Текст книги "Похититель бессмертия"

3. Утраченный язык

Вечером за мной вернулись те же самые охранники.

– Приветик, – сказал я, пока они вели меня в таинственный грузовой лифт, чтобы отвезти на новую секретную встречу с этой сучкой Квинт. – Давно не виделись.

Охранники снова промолчали, и я повторил это на нескольких языках, которые не использовал при нашей первой встрече. На всякий случай – ну вдруг они правда не понимают?

Кончилось тем, что меня втолкнули в изящный кабинет без камер еще грубее, чем в прошлый раз.

Квинт теперь сидела за столом, переодевшись в новый сшитый на заказ пиджак. Россыпь шестеренок, которые я извлек из старинных часов, все так же сверкала на столе. Похоже, тут обсуждают сугубо темные делишки, подумал я. Ни Бенни, ни Лии уже не было, зато на столе стоял набор рагинианских хрустальных бокалов и бутылка вина, марку которого я не узнал, несмотря на свои обширные знания.

– Располагайтесь, мистер Рен, – с притворно гостеприимной улыбкой сказала Квинт. – Хотите выпить?

– Просто умираю от жажды, – ответил я, чтобы полюбоваться, как фальшивая улыбка застывает у нее на лице. Сел на свое прежнее место: напротив нее, перед россыпью блестящих деталек. – Спасибо.

Она подала мне бокал. Свой держала как полагается, изящно обхватив пальцами округлую чашу. Я намеренно взял бокал за ножку и сжал ее в кулаке. Теперь мы сидели и молча улыбались друг другу, причем ее улыбка становилась все более неестественной.

Но в конце концов Квинт, видимо, поняла, чего я дожидаюсь, и чуть пригубила из своего бокала. Только после этого я решился попробовать. Вряд ли ее босс стал бы мудрить и портить ядом вино (ух ты, оно и впрямь элитное!), когда мог запросто сделать так, чтобы я «покончил с собой» прямо в камере, с помощью простыни. Но республиканскому правительству я не особо доверял, так что осторожность была нелишней.

– Мой босс полагает, я предложила вам недостаточно щедрую награду, – сообщила Квинт. – По его мнению, я неправильно поняла ваши ключевые мотивы.

– Ну, не надо себя корить, – успокоил я ее. – По большому счету свои мотивы я и сам не очень понимаю.

Квинт с потрясающей решимостью поперла напролом.

– Хочу, чтобы вы знали, как нам удалось обнаружить заброшенный корабль. Дело в том, что его локация делает невозможным любой поиск: радиация гибнущей звезды гасит все сигналы. Нужно либо исходно знать координаты, либо быть очень большим везунчиком. И вот нам как раз повезло: несколько недель назад мы уловили сигнал, который шел с того корабля. Вот, – она вынула из кармана коммуникатор, доведя количество электронных приборов в этой тайной комнате до целой одной штуки, – здесь его запись.

Щелкнув по экрану, она протянула коммуникатор мне. Сначала шли только громкие, режущие слух помехи – неоднородные шумы, результат бешеного излучения готовой взорваться звезды. Но потом я расслышал в них живой голос.

Его выдали горловые звуки. В каждом языке есть свои критерии мелодичности, и чтобы отличить, скажем, уэнтрийский от темарианского, я бы прежде всего послушал звук, который в древнем алфавите обычно обозначался буквой «р». Но здесь звучало необычное «р»: язык словно прижимался к небу средней частью. Получался ровный, расплывчатый звук, напоминающий долгий скрип немазаной двери. Но не рычание, клекот, перестук или любой другой гортанный звук, типичный для современных языков.

Необычное горловое «р» вкупе с характерным сочетанием ударных и безударных слогов позволяло безошибочно определить язык. И я чуть не поставил бокал мимо стола. Вино плеснулось через край, потекло у меня по пальцам.

– Это аменг, – севшим голосом сказал я.

На записи с погибшего корабля звучал аменг. Самый настоящий.

