографиями и именами. Ох!.. Как же тяжко знать правду, да еще такую, но это лучше, чем вообще ничего не знать.

– …Как вы познакомились с Александром Гняздо?

– Нас познакомил Владимир Кучер, он работает с Гняздо в одной фирме.

– Где состоялось знакомство?

– В караоке-баре. Гняздо хорошо поет, у него приятный баритон. У меня тоже хороший голос.

– Вы сразу назвали стоимость ваших услуг?

– Да, сразу. Гняздо нравилось платить и требовать: сделай то, сделай это. Ему нравился грубый секс, нравилось приказывать.

– Вы знакомили Гняздо с вашим братом?

– Нет.

– Почему?

– Потому что Леониду во всей этой истории отводилась определенная роль.

– Вы с самого начала знали о его роли?

– Да.

– …В соответствии с задокументированными показаниями потерпевших ваша преступная группа требовала от потерпевших сто тысяч долларов. Откуда вы получили информацию об их материальном положении?

– А что, это не было видно? Бедные не строят дома с бассейном.

– Отвечайте на вопрос.

– От Владимира Кучера.

– …В соответствии с показаниями вашего брата вы спланировали преступление после ссоры с Александром Гняздо. В чем заключалась ваша ссора?

– Он оскорбил меня.

– Отвечайте конкретно.

– Он сказал, что я проститутка.

– Вы с этим не согласны?

– Этот вопрос к делу не относится.

– …Кто планировал преступление?

– Владимир Кучер…

Тишину нарушает голос Дениса:

– Ты прочла?

– Да. Скажу тебе, Марина уж слишком откровенна.

– Мои тертые ребята на допросе краснели. Идем дальше или хватит?

– Идем дальше. – Зойка решительно кивает.

– Хорошо. – Его пальцы бегают по клавиатуре. – Это переписка по «Вайберу».

Вот и шестнадцатое января. В этот день Саша позвонил с работы, мол, сегодня у него важная встреча с заказчиками, вернется поздно, ждать не стоит. На тот момент Зоя уже не верила мужу и себе тоже не доверяла: что-то произошло с ней, с ее ушами, глазами, чувствами, сердцем – это было проклятое время полного неверия. Она будто болталась между небом и землей, болталась, как марионетка, а кто-то неизвестный дергал за веревочки, привязанные не только к ее мыслям и сердцу, а и к ногам и рукам. Висишь и понимаешь: происходит что-то нехорошее, но ты этого не видишь, а только чувствуешь. Ты обескуражена, пытаешься разобраться, но в чем? И что остается? Ждать, когда же шлепнешься с небес на землю и расшибешься. Возможно, в лепешку. А как может быть иначе после стольких лет, казалось бы, вполне счастливого брака? В этом состоянии она не верила ни во что, сомневаясь даже в том, что утром взойдет солнце, а ведь она считала себя сильной женщиной. Она успешно боролась с любыми проблемами, будь то болезни родных, протекания водопроводных труб или неполадки машины. Но те проблемы были как бы осязаемы, предметны – измерить папе давление, заглянуть Тане в рот, сделать Саше массаж, вызвать сантехника, поехать на СТО, а тут… При всей ее интуиции и подозрениях, основанных не только на собственных умозаключениях, но и вызванных поведением мужа, его интонациями, взглядами, жестами (измена была ей видна во всем, даже в том, черт возьми, как он вилку держит!), она тем не менее отрицала бросающийся в глаза факт, что у Саши кто-то появился. Почему? Потому что признать это ей было тяжело. Она любила его. Пусть не так страстно, как в первые годы, но любила – он ее муж, друг, отец ее ребенка… И он ее любил – из-за нее пошел на развод! Хм… Чушь какая-то…

Шестнадцатого января она поработала в студии и легла спать. Около семи утра проснулась, но мужа все еще не было. Нигде. Позвонила и услышала в ответ: «Зараз немає зв’язку…» Спустившись в гараж и не увидев там его машины, она сильно испугалась и набрала Вову. Правда, в отличие от мужа, она не считала Вову другом. Да, они работают в одной фирме, но это нельзя было назвать дружбой, это с первого дня было соперничеством. Раньше оно было вполне безобидное – кто быстрее съест пиццу или переплывет речку. Но чем дальше, тем все более неприятным душком несло от их взаимоотношений – у Вовы хороший костюм, а я куплю лучше; у Саши дорогие часы, значит, очень скоро у Вовы появятся еще дороже. Саша злился, если не мог достойно противостоять, и Зойка успокаивала его, уговаривала не обращать внимания на все это, мол, Вова тебя дразнит, и это доставляет ему удовольствие. Но Саша супругу не слушал, и все продолжалось.

В какой-то момент Зоя махнула рукой: мужчины – те же дети, беспечные, глупые и хвастливые, пусть себе резвятся. Разница лишь в том, что в детстве они хвастают папами-мамами и машинками, а позже – часами, костюмами и машинами. И еще ей было жалко Сашку – его родители благоговейно вытирали пыль с бронзовых скульптур, с придыханием взирали на дубовый резной буфет середины восемнадцатого столетия, с умилением касались пылевым веничком миниатюрной чашечки, из которой, по семейной легенде, пил кофий сам кайзер Вильгельм, с многозначительным видом потягивали кофе из треснувших чашек и ели из тарелок, отмеченных по краям словом «Общепит» и клеймом «Сорт 3», а разговоры о деньгах и одежде считали неприличными и даже оскорбительными, потому ни особых денег, ни приличной одежды в доме не водилось.

– Человек имеет то, что считает достойным себя, – декларировала Анна Павловна – она была выше мирской суеты.

Еще его родители частенько пропадали в самой популярной кофейне города, где высокоинтеллектуальный бомонд создавал довольно пеструю толкучку. Иногда они брали с собой маленького Сашку – он смотрел на эту публику, слушал заскорузлые диссидентские разговоры – завсегдатаи кофейни отказывались признавать, что Совок уже почил в бозе, потому как вместе с этим признанием рухнет весь уклад их жизни, насквозь пропитанный антисоветским трепом, – и, наслушавшись этих разговоров, поклялся себе, что таким, как они, не станет ни за что.

Так что пусть немного расслабится, думала Зоя, он же работает как вол, а деньги за это получает не очень большие. Но она ошибалась в своих мыслях. Саша решил добить Вову, строящего, как и они, дом, и с хитрым видом сообщил Зойке, что было бы неплохо подкорректировать свой проект.

– Мы что-то забыли?

– Да, мы забыли бассейн.

– Бассейн? – воскликнула Зоя, распахивая удивленные глаза. – А мы потянем бассейн?

– Потянем. Он будет маленьким, но с установкой для создания волн. А как ты относишься к сауне?

– Хм… Хорошо отношусь. – Зойка расплылась в улыбке – она обожала париться. – Это было бы здорово.

– Да, это было бы классно! И еще… Давай объединим столовую с гостиной и добавим еще десять метров.

– Десять метров? – Зоя пристально смотрит на мужа, и ее разгулявшееся воображение возвращается к уже утвержденному проекту. – Саша, мне кажется, ты что-то не то говоришь. Дом и так большой. Это нерационально, это лишние расходы на отопление, электричество. Каждый год энергоносители дорожают. А если мы не сможем содержать его, тогда что? Продавать? Но тот, кто сможет выложить такие деньги, захочет построить на свой вкус. И потом… Таня окончит школу и будет жить отдельно.

– Дорогая моя, – Саша сжимает ее руку, – ты говорила, что хочешь жить в красивом доме? Ты же сама его нарисовала.

– Да, нарисовала, но в нем не было бассейна.

– Но ты хотела?

– Да, хотела, но не все наши желания исполняются.

– А твое исполнится. А уж как Танюшка обрадуется! И теперь вот что, – он не давал Зойке и рта открыть, – закрой глаза и представь себя в большой гостиной.

Зойка повиновалась, но большая гостиная, а это с десятью добавленными метрами означало уже целых сорок, почему-то не возникала в воображении.

– Не получается, – разочарованно произнесла она.

– Это потому что ты выросла в маленькой сельской хатке. Мне это тоже сложно: я вырос в квартире, заваленной всяким хламом, значит, мы просто обязаны сломать наши стереотипы. Зойка, любимая, у нас для этого все есть – здоровье, амбиции, деньги. Ну, ты согласна?

– Согласна.

Зойка кивнула и счастливо рассмеялась. Несколько мгновений Саша молчал, а потом задумчиво улыбнулся и обнял Зою:

– Ты не представляешь, как я счастлив!

Саша всегда старался казаться более успешным и более состоятельным, чем был на самом деле, и Зойке это нравилось. Она всячески поддерживала его в этом, подхлестывала: давай, у тебя получится, ты самый лучший! И у него получалось все, что он задумывал. Она радовалась его успехам – ему это нужно было как воздух, – и однажды он признался, что бывшая жена его не понимала, тормозила его развитие, а вот Зойка понимает.

То, что они строят бассейн, было для их друзей тайной. Правда, гостиную оставили прежнего размера. И через месяц после новоселья у Вовы (изюминкой его дома стала бильярдная, зато бассейна и сауны не было) состоялось новоселье у Саши и Зойки, на котором произошла неприятная ситуация: Саша предложил Вове плыть против искусственных волн до тех пор, пока кто-то из них не выбьется из сил. Проигравший платит сто баксов. Гости поддержали, загалдели, объявили тотализатор – кто-то поставил на Сашу, кто-то на Вову, и они прыгнули в воду. Состязались они отчаянно, но Вова проиграл. Смеясь и приговаривая, что зря столько съели и выпили, они выбрались из воды, и, пока вытирались полотенцами, одни гости шумно аплодировали Саше, а другие ворчали на Вову – мол, зря на него поставили. Зоя тоже аплодировала, смеялась над этой шуткой, но вдруг, взглянув на Вову, едва не поперхнулась – в его взгляде, направленном на Сашу, читалась ненависть. Она сказала об этом мужу, мол, берегись. Саша обнял ее и поцеловал:

– Пусть завидует. Главное, я его умыл.

Но несмотря ни на что, это была прекрасная пора, когда понимаешь, что твоя мечта уже не мечта, а реальность и ее можно пощупать. Особенно счастливой была Танюшка: у нее теперь своя комната, она может плавать сколько захочет, и для этого никуда не нужно ехать. Правда, выезжать в город ей все равно приходилось – она занималась синхронным плаваньем. Но вот беда: друзья детства остались в прежней школе, и Таня сильно по ним тосковала. Здесь она пока не обзавелась друзьями – в этом районе дети по улицам не бегали, друг к другу в гости не ходили и сосед не всегда знал соседа. В итоге Танюшку пришлось перевести в ее старую школу, и утром ее на учебу отвозил Саша, а забирала Зойка.

Они потихоньку обустраивались, давно рассчитались со строителями и стали возвращаться к жизни без постоянных сомнений: а правильное ли решение планировки они приняли в этом месте? А не ошиблись ли в другом? Все шло хорошо. Пришел декабрь, а вскоре наступил и памятный день – шестнадцатое января.

– Пусть выспится, он сильно устал. – Голос Вовы уверенно звучит по телефону. – Вчера были трудные переговоры, закончились под утро. Он не хотел будить вас с Таней, и я предложил поехать ко мне, поскольку мои сейчас в Египте.

– Понятно…

Зойка трет лоб, и ей кажется, что она разделилась на двух Зоек, друг друга ненавидящих, – одна словам Вовы верит, а другая не верит: «Дура, разуй глаза!» «Я уже не знала, что и думать», – успокаивает себя Зойка-один. «Да все ты знала! – рычит Зойка-два. – Неужели ты веришь, что он у Вовы? Ага!»

– Он мог эсэмэску скинуть, – лепечет Зойка-один в трубку, запихивая Зойку-два в угол сознания.

– Не волнуйся, все отлично, – голос Вовы звучит бодро, – его телефон разрядился прямо на переговорах, а потом мы так закрутились…

– Как проснется, пусть позвонит.

Саша позвонил через полчаса. Сказал, что не заметил, когда телефон разрядился, а ночью, когда увидел это, решил уже ее не беспокоить.

– Ладно, – ответила Зоя, – только прошу на будущее – предупреждай меня. Я очень испугалась.

– Конечно, дорогая, больше это не повторится. Прости!

Больше такое не повторялось. Он ездил в командировки, звонил регулярно, а если задерживался, то обязательно предупреждал. Все было как обычно – обнимались, чмокали друг друга в щечки, обменивались подарками, ходили в гости. Секс был привычный. Правда, реже. Она походила по специальным сайтам и успокоилась – да, такое бывает, особенно у тех, кто много работает и много нервничает.

А однажды Таня спросила ее:

– Мама, а почему папа так часто в командировки уезжает?

– Потому что этого требует работа.

– А у вас все хорошо?

– Конечно.

Смутившись, Зойка нырнула в холодильник. А повернувшись, натолкнулась на задумчивый взгляд дочери.

