Текст книги "Хренодерский переполох"

На поляну выскочила Параскева, споткнулась о стоящего в интересной позе мужа и с визгом полетела в сторону Лютого. Вервольф вполне мог отпрыгнуть в сторону, но это означало оставить трепетно охраняемый объект практически беззащитным перед совершенно распоясавшимися людьми, которые кидались даже на него. Поэтому Лютый предпочел остаться на месте и принять основной удар дородного тела жены головы на себя. И был прав. Удар оказался весомым, заставив оборотня поперхнуться от ощущения, словно его лягнула в грудь лошадь двумя задними ногами разом. Параскева же пораженно обозрела внушительного вида клыки, непонятно каким образом помещавшиеся в пасти здоровенной серой зверюги, и заголосила что есть мочи, постепенно переходя на режущий уши ультразвук. Оборотень попытался было закрыть уши, либо оторвать от себя отчаянно верещащую женщину, но в обоих случаях не преуспел. Женщина судорожно вцепилась в густой мех зверя, и оторвать ее можно было лишь вместе с изрядным куском шкуры. Лютый не понаслышке был знаком с знаменитой мертвой хваткой таджмистанских бойцовых собак, чей скромный размер сполна компенсировался дикой свирепостью и челюстями, способными одним укусом перегрызть берцовую коровью кость. Собственно, ухо ему порвали в бою с псами, что стерегли Шаарские рудники. Захват женщины отчетливо напоминал хватку этих злобных собак. Конечно, Лютый запросто мог перекусить упитанной женщиной или одним сжатием мощных челюстей прекратить ужасные звуки, исторгаемые ее глоткой, но инстинкт отчаянно сигналил о возможном заболевании бешенством у добычи. Опыт подсказывал, что нормальные люди вовсе не склонны кидаться на шею оборотням и визжать им в уши. Обычно они с воплями удирают во все лопатки со всей прытью, на которую способны их не очень-то выносливые конечности.

Пока окончательно растерявшийся, частично деморализованный вервольф тщетно пытался избавиться от жарких объятий Параскевы и не заразиться при этом чем-нибудь неизлечимым для оборотней, к месту событий подоспел дед Налим со своей замечательной клюкой. Мгновенно оценив сложившуюся ситуацию, он первым делом огрел Панаса:

– Что ж ты, тудыть тебя через колено, жинку свою в обиду монстре такой даешь?! Да ты, ежели от злости раздуешься, в два раза толще его будешь!

Манипуляции шустрого деда произвели на хренодерского голову чудодейственный эффект, хотя магическими не были. Панас устыдился своего позорного поведения, недостойного лица, занимающего столь высокий пост в селе. Он рывком поднял себя на ноги, отбросил факел в сторону и попытался оторвать супругу от зверя. Безрезультатно – руки женщины свело от страха и напряжения, рот тоже отказывался закрываться по той же причине. Даже видавшие виды обитатели Безымянного леса испугались невыносимого звука и спешно мигрировали хотя бы на километр от страшного места. Те же, кто по какой-то причине не мог позволить себе покинуть насиженное место, либо закапывались поглубже от греха подальше в робкой надежде, авось пронесет, либо лезли повыше на деревья – авось не достанут. Зверье и нежить дружно затаились в ожидании худшего.

Дед Налим сначала попытался было помочь голове оторвать Параскеву от начавшего завывать, как неупокоенный дух, оборотня. Он цепко ухватился за пояс мужчины, принял устойчивую позу и рванул что есть мочи. Но кожаное изделие местного скорняка не выдержало напора активного дедка, раздался резкий хлопок, будто лопнула струна на лютне. Налим ласточкой улетел в ближайшие кусты и волею случая приземлился точно на спину мелкого хищника, который как раз приходил в себя после встречи с пьяным вампиром. Получив очередной подарок судьбы, хищник истерично завизжал и рывком вытащил многострадальный организм из-под сухопарого, но довольно тяжелого старичка. Затем попытался тяпнуть обидчика за филей, но тот был начеку и решительно пресек малейшие поползновения в свою сторону все тем же универсальным аргументом – клюкой. Хищник окончательно разобиделся на весь мир и, скалясь, уполз в свою нору. Он еще долго не мог заснуть, все скулил, клацал зубами и фыркал. Когда же наконец сон сморил голодного зверя, даже в царстве грез он все время убегал от многочисленных дедов с палками и невменяемых вампиров.

