Текст книги "Он от нас не ушел. Воспоминания о духовном отце – приснопамятном архимандрите Науме (Байбородине)"

Испытание и воспитание

Живя в Эстонии, уже с совершенной очевидностью понимала, что батюшка меня испытывает и воспитывает. Он стал говорить, что мне нужно обязательно поступать в регентский класс при МДА. Я ни с чем уже не спорила, все старалась исполнить. И вот прихожу в очередной раз к старцу, а он спрашивает: «Ты взяла у Светланы Ивановны[19]19
  Светлана Ивановна Романенко – с 1978 г. по настоящее время является педагогом дирижирования, церковного пения, хорового класса в Регентской школе при МДА, а также ведущей певчей смешанного хора Троице-Сергиевой Лавры.


[Закрыть] программу для подготовки к поступлению?» Я говорю: «Нет! А что, нужно было?» – «Да конечно же, иди, возьми, готовься!» – «Хорошо!»

На следующий раз он мне говорит: «А зачем тебе это нужно? В Пюхтицах монахиня Александра – такой прекрасный регент, она тебя лучше любой консерватории подготовит». Я опять соглашаюсь: «Хорошо». Еще в следующий раз батюшка опять спрашивает, как у меня дела с регентским? Я говорю, что вроде бы мне отменили учебу. Оказывается, нет, ничего не отменили, опять – «иди к С.И., занимайся музыкой, готовься». Я опять принимаю к исполнению, «ничтоже сумняшеся». Я тогда уже знала, что так бывает в духовной жизни: как бы все ни казалось нелогичным и противоречивым, надо стараться по возможности все исполнять. Очень старалась.

Архимандрит Наум на Великом входе литургии

В Эстонии я провела Великий пост 1984 года, не опустив ни одной литургии. Я тогда даже и не понимала, что можно что-то, положенное по Уставу, не исполнить. Мне было удивительно слышать, как отец Вячеслав при встрече говорил моему папе, что благодаря мне он смог отслужить все положенные Постом Литургии Преждеосвященных Даров. Так это мне странно показалось, подумала, что неужели, если бы меня не было, он не стал бы служить? Всё равно что-то бы придумали, но разве можно отменять литургию?

Но моя неуемная эмоциональность проявлялась и там, где надо, и там, где не надо. На пасхальных днях прилетел ко мне мой папа. Я встретила его в Таллине. Мы зашли с ним в ресторанчик пообедать. И тут мне надумалось порисоваться перед папой: я торжественно заявила, что не ем мяса. Здесь хочу обратить внимание, что мне никто не запрещал есть мяса. Это опять была моя собственная инициатива. Посты я соблюдала всегда, всю свою жизнь, но по окончании постов всегда обильно разговлялись, традиция такая дома была.

Оказавшись рядом с Пюхтицей, стала приглядываться и примерять к себе, а как это – люди совсем без мяса живут. Попросила у отца Вячеслава разрешения попробовать разговеться на Пасху без мяса, так только, на один мясоед. Да так вот и попробовала – один раз и на всю жизнь. Но на тот момент стаж моего неядения мяса составлял, не считая поста, не больше двух недель.

И вот я делаю такое заявление папе. Папа насторожился: «Это почему? Тебя, может быть, постригли?» И хоть я сказала, что никто меня не постригал, папу это не успокоило. Весь свой визит он был очень встревожен, на все смотрел с чрезвычайной недоверчивостью и, ничего мне не сказав, уехал домой, полный мрачной решимости. А я потом, ничего не подозревая, в очередной приезд в Россию заехала к своей бабушке, там увидела приехавшую маму и стала ее уговаривать вместе со мной поехать к батюшке. Мама не очень охотно, но все же поехала. Но как же я была потрясена тем, как мама повела себя у старца.