Тысячу лет назад, после Первой Посланнической Войны, когда их раса захватила Системы-Сестры, старые языки запретили. Вместо них стали использовать единый, упрощенный, на котором в Сестрах говорят и по сей день. А среди старых языков самым распространенным был аменг. Теперь от него мало что осталось: редкие записи, запыленные книги в библиотеках, корни слов и костяк грамматического строя современных языков.

Но эту запись я слышал впервые. И когда она докрутилась до конца и запустилась по новой, стал жадно вслушиваться, мысленно складывая звуки в текст. Его содержание было незамысловатым: сигнал бедствия с обесточенного корабля. Несколько раз прозвучало одно и то же имя – Мара Чжу, но остальное было не разобрать.

Квинт снова коснулась экрана, выключая запись.

– С точки зрения человека, звезда эволюционирует до сверхновой очень медленно, – сказала она. Я протянул было руку за коммуникатором, но она нарочно положила его так, чтобы я не достал. – По нашим оценкам, погибший корабль вращается по ее орбите уже около тысячи лет.

То есть прилетел он туда еще до Первой Посланнической Войны. И до языковой реформы. Значит, тот, кто оставил послание, не просто знал аменг. Он был его родным языком.

– Мой босс наслышан о ваших исключительных способностях, – продолжила Квинт, не спеша разглаживая на груди лацканы пиджака. – У вас небольшое частное бюро переводов, которое обслуживает лагерь беженцев и смежные территории за пределами города, работая как минимум с четырьмя разными языками. Ваши переводы не считаются официальными, поскольку у вас нет аккредитации, но по качеству они не уступают лучшим работам переводческих программ на базе искусственного интеллекта.

Не уступают, значит? Да чего они стоят, эти программы! Никакой искусственный интеллект не вникнет в подтекст, не «считает» культурный код. Это под силу только человеческому мозгу. Могу поспорить, что сама Квинт знает только один язык – на котором говорит.

– Нам известно, что в числе прочих языков вы работаете с аменгом.

В Республике осталось всего двадцать или тридцать человек, способных худо-бедно говорить на аменге, и я один из них. Я расслабленно откинулся на спинку стула, положил на колени те самые часы, которые разбирал.

– Не стану скромничать, я его действительно хорошо знаю.

– Наши эксперты утверждают, что в этом сообщении содержится сигнал бедствия.

Точно припомнив, как располагались шестеренки в часах, я принялся аккуратно вставлять их назад.

– Ваши эксперты совершенно правы.

– Разумеется, мы с боссом понимаем: вы интеллектуал и материальными наградами вас не завлечь…

– Да нет, отчего же. Я люблю деньги.

Квинт чуть подалась вперед, короткие локоны заплясали у висков.

– Этот корабль никто не тревожил уже тысячу лет. Он представляет огромную ценность для истории и археолингвистики. И вы можете быть первым, кто обнаружит все эти сокровища. Что бы вы там ни нашли, захотели забрать и исследовать – все ваше. Кроме некоего материала, который нужен моему боссу.

– Что же это за материал?

Глаза Квинт широко распахнулись, блеснули золотистыми искорками неприкрытой алчности. Очевидно, при встрече тет-а-тет ее уполномочили ответить на этот вопрос.

– Философский Камень, – благоговейно прошептала она.

4. Шон Рен и Философский Камень

Давным-давно, еще в детстве, на Кийстроме, меня окликнула на улице Избранная.

До того, как Посланники перебили всех жителей моего родного города и захватили остальную планету, у нас бытовало несколько верований насчет них. Большинство считало, что пришельцы-Посланники явились тысячу лет назад из ниоткуда, сами по себе. Что эта напасть сродни стихийному бедствию: столь же необъяснимая и непреодолимая. В это верили мои родители, этому меня учили в школе, и у меня не было причин думать иначе.