Дед с трудом поднялся на ноги, все-таки годы брали свое. Активно проводить время по ночам Налим перестал лет этак с двадцать назад, но развлечение получалось знатное. Он подтянул свои льняные домотканые штаны, пригладил встопорщенную, полную мелких листьев и сучков бороду, подхватил грозную клюку и отправился воевать с бесчинствующим оборотнем, коварно заманившим в свои когтистые объятия несчастную Параскеву. Дед спокойно прошествовал к вервольфу и, не особо задумываясь о последствиях, хватил зверя клюкой промеж глаз.

– Оставь женщину в покое! Кому говорю?!

Лютый слегка опешил от такого поворота событий. Сначала попятился назад, волоча на буксире за собой дружную супружескую чету, затем глаза его налились кровью. Он рявкнул во все горло, единым рывком отодрал от себя навязчивую Параскеву вместе с парой внушительных клоков серой шерсти и запустил ее в голову Хренодерок. Бросок получился знатный, на зависть любому профессиональному игроку в мяч. Супруги, крепко обнявшись, улетели в кусты, ломая частый подлесок, и затихли, не веря, что так просто отделались. Тут вервольф перенес свое внимание на Налима. Встретившись с многообещающим взглядом зверя, боевой дедок осознал, что его клюка супротив клыкастого монстра – все равно что выход против дракона с вязальной спицей в руке. Впрочем, и стремительный побег, скорее всего, принесет бесславную кончину в утробе оборотня, хотя бы потому, что зверь бегает быстрее человека и не Налиму состязаться с ним в скорости.

– Врешь! Не возьмешь! – крикнул он, метко метнул клюку в опешившего от такого поворота событий вервольфа, а сам ловко взобрался на ближайшее дерево со скоростью бывалого орангутанга.

Хитроумный дед не учел, что для оборотня дерево в принципе не является серьезным препятствием, но Лютый не был голоден, и в плане еды дед не был ему интересен. Вервольф с изумлением на морде пронаблюдал за процессом покорения практически голого ствола человеческим существом, внутренне восхитился ловкостью, с которой дед умудрился это проделать, но преследовать не стал. В конце концов, своей цели он достиг – отогнал подозрительный народ от девушки, до сих пор пребывающей в беспамятстве. Осталось только ее спрятать. На поляне оставаться нельзя – это ясно как божий день. Значит, придется оттащить бесчувственное тело куда-нибудь подальше от опасного места. Что он и сделал – осторожно ухватился зубами за плащ и потащил, пятясь назад, как рак.

Панас тяжело поднялся на ноги; сказывалась бессонная ночь и беготня по лесу. Он подал руку супруге, чтобы помочь ей встать с земли, но тут увидел, как оборотень нагло умыкает бесчувственную ведьму в неизвестном направлении и совершенно не краснеет при этом. Мужчина возмущенно ахнул и выпустил пальцы Параскевы из своих. Она, взвизгнув, шлепнулась на пятую точку и вперила в супруга полный укоризны взор. Рот всегда бойкой на язык женщины открывался, но исторгнуть из него хотя бы один звук никак не выходило – охрипла.

– Стой! – завопил голова и ринулся было вдогонку, но супруга вовремя ухватила мужчину за ногу, не дав тому единолично вступить в неравный бой с клыкастым монстром, чем спасла себя от участи вдовы с тремя детьми.

Всем известно, что связываться с вервольфом не стоит даже хорошо вооруженному серебром мужчине, у безоружного же шансы есть только при непосредственном вмешательстве Всевышнего. Женская интуиция Параскевы безошибочно подсказывала, что сейчас явно не тот случай.

– Пусти! – раненым зверем забился голова, но жена его осталась непреклонна, здраво рассудив, что коли это человек-волк, значит, двуипостасный.