Когда Саша возвращается из командировок, Таня тоже как-то пытливо поглядывает на него, будто пытается что-то в нем рассмотреть. Зойка интересуется, как у него дела, и Саша непринужденно рассказывает, а она старается активно включиться в обсуждение нового проекта. Она уже участвовала в нескольких проектах его компании в качестве художника-аниматора и понимает, что к чему. Единственное, что ее не удовлетворяет как профессионала, – то, что каждый блок компьютерной игры давно прописан в мельчайших подробностях, поэтому назвать работу творческой можно с большой натяжкой, но эти беседы развеивают тень сомнения дочки, она постепенно начинает интересоваться их общей работой, и Саша показывает ей на компьютере важные детали новой игры. И кажется, что все у них в порядке.

И вдруг в апреле – первая крупная ссора между Таней и Сашей: он обещал и не приехал на Танины соревнования по синхронному плаванью. Зоя ждала его до последней секунды, звонила, но он не отвечал, хотя был в сети. «Значит, совещание или еще что-то важное задерживает его», – успокаивала себя Зоя и именно так сказала приехавшим папе, Анне Павловне и Петру Петровичу. А позже отправила мужу сообщение и получила краткий ответ: «Я на совещании».

Раньше Саша в подобных ситуациях просил у Тани прощения – каждый родитель хоть однажды может не выполнить своих обещаний, – и все возвращалось в прежнее русло. Но в тот день он наорал на дочь и обвинил ее в эгоизме. И в том, что она неблагодарная: ведь он работает как проклятый, лишь бы она ни в чем не нуждалась. В Тане прорвался юношеский максимализм, и она заявила, что ей ничего не нужно и что она вообще может уехать к дедушке Степе. Насовсем.

– Отлично! Мне тоже от тебя ничего не нужно, можешь ехать к своему дедушке, – бросил Саша и вышел из столовой, громко хлопнув дверью.

Зоя от их перепалки едва не потеряла дар речи – создавалось впечатление, будто Саша забыл, что он отец, а Таня – его дочь. Он разговаривал с ней так, словно ему тоже было четырнадцать. Но это она потом ему выскажет, а сейчас Зоя сидела напротив Тани и должна была что-то сказать в защиту ее отца.

– Доченька, папа очень много работает, на предприятии от него многое зависит, поэтому не злись, пожалуйста, – произнесла Зоя, глядя на стеклянную крышку обеденного стола, в которой отражался мягкий свет боковых светильников.

Таня махнула ресницами и, приподняв бровь, тихо сказала:

– Родители всех девочек пришли, и только он…

– Танечка, но ведь приехали дедушка Степа, дедушка Петя, бабушка Аня…

– А папа не приехал! – В глазах Тани стояли слезы.

– Ну и что? Посмотри вокруг – ты живешь в шикарном доме, с бассейном и лужайкой. Все твои друзья живут в таких домах? – спросила Зоя и тут же пожалела – ох, нашла что сказать… Нехорошая это фраза, даже мерзкая. Она сама знает, что не это главное, и не хочет, чтобы дочка кичилась всем этим.

– Танечка, прости, я сказала глупость, – тут же стала оправдываться Зойка.

– Ну да… – с насмешкой произнесла Таня. – Вижу, ты не туда загнула. Вот что, мам, мне не нужно все это, и вообще… Раньше было лучше: папа был другой, он был папой, а теперь я даже не знаю, кто он…

– Таня, ну что ты такое говоришь, – голос Зои звучал неуверенно, – папа устает…

– Мам! Перестань! Ты же сама в это не веришь, – дочка сверкнула на Зойку глазами, – он стал другим!

Она хотела еще что-то добавить, но промолчала и ушла к себе.

Зойка убрала посуду и поднялась в студию. Она долго сидела на высоком табурете, переводя взгляд с одной работы на другую, а потом взяла кисти – так она успокаивалась и могла разобраться в своих мыслях. Она не участвовала в групповых чатах, где обсуждались темы типа «Как узнать, есть ли у моего мужа любовница?», потому что считала подобное невероятной глупостью и пустой тратой времени. А вот передать холсту то, что чувствуешь, это совсем другое – это вдохновение, рождение новых идей, улучшение техники. Она мечтала о персональной выставке, она жаждала большого признания, оно было нужно ей как воздух. Но она уже давно не принимала участия в выставках – много эмоций и времени забирало воспитание Танюшки, дом, а между делом хорошего не напишешь. Танюшка уже выросла, дом построили, и вот… Началось черт знает что, и она чувствовала, что уже не будет писать так, как раньше, когда ее сердце было наполнено безоблачным счастьем, за спиной хлопали крылья и мир казался прекрасным. В то время, наблюдая за птицами, она взлетала вместе с ними до небес, глядя на облака, парила в небе, растворяясь в тумане, плакала с дождем, сияла с солнцем – она вся была наполнена счастьем.