Но были и те, кто придерживался совсем другой точки зрения. Они утверждали, что появление Посланников – это благословение для человечества. Говорили, мол, вон как хорошо живется на Марии Нова, где Посланники по-прежнему управляют расой людей: во всем полный порядок, везде спокойно – словом, идеальное общество. Я до сих пор не могу без горечи думать об этих инакомыслящих. Об этих предателях, которые радовались, когда Посланники убили моих родных и впоследствии поработили всю планету.

Избранные же не верили ни в то ни в другое.

– Эй, мальчик! – окликнула меня та женщина. Мне еще только предстояло «выстрелить» в росте на три фута сразу и с тех пор смотреть на всех сверху вниз. – Ты Избранный?

Избранным во все времена фатально не везло: Посланники их всегда преследовали и несколько раз чуть не уничтожили полностью. Если б боги определяли Избранных сугубо по черному невезению, мне бы уже стоило к ним присоединиться.

Но маленький я, разумеется, ответил «нет».

На самом деле критерии гораздо строже. И меня бы не приняли в сообщество Избранных ни тогда, ни теперь.

Женщина явно расстроилась, услышав «нет». Она чего-то хотела и никак не решалась сказать. Но на улице никого не было, солнце клонилось к горизонту, и она явно спешила.

– Ты можешь мне помочь?

Я кивнул, и она протянула мне сосуд с пеплом.

– Мои родные далеко, а в одиночку нельзя, – пояснила она. Банка легла мне в ладонь, тяжелая и холодная. – Возьми немного пепла на палец и проведи по моей голове.

Я понял: у нее сегодня день покаяния. Избранные верили, что Посланники, столь внезапно явившиеся невесть откуда, посланы самим Богом в наказание людям. Это не живые существа, но материальные воплощения божественной кары. Они не могут попасть ни в рай, ни в ад, у них нет души. Их единственная цель – нести людям страдания. И вот Избранные каются, чтобы Бог услышал и простил их. И забрал своих Посланников назад. Избранная, которую я встретил, должна была в этот день посыпать себе голову пеплом – но ни в коем случае не сама. А кроме меня рядом никого не было.

По вере Избранных, Бог наказывал нас, людей, за то, что мы создали Философский Камень.

В опытах по его созданию отразилось все, чего достигло или могло достичь человечество. Непосредственно перед тем, как Посланники явились и поработили людей, наша научная мысль находилась на пике своего развития. Только теперь, с изобретением ССД и искусственной гравитации, мы постепенно начали приближаться к тогдашнему уровню технического прогресса. В точности никто не знал, чем закончились эксперименты с Философским Камнем, но ходили слухи, что они позволили открыть секрет вечной жизни.

Однако Избранные считали, что Философский Камень стал отнюдь не победой человечества, а, напротив, началом его упадка. Мы зашли слишком далеко, говорили они, поэтому Бог направил своих бессмертных Посланников покарать нас. И вот, один день в неделю Избранные выделяли на то, чтобы напомнить себе: людям отказано в вечной жизни и когда-нибудь мы все умрем.

Наверное, я все-таки мог поверить, что это божья кара. Не важно, послал ли ее Бог Избранных или Проливший Кровь За Нас, в которого верили мои родители. Эти существа прошлись по Итаке, моему родному городу, подобно полчищам саранчи, оставляя за собой жуткую пустоту в загубленных полях и сожженных домах. И горы трупов. Посланники напоминали людей, но людьми не были: древние, но нестареющие, живые, но бессмертные. Говорили, впрочем, что, хотя они не умирают от старости, убить их все-таки можно. Но я, спасаясь от бойни в моем родном городе, среди всевозможных ужасов не видел ни одной смерти Посланника.

Я опустил палец в пепел, он был мягкий и рассыпчатый. Вспомнив, как выглядят пепельные знаки у других Избранных, я провел пальцем по лбу женщины.