Они же с Алкефой не зря посещали Волчью слободу, не иначе кто-то из ее обитателей польстился на прелести лесной отшельницы и решился ввести себе хозяйку в дом. Что ж, дело молодое. Главное, чтобы женился и не увозил далеко, а там стерпится – слюбится. Хлопцы в слободе все как на подбор, женский глаз есть на что положить. А что таким оригинальным способом мужчина решил сообщить суженой о свалившемся на нее счастье, так, может, у двуипостасных так принято. Вон в некоторых селах принято невест перед свадьбой красть у родни. Сумел украсть и не быть пойманным многочисленными родственниками красавицы – завидный муж, сильные дети будут. Не сумел – побьют, так ему и надо. Не будет зря соваться, растяпа такой. В глубине души Параскева начинала раскаиваться, что связалась с двуипостасными. Утешало, что это было не просто из осторожности. Слишком уж рьяно супруг ринулся спасать молодую девицу, как бы чего не вышло. А там, глядишь, ведьма сама станет замужней женщиной, и вопрос потеряет свою важность. Довольная жизнью ведьма устроит разом всех, да и дружба с Волчьей слободой укрепится браком.

Голова еще некоторое время рвался спасать ведьму, угодившую в лапы оборотня, затем понял, что супруга точно не разожмет своих рук. Пришлось смириться с судьбой. Но он еще долго провожал взглядом исчезнувшую в темноте за стволами деревьев парочку. Даже когда Параскева с кряхтением бабки Рагнеды поднялась на ноги и повлекла удрученного супруга по направлению к деревне, он все равно часто оглядывался, бросая тоскливые взгляды назад.

В это время Лютый нашел-таки укромное место среди корней поваленного огромного дерева. Он вырыл яму, чтобы места хватило для двоих и тепло лучше сохранялось, заботливо выстлал ее мхом и листьями, дабы не простудить свою случайную знакомую, до сих пор пребывавшую в беспамятстве. Долго прыгал на импровизированной подстилке, приминая ее, и лишь затем втащил ведьму внутрь, укрыл ее лапником, присыпал сверху листьями, так что только голова торчала наружу. Поверх корней тоже натаскал лапника побольше, насыпал мха, листьев и тщательно замел собственные следы хвостом. Полюбовался на плоды своих лап со стороны и удовлетворенно кивнул лобастой головой. Логово получилось что надо. Издалека не разглядишь – успешно сливается с окружающим ландшафтом. Да и в двух шагах не сразу поймешь, что перед тобой. Внутри же будет тепло, особенно если надышать, да и весенняя прохлада не проникнет. Однако, прежде чем залезть внутрь, оборотень осторожно понюхал воздух. Надо же проверить окружающий мир на наличие реальной угрозы поблизости. Безымянный лес вообще славился хищниками, а тут еще добавились вездесущие люди. Просто никакого покоя, даже ночью.

Но вокруг все было тихо. Летали ночные птицы, торопливо сновало зверье и мелкая нежить; ничего, с чем не мог справиться закаленный в боях оборотень, не было. Лютый спокойно вздохнул, залез внутрь любовно сооруженного укрытия и расположился мордой к единственному выходу. Теперь можно и подремать. Правда, придется отдыхать вполглаза, но, если появится опасность, он точно будет к ней готов.