Она вдруг совершенно неожиданно заявила, что требует моего возврата домой и забирает меня немедленно. Батюшка спросил: «Почему?» А она говорит, что так требует папа. Папу вызывают в органы и спрашивают, где его дочь? Что она, сирота, что ли, жить где-то не пойми где? Там, по словам папы, секта какая-то, все очень неправильное и подозрительное. Я стояла совершенно ошеломленная таким маминым коварством и думала, что сейчас-то батюшка ей «пропишет»… Но, к моему совершеннейшему уже потрясению, что же я слышу! Батюшка говорит моей маме: «Ну что же? Она твоя дочь! Ты ее под сердцем носила, ты ее грудью кормила, ты ее растила, конечно, она совершенно бесспорно твоя, поступайте, как считаете нужным».

Я была настолько потрясена таким поворотом дела, что стала очень горько и многослезно плакать, просто рыдать. Я ревела просто безутешно, слезы лились и лились ручьем. Мама стала раздражаться и прикрикивать на меня, что нечего тут истерики устраивать, что никто еще не умер, чтобы так рыдать. Но я не могла успокоиться, а просто выла отчаянно. Батюшка, видя мое такое искреннее огорчение, оценил обстановку, понял, что для меня мамины слова были полной неожиданностью, и стал понемногу переходить на мою сторону. Он спросил у мамы, а что же они собираются со мной делать дома: замуж хотят выдать или как? Мама с пафосом воскликнула: «Что значит “замуж выдавать”? Она взрослый свободный человек, сама решит, что ей делать!» Батюшка тогда и говорит: «Вот именно. Она взрослый и свободный человек и сделала свой выбор. Имеет же она на это право. А отца если вызовут, так и говорите, что ей же не пять лет, за ручку сейчас уже не уведешь куда захочешь, она взрослая и сама решает, где ей жить и чем заниматься».

И так я осталась в Эстонии. Там было много батюшкиных чад, которые жили общинками, наподобие монастыря. Это были такие неофициальные монашеские учреждения, где сестры были не пострижены, но вели образ жизни монастырский. Все они где-то работали, в основном в больнице медсестрами, санитарками. Ходили в храм или в монастырский, или в храм города Йыхви[20]20
  В Богоявленском храме города Йыхви в период с 17.04.1950 по 15.07.1958 год клириком был тогда еще совсем молодой священник – иерей Алексий (Ридигер), будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси. Так получилось, что уже, будучи игуменией, я оказалась проездом в городе Йыхви. Ехала я со своими спутницами рейсовым автобусом из Таллинна, чтобы попасть в Пюхтицу. В автобусе чувствовалось, что по отношению ко всем остальным пассажирам мы иноземцы, случайно оказавшиеся в чужой стране. Но когда проезжали мимо Богоявленского храма, одна из сестер, путешествовавших со мной, спросила, православный ли это храм? На это я ей стала горячо объяснять, что это храм не просто православный, а и с большой историей. Ведь здесь служил священник, ставший впоследствии Патриархом. И тут произошло неожиданное: весь автобус встрепенулся, все пассажиры заговорили по-русски и стали задавать мне уточняющие вопросы. Мне было так радостно, ведь дух христианства есть в каждом народе и хороших людей гораздо больше, чем плохих. И большинство людей готовы объединиться в делании добра.


[Закрыть]. А дома у них было общее хозяйство, общий стол, общая молитва. Вся работа распределялась, как в монастыре, начальствующей сестрой. Старшей над всеми была Нина Комарова (ныне покойная игумения София). В дальнейшем все эти сестры приняли монашеское пострижение и разошлись по разным монастырям.

Меня очень заинтересовал и увлек их образ жизни. Это было здорово, это было то, к чему я, сама не понимая, стремилась всю жизнь, но никогда не додумалась бы до этого без воздействия извне. Я ходила к сестрам в гости, мне все в их быте нравилось чрезвычайно. Особенно то, что они имели очень много интересных книг. Там я впервые прочитала Дивеевскую летопись. Эти общинки и Пюхтица – такое сочетание было для меня просто потрясающе!