– Пепел к пеплу, пыль к пыли, – прошептала та на давно мертвом аменге, искаженном спустя стольких лет, но все еще узнаваемом. Само словосочетание «Философский Камень» тоже пришло из этого языка, на современном сестринском оно звучало бы примерно как «мудрый булыжник». Все мы когда-нибудь умрем, в этом Избранные правы, но языки никогда не умирают полностью.

– Ты сегодня совершил добро, – сказала Избранная, принимая из моих рук сосуд с пеплом. Он рассыпался по ее коже легкой пылью. Такой же пылью суждено было рассыпаться и ей самой несколько лет спустя, когда Посланники, как и предрекали Избранные, явились. – Пусть Бог сохранит тебя и направит.

* * *

Но в потрясающей гипотезе Квинт была одна серьезная нестыковка.

– Все материалы по опытам с Философским Камнем утрачены, – напомнил я.

Они исчезли еще в начале Первой Посланнической Войны. Пришельцы-захватчики уничтожили их, чтобы легче было управлять расой людей.

– Не утрачены. Просто надежно спрятаны.

– Но это же самая важная информация за всю историю человечества, зачем было ее прятать?

– Этого мы не знаем. Возможно, древние хотели уберечь от Посланников это сокровище. И когда те выиграли войну, его потеряли.

– Откуда же вы тогда знаете, где искать?

– Нам удалось изучить некоторые источники, где упоминается корабль, на котором создавался Философский Камень. Описание этого корабля совпадает с параметрами обнаруженного судна.

Я медленно откинулся на вычурную спинку стула. Секрет вечной жизни и мало ли чего еще. Самые важные, самые сокровенные знания, которые только могла накопить человеческая цивилизация. Знания, канувшие в небытие на тысячу лет. Теперь понятно, почему босс Квинт требовал скорости и секретности.

И все-таки это дело ощутимо попахивало западней.

– Как я понял, вы не хотите привлекать к этому кораблю лишнего внимания, – сказал я, – ведь если его обнаружат Посланники, то сразу уничтожат и вы останетесь с пустыми руками. Но если бы речь шла о легальной экспедиции, ваш босс послал бы туда республиканский спецназ, а не троих жалких узников. Что-то тут нечисто.

Я вставил в часы последнюю оставшуюся шестеренку, нашел заводную головку и прокрутил. Шестеренки дернулись и пришли в движение. Часы затикали так ровно, будто вовсе и не останавливались.

– Я полечу с вами, если вас это успокоит. Ради босса я готова рискнуть и жизнью, и будущим. Я на него работаю давно, он никогда меня не обманывал.

– Да, но вы-то не преступник, которого могут навсегда упрятать за решетку.

Квинт молчала. Очень многозначительно.

– Квииинт! – восхищенно протянул я.

– Раньше он привлекал меня к другим заданиям, – сказала она, – связанным с денежными переводами. Некоторая часть этих денег оставалась неучтенной и оседала на моем банковском счету. Значительная часть, по правде говоря. Настолько значительная, что с точки зрения закона это поставило меня в положение, схожее с вашим. Тогда босс сделал мне одно предложение, и я его приняла. С тех пор я выполнила еще несколько мелких поручений, и он всегда платил, причем весьма щедро. Так что ему можно доверять.

Она положила руки на стол, сцепив пальцы и крепко сжав. Мне внезапно стало ее жаль.

– Не о такой жизни вы мечтали, а?

– Если вам мало свободы, денег и научных открытий, подумайте вот о чем. – Квинт посмотрела мне в глаза. – Создав сверхсветовые двигатели, мы получили возможность выступить наконец против гнета Посланников в системе Терра Нова. У нас появилась Республика. А представьте, чего может достичь человечество, если получит Философский Камень?

Предлагают свободу, пытаются купить, разжигают любопытство, теперь еще на моральные устои давят. Похоже, они не планируют останавливаться.

– Мы наконец сможем на равных противостоять Посланникам, – продолжала Квинт. – То, что случилось десять лет назад на Кийстроме, не повторится больше никогда. В Республике воцарится безопасность.

Очаровательно. И так по-республикански! Неужели она действительно рассчитывает, что меня, кийстромского беженца, волнует безопасность ее драгоценного государства?

– Мой ответ по-прежнему «нет».

Она тоже откинулась на спинку стула, выражение пылкого патриотизма как волной смыло у нее с лица. Ненавидит она меня, что ли? Но нет, эта «волна» скрывала не ненависть, а лишь безразличие и легкую неприязнь: так смотрят на собаку, которая громко разлаялась в комнате.

Наверное, лучше бы ненавидела. Ведь если есть ненависть, значит, нет равнодушия. А Квинт, судя по всему, было абсолютно все равно, что со мной сделают.

– Если вас беспокоит судьба Бенджамина, – сказала она, – мы можем вывести его из этого уравнения. Мой босс с легкостью заменит его любым другим контрабандистом.

Как интересно.

– Но моих навыков нет больше ни у кого?

– Именно так. Значит, вот чего вы хотите? Чтобы ваш деловой партнер не участвовал в этой операции?

– Нет, мы с Бенни идем в комплекте, – возразил я.

– Надо же, какая привязанность к подельнику.

Да много она понимает.

– Так чего же вы хотите, Шон? – снова спросила она. Интересно, Квинт – это имя или фамилия? – Ну давайте, не стесняйтесь. Любое желание. Мой босс в силах сделать многое – и готов это сделать. Чего бы вам хотелось?

– Хотелось бы, – сказал я, – повернуть время вспять. Чтобы Кийстром не захватили. Чтобы мои родные были живы.

От такой откровенности мое горло сжало.

Ее взгляд будто перенес меня туда, на Кийстром, в детство. Вот с такой же досадой глядел на меня учитель, когда я в третий раз кряду неправильно ответил на вопрос, потому что невнимательно слушал.

– Я имею в виду сейчас, – уточнила Квинт. – Чего вы сейчас хотите?

5. На привязи

Когда те же люди в деловых костюмах явились в третий раз, я уже почти не удивился.

– Приветствую вас, господа.

Один из них крепко ухватил меня за руку. Что-то новенькое: зачем так-то? Я ведь ни разу не попытался сбежать.

– Сегодня вы особенно любезны, – начал я, и тут второй зашел мне за спину, и что-то кольнуло меня в шею.

В какой-то момент я очнулся – лежа на животе, с жесткой фиксирующей маской на лице. Что-то острое по-прежнему впивалось в основание шеи.

Один. Это была единственная мысль, оставшаяся в моей пустой голове. Знание, являющееся основой всех моих воспоминаний, такое же постоянное и саморазумеющееся, как сердцебиение.

Здесь никого. Никого не осталось. Только я.

– Гляди, щас очухается, – заметил кто-то. Кто же тут так по-простецки выражается, ошеломленно подумал я. А больше ничего не успел подумать: очередной укол снова погрузил меня в темноту.

Полностью я пришел в себя уже в лифте. Мышцы, по ощущениям, превратились в желе. Двое охранников держали меня под локти, не давая упасть. Еле-еле заставив себя удержаться на ногах, я поймал равновесие и дернул рукой, высвобождаясь из хватки охранника. Коснулся пальцами затылка. Там, под кожей, у самого основания позвоночника, ощущалось что-то твердое. Что именно, не понял: двери лифта открылись, меня выволокли в коридор и в третий раз пихнули в знакомый изящный кабинет.

На этот раз Бенни тоже был здесь. Стоял рядом со столом, за которым сидела Квинт, и смотрел на меня холодно и недобро.

Я изо всех сил пытался не свалиться на пол.

– Мой босс, – начала Квинт, – полагает, мы неверно поняли ваши ключевые мотивы.

– И какова его версия на этот раз? Вино и женщины?

– Вас обвинили в покушении на убийство, – сказала Квинт, постукивая костяшками пальцев по столу и не поднимая на меня глаз. – Если бы вы убили того копа, вас бы не поймали. И сейчас вы не стояли бы здесь.

Теперь она подняла голову. Я поймал ее взгляд, надеясь увидеть там ненависть, или сочувствие, или хоть что-нибудь. Но нет, никаких эмоций – только пренебрежение.

– Вы готовы послать Республику ко всем чертям, но не позволите кому-то умереть прямо на ваших глазах.

С этими словами она перевела взгляд на Бенни.

– Шон, если ты откажешься, ни меня, ни Лию туда не отправят, – сказал Бенни, сложив руки на груди. В исполнении Квинт это был жест превосходства. Но Бенни, наоборот, явно сдерживался, чтобы не броситься на меня с кулаками. – И тогда нам всем конец. Ты в курсе, что они засунули нам в головы?

Я подавился тем, что хотел сказать. Слова теснились в горле, и наружу вырвалось только одно:

– Что?

– Бомбы. Этот чертов сенатор запихнул нам в головы бомбы. – Бенни трясло от ярости, я отчетливо видел, как у него вздрагивают плечи. – Такие крохотные штучки, прямо у основания черепа. Они вышибут нам мозги, если взорвутся. Так что либо мы согласимся, либо он нажмет кнопку.

6. Бес противоречия

Моя мать называла это бесом противоречия. Ее послушать, так все мое детство она только и делала, что не давала мне прыгать с утесов и совать пальцы в огонь. Учился я кое-как, уделяя внимание только интересным предметам. И дерзил взрослым, которые говорили, что так нельзя. Я за неделю мог освоить незнакомый язык, но в математике дальше алгебры не продвинулся. Поэтому в качестве наказания меня регулярно оставляли после уроков.

Не был исключением и тот день, больше восьми лет назад, когда явились Посланники. Я допоздна задержался в школе, вместо того чтобы пойти домой, к родителям и сестре. И только поэтому остался жив. Пришел я лишь через несколько часов после того, как Посланники высадились на Кийстроме и напали на его крупнейший город, Итаку, чтобы ради демонстрации силы вырезать население подчистую.

Пошатываясь, я вышел из родного дома – казалось, спустя целую вечность после того, как вошел. Корабли Посланников все еще кружили в небе, переливаясь разными цветами в лучах медленно заходящего солнца. На улице я встретил Бенни, серого от пепла. В глазах у него застыло то же потрясение, что, наверное, и у меня.

– Они мертвы, – сказал я, когда мы сошлись посреди улицы, стянулись, словно два магнита, два чудом уцелевших осколка прошлой жизни.

Его глаза, побелевшие от ужаса, странно выделялись на перемазанном сажей лице.

– Я знаю, – сказал он.

Я подумал: может, он не понял.

– Бриджит умерла.

Моя сестра. Ее больше нет.

У дяди Бенни был крошечный космический корабль. Единственное, на чем можно было незаметно проскользнуть мимо Посланников, и Бенни повел меня к нему. Мы пробирались по городу, прячась при виде захватчиков, а они, полные смертоносного спокойствия, прочесывали улицы, убивая всех, кого увидят. Когда мы наконец дошли, Бенни стал подбирать код разблокировки, пробуя дни рождения и домашние прозвища родных. И вдруг сказал:

– Это все из-за Республики.

Я едва понял, что он сказал. Язык – единственное, что у меня было всегда, что-то, что было только моим, но в тот момент мне казалось, что я потерял даже его.

– Чего?

За день до прибытия Посланников республиканцы покинули планету. Я вспомнил, как по дороге в школу наблюдал за их кораблями, летящими над головой. День был ясный, солнечный, и они, удаляясь, сияли в голубой атмосферной дымке, как маленькие луны. Зрелище было величественное и прекрасное, но я, полюбовавшись, быстро выбросил это из головы.

– Посланники явились на Кийстром только потому, что здесь были республиканцы, – пояснил Бенни, которому наконец удалось разблокировать корабль.

