Текст книги "Неизбежность"

Глава 1

Джастин

В один момент жизнь обрела новый поворот, будто накинула на меня пелену, завязала узлом под горло, лишила воздуха. Она так проверяет людей на прочность и потом смеется в стороне. Таких проверок может быть много, и я размышляю, может, всё от того, что из меня вырос плохой человек. На фоне этих проверок я держался, как делают это многие. Но устал от людей, которые окружают, и в какой-то мере от себя самого. Выдохся. Меня вывернуло наизнанку.

Несколько лет назад я осел в Детройте. Это было единственным, чего мне хотелось в тот момент с неимоверной силой.

Мой дед, Адам Фишер, в своё время основал здесь завод автомобильных кузовов. Он внёс огромный вклад в развитие города, о чём пестрили заголовки газет. А теперь страшно думать, что за один век Детройт пережил свой век и навряд ли к нему вернется.

Ещё недавно считавшийся столицей американского автопрома просторный город штата Мичиган теперь превратился в забытое Богом место без видимых перспектив. Следы разрухи и нищеты – в каждом районе, в каждом уголке. Целые районы разграбленных домов, гниющих с разбитыми окнами, исписанными граффити стенами (банды Детройта таким образом метят территорию). А ведь когда-то казалось, что Детройт – на века благополучный город. Теперь же отсюда ежемесячно потоками уезжают люди. Здесь нет работы и нет денег.

Здесь работают несколько супермаркетов, державшихся только за счет того, что принадлежат крупным продуктовым сетям. Мелкий бизнес умер. Большинство населения до сорока пяти лет схватили своих детей и близких, усадили в машины, на поезда, на последние рейсы самолетов – их больше нет в городе. Остались только пожилые люди – консерваторы, не желающие менять родной край на что-то новое, и те, кто не принадлежит никому – те, кто до сих пор обчищают дома, продают вещи на черных рынках в других городах, занимается торговлей наркотиками. К слову, здесь для них очень удачное место.

Раньше Детройту пророчили великое будущее, но на замену машинам по перекресткам теперь гуляет ветер. Сегодня это город остановившихся моторов. Город преступности. Жители вынуждены организовывать общины, чтобы защитить себя от преступников, для борьбы с которыми теперь не хватает полицейских.

Многие из бежавших отсюда сочли бы меня придурком, ведь что может держать здесь молодого парня, у кого вся жизнь впереди и самое время вытаскивать наружу амбиции, строить своё будущее.

Для меня же Детройт не так мрачен, как может показаться на первый взгляд. Здесь мало людей, никто не мешается под ногами, не лезет в твои дела. Я обрёл здесь убежище, мне спокойно. Живёшь себе в особняке, доставшемся по наследству, и радуешься жизни. Только можно ли это назвать жизнью, когда ты знаешь дату своей смерти?

Моя дата весьма удачна – она пророчит мне ещё пятьдесят три года жизни. Кайл, мой друг и коллега по совместительству, утверждающий, что я кисну вместе с городом, пристроил меня в бар «Дороти», находящийся в Кливленде. Я рад заниматься чем-то помимо простого прожигания жизни в четырёх стенах.

Обычно каждое утро начинается с того, что я открываю окно из спальни и оглядываю территорию возле дома. На горизонте уже во всю светит солнце, а вокруг так тихо, словно я единственный пережил апокалипсис. Я улыбаюсь, но это длится не долго. Всё портит мысль, что завтрак не приготовит себя сам.

Сегодня я заливаю молоком хлопья и иду к телевизору, сжимая в одной руке тарелку, а в другой планшет. Падаю на диван в гостиной и ставлю тарелку перед собой на кофейный столик, пока ищу пульт между подушками, Джек прыгает ко мне на колени и трётся об локоть.

– Привет, дружище, – сонно протягиваю я, щёлкая по каналам.

За всю жизнь я не могу привыкнуть, что по будням на телеканалах не происходит ничего интересного. Десятки комических шоу на повторе, программы здоровья, обсуждения кошечек, собачек, попугаев. Мне хочется взвыть от безысходности, но я продолжаю клацать по кнопкам пульта.