Валсидал тихо крался по ночному лесу. Только врожденная гордость не давала признаться, что он уже давно не ищет пропавшую упырицу, а банально заблудился. Некоторое время вампир бодрым шагом еще мерил лесную подстилку, безжалостно топча муравейники, распугивая мышей, кротов, в чьи норы периодически проваливался ногами, и мелких хищников, терпеливо ожидавших добычу в укромном месте. Затем пришло время либо признать собственные ошибки, либо бродить по лесу без особой цели и надежды найти дорогу до рассвета. Валсидал остановился, горестно вздохнул и от души пнул ни в чем не повинную кочку. Кочкой на поверку оказался местный еж, свернувшийся клубком и ожидавший, пока вампир в очередной раз пройдет мимо. Если бы зверек умел, то поведал бы наглому кровососу, что тот за последние полчаса нарезал вокруг жилища ежа с десяток кругов. Но так как еж ни счету, ни грамоте обучен не был, а иголок в его шкуре оказалось несчетное множество, то Валсидал так и не узнал, что ходил кругами вот уже минут тридцать. Зато он был уязвлен в босую ногу иглами ежа и запрыгал на одной ножке, оглашая окрестности нецензурной бранью. Отправленный в полет еж погрозил обидчику крепко сжатой в кулачок лапкой, но в кромешной тьме этого никто не увидел. Благо удар ослабленного долгим заключением в Сартакле узника оказался не слишком сильным, и еж улетел всего лишь на несколько метров от дома. Можно сказать, отделался легким испугом.

На нецензурные вопли, как два корабля на маяк, из-за деревьев вышла пара двуипостасных. Вожак стаи Олек и второй после него по рангу – Икабат. Оба пребывали в своей волчьей ипостаси, что, однако, ничуть не мешало общению с окружающими – речь получалась вполне человеческая, просто рычащая. Впрочем, не каждый встречный горазд был дослушать оборотня в волчьем облике до конца, хоть читай он стихи. Впечатленный хищной наружностью собеседника, человек пускался в бега со скоростью зайца, вовсе не интересуясь сутью сказанного. Что ни говори, наружность зверей впечатляла и размерами и острыми клыками, едва помещавшимися во рту.

– Это кто в такую пору ругается срамными словами? – вкрадчиво поинтересовался Олек, чья черная шерсть на загривке встала дыбом, лишь только до ноздрей донесся запах вампира.

Сказывалась многовековая вражда между двуипостасными и вампирами, отпечатавшаяся в генетической памяти так надежно, что века отсутствия вампиров не смогли ее вытравить.

Валсидалу вовсе не нужна была энциклопедия нежити, обитающей на просторах Рансильвании, чтобы безошибочно опознать оборотней. В первую очередь потому, что обычные волки человеческой речи не обучены. В детстве мама читала сказки о Сером Волке, который вроде бы обладал даром человеческой речи и даже общался с неким Иваном-царевичем, но сам вампир в такое чудо не верил. Во-первых, он сильно сомневался, что отпрыска королевской крови назвали столь простецким именем. Во-вторых, откуда волку, проживавшему всю свою волчью жизнь исключительно в глухомани, нахвататься человеческих слов? Оборотень это был. Вот и весь сказ. Вампир даже на пике своей физической формы с двумя оборотнями мог справиться с большим трудом, а сейчас исход был предсказуем и, увы, не в пользу Валсидала. Вампир с опаской покосился на оборотней, которые с многозначительным выражением на мордах принялись кружить вокруг него, как детишки вокруг праздничного дерева, прикинул шансы на благополучный исход встречи и загрустил. Шансы были практически равны нулю.

– Я ногу поранил, – осторожно прокомментировал Валсидал, делая маленький шаг назад, чтобы проверить, пропустят ли.

– У всех случаются неудачные ночи, – согласился Икабат. – Но это вовсе не значит, что надо орать во все горло и выражаться нецензурно. Здесь же дети гуляют.

– Какие дети могут гулять ночью в лесу? – опешил Валсидал.

Он вправду считал, что нормальные дети в полном нежити лесу ночью гулять не должны. Даже вампиры оберегали своих чад от таких прогулок первые лет сто, а то и все двести. Кого только не встретишь в темной чащобе.

– Да мало ли… – неопределенно начал Икабат, потом пристально зыркнул в сторону вампира и добавил: – Наши, например, ходят. Полнолуние же. Да и взрослым площадную брань слышать неприятно.

Перед внутренним взором вампира возникла яркая лубочная картинка с резвящимися на залитой лунным светом поляне уморительно смешными и милыми волчатами. Он потупился, полностью признавая свою вину в невольном обучении подрастающего поколения оборотней словам, для их ушей не предназначенным. Валсидал смутился, стыдливо шаркнул покалеченной ногой по земле, зашипел от боли, выругался, встретился взглядом с серьезными глазами двух оборотней и понял, что теперь его точно побьют.