Я не особенно задумывался, почему улетели республиканские корабли. Но родители были чем-то глубоко подавлены, и учителя в школе тоже. Они нервно, беспокойно перешептывались и умолкали, стоило кому-то из учеников зайти в кабинет. Даже лицо Бриджит, моей младшей сестренки, было странным: она будто предчувствовала, что что-то грядет. Так мы смотрим на светлеющее небо на востоке и понимаем, что скоро взойдет солнце.

Интересно, чувствуют ли люди что-то подобное, когда понимают, что смерть близка?

А я вообще не интересовался политикой. Да и сейчас не особо интересуюсь. Но теперь понимаю, чем обернулось для Кийстрома присутствие республиканских властей. И их неожиданное бегство.

Кийстром был независимой планетой. Люди открыли ее, когда изобретение ССД позволило разбросать человеческие колонии в самых дальних уголках нашего сектора галактики вместо того, чтобы тесниться в Системах-Сестрах. Таким образом, Кийстром не входил в подконтрольную Посланниками систему Мария Нова. Не был он и частью Терры Нова, ныне именуемой Республикой. У него была даже своя звезда класса К и собственное правительство. А вот мощного оборонного комплекса, в отличие от Сестер, не было. Да что там, у нас не было даже космофлота. Кийстром не участвовал в непрерывной войне между Марией Нова и Республикой: он казался слишком маленьким и незначительным, и воюющие стороны не предъявляли на него права.

Но со временем в Республике задумались о том, что пора создать базу в этом секторе галактики. И не приняли вежливый отказ местного правительства.

Республиканцы знали, что Посланники явятся на Кийстром. Знали задолго до нас. Но вместо того, чтобы остаться и защищать планету, которую эксплуатировали, они подняли в воздух свой небольшой флот и попросту сбежали. И Посланники, явившись, не встретили никакого сопротивления. Они уничтожили до основания мой родной город Итаку и убили всех его жителей – кроме меня и Бенни. И когда от столицы не осталось камня на камне, правительство планеты капитулировало.

Мы с Бенни улетели с Кийстрома на корабле его дяди. И, прорвавшись сквозь плотные слои атмосферы в открытый космос, где корабль пошел ровнее, осознали со всей четкостью: мы одни, больше никого не осталось.

– Знаешь, что я ей самое последнее сказал?

Бенни даже головы не повернул.

– Да вы с ней вечно ругались, и это все знали. Какая разница, какую дурь ты ей наболтал.

– Это неправда.

В голове все никак не укладывалось: мы с Бенни сидим в корабле его дяди в открытом космосе, а все, что было до этого, превратилось в пепел.

– Мы с ней были лучшими друзьями.

– Шон, у меня вообще-то тоже все погибли, – сказал Бенни, начиная злиться. Теперь я уже много раз видел, как он закипает, но тогда это было непривычно. – Не только ты остался один. И куда теперь, на хрен, деваться? У меня вся семья была там, на Кийстроме! Так куда мне теперь, черт возьми?

Он сорвался на крик, мгновенно заполнивший крошечное пространство корабля, такой громкий, как будто мы оказались внутри колокола.

– Ты не один! – тоже заорал я, чтобы перекрыть этот крик, не слышать его. – Я здесь!

– И что дальше-то? Ты мне не брат. И то, что мы на одном корабле, не делает нас друзьями.

Тут у меня случился проблеск разума. Или, в кои-то веки, приступ самосохранения. Не уверен, что в моем случае одно отличается от другого. Как бес противоречия сильнее всего искушал на краю высокого утеса, так и мозг особенно хорошо соображал сейчас, когда пришла беда.

Я потерял всех родных. Их любовь, их поддержку ничто не сможет заменить. Но люди могут доверять друг другу. Даже если они друг друга раздражают. И годы дружбы с Бенни потом не раз это доказали.