Рыжий кот начинает мурлыкать и впивается в меня когтями. Как ни странно, я терплю это.

Я подобрал Джека в день моего переезда в Детройт, он бегал возле местного супермаркета на маленьких, тоненьких лапках. На вид рыжему было недели три отроду, а в его глазах отражалась немая грусть. Он молчал всю дорогу. С тех пор Джек – домочадец, настоящий хранитель очага нашего дома.

В кухне звенит телефон и рыжий, будто поняв важность ситуации, спрыгивает на пол. Освобождает меня от необходимости скинуть его с колен.

– Слушаю, – отвечаю в трубку.

– Подменишь меня сегодня? – голос Кайла звучит тревожно.

– Какого черта, Кайл? В мой единственный выходной.

Я пытаюсь вспомнить, что плохого я мог ему сделать. Но ничего не припоминаю, кроме соли, насыпанной в кофе своему другу в прошлый вечер. Я делал это не в первый раз, но Кайл как обычно – ни слова об этом не проронил и теперь я засомневался, а действительно ли в банке с вязаным чехлом была соль.

– Ты ведь знаешь, я попросту беспокоить не стал бы. Вопрос жизни и смерти.

– Выезжаю.

Я трудно вздыхаю и поднимаюсь в ванную. Ступаю босыми ногами на холодную плитку, но это меня бодрит. Добравшись до крана, плескаю водой на лицо, а после отражаюсь в зеркале мокрым, сонным пятном.

Моя ноющая боль и память о родителях – карие глаза. Каждое утро я вспоминаю, как хорошо нам было всем вместе. В какой любви я рос, и в какое пассивное дерьмо превратился.

Из утренних ритуалов не забываю чистку зубов и парфюм.

Надеваю попавшуюся под руку одежду и спускаюсь по лестнице. Пробегаю по комнатам, заглядываю на кухню, не забыл ли я что-либо выключить – безопасность выше всего. Хватаю ключи, лежавшие на тумбе в прихожей, смотрю на часы и отмечаю, что в час дня я буду уже на месте. Захлопываю за собой дверь и спешу к своей малышке, белой Ламборджини Авентадор. Я усаживаюсь за руль. В салоне – запах новой машины, она – само совершенство. Загорается панель, я завожу мотор. Бросаю взгляд на четырехэтажный дом, перед тем как выехать за ворота, и снова на меня навевает грусть.

После случившейся трагедии я подумывал продать его. Было даже несколько выгодных предложений – дом отличный. Но почему-то я не решился расстаться с ним. Места здесь было в разы больше, чем мне требовалось, но продать частицу памяти я не смог. Казалось, словно рука дедушки останавливает меня, и сквозь тишину его голос просит повременить, чего-то выждать.

Уже через час я оказываюсь у въезда в Кливленд. Пролетающие мимо улицы становятся более оживленными, не то, что в Детройте. Останавливаю авто, заметив кота на дороге, и тут же вспоминаю, что не покормил Джека.

– Кретин, – ругаюсь сам на себя и качаю головой.

Одновременно набираю скорость автомобиля и сообщение для Эмили с просьбой позаботиться о рыжем.

Я нанял домработницу не потому, что у меня есть привычка наводить бардак, а от скуки. Она получает деньги несколько раз в неделю, я – собеседника. Неплохая взаимоотдача. Меня с детства приучали, что одиночество – это не когда ты никому не нужен, а когда никто не нужен тебе. По всей видимости, я достиг этой стадии и научился в своих фразах показывать заинтересованность в людях, даже когда ее на самом деле нет. Разговор в моем случае – инструмент, необходимый для того, чтобы люди считали меня нормальным.

Телефон летит вниз, и я уже было хочу наклониться, чтобы поднять его, но замечаю девушку перебегающую дорогу в неположенном месте. В какую-то долю секунды в голове пролетает мысль, какого черта сегодня все бросаются под колеса. Время замедляется, я выворачиваю руль. Машину заносит в сторону, когда я жму по тормозам, и она переворачивается. В глазах у меня темнеет. Все, что я успеваю до того, как отключиться, – открыть дверь со своей стороны.

Глава 2

Мелани

Меня заставляет проснуться странный шум. Не хотя, я все же высовываю голову из-под одеяла и оглядываю комнату. За обеденным столом сидит девушка, имя которой со вчерашнего дня мне до сих пор не довелось узнать. Она жадно откусывает кусок жареного мяса и громко чавкает, прожевывая пищу. Я, закатив глаза от увиденного, валюсь обратно на подушку. Удивляюсь, что заснула здесь, не добравшись до своей кровати. Растворяюсь в утренней прохладе, потягиваюсь и снова закрываю глаза, как только слышу шаги, приближающиеся к комнате.

Я слышу, как Саймон здоровается с обжорой, затем принимается что-то искать в деревянном комоде. Девушка покидает комнату, цокая своими каблуками. Беллами тем временем шумит бумагами, роняет их на пол, ругается, пока собирает их, несколько минут ведёт себя очень тихо, а потом подходит к дивану, на котором расположилась я, и садиться у моих ног.

– Мел, не прикидывайся, что спишь, – мне приходится открыть глаза, парень протягивает стакан воды.

– Даже отдохнуть по возвращению не дают, – вырывается у меня, когда я хватаюсь за стакан. – Спасибо.

Я привстаю с подушки, чтобы выпить.

Каштановые волосы Саймона всегда чистые и пушистые, если он не пользуется гелем или воском для волос. Сегодня именно так – волосы объёмно лежат, но это не выглядит небрежно. Пряди у висков парень заправил за уши, так его широкое лицо с острым подбородком и веснушками выглядит более взрослым. Мне нравится его внешность.

Закатанные по локоть рукава мужской рубашки дают мне возможность смотреть на крепкие руки Саймона, и я обращаю внимание, что рубашка помята, поджимаю губы. Неужели он не мог попросить Аманду о глажке. Ведь меня, почему-то, просить не боится. Ещё несколько жадных глотков приводят меня в чувства, я ставлю стакан на пол у кровати и снова смотрю на собеседника.

– Я тоже рад тебя видеть, – дерзит он, а затем потирает лоб тыльной стороной ладони. – У меня к тебе серьезный разговор, настолько серьёзный, что… Нам необходимо пополнение.

– Не бросайся такими фразами, – смеюсь я, чуть не подавившись.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем идет речь.

– Но у тебя полно новеньких, эта вот мясо ела с утра пораньше, на той неделе я привела двух сестер…

– Спрос рождает предложение, – заверяет Саймон, перебивая меня, – клиенты хотят новеньких, значит, их нужно искать. Кстати, в пятницу поедешь представлять наш ассортимент в Портленд.

С ухмылкой на лице он ждет от меня ответа. Он нравится мне, но принимать участие в этом деле я не желаю. Да, я могла поддерживать Саймона. Да, я могла искать новых кандидатур. Но идея представлять в другом городе женские тела, находиться рядом с мужиками, у которых текут слюни, – пугает и отталкивает меня.

– Ты шутишь?

Беллами качает головой, и я через силу принимаю его решение. Я не могу ему отказать. Я многим обязана Беллами, он обеспечил меня жильем. Пусть не таким роскошным – без фортепьяно и семейных ужинов, но все же домом. Да, и к тому же, мне не приходится заниматься проституцией, как остальным девушкам, проживающим под этой крышей. Всё, что я делаю, – живу своей жизнью и параллельно поставляю «товар» на базу. Я не тащу девушек насильно в руки к Саймону. Они сами выбирают этот путь. Зная жизненные ситуации большинства ночных бабочек, могу поспорить, что уж лучше заниматься этим за деньги, чем гнить на улицах отчужденными от всего мира.

– Ладно, – соглашаюсь я, – ладно.

– Пройдем за мной, я должен тебе кое-что показать.

Я молча спускаю ноги с дивана, обуваю кеды и поправляю свои волосы, осветленные до бела. Саймон Беллами движется к двери, и я волочусь за ним, посматривая на свою испачканную обувь и пытаясь догадаться, кто же так постарался. Кажется, что коридор будет тянуться бесконечно, я так его ненавижу. Где-то впереди открываются и закрываются двери, и через секунду, когда мы сворачиваем за угол, мимо нас пробегает особа, разбудившая меня этим утром. Лицо у девушки красное, вокруг глаз – тушь, превратившаяся в разводы. Можно легко догадаться, что она плакала.

– Что с ней? – я интересуюсь у Саймона.

– Видимо, не в восторге от первого клиента.

Девушки, попавшие сюда, – обречены. Дороги назад нет. Удача может нагрянуть, если клиент захочет выкупить ночную бабочку, был у нас один такой случай. Только неизвестно, где условия хуже – под крышей Беллами, или же в руках клиента, который может распоряжаться девушкой направо и налево. Буду честной, тут вполне хорошие условия, но за пределы объекта выходить бабочкам не разрешается. Определенная часть оплаты клиента за услуги ночной бабочки переходит ей самой, деньги эти она вправе тратить на всё, что можно заказать с доставкой на дом.

Саймон щедрый. Иногда он вывозит девочек в бар, на шопинг, даёт возможность сходить в кино. Конечно, такие походы организуются только под сопровождением охраны, и не разрешается идти компанией более трёх человек.

Это нормально, поскольку девочки здесь не стремятся быть подругами.

И далеко не каждая согласиться быть марионеткой одного из мужчин, ищущих утех в доме Беллами. Завлечь бабочек могут только деньги, а в целом глупо надеться, что здесь можно встретить любовь.

– Мне поговорить с ней? – решаюсь я.

– Не беспокойся, ей займутся, – говорит он на автомате, а затем поднимается по винтовой лестнице, – идём.

Посещать этот этаж могут только соучастники проекта Саймона. Нас всего семь человек, среди которых только Беллами занимается настоящим делом – руководствует. Руди и Рик – следят за порядком на территории и охраняют объект. Сара – наша кормилица и мастер чистоты. Аманда – ведет беседы с девочками, как обобщенные, так и индивидуальные. Чез – доктор, такого человека просто необходимо иметь в запасе в таком интимном бизнесе. Что касается меня, Беллами представил меня своей сестрой перед коллективом, изредка помогающей совершать сделки, – чтобы у них не возникало лишних вопросов.

Подойдя к двери моей комнаты, я затаиваю дыхание. Что сейчас произойдет?

– Я решил сделать тебе маленький сюрприз, – Беллами слегка смущается и открывает дверь. – Пока ты была в отъезде, я немного изменил интерьер.

Когда мы заступаем за порожек, мои глаза округляются, а рот приходится прикрыть рукой. Я не узнаю свою комнату. Если год назад я не могла поначалу даже засыпать в этом месте, настолько пугала обстановка, то теперь я готова всю жизнь прожить здесь, не выходя за пределы этих четырёх стен. Они приобрели новый вид, тканевые обои с покрытием великолепны. Бежевый кожаный диван, столик в винтажном стиле, полочки на стене у двери, большой гардероб, длинное горизонтальное зеркало – как будто продолжение окна, ковер с длинным ворсом, шёлковая гардина, пританцовывающая от входящего в гости ветра. В правом углу от окна собраны мои вещи, я уже представляю, как буду расставлять их и кружиться от счастья.

– Это великолепно, – восклицаю я и  душу Беллами в объятиях. – Спасибо тебе.

Мне ещё никто не делал таких подарков. Я едва сдерживаю слёзы счастья, не хочу, чтобы Саймон видел меня такой ранимой.

Твержу себе, я же сильная, и перебираю все жуткие моменты, чем пестрит моя жизнь. Порой мне хочется обливать себя химией, сидеть в ванной и давать коже выветриться от того, что было пережито за день.

– Пустяки, – скромно шепчет он.

– Но… откуда деньги? – я смотрю ему в глаза, когда ослабеваю хватку объятий.

– Говорю же, клиенты новые, их все больше и больше. Хороших ты девочек приводишь, – он достает телефон с кармана и смотрит на время, – сейчас обустраиваем несколько комнат для уединения, как никак, мы должны соответствовать кошельку клиента.

Я смотрю на Саймона, сжимая губы, и медленно киваю время от времени. У него звонит телефон, и он выходит из комнаты, закрыв за собой дверь. Не долго думая, я падаю на ковер и смотрю в потолок. Но мой покой тут же прерывает звук уведомления на телефоне. Достаю его и читаю пришедшее сообщение:

«Джастин Фишер. Сегодня. В течение получаса должен проехать по Лорейн-авеню на Ламборджини Авентадор белого цвета.»

Это глупо, я даже смеюсь. Впервые мне пишут об автомобиле. Как я должна сломить человека, пролетающего на тачке? Как будто хотят убить не его, а меня. Может, меня кто-то заказал? Бросив телефон на ковер, я закрываю глаза, и нервный смешок снова прокрадывается наружу. Кто-то здорово решил подшутить надо мной. А если это не шутка, то будь что будет. Мне нечего терять.

Я перекатываюсь на живот, кладу голову на мягкий ковёр и принимаюсь напрягать все мышцы тела, превращаясь в камень. Раз, два, три…Чувство тяжести собирается в моих конечностях и постепенно заполняет каждый миллиметр организма. Шесть, семь, восемь… Я терплю до десяти, а после мгновенно отпускаю зажимы, внутри ощущаю себя парящей, как будто я – лист, падающий с дерева , я не боюсь падать, ведь это нормально. Я кружусь на ветру и медленно ложусь на землю. Слышу за окном звук резких тормозов, и открыв глаза, понимаю, что «броситься» под машину – гениальный и один из самых легких способов убийства. Главное, при таком раскладе мои руки не будут запачканы кровью.

В предвкушении удачного дела, я поднимаюсь на ноги и мчусь к двери. На выходе я лицом к лицу сталкиваюсь с Саймоном. Он всё ещё говорит по телефону. Шёпотом сообщаю, что ненадолго отлучусь, он поощрительно кивает и поворачивается ко мне спиной.

Лорейн-авеню находится в нескольких кварталах от меня. Бегу, оставляя позади католическую церковь Св. Патрика и ресторан французской кухни, в который меня водил Саймон в прошлый мой день рождения.

Мне не в первый раз помогает техника камня. Я услышала о ней по радио года два назад, и с тех пор она помогает мне снять напряжение, а в некоторых случаях даже найти выход из ситуации. Теперь я точно знаю, как мне следует поступить. И мне не страшно.

На улице – осень, как и я, уверенно идёт по городу. Ветер подгоняет. Кажется, он знает, куда я спешу. В это время года воздух особенно бодрит, придаёт сил и устраивает проверку на прочность. Мой взгляд переманивают деревья, одевающие багряно-золотой окрас, – они рассыпают своё богатство по обе стороны улицы, совсем не жадные. Дети собирают листы для гербариев, я смотрю на это и улыбаюсь.

Останавливаюсь, чтобы отдышаться и сообразить, как лучше броситься под авто, чтобы самой остаться в здоровом теле. По левую сторону от меня звенит колокольчик у двери магазина. Через секунду моё внимание перехватывает плачущий ребенок у мусорного жбана. Он, чем-то недовольный, топает ножкой по земле и завывает с новой силой. Папа (скорее всего мужчина в галстуке приходится ему отцом) хватается за голову и смотрит по сторонам, цепляется за мой взгляд. Какая-то девочка толкает меня, и я еле держу равновесие. Перевожу дыхание, не успеваю сконцентрироваться и вижу, как на горизонте со спуска несётся Ламборджини. Дрожь в коленях не останавливает меня, я обязана довести начатое до конца. Одно радует, сегодня – не моя дата смерти. Но осталось меньше года – я умру в слудеющем июне.

– Ну, Фишер, держись, – я делаю глубокий вдох и выхожу на проезжую часть, щурив глаза. – Будь, что будет.

Визг тормозов, крики очевидцев, громкие удары о землю. Я открываю глаза и возвращаюсь на исходное место. В ещё одно место моего убийства. Автомобиль несколько раз переворачивается, это происходит медленно, я даже успеваю взглянуть нескольким очевидцам в лицо. И когда мятый кусок металла, останавливает свой путь, находясь в перевернутом состоянии, я замечаю несколько пострадавших машин. Неужели, всё? Я сглатываю сухой ком, застрявший в горле. За спиной кто-то огрызается на меня, но я не оборачиваюсь.