– Извиняюсь, – с кривой улыбкой пролепетал он и ринулся в лес с энтузиазмом оленя-трехлетки, узревшего долгожданную самку.

– Сдается мне, это был вампир, – прорычал Олек, провожая задумчивым взглядом улепетывающую во все лопатки странную личность.

Икабат уселся на землю, откинув пушистый хвост, и вперил взгляд по-волчьи желтых глаз в вожака:

– Да ладно тебе. Вампиров же истребили всех до единого еще несколько столетий назад. От них только легенды остались.

– Действительно истребили или просто принято так считать? – фыркнул Олек. Если бы он находился в своей человеческой ипостаси, лицо его выражало бы сарказм. – Безымянный лес просто кишит тварями, которых якобы уничтожили доблестные маги. Сказать можно все, но не всему надо верить.

– Так давай догоним! – рванулся было Икабат, но вожак коротко рявкнул, остановив его на половине прыжка.

– Незачем. Вроде бы на кровососа никто не жаловался, и не слышно, чтобы он на кого напал. Вдруг я ошибся с выводами и это кто-то из местных? Не стоит портить отношения из-за глупых подозрений.

– Значит, будем держать нейтралитет? – на всякий случай осведомился Икабат.

– Да. Пока.

Глава 10

Занималось утро ясное, вставало солнышко красное. Но не для всех рассвет принес радостное пробуждение. В Хренодерках уже вовсю кипела бурная деятельность. Мужское население села потянулось было к дому головы, дабы опохмелиться после вчерашних неудачных поминок, но наткнулось на стену непонимания в лице мрачной после ночных приключений Параскевы. После жарких и эмоционально насыщенных переговоров мужчины благоразумно решили перенести сходку в «Пьяного поросенка». Оно и понятно, шансов засохнуть без выпивки в кабаке практически нет, а совещаться гораздо удобнее. Опять же жены, снующие по хозяйству, не будут мешать чисто мужской беседе. Словом, одни плюсы.

Так что в «Пьяном поросенке» с самого утра яблоку негде было упасть. Всклокоченный после бессонной, полной беготни и суеты ночи кабатчик радостно потирал руки и зорко посматривал, чтобы жена и дочка быстро подавали пиво, споро тащили закусь, да не мешались в мужские разговоры.

Хмурый голова, мрачно глядя перед собой, выцедил кружку пива, в сердцах хватил ею об стол и поведал притихшему собранию о вероломности двуипостасных, нагло умыкнувших бесчувственную ведьму. Пораженные беспардонным поведением оборотней, до этого момента вполне мирно уживавшихся с людьми, мужчины выпили пива в два раза больше, чем планировали, а некоторые даже добавили изрядную долю гномьего самогона, смело наплевав на угрозу дальнейших объяснений со вторыми половинами по поводу употребления крепких спиртных напитков прямо с утра.

Тут слово взял дед Налим, который почти всю ночь не мог слезть с дерева, в результате приковылял в село только под утро и теперь пребывал в состоянии противоречия со всем миром.

– А ты уверен, что ведьма жива? – недоверчиво прищурился он, склонив голову набок и тяжело упираясь на свою верную спутницу клюку. – Она же все время на земле без чувств лежала. Может, она мертвая? Просто двуипостасные вырыли ее из могилы. А мы из-за ее тела такой шум подняли, да еще и с соседями ссориться надумали.

Народ загудел, как улей диких пчел в дупле, если побить палкой по стволу. Ссориться с обитателями Волчьей слободы без веских причин не хотелось. Двуипостасные – народ суровый, могут и покусать, если что, и скот порезать. Как ни крути, а вторая ипостась у них хищная и питается далеко не травами луговыми.

Панас медленно поднялся из-за стола, тяжело оперся на столешницу здоровенными ручищами и вперил в старика взгляд красных от недосыпа глаз.