Из Прибалтики в Азию

Но на приходе что-то опять у меня стало не клеиться, началось какое-то смущение. Я стала вздыхать и говорить, что устала от всего. На это один из моих певчих сказал мне: «Не говори никогда, что устала, а то быстро отправят отдыхать». В дальнейшей своей жизни я очень хорошо помнила эти слова и больше никогда не жаловалась на усталость. Конечно, дело не дошло до того, чтобы меня отправили куда-то. Меня саму изнутри стали раздирать помыслы неудовлетворенности своим положением. Я сначала написала батюшке, что хочу жить у Нины, как все девушки. Не дождавшись ответа, сдружилась с одной гостьей из Москвы, которая стала меня настраивать против моего окружения и той обстановки, в которой жила. И мне уже стало казаться ненормальным то, что очень нравилось вначале.

Но, к своему счастью, эту тяготу свою я додумалась все же донести до батюшки. Когда я приехала к нему, он мне сразу сказал, что если хочу, могу переселиться к Нине. Это даже очень хорошо будет. Но я стала нести какую-то ахинею, что уже и у Нины не хочу. И батюшка тогда мне говорит: «А в Ташкент хочешь?» Я спрашиваю: «А там же тоже есть сестры, как у Нины?» Батюшка отвечает: «Да не совсем так, как у Нины, но там есть А., она хорошая монахиня». Мне это так понравилось, что меня вдруг к монахине посылают! Согласилась без раздумий. Я не имела при себе никаких вещей, в руках у меня был только небольшой пластиковый пакет. Жила тогда без проблем, была очень легкой на подъем. Батюшка даже дал мне денег на дорогу. И сказал, что из-за того, что родители мои были против, так ничего у меня и не получилось в Эстонии. А перед поездкой в Узбекистан велел мне зайти в Троицкий храм, приложиться с усердной молитвой к Преподобному, попросить у Преподобного благословения и содействия в том, чтобы и родители отпустили меня с легкой душой. Пока никому из земных ничего не говорить, а после молитвы у Преподобного бежать в аэропорт и постараться улететь.

Я пошла к Преподобному, потом побежала на электричку, а по дороге встретила Наташу, свою тетку. Видимо, вид у меня был такой торжественно-таинственный, что она стала допытываться, куда я еду. Но я ничего ей не сказала.

Наташа предположила, что, наверное, в Дивеево. Я не стала ни отрицать, ни соглашаться и скорей убежала. Это был август. В аэропорту народу было море. Я поняла, что с билетом будет очень непросто. У касс огромные очереди. У меня был опыт. Я знала, что можно купить билет Аэрофлота на какой угодно рейс, а потом пройти на посадку туда, куда захочешь и куда получится. Главное, чтобы был билет на руках. Но мой первый порыв был невинный и наивный. Когда я вошла в Шереметьево, увидела, что до вылета ближайшего самолета на Ташкент где-то час с небольшим, уже идет посадка. Я и пролезла к кассе с надеждой купить билет прямо на этот рейс. И длиннющая очередь, измученная жарой и долгим стоянием, почему-то не возмутилась и не обличила меня в непорядочности, когда я сказала, что уже идет регистрация на рейс, и попросилась пропустить. Я моментально оказалась у окошка и попросила билет, на что кассирша ответила, что билетов на ближайшие пятнадцать дней нет.

Тогда я «перестроилась» на ходу и купила билет, какой дали, недели за две или за три. С этим билетом побежала на регистрацию, надеясь, что меня возьмут на досадку. Но там таких «умников» и без меня хватало. Как раз в стране проводилась какая-то Спартакиада или что-то такое, летели всякие знаменитости, и никакой надежды не было на свободные места для досадки. Я пропустила несколько рейсов в Шереметьево, потом переехала в Домодедово. Там тоже было очень много народа. Я уже как-то притомилась, но помнила батюшкины слова, что у меня получится улететь сегодня, и продолжала надеяться. И вдруг по радио объявляют, что желающие улететь в Ташкент могут пройти ко второй галерее. У меня в руках был только маленький пакетик, и поэтому я очень легко добежала до второй галереи. Там была еще какая-то девушка с огромным чемоданом. Мы с ней вместе прошли регистрацию и побежали по летному полю искать свой самолет. Такая нетипичная, даже просто невероятная была ситуация. Я все это и тогда и сейчас объясняю себе только произволением свыше и батюшкиными молитвами.

Кому это нужно было делать такие объявления? Ведь порой случалось так, что билетов достать невозможно, а в самолете остается много свободных мест. При этом никто ничего никогда никому не объявлял. А тут мы буквально, как по базару, бежали по летному полю и спрашивали, где нам найти ташкентский самолет. Нашли, наконец, сами, нас там дождались, указали на единственные свободные места, тут же за нами закрыли двери, и экипаж приступил к полету. Такое начало меня впечатлило.

В Ташкент мы прибыли около одиннадцати вечера по местному времени. Ташкент меня приятно поразил своей красотой, своим теплом и человеческим радушием. Когда сходила с трапа, сам воздух показался необычайно теплым и ароматным.

Так я попала первый раз в Ташкент. Сначала посмотрела место, потом примерно через месяц я приехала туда уже на постоянное жительство. Папа, к удивлению, очень просто отпустил и благословил меня в Азию. Мне казалось странным, ведь Эстония гораздо ближе и папе не нравилось, а здесь – три тысячи километров от Москвы, мусульманская земля, совершенно другой климат, весь уклад жизни непривычен для нас. Но папу ничего не смутило. Я в этом видела волю Божию и молитвенное ходатайство преподобного Сергия и моего духовного отца – архимандрита Наума.

Весь мир – Господня земля

Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней (Пс. 23, 1). Это стих из любимого Батюшкиного псалма. Как я это ощущала и понимала, когда летела в Ташкент! Господня земля! Вся земля Господня, и куда бы ты ни приехал, ты везде будешь дома, потому что Господь везде, Он везде Хозяин и при этом твой Отец. Поэтому, где бы ты ни находился, везде в доме своего Отца.

Я летела в Ташкент, никем не провожаемая и никем не встречаемая. В полете расспросила, где это – Чиланзар. Объяснили, что это городской микрорайон, не так уж далеко от аэропорта. Самолет прилетал поздно, но есть ведь такси. На сердце было торжественно и радостно, ни капельки не страшно.

И вот я нашла нужный квартал, нужный дом, поднялась на четвертый этаж, позвонила. А был двенадцатый час ночи (по ташкентскому времени). Приятный голос из-за двери спросил: «Кто там?» Я на секунду растерялась: как мне представиться? Ведь меня не ждут и мы совершенно не знакомы. Но быстро сообразила и сказала: «Я из Кохтла-Ярве». Дверь в новую жизнь сразу же открылась.

Потом, вспоминая мой приезд, мы смеялись и удивлялись. Ведь что это значит – «я из Кохтла-Ярве»? Тысячи людей живут, не зная никакого Кохтла-Ярве. Как же я дерзнула так себя представить? Но все единодушно были уверены, что по аналогии я могла сказать что угодно: «Я из Перми, я из Новосибирска, я из Ярославля, я из Омска», – да откуда угодно.

Господня земля! И мы все дети одного Отца, по всей Господней земле! Прежде всего мы дети Божии, но у нас и на земле духовный отец у многих-многих один.

Когда батюшка напутствовал меня, он обратил внимание на то, что до этого я нигде долго не задерживалась, и сказал, что сейчас я должна собраться и постараться удержаться хотя бы года два-три. Я и поехала с самыми серьезными намерениями. Но никакие намерения никогда не осуществились бы, если бы не ощутимая помощь Божия и Божие водительство буквально во всем. Прожила я в Узбекистане семь лет. Работала в храме Александра Невского на Боткинском кладбище псаломщицей.

Изначально батюшка благословил меня жить с Александрой Андреевной Ежковой (монахиней Серафимой, будущей игуменией Свято-Лазаревского монастыря в Пермском крае).

Игумения Серафима (Ежкова) с благочинным храмов Верещагинского округа – протоиереем Борисом Кицко

Она была пострижена в миру еще в 60-х годах архиепископом Иоасафом. У Батюшки окормлялась с юности. Когда я приехала к ней, она приняла меня очень приветливо, но не захотела поселять с собой, хоть я и объяснила, что батюшка благословил нам жить вместе. Мать Серафима отвезла меня к Марии Тычининой, тоже постриженной в миру монахине.

Мария до моего приезда выполняла обязанности псаломщицы в кладбищенском храме и пекла там просфоры. В юности она попала к ссыльным монахиням, которые жили при Александро-Невском храме. Там ее и постригли. Она хотела иметь послушницу, рассчитывала на помощь. Сама она в свое время была на послушании у некоей монахини Екатерины, о которой с великой любовью вспоминала. Мне понравилось и у матери Серафимы, и у Марии. Обе были совершенно разными во всех отношениях.

Серафима была утонченной эстеткой, она любила тишину, во всем порядок, я ей как раз показалась не нужной и не подходящей для совместной жизни. Она боялась разрушить свой тихий уютный мир. А Мария, наоборот, была очень шумной, деятельной, активной. Большую часть своего времени она проводила на просфорне. Там у нее был котик Мурик. Она совершенно не переносила тишины и пугалась ее, поэтому у нее постоянным шумовым фоном всегда звучало радио, особенно когда она бывала одна. У матери Серафимы в квартире была изысканная обстановка, все вещи были подобраны со вкусом, очень красивые. А у Марии все делалось как бы несколько по-юродивому. Мне обе монахини нравились, каждая по-своему, и я сначала с радостью соглашалась жить и с той, и с другой. Опыта житейского еще не имела, одну только наивность.

Когда я оказалась на просфорне у Марии, мне там все очень умилило и восхитило. Мне выделили маленькую комнатку со многими иконами, с узенькой твердой коечкой. Эта коечка с твердым ложем меня приводила в восторг, она представлялась мне очень важным атрибутом монашества. Было, правда, немного страшновато от такого, как мне казалось, важного аскетического компонента. Я думала: как же я буду теперь всегда спать на такой кровати? На ней же просто невозможно уснуть. В дальнейшей своей монашеской жизни я научилась спать очень крепко на любой твердой постели и поняла, что все-таки не это главное для монаха.

Игумения Серафима с сестрами и духовник обители протоиерей Борис Кицко

Мария сказала мне, что благочестивые девушки не должны ходить в европейских платьях. Мне эта мысль показалась вполне дельной. Мы пошли тут же с ней на базар, купили ткань и сшили платье узбекского покроя. У нас в России такие только будущие мамы носят. Но тогда мне казалось так романтично и экзотично ходить в юродивом платье, широченном, на высокой кокетке. Я человек очень увлекающийся, стала во всем невольно копировать Марию. Она ходила, припадая на одну ногу, и я заметила, что уже и сама хожу так же. Шли мы с просфорни в храм всегда с мешками, в широких платьях, в платках, похрамывая. Мне казалось, что я смогу так жить всегда. Мария мне первая сказала совершенно убежденно: «Ты будешь монахиней!» Для меня эта фраза была в тот момент очень важна, как некое пророчество. И когда умерла одна из старых ссыльных ташкентских монахинь, мы пошли ее одевать.

Для меня все это было открытием и потрясением: я увидела, как одевают монаха! И неважно, живого или мертвого, – это зрелище очень впечатляющее. Тем более Мария мне объяснила, что мы ее сейчас оденем, а если она прожила свою монашескую жизнь достойно, то там ее встретят ангелы и переоденут во все белое. Ну а уж если была недостойна, не дай Бог, то будет вот так, как черная головешка, до Страшного Суда ждать своей участи. Я удивилась: оказывается, то, из-за чего я так категорически отказалась совсем недавно от медицины, вовсе и не существует на самом деле. Оказывается, я ничего и не боюсь и все вообще не страшно. Страшно совсем другое: страшно принять монашество и недостойно пронести его через всю жизнь. Вот это действительно очень страшно. Но и отказываться от монашества – это я уже поняла – слишком большое лишение. Нет ничего лучше, нет ничего дороже монашества. Первые мои шаги в Ташкенте, какими бы они ни были наивными, может быть даже гротескно-смешными, были шагами проникновения в главную жизненную тайну – тайну Промысла Божиего о людях.

Ташкентский храм Александра Невского

Храм Александра Невского на Боткинском кладбище, в котором батюшка благословил мне работать, – это живая история! Боткинское кладбище – это самое старое место захоронения усопших европейской части населения Ташкента, открытое в русской части города в конце XIX века. Здесь сохранились захоронения родителей и сестер А. Ф. Керенского и старого генерала А. П. Востросаблина, могилы видных деятелей науки и культуры: Л. В. Ошанина, Н. П. Остроумова, Н. Г. Малицкого, А. Д. Грекова, В. В. Решетова, А. С. Уклонского, С. В. Стародубцева, Ю. К. Титова, А. В. Алмаатинской, Г. М. Сваричевского, Б. М. Засыпкина, В. А. Шишкина, Н. В. Дмитровского и др.

Храм Александра Невского в Ташкенте

Здесь служил ныне канонизированный святитель Лука (в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий). В первый раз в Ташкенте он находился с 1916 по 1923 год. 15 февраля 1921 года, в праздник Сретения Господня Валентин Феликсович принял иерейский сан. В 1923 году он постригается в монашество с именем Лука и возводится в архиерейский сан. После сибирской ссылки в 1927 году епископ Лука возвращается в Ташкент в качестве правящего епархиального архиерея. В этот период самой высокой активности самочинных реформаторов Церкви все храмы Ташкента с гласной и негласной поддержки властей были захвачены так называемыми обновленцами. В ведении владыки был единственный храм (наш!) на Боткинском кладбище, да даже и не сам храм, а расположенная рядом с храмом часовня в честь иконы «Всех скорбящих Радость».

Святитель Лука (Войно-Ясенецкий)

С восточной стороны храма, напротив алтаря похоронены родные святителя Луки. В 1919 году будущий архиерей В. Ф. Войно-Ясенецкий похоронил здесь свою жену – Анну Васильевну Войно-Ясенецкую (в девичестве – Ланскую). В 1931 году рядом с ее могилой похоронили маленькую девочку Наташеньку – внучку святителя Луки, а в 1972 году – Елену Валентиновну Жукову-Войно, единственную из четырех детей дочь Валентина Феликсовича и Анны Васильевны. Так как в Ташкенте существует практика многоярусного захоронения, то уже в мою бытность в могилу Анны Войно-Ясенецкой похоронили певчую моего клироса – Любовь Андреевну Чехутину, скончавшуюся в возрасте тридцати пяти лет.

Святейший Патриарх Кирилл и митрополит Викентий. Узбекистан, 2017 г.

Посетивший Узбекистан осенью 2017 года Святейший Патриарх Кирилл сказал о Боткинском кладбище, что здесь «…лежит не одно поколение православных русских людей, которое само по себе является памятником присутствия нашего народа на этой земле. Среди тех, кто похоронен здесь, есть выдающиеся люди, трудившиеся в разных отраслях знания и общественной деятельности, и просто яркие личности, с которыми связана история русского присутствия в Ташкенте»[21]21
  http://www.patriarchia.ru/db/text/5024205.html


[Закрыть].

Родившийся в Ташкенте и посетивший в мою ташкентскую бытность (1984–1991 годы) наш храм и кладбище митрополит Герман (Тимофеев) сказал, что мы даже не представляем, по какой святой земле ходим и какие люди нашли здесь свое упокоение!

Митрополит Герман (Тимофеев)

Как было сказано выше, рядом с храмом находится часовня в честь иконы «Всех скорбящих Радость», и был такой момент, что и Александро-Невский храм был захвачен раскольниками. Тогда православные служили в часовне. Сама часовня (очень маленькая) исполняла роль алтаря, а все молящиеся стояли на улице. Народу в этот период собиралось столько, что, по словам очевидцев, все кладбище до самых ворот бывало забито народом. Говорили, что во время всенощных (нисколько не сокращавшихся) елеопомазание совершали не менее четырех священников, но начинали в свое время и не успевали всех помазать до окончания всенощной. Тогда читали правило ко Святому Причащению, вечерние молитвы, а помазание все еще шло, такое было многолюдство.

Часовня в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Боткинском кладбище в Ташкенте

Часовня была построена в начале 70-х годов XIX века, вскоре после возникновения самого кладбища. К моему приезду в 1984 году перед часовней был сделан большой навес и на земле – дощатое покрытие наподобие пола. Во весь летний период служба шла у нас на улице. Под часовней (ее, так сказать, алтарной частью) находятся захоронения ташкентских архиереев – митрополитов Никандра (Феноменова), Арсения (Стадницкого), архиепископа Гавриила (Огородникова). Также рядом с часовней похоронен известный своей праведной жизнью архимандрит Борис (Холчев), протоиерей – профессор Георгий (Ивакин-Тревогин) и многие-многие другие, чьи имена не могу по своему малознанию здесь назвать. Святое место, Господня земля!

Ещё сюда же хочу добавить хотя бы небольшой рассказ о мужестве и великом подвиге ташкентского иерарха – архиепископа Ермогена (Голубева).

В 1943 году к единственному месту молитвенного собрания на Боткинском кладбище добавился еще один храм. Верующим была передана небольшая госпитальная церковь во имя великомученика и целителя Пантелеимона. Для города с населением в два с половиной миллиона этих храмов, конечно же, было недостаточно. Но после 1953 года надежды на открытие новых молитвенных помещений у людей не было. Ведь по стране прокатилась новая волна массовых закрытий церквей. И вот в это время, когда всюду закрывались и рушились святыни, ташкентский правящий епархиальный архиерей совершает беспрецедентные по смелости поступки. Во-первых, он добивается разрешения на то, чтобы обложить кирпичом существующую госпитальную церковь. Ни на один день не прекращая богослужения в храме, владыка так «обкладывает» его кирпичом, что вокруг образуется величественный собор в честь Успения Пресвятой Богородицы, а сама маленькая церковь уже предстает в качестве небольшого левого придела в честь великомученика целителя Пантелеимона.

Архиепископ Ермоген (Голубев)

Владыкой Ермогеном так же стремительно был построен и храм в Самарканде. Кроме вышеназванных храмов под руководством владыки Ермогена были построены новый собор в Ашхабаде, большая каменная крещальня в городе Фрунзе (Бишкек), отреставрированы и восстановлены храмы Красноводска и Мары. В самом Ташкенте был открыт молитвенный дом в честь святого священномученика святителя Ермогена. Невозможно даже представить себе, что все это строительство происходило в годы хрущевского правления.

В 1960 году спохватившиеся власти удалили владыку из Средней Азии, и похоронен он совсем в другом месте, не рядом с великими ташкентскими святителями, но память о нем в Ташкенте действительно вечная и переходит из рода в род.

Святейший Патриарх Кирилл перед местом погребения ташкентских архиереев у часовни на Боткинском кладбище, 2017 г.

Во время своего первосвятительского визита в Ташкент предстоятель Церкви Святейший Патриарх Кирилл, приветствуя собравшихся у часовни, заявил, что с особым чувством посещает это место, где «сохранялось каноническое Православие, собирался народ, отказавшийся принять раскольников-обновленцев, несмотря на то, что обновленцев поддерживала власть и силой вытесняла верующих людей»[22]22
  http://www.patriarchia.ru/db/text/5024205.html


[Закрыть].

«На этом месте, под навесом, совершались богослужения до тех пор, пока не пали обновленческая ересь и обновленческий раскол. Мы должны хранить память о мужестве наших предшественников, которые в тяжелейших условиях сохраняли верность каноническому Православию, молились за Патриарха Тихона, никогда не изменяли Церкви Русской», – отметил Святейший Владыка.

Когда я приехала, Мария Тычинина спросила, могу ли я читать так громко, чтобы у ворот слышно было (а это не менее трехсот метров от самого храма). Я стала читать, и, кажется, Мария была удовлетворена качеством моего чтения. Конечно, сейчас, с высоты своего жизненного опыта, нетрудно мне было бы выстроить прогноз наших отношений с Марией. Ясно, что в такой экзотике маловероятно было мне задержаться надолго. А тогда я еще мало что понимала в жизни. Через небольшое время (даже не успела я еще ни одной зарплаты получить) у меня с Марией возникло напряжение. Я даже не помню точно, как все началось, но что-то я не так сказала, а она начала вдруг хлестко меня укорять и обличать. Сейчас я приложила бы все усилия, чтобы погасить конфликт. Но тогда мне так все показалось жестоко и несправедливо, что я поняла, что больше находиться здесь не буду. Во дворе просфорни жила еще одна полусказочная особа, некая Екатерина Червоненко, очень вредная старушонка, не любившая Марию. Я попросила Екатерину помочь мне. Пока Мария куда-то отлучилась, мы с Катей взяли садовую тачку, быстро сложили все мои вещи, все погрузили и таким способом добрались до остановки общественного транспорта.

Там уже я взяла такси и доехала до аэропорта. Я ехала и укоряла себя. Ведь батюшка велел мне терпеть и прожить хотя бы два-три года, а я две-три недели только вытерпела. Думала: эх, как жалко! Хоть бы зарплату у них взять, хоть себе билет обратный на самолет окупить. Но жить мне стало негде. Мать Серафима меня выпроводила к Марии, а Мария – человек очень неспокойный, с ней разве возможно вместе находиться? А больше у меня в Ташкенте ни души знакомой. Так я себя еще и оправдывала. Мне было очень стыдно перед Богом и перед батюшкой, но вот все-таки я отправилась в аэропорт с целью улететь первым же подходящим рейсом.

Когда я добралась до аэропорта, то выяснилось, что все ближайшие рейсы и на Москву, и на Киев – только утром. Я сдала все свои вещи в камеру хранения, купила себе большой рожок мороженого и ходила по площади перед аэропортом в горьких раздумьях, ощущая себя такой одинокой, всеми оставленной. Я еще не решила, куда мне лететь. Ночевать все равно было негде, оставалось только в аэропорту. Так что вся ночь была впереди. И вот я хожу, ем мороженое и слышу чей-то голос сзади меня: «Танечка!» Я даже головы не повернула, потому что была уверена, что меня здесь никто не знает. Но слышу повторно такой тихий, нежный голос: «Танечка!»

Тогда уж я поворачиваюсь и вижу, что рядом стоит мать Серафима, смотрит на меня с интересом и участием. Тут у меня все спуталось в голове, думаю: кто же ее послал за мной, кто вообще знает о моих искушениях? А она говорит, что сама не понимает, зачем сейчас находится в аэропорту. Ей пришла какая-то телеграмма, где предписывалось явиться в такое время и встретить какой-то рейс. Но вот, говорит, видимо, самым главным делом было встретить тебя. Да так, слава Богу, и получилось! За все, за все благодарю Господа, за Его Промышление обо мне, грешной.

И так получилось, что осталась я в Ташкенте и прожила в этом городе семь лет и два месяца, стала считать себя чуть ли не коренной жительницей. Все шло настолько удивительно по каким-то особым Божиим планам, что «их разве слепой не заметит».