– Слушай, давай договоримся, – сказал я ему в тот день, много лет назад, когда мы на корабле его погибшего дяди спасались от резни. – Давай дадим клятву: всегда, что бы ни случилось, поддерживать друг друга. Защищать, помогать и заботиться сначала друг о друге, а потом о себе.

Бенни отер с лица черноту, и стало видно, какие у него красные, опухшие глаза. Он был так же одинок, как и я. Ему, как и мне, отчаянно нужно было чье-то плечо и хотя бы иллюзия поддержки.

И он согласился. С тех пор ни один из нас не нарушил клятву.

* * *

Теперь, спустя восемь лет, в кабинете Квинт, Бенни впервые ошарашил меня своей враждебностью. А потом сказал, что нас убьют.

Забыв, что Квинт и слышит каждое наше слово, я ляпнул:

– Мы можем взломать этот имплант, чтобы он не взорвался.

– Имплант сдетонирует при любой попытке извлечь его без кода разблокировки, – вмешалась Квинт. – Код разблокировки состоит из двадцати девяти цифр, и его знает только мой босс.

Бенни все так же сидел со скрещенными руками, злобно пялясь на меня. За эти восемь лет наши дороги могли разойтись много раз, возможностей хватало. Даже можно было вернуться на Кийстром: уничтожили только Итаку, а остальную планету пощадили, правительство ведь сдалось Посланникам. Но как жить под властью чудовищ, которые убили твоих друзей и родных? Как вернуться туда, где больше нет дома, каким ты его помнишь? Мы лишились всего: дома, родных, даже гражданства – только сами остались друг у друга. Поэтому и держались вместе все эти годы.

Доверие не обязательно должно идти в связке с привязанностью, если есть общая цель. Нашей общей целью было выжить.

– Откуда нам знать, что вы действительно установили эти ваши импланты? – требовательно спросил я.

– Импланты безболезненны и не выявляются при стандартном медицинском сканировании, – призналась Квинт. – Но вы почувствуете их, если прикоснетесь к определенному участку черепа.

Я поднял руку, провел пальцами по затылку там, где болело. И почувствовал: что-то маленькое, плотное, твердое. Будто горошина под кожей.

Рука опустилась. Можно же сбежать, подумал я, только бы добраться до корабля, и мы сбежим. Найдем врача или хакера, который сможет достать эту…

– Имплант сдетонирует, если его носитель окажется дальше обозначенных границ, – сказала Квинт, словно прочитав мои мысли. Ни сочувствия, ни раскаяния в голосе – только легкая досада. – Босс может сам активировать детонатор, если узнает о намеренном срыве операции: перепродаже данных, копировании их для личных целей, нарушении секретности путем разглашения деталей операции и так далее. Во избежание подобных нарушений с вами отправится наблюдатель, а именно я.

Да, они действительно загнали нас в угол. Возможно, этого можно было избежать, прими я их предложение раньше. Но пока не нырнешь, разве поймешь, глубоко или мелко? Не мог я принять предложение ее босса, не узнав, сколь упорно он будет настаивать.

Дух противоречия… Попав в переплет, я всегда сделаю еще хуже.

Бенни по-прежнему стискивал пальцами свои локти. Казалось, стоит ему разжать руки, и грудная клетка лопнет, выпустив наружу накопившуюся ярость, словно языки пламени.

– Что ж, я согласен, – сказал я.

– Отлично, – кивнула Квинт. – Взрыв сверхновой ожидается через одиннадцать дней, поэтому мы вылетаем немедленно.

Бенни отвернулся. Это была его единственная реакция на мою уступку, и она ранила сильнее, чем внезапная хирургическая операция, которую мне сделали по милости Квинт.

– Корабль болтается там уже тысячу лет, – напомнил я. – Уверены, что никто за это время не нашел то, что вы ищете?

– Знания, которые становятся общим достоянием, теряют ценность, – отозвалась Квинт. – Если бы у босса были хоть малейшие сомнения, экспедиция бы не состоялась.

Вот так я и узнал, что на «Безымянном» никого не должно быть.