– Нет. Не уверен, – честно расписался в своем незнании он. – Но нам просто необходимо разобраться в том, что случилось вчера вечером. Ежели наша ведьма мертва, как она покинула свою могилу и умудрилась не только спокойно расхаживать по селу, но еще вырастила возле моего дома неимоверное количество хрена? И разве можно оставлять тело на поругание нежити, даже если ведьма умерла?

Мужчины сурово сдвинули брови. Никому не хотелось, чтобы кого-то из знакомых после смерти беспокоила нежить. Умерла так умерла – лежи себе спокойно в могиле, а дух пускай на небеса отправляется или в бездну, тут уж как кому повезет, кто насколько грешен был при жизни. Дед Налим задумчиво почесал длинную бороду. Видно было, что с головой он вполне согласен, но все равно сомневался из чувства противоречия.

– А может, не двуипостасные здесь виноваты, – молвил он, когда чересчур затянувшееся молчание постепенно переросло в напряженную паузу, грозившую вылиться в народное возмущение. Эдак селяне и на Волчью слободу вполне могли отправиться в военный поход, вооружившись вилами и лопатами.

Все понимали, что одному пытаться одолеть двуипостасных – чистой воды самоубийство. А вместе есть надежда как-нибудь сдюжить. Главное завалить, а там наверняка и запинать можно.

– Как не двуипостасные? – опешил от неожиданного заявления дедка Панас и удивленно плюхнулся на стул.

Кабацкая мебель хоть и была сработана на совесть и рассчитана выстоять в пьяной драке, все же не выдержала столь вольного с собой обращения и развалилась, так что продолжал голова уже откуда-то из-под стола:

– А кто?

– Помните, ночью нежить в село заявлялась? И зверюга у нежити была аккурат на двуипостасных похожа, да и дикая какая-то. Наверняка это нежить. Она же умертвие приманила. Хорошо хоть в село не пришла, а то полегли бы ни за грош, – авторитетно выдал Налим.

– А зачем нежити понадобилась ведьма? – недоверчиво поинтересовался кто-то из слушателей. – Они же… это… почти родня. – Мужик встретил многозначительные взгляды односельчан, испуганно икнул, поковырял носком сапога грязный пол кабака и опасливо добавил: – Очень дальняя.

На заявление о дальней родне никто возражать не стал. В конце концов, в ведьмах есть что-то то ли от демонов, то ли от нежити, это известно всем. Не зря же их хоронят за оградой кладбища, как самоубийц, и многие жрецы не только не пускают их в храм Всевышнего, но и публично предают анафеме, запрещая своей пастве под угрозой наложения строгой епитимьи даже общение с этой породой. Впрочем, без ведьм все равно никто не обходился. Как же иначе вылечить скотину, самим лечиться? Или заговорить огород на хороший урожай, а охотничий лук на меткость? Здесь одними молитвами, пожалуй, не обойдешься. С ведьмой оно надежнее будет. Просто делали все тайно. Чего жреца зря нервировать?

– Так это… – Дед Налим задумчиво почесал клюкой затылок, дабы активизировать мыслительный процесс. – Нежить, она же зловредная. Ей главное, чтобы человеку навредить, скотину извести или вообще сожрать. Вот она и отвлекает нас от себя. Наверное, вчера мы ей много крови попортили, и она решила нас с двуипостасными поссорить, а проигравших съесть.

– О-о-о! – Мужчины выдохнули разом, как единое, сильно удивленное существо.

Коварство нежити поражало своим размахом.

– Мало ей, окаянной, что поминки испортила, хрен на нас напустила, так еще и с двуипостасными поссорить хочет! – возмутились в толпе.

– Того и гляди, все огороды хреном зарастут!

– Это все из-за нежити проклятущей!

Мужчины распалялись все больше и больше. Наконец-то виновник всех бед был выявлен и объявлен во всеуслышание. Можно найти его и морду набить, чтобы знал, как простой люд обижать. О том, что Хренодерки оттого и прозывались Хренодерками, что хрена на их земле произрастало немереное количество, благополучно забыли.

– Стойте! – вклинился в грозящее перерасти в массовые беспорядки обсуждение Тарам. – Так ведь в огороде головы ведьма хрен вырастила.