А сейчас… Это не картины, а мазня. А вот те девять, которые она так и не повесила на стены, – то были ее лучшие работы. Не все они написаны в лучшие Зойкины времена, четыре из них – в самые тяжелые, но все – с открытым сердцем. Когда с радостным, когда со страдающим, но всегда с открытым. А ее любимый преподаватель, Вадим Львович, встретив ее как-то на улице, сказал, что не видит в ней ту Зойку, которая у него училась.

– Дорогая моя, вы должны вернуться к своему настоящему «я». Это трудно, но иначе нельзя. Постарайтесь, пожалуйста… Мне будет очень жаль, если я больше вас не увижу, – он сделал ударение на слове «вас».

Таня рисовать не умела, и к этому ее никогда не тянуло.

– Мам, я в этом ничего не понимаю, – разглядывая Зойкину картину, дочка морщила нос, – наверное, это талантливо, раз тебя покупают.

Но одну глупость Зоя все же совершила – взяв фотографию Саши, она отправилась в Великий Бурлук, поселок под Харьковом, к гадалке. Спросить, что происходит с Сашей, какая муха его укусила. Она осознавала: ее ожидания эфемерны, поездка, скорее всего, будет бесполезной, однако поехала. Даже не понимая, на что рассчитывала, потому что гадалкам, экстрасенсам и всяким колдунам не верила: люди эти в лучшем случае прекрасные психологи, говорят страждущим то, по чему их душа страдает, а выпроводив за дверь, прячут деньги, зевают и усмехаются. Но поехала, как это делают тысячи женщин в надежде услышать то, что хотят, – муж твой самый верный на свете. И вот сидит Зойка напротив молодой, наверное, тридцатилетней ведьмочки, которая, глядя на фото, говорит:

– Его опутала черная дама. Опутала сильно. Так, что он дохнуть не может…

Зойка не дослушала, вскочила, вырвала фото из пальцев, унизанных массивными перстнями, бросила на стол заранее приготовленные купюры и – к выходу. В машине обозвала себя последними словами и тему эту для себя закрыла. Она начала открываться сама душным июньским вечером, перед ужином, когда в дом ворвались четверо в «масках убийц».

* * *

Надо бы перенести разговор на завтра, подумал Денис, глядя на Зою. Пусть все переварит – новость для нее действительно ошеломляющая. Такая новость может потрясти любую женщину, но в Зойке он был уверен – она не заплачет, не впадет в ярость и не будет крушить все подряд. Она – человек с крепкими нервами.

Да, ее случай особый – с самого начала Денис понял: что-то здесь не так. Хотя если разложить все по полочкам, то ничего особенного в нем не было: нападение с целью запугивания, звонки с угрозами жизни, требование заплатить деньги и не обращаться в полицию. Но, несмотря на угрозы, потерпевшие рано или поздно приходят в полицию. Это в кино отец семейства оказывается спецназовцем на пенсии, разрабатывает с такими же пенсионерами четкий план, и они точечными выстрелами прореживают ряды бандитов, а самого главного головореза после красивой драки убивает сам отец семейства.

На самом деле в жизни все более прозаично – заявление, написанное дрожащей рукой, поступает в полицию максимум через три дня после начала угроз: человек не может долго находиться в незащищенном, подвешенном состоянии, нервы просто не выдерживают, и он ищет защиту.

Что же было не так в Зойкиной ситуации? Первое: в течение двух недель они с мужем сидели тихо, и Зоя позвонила Денису только после того, как за сутки на ее телефон поступило шесть звонков и множество сообщений с угрозами. При этом Саша идти в полицию не хотел, Зоя притащила его чуть ли не за руку.

– Денис, извини, – с порога начал Александр, – я не хотел тебя беспокоить, это все Зоя…

Они сели и, перебивая друг друга, упрекая в неточности повествования, принялись рассказывать.

– Зоя, прошу тебя, не накручивай, – говорил Александр.

– Я не накручиваю, все так и было!

– Давайте так, – предложил Денис, – сначала я выслушаю одного из вас, а другой потом его дополнит и выскажет свою точку зрения.

– Хорошо, – Зоя кивает и начинает рассказывать.

– Значит, вы сразу обратились в полицию не по месту жительства, а по знакомству? – уточняет Денис, после того как оба супруга закончили говорить.

– Да, мне согласился помочь друг, у него в полиции связи, – отвечает Александр.

– Друг? – восклицает Зоя. – Вова тебе не друг, он твой злейший враг! Я всегда тебе говорила…