Текст книги "Вериги любви"

Вдруг услышала:

– Что, матушка, тяжко?

Подняла голову и узрела совсем молоденького юношу – светленького, с голубыми ясными глазами – добрыми!

Ответила, как давнему знакомому:

– Не рассчитала силы, сынок.

– Я вам помогу, – и паренек легко подхватил громоздкие мои вещи и двинулся к выходу, я за ним в радости и недоумении: и как он узнал, что выходить мне из троллейбуса именно у кинотеатра «Юность»? И еще вот что удивительно: мне казалось, что вокруг никого нет, только я и этот златовласый мальчик.

Он проводил меня до самого дома, даже в лифт сумки занес, и тут я сказала:

– Ты Ангел.

Он только улыбнулся и ушел. А я и вправду до сих пор уверена, что это был Ангел.

В Мордовии, в Санаксарском Рождественском монастыре, всегда много паломников: со всей Руси едут поклониться святым мощам Феодора Санаксарского и Феодора Ушакова. Не раз и мы с сыном там бывали, и однажды Андрей, глядя на Санаксарское озеро, на широкую окрест монастыря равнину, обрамленную березовыми рощами и дубравами, сказал:

– Хорошо тут, наверное, монахам! Если когда придется жить в монастыре, то – здесь.

Только что закончился особый молитвенный чин, его читал иеромонах Иероним – старец, за духовной помощью к которому ехали мужчины и женщины, старики и дети. Помнится, раньше батюшка служил в своей маленькой келии, люди стояли так тесно, что и руку поднять – перекреститься – было трудно. Потом он перешел в придел полуразрушенной Владимирской церкви – и там народ умещался едва-едва. Именно тогда я и начала понимать, что такое – стояние в вере. Оно ведь из многого складывается, в том числе и из подвигов телесных, тесных…

После одного такого молебна мы с сыном чувствовали себя, как после бани. Да ведь молитва и есть духовная баня, так старцы говорят. Вышли из высоких монастырских врат в чистое поле, увидели: от леса к монастырю шла странница: одежда на ней черная, длинная. Издалека видно, что женщина старая, на груди – ящичек с иконой Божией Матери. Прошла, спросила, тряся седою головой в линялом платке:

– Веруете ли?

Мы растерялись, молча кивнули.

– Тогда прикладывайтесь, – и протянула нам свой ящичек с иконой. Мы и приложились, а странница перекрестила нас со словами:

– В огне не сгорите, – и пошла дальше.

Я спохватилась:

– Сынок, надо ведь денежку ей подать!

Он побежал, хотел бросить монеты в узкую прорезь ящичка, но старуха не разрешила:

– Денег не надо, записки напишите, буду молиться. А от хлеба Христова не откажусь.

Мы все так и сделали, гадая, кто же она такая? На нищенку не похожа, на богомолку обычную – тоже… Уже вечером, после поздней трапезы, бывалые паломницы рассказали историю про эту странницу, так сродную с историей самой России. Жила женщина где-то в Сибири, в глухой маленькой деревушке, одиноко: и мужа, и детей война унесла. Жила и молилась у одной-единственной иконочки Божией Матери с Богомладенцем, церкви-то в деревне не было. Случился пожар, сгорела деревня, сгорела и утлая вдовья избушка – дотла, только одна икона и осталась, не погибла в огне. С тех пор ходит безымянная погорелица по Руси, осеняя прохожих этой иконой. А я подумала: не сама ли Божия Матерь благословляет русских людей через Божию странницу?

Давно это было. Уже и батюшка Иероним преставился, Царство ему Небесное, и сын мой повенчался, и внучка Люся из крошечной нежности превратилась в застенчивую девушку, а согбенная богомолица все идет по дороге моей памяти в черных, обожженных горем одеждах, с Ликом Госпожи Небесной у самого сердца. Жива странница, стало быть, жива, коли помню ее, да ведь у Бога все верные живы.

В книге редкостной красоты Василия Акимовича Никифорова-Волгина «Заутреня святителей» есть маленькая фраза, даже не фраза – отрывочек бытия, который многих золотников дороже: «От многих сияние шло, Христос по земле любил ходить…» А нынче люди недоумевают: где она находится, Святая Русь? Что за земля? Может быть, сказка, в которой текут молочные реки посреди кисельных берегов, растут аленькие цветочки и молодильные яблоки спеют? Где-то там и святые живут, наверное, а жизнь бренную к святости никак не приспособить.