Мне нужно валить с этого места, бежать не оглядываясь, молиться, чтобы меня не запомнили и не подали в розыск. Но меня трясет от увиденного, а ноги словно приросли к земле.

Если меня поймают, придётся прикинуться сумасшедшей или придумать версию, почему я вышла на дорогу Лорейн – одной из самых оживленных улиц. Чёрт! Разве здоровый человек согласится на такое? Какие шансы, что мне это сойдёт с рук?

Неожиданно дверца машины открывается, и парень вываливается на асфальт. Я какое-то время стою в ступоре, смотря в одну точку – на тело парня, а затем прихожу в себя и двигаюсь к Ламборджини. Мне нужно убедиться, что заказ выполнен. Оказавшись возле, я склоняюсь над пострадавшим и рукой поворачиваю его лицо на себя.

Он без сознания.

Он истекает кровью.

И самое страшное – я его знаю.

Осмысление этого ранит меня, дышать становится тяжело – каждый вдох наполняет мои лёгкие запахами грязи, искореженного металла и крови. Я перестаю слышать происходящее вокруг, как будто выпадаю из реальности. Боль сдавливает виски, отчего хочется взвыть. Я смотрю на парня – у него приоткрыт рот – это ещё больше пугает меня. Он не должен умереть вот так – от моих рук, на моих руках. Я кладу ладонь на его лицо, провожу пальцами от заднего угла нижней челюсти вниз по шее – чувствую пульс и плачу.

Лезу в карман брюк, но не обнаруживаю в нём телефона. В панике начинает кружиться голова. Вокруг собираются люди, а у меня от слез в глазах всё размывается. Я держу руками лицо пострадавшего от моих действий. Дышать становится труднее.

– Скорую, – кричу я хриплым голосом. – Кто-нибудь вызвал скорую? Вызовите скорую, немедленно.

Глава 3

Джастин

Кто-то разговаривает рядом со мной, пока я лежу на твердой поверхности, и меня распирает любопытство прояснить ситуацию. Тонкий голосок девушки кажется довольно знакомым, но одного голоса не хватает для её идентификации. Я пытаюсь открыть глаза, но ничего не выходит, будто их залепили скотчем, и меня держат в заложниках.

Эта мысль смешит, но я ощущаю, что привычной реакции на шутки нет – моё лицо окаменевшее, я не могу улыбнуться. И не могу заговорить.

Спокойствие. Попробуем еще раз. Снова неудача.

Должно быть это сон, думаю я. А во сне достаточно просто чего-то захотеть, создать запрос, и всё получится. Я несколько раз повторяю про себя, что нужно проснуться, надо открыть глаза, чёрт побери. Но сон не поддается логике, и я пытаюсь встать, хоть уже заранее знаю, что попытки сдвинуть себя с места обречены на провал. Ничего. Даже пальчиком не шелохнулся. Будто я вовсе никогда не был собой, никогда не мог шевелиться. Паника, кажется, возрастает, а я по-прежнему бессилен над собой. Потеряв надежду, прислушиваюсь к разговору.

– Но, пожалуйста, – срывается девушка.

– Нет, его нельзя беспокоить в данный момент, я же уже объяснил вам.

– Я его сестра, у него кроме меня никого нет.

Пытаюсь сообразить, что происходит вокруг меня. Всё кажется странным. Сестры у меня нет. Эта девушка явно врет. Зачем она это делает и кто она такая – вот, выяснением чего я бы занялся после того, как разберусь со своим состоянием.

Еще одна попытка пошевелиться. И еще одно разочарование. Я будто потерял свою физическую оболочку. Я есть, но меня нет.

– Доктор, – снова начинает девушка.

Доктор? Выходит, мы в больнице? Будет не очень привлекательно, если моё положение не исправят, и я останусь таким овощем. Они вообще догадываются, что я жив и всё слышу?

Сегодня – не моя дата смерти, что со мной будет дальше? Кому я такой нужен? И кто нужен мне такому? В моей голове сплошной бред, откуда все эти мысли? Может, на меня так повлиял наркоз? Или это всё таки сон? Нужно проснуться. Лишь бы проснуться. Скорее.

– Какая вы неугомонная, – мужчина тяжело вздыхает, – в любом случае, все вопросы после операции. Девушка, вы не даёте мне прохода, покиньте палату.

– Умоляю, доктор, – не прекращает она.

Да что ж такое? Она начинает действовать мне на нервы. Бывает, что не знаешь человека, но так и хочется всыпать ему по первое число. У меня есть принцип – я не бью девушек, женщин, всех особей этого странного пола. Однако, я с удовольствием нарушил бы его, если из-за неё останусь таким. Как жаль, что я буду хотеть этого, но не смогу.

– За дверь, – чуть не кричит врач.

На показ девушка хлопает дверью, а я – мысленно в ладоши. В комнату заходят еще несколько человек, я слышу их голоса, но стараюсь абстрагироваться. Не хочу услышать неприятное, не утешающее, ранящее. Мы передвигаемся. И скорее всего, меня направляют в операционную.

– Уже должен подействовать. Начнём.

Под наркозом я был только раз в своей жизни. После я долго не мог прийти в себя, видел летающих надо мной ангелов, красивый цветущий сад, а в этом саду людей в белой одежде. Я как будто побывал в раю. Прошло почти пять лет, но я до сих пор всё помню, как будто это было вчера.

Я смотрел по сторонам, пытаясь осознать, где я. Как вдруг, откуда не возьмись, появилась мама. Следом за ней шел отец. И они направились ко мне, улыбались, словно только что обручились. Она бросилась ко мне в объятия, её ладони были тёплыми и нежными. Люди вокруг, лица которых я разглядеть толком не мог, пели какую-то песню, восхваляя мир во всем мире. У каждого была улыбка на лице. И я – не исключение. Очень обрадовался встрече с родителями.

– Нам здесь хорошо, – улыбнулась мама, отстранившись от меня. – Не беспокойся за нас.

– Почему всё такое светлое? – спросил я, не думая.

– Ты сам поймешь, – она тихонько коснулась ладонью моей щеки.

Стало так легко на душе. Отец стоял за спиной мамы, этой хрупкой женщины, воспитавшей меня с нужной остротой. Он не сказал и слова в мою сторону, просто смотрел.

Я должен был сказать им столько слов. Я должен был помочь отцу. Я должен был проявлять больше внимания матери. Я должен был отговорить их от этой поездки. Я столько должен был, но не успел.

***

– Я принесла фруктов.

Она снова в моей палате. Я слышал, как она говорила с кем-то по телефону возле двери, прежде чем войти. Она здесь, а значит, ей что-то от меня нужно. Пожалуй, мне лучше воздержаться от ненависти какое-то время, до выяснения намерений моей гости.

Я вспоминаю о гостинцах девушки – здорово, что я сегодня смогу ими полакомиться. Ситуация паршивая, я  до сих пор не могу двигаться, речь тоже неподвластна мне. Пытаюсь заговорить, но рот не хочет мне поддаваться. Чувствую себя овощем, гниющим на больничной койке. Хочется верить, что тело не сильно изувечено. Но могу ли я это утверждать, пока сам не увижу?

– Всё-таки мне удалось напроситься к тебе, – продолжает она. – Сегодня я надела шапку, на улице похолодало, – она выдерживает долгую паузу, – врач говорит, ты, возможно, всё слышишь.

Хоть одна приятная новость – они знают, что я мучаюсь и всё слышу.

– Прости меня. Я объясню всё немного позже, когда ты придешь в сознание. Сейчас твоё состояние слабое, я, честно признаюсь, очень надеюсь на твое скорейшее выздоровление.

Я хочу заткнуть себе уши от её «бла-бла-бла». Слышать, как люди фальшивят – не лучший подарок для больного в моем положении. Что она задумала? Попахивает чем-то нечистым. Караулит меня. Кто её нанял? Какую информацию из меня хотят вытянуть?

– Вчера, пока проходила операция, я гуляла по больнице. И знаешь что? Она удивительна. Тут несколько зданий, все они соединены длинными, остекленными сверху галереями, – девушка сделала глоток какого-то напитка. – Но стоит войти в корпус, как впечатление меняется. Все стены выкрашены светло-голубым масляным лаком. Никаких выступов, выключателей: стены абсолютно гладкие до уровня двух с половиной метров. В палатах все скромненько – кровати, тумбы, стульчики, раковины, кое-где есть и вип-атрибуты: диваны, холодильники. Твоя палата, кстати, именно такая. На подоконниках в длинных оранжевых ящиках стоят цветы. Вдоль коридоров гуляют больные в вишневых халатах, шаркая шлепанцами.

Учусь видеть мир глазами других людей. Кто знает, вдруг я больше не стану прежним. Девушка всё рассказывает, и мне кажется, её клонит в сон от таких историй. Но она, стоит на своем, не сдается. Говорю же, ей что-то от меня нужно.

– Ламборджини твоя помята, – в её голосе чувствуется сопереживание. – Да и ты тут не совсем целый лежишь.

Вот умница, умеет подбодрить. Оптимистичный подход – залог успеха и процветания. Была бы она на моем месте, я бы тоже поумничал со стороны. Во мне загорается бурное желание посмотреть на мою собеседницу, остроумницу, опору и поддержку (в кавычках, конечно же).

– Не люблю больницы. И понятия не имею, что я тут забыла, – вдруг говорит она.

Звонит телефон.

Интересно-интересно. Она же не думает выходить из палаты для разговора? Пока девушка ищет в сумке мобильник, я настраиваюсь «подслушивать».

– Я помню про Портленд. Да, билет уже взяла. Что обсудить, приблизительно помню. А который час? Думаю, через часа два смогу заехать. Подумаешь, комната ещё не готова. Что, такой важный клиент? Ладно. Давай позже. Вызов по второй линии.

Она снова хлопает дверью. Портленд? Комната? Она дизайнер? Или как-то связана со строительством? Стоп. Вторая линия. Так и хочется закричать: «Сестричка, куда же ты?». В моей голове мешаются десятки вопросов. И когда же я получу ответы на каждый?

Глава 4

Мелани

Медсестра сбривает бороду Джастина, пока я сижу в сторонке и дожидаюсь своего времени. Кто бы мог подумать, я помню его мальчишкой, помню как у него только начали расти усы и он считал это символом настоящей мужественности.

А теперь я смотрю на него – обездвиженного, не поднимающего глаз, но такого же красивого, как раньше – русые волосы, немного вытянутое лицо, пухлые губы, родинка чуть ниже правого уголка губ. Смотрю, и мне хочется плакать. Прошло больше месяца, но он до сих пор не пришёл в себя. На его лице пару дней назад выскочили два больших красных прыщика – один на щеке, а второй у виска слева – наверное, это реакция на то, чем кормят больное тело Джастина.

Мысли о  моей вине в случившемся не покидают меня ни на минуту.

В окно заглядывает солнце. Октябрь. Сейчас около полудня, а я протяжно зеваю.

Не зная, чем занять себя, отправляю сообщение Эбби, своей старой подруге: «Куда запропастилась, старина?».

«Работаю в парке аттракционов уже второй месяц» – мгновенно приходит ответ. Через секунду снова пиликает уведомление от Эбби: «Зайдешь на днях?»

Эбби – крутая девчонка. Мне нравятся её темные локоны, которые она регулярно завивает. Это ей к лицу. Одно время мы были очень близки, проводили время вместе целыми днями напролет. Я врала ей, что бегу на встречу к парню, когда на самом деле спешила на очередное дело. Слишком много кровавых дел развелось в последний год моей жизни.

Как результат моей занятости, мы с Эбби стали отдаляться. Где-то в глубине души я даже радовалась, ведь ей будет не так трудно, когда она узнает о моей погибели, если мы прекратим общение на данном этапе.

«Я таю от скуки, Эб. Конечно, зайду.»

«Сутенерство больше не приносит радости?»

Я широко улыбаюсь. Как же хорошо, что она не знает всю правду обо мне. Никто не знает о моих грязных делишках. Тем лучше. Потому что, как показал мне опыт, свидетели долго не живут. Секрет уйдет со мной в могилу через десять месяцев.

Набираю ответ: «Как ты угадала?» и отправляю. Краем глаза все еще слежу за женщиной, вертящейся возле Джастина.