Все дружно воззрились на парня, чем не только изрядно ему польстили, но и смутили. Он нервно икнул, прикидывая пути отступления. Тарам был не такой дурак, чтобы за здорово живешь подставлять лоб под плюхи, предназначенные для нежити.

– А ты ее видел? – ехидно поинтересовался Налим.

– Да! – гордо подбоченился Тарам, твердо решивший стоять на своем, но на всякий случай попятился, чем несколько смазал эффект.

Он действительно видел Светлолику с косой наперевес и втайне гордился, что пережил эту встречу без особых последствий.

– Ты ее слышал? – уважительно поинтересовались из толпы те, кто ночью появился у дома головы слишком поздно, чтобы слышать все подробности происшедшего.

– Да! – еще больше возгордился парень, он ведь даже слова ее Панасу передал.

– А ты ее это… – нерешительно замялись в толпе, подбирая слова, – того… осязал?

– Да! – машинально подтвердил парень, хотя на этот раз точно соврал.

– Да что вы его слушаете?! – хитро прищурился Налим. – Это же парнишка, у него еще молоко на губах не обсохло. Нежити заморочить ему голову – все равно что спину о дерево почесать.

– Точно! – Панас хлопнул себя по лбу и взвыл от боли.

Силы все-таки нужно рассчитывать. С такими ручищами голова вполне мог грести в лодке без весел.

– Это же наверняка нежить была, – добавил он, почесывая пострадавший лоб с явственно проступившим на нем отпечатком собственной пятерни. – Ишь, хитрая бестия! Мы за ней там по лесу гонялись, а она – шасть в село и давай пакостить. Ну, погоди! – погрозил Панас пудовым кулаком в сторону двери. – Уж я до тебя доберусь! Быстро отучу к честным людям приставать. Вот окачу освященной водой с головы до ног, тогда забегает…

Не откладывая дела в долгий ящик, Панас рванул в сторону храма, крепко зажав в вытянутой руке свою кружку с остатками пива, как факелоносец древко факела. Остальные посетители кабака кинулись следом, полностью игнорируя вопли протеста кабатчика и тот факт, что дверь до их стремительного ухода открывалась вовнутрь. Владелец «Пьяного поросенка», лишившись всех емкостей для разлива пива, заметно приуныл и тут же получил весомый шлепок полотенцем от супруги.

– Что же это ты, дурень старый, делаешь? Не успела отвернуться, так у тебя всю посуду дружки твои растащили! Что же мы теперь делать станем? В доме-то ни одной мало-мальски нормальной кружки не осталось. На ярмарку, что ли, теперь за ними отправляться? Это же разорение сплошное! Надо было кружки цепью к бочке приковать, и нехай хлебали бы по очереди. А то на них посуды не напасешься!

Супруга кабатчика – женщина весомых габаритов – своим гневом способна была повергнуть в нервный трепет не только собственного мужа, но и средних размеров медведя, а уж вооруженная скалкой вполне могла заставить дракона если не пуститься в бегство, то отступить точно. Когда она сурово сдвинула брови, муж ощутимо вздрогнул и попытался умилостивить грозную половину, одновременно пятясь в сторону кухни. Женщина снисходительно слушала жалкий лепет супруга ровно до того момента, когда мужчина благополучно исчез за массивной дверью, затем с чувством выполненного долга вытерла руки о домотканый передник, крикнула дочке, чтобы помогала, и принялась за уборку. А то пришли… наследили сапожищами…

Сам кабатчик некоторое время чутко прислушивался к звукам, доносящимся из-за двери, где привычно отодвигалась мебель, ножки столов и стульев шаркали по полу, солома сметалась в кучу, а на ее место женщины щедро сыпали новую. Если неаккуратные посетители вдруг прольют пиво, оттирать пятна с деревянного некрашеного пола гораздо труднее, чем просто смести грязную подстилку. Мужчина вздохнул с облегчением, взгляд его испуганной мышью заметался по полкам, ища среди кухонного скарба более-менее подходящий для святой воды сосуд. Он просто не мог допустить, чтобы все мужское население Хренодерок участвовало в охоте, а он нет. Что он потом внукам скажет, когда придет время рассказывать многочисленным потомкам поучительную быль о сегодняшних приключениях? Жена не пустила? На счастье подкаблучника, у супруги имелась мерная кружка, которой та отмеряла необходимое количество продуктов, когда готовила. Эта замечательная кружка являлась фамильной реликвией, бережно хранившейся в семье и передававшейся по женской линии от матери к старшей дочери. Оно и понятно, стекло – очень дорогой материал, и емкость даже с отбитым краешком стоила для обычного человека дороговато. Кабатчик осторожно снял драгоценную кружку с полки, боязливо перекрестился в сторону двери, вознес краткую молитву Всевышнему и святым, покровительствующим путешественникам. А следом тихо покинул свой родной кабак, бесшумно прикрыв тяжелую деревянную дверь, чтобы супруга не услышала.

Для жреца Гонория утро тоже стало большим откровением. Он как обычно медленно и вдумчиво проводил службу, когда в храм ввалилось мужское население Хренодерок практически полным составом, если не считать детей до пятнадцати лет. Селяне не были совсем безбожниками, но храм предпочитали посещать лишь по субботам и воскресеньям, ну и по большим праздникам тоже, когда работать все равно нельзя. Жрец, столько раз проводивший утреннюю службу, что давно заучил ее наизусть, впервые за последние двадцать лет сбился, закашлялся и некоторое время, к собственному ужасу, не мог вспомнить дальнейших слов, отчего его разобрала такая досада, что он чуть не сплюнул на пол в сердцах. Вовремя удержался. В храме Всевышнего любой плевок – святотатство. Старый жрец судорожно сглотнул и уставился на паству, выпучив глаза, как лягушка в пруду по весне. Знакомые слова так и не шли ни на ум, ни на язык. Во рту предательски пересохло, как у пьяницы после трехдневного загула.

Глядя на быструю перемену в лице Гонория, народ заподозрил неладное и окончательно растерялся. Жреца, того и гляди, хватит удар, а что делать, непонятно – бежать за водой, за ведьмой или за жрецом в соседние Гнилушки, чтобы помог служителю Всевышнего отойти в мир иной без грехов и дум суетных? Если следовать этому перечню, за водой было ближе всего. Колодец находился буквально во дворе храма, но подходящей емкости ни у кого не было. Множество кружек с пивными опивками дружно сочли недостойными жреческого сана. А ну как помрет и перед самой смертью оскоромится хмельным. Да и ведро с колодезного журавля хозяйственный жрец на ночь прятал в сторожку, чтобы не вводить паству и случайно забредших путников в грех воровства. Внушительного размера ключ от хозяйственного помещения старик держал при себе по той же причине. Дверь можно было снести с петель, только об этом никто как-то не догадался.

Ведьма проживала ближе, но никто не знал, живая она или нет, и если живая, в каком состоянии духа лесная отшельница пребывает. Может статься, что встречаться с ней живой гораздо хуже, чем ежели она восстала из гроба при помощи чар откопавшей ее нежити. Светлолика и в хорошем расположении духа кротостью нрава не отличалась, честно считая, что покладистая женщина способна разбаловать окружающих, а их пока баловать не за что. Поэтому все поголовно в Хренодерках точно знали, что тревожить ведьму по пустякам нечего, а лучше всего вообще обходить десятой дорогой, от греха подальше.

Жрец Гнилушек был мужчиной зело строгим, норов имел суровый, под стать Безымянному лесу, и накладывал покаянные епитимьи со щедростью весеннего сеятеля даже на собственных прихожан, а уж по отношению к хренодерчанам расстарается вовсю – в этом сомнений ни у кого не было. Анафема была гарантирована практически всем присутствующим, особенно если Гонорий передумает помирать, и служитель храма Всевышнего из Гнилушек совершит пешую прогулку чисто подышать свежим лесным воздухом, которого, к слову, и в родном селении хоть ведрами употребляй.