В первоначально-христианской древности, когда христиан отовсюду изгоняли, когда их казнили, все верующие, по определению, были святыми. Апостол Павел называл христиан «всесветными возмутителями». Как же так: святые – и возмутители? Святые, свет – слова одного происхождения, и правда в том, что возмутились святые против тьмы века земного, против его ветхих порядков, но возмутились «всесветно», то есть освещая светом истины Христовой всю юдоль греха и плача.

Многие русские тихие бабушки, из последних согбенных сил идущие в храм на Богослужение, в своих семьях тоже являются, наверное, «всесветными возмутителями», потому что они веруют, а домочадцам – недосуг. И молится ночами старая, и плачет о своих ближних, пока не затеплится в юном сердечке внучки свечечка веры. И нет-нет да и заглянет в церковь строптивый сыночек, а потом начинает помогать молодому батюшке по церковному хозяйству. А сноха то цветы в храм отнесет да и простоит до конца службы, то на богомолье засобирается – и вправду ведь съездит! Старой уже и умирать не страшно.

И увидят люди, вчера еще не умевшие крест положить, что дом их находится не в уютной квартире на третьем этаже, а в храме, олицетворяющем собою незримое пространство между небом и землей, то есть человеческое сердце.

Апостол Павел еще писал о христианах, что они есть «царственное священство»: «Сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу… вы – род избранный, царственное священство, народ святой» (1 Пет. 2, 5.9).

Мою первую исповедь принимал митрополит Волгоградский и Камышинский Герман. Это было после телевизионной записи проповеди владыки в его келии в Свято-Духовом монастыре. Накануне мне подарили очень старую икону, и я привезла ее владыке – освятить. Думаю ныне об этом давнем событии и негодую на себя: какая гордыня! Не простой иерей, а непременно правящий архиерей должен освятить для меня икону, и даже сомнений в отказе не было! Владыка, действительно, не отказал, икону освятил, посоветовал только не везти ее домой городским транспортом, дабы не осквернить, и неожиданно спросил, исповедовалась ли я когда-нибудь.

– Нет, – ответила я, с мучительной ясностью вспомнив, как другой владыка, Пимен, советовал мне не откладывать своего вхождения в литургическую жизнь Церкви.

– Ну, ничего, – ободрил владыка Герман, видя мое несчастье, – я могу вас исповедать прямо сейчас.

Прошло много лет, но священный трепет первой исповеди не просто воспоминание, а бесконечно длящееся мгновение, которое я созерцаю как бы одновременно и изнутри, и со стороны. И снова, и снова, словно в замедленной съемке, свершается непостижимое уму таинство исповедания Господу – Самому Господу! – всего того скверного и стыдного, что столько лет томило меня, и мучило, и пригибало к родимой земле, а она терпела.

С этого времени, сколько ни приезжали мы на видеозаписи владычных проповедей, келейница владыки матушка Варвара обязательно накрывала стол и архиерей приглашал нас, как он говорил, на «архиерейский чай».

О, этот архиерейский чай, который владыка разливал по чашкам собственноручно, при этом всегда ласково пошучивая над благоговейной нашей неловкостью! А сколько сказано было в ненавязчивой беседе душеспасительного, важного, без чего невозможно здоровое устроение жизни!

Иногда я, по благословению архиерея, включала диктофон, благодаря этому у меня хранятся тексты некоторых наших бесед.

Одна из первых тем – «Святая Русь»:

– Владыка, вернется ли она?

– Я убежден, что Святая Русь никогда и не переставала быть, – ответствовал владыка. – Вспомним Библейскую историю об Аврааме, о том, как он просил Господа пощадить город ради нескольких десятков праведников, а Господь сказал: «Даже ради только нескольких праведных пощажу». То есть Господь милосерд. Он ради нескольких святых милует всю землю, и поэтому здесь очень важно знать о таком явлении, как личная святость. Что такое Святая Русь? Живет, например, семья, где все ее члены ведут благочестивую жизнь, ценя и любя друг друга и Бога, – разве это не Святая Русь? И еще одно: понятию «Святая Русь» характерна ответственность за все, что происходит и с самим человеком, и вокруг. Святая Русь воспитывает ответственность в вере и перед грядущим судом Божиим. Святая Русь – это стремление жить без греха, злодейства, празднословия, чтобы была чистая совесть, любовь друг к другу и честный, благородный труд. Бог нам поможет, вера в народе ширится, и надо быть всем верующим вместе, чтобы строительство храмов стало общей национальной задачей, чтобы мы могли помогать духовному просвещению все новых и новых людей.

Вернувшись после очередного путешествия на Святую Землю, я встретила в Свято-Духовом монастыре свою знакомую Наталью Семеновну Давыдову, стала с чувством рассказывать ей о поездке. Она слушала, слушала, потом сказала:

– Да все уже знают, что вы только за границу и любите ездить.

Я изумилась:

– Не за границу, а на Святую Землю!

– Храни вас Бог! Но ведь вся земля Христова! По своей, по родной никогда не паломничали?

– Была на Соловках…

– А мы в Дивеево собираемся, не хотите с нами? Только у нас условия небогатые. Автобус старый, питаемся просто, ночуем, где Бог пошлет: в автобусе, в монастырях.

Так начались наши с сыном Андреем поездки на русское Богомолье. И как ведь ладно устраивал Господь: на студии телевидения, где я служу по сю пору, моего недолгого отсутствия вроде и не замечали. А я без русской дороги уже не могла представить своей жизни.

Святая Русь раскрывалась потихоньку: от села к селу, от храма к храму, от встречи к встрече. Бывало, едем глубокой ночью по неведомым местам, дремлем, вдруг с коротким натруженным вздохом автобус останавливается: все, приехали!

Выходим на волю, а водитель уже раскладывает инструменты на брезенте, копается в моторе. Опять сломались. Вокруг темень, один автобус, как маленький домик, светится в ночи окошками. Наталья Семеновна, как всегда, категорична:

– Все – по нашим грехам, давайте молиться!

Поломки случались разные, однажды, слава Богу, пять дней прожили в Оптиной Пустыни, пока шел ремонт. А когда путешествовали по горным дорогам Крыма, восемь раз меняли колеса! Но нас все эти дорожные неурядицы не пугали, мы знали: Господь устрояет все к нашей пользе, к терпению, смирению и молитвенному труду.

Многие годы паломничества слились в памяти души в одно путешествие: затворялись автобусные двери, за окном проплывали последние приметы городской жизни – и с церковными и паломническими песнопениями мы отправлялись по святым местам России: на север, восток, запад и юг, везде она святая, русская наша земля.

Быт наш был организован просто, но строго: совместные трапезы, чтение акафистов и молитв, подготовка к исповеди и причастию, исполнение разных послушаний. В монастыри мы везли пожертвования: продукты, одежду. Для всех было главным помолиться у святынь за себя и ближних, получить отпущение грехов, увидеть Святую Русь.

Недавно я попыталась подсчитать, сколько храмов и монастырей сподобил Господь посетить за время паломничеств – со счета сбилась. Перед глазами только одна картина, скорее, образ: бескрайнее зеленое поле с речкой и рощицей вдалеке, а посреди этого поля – огромный белый собор с золотыми главами. Это и есть Святая Русь. Может быть, кто-то видит ее по-другому, а я – всегда так: поле и собор. И обязательно близко-близко, чтобы рукой можно было опереться, одинокое дерево с теплой шершавой корой, прозрачные тени от листьев пухово липнут к лицу…

Святая Русь. У нее нет границ, а исток один: Православие. Поэтому паломники свободно передвигаются по России, по Крыму и Украине, а однажды мы, заблудившись, чуть не пересекли границу с Эстонией, но все обошлось, пограничники остановили нас вовремя.

Наталья Семеновна Давыдова не просто так взялась за тяжелую работу по организации паломничеств. Когда-то она работала в солидном учреждении, была на виду. Кстати, из красавиц. Нынче же на ней иной одежды, кроме длинной юбки и широкой кофты, а зимой – полушубка, никто не видел. Гладко причесанная, в платке, быстрая в движениях и словах, она многое успевает. Я ее и спящей-то мало помню: ложимся – она еще читает в уголке, встаем – она уже в церкви. И все-таки нашлась минутка для разговора:

– Вы совсем ушли от прежней жизни? Нигде не работаете?

– Да, совсем. А работа – паломничество, разве это легко? Но я рада, рада…

– Наверное, что-то произошло…

– Да Анечка у меня заболела, понимаете? Совсем крошка была… Простыла или что, но только случилось у нее какое-то воспаление… Ничего невозможно было сделать, дочь умирала. Мама тоже слегла от горя, помощи никакой. Помню ночь и мысль: сейчас уйду куда глаза глядят, не могу больше, не могу… И ощутила на себе чей-то взгляд, оглянулась – Лик Христа. Бросилась на колени перед иконой, взмолилась о прощении, о спасении Анечки. «Господи, – плакала, – если выживет дочка, отдам ее в Твою Церковь!»

При этих словах Натальи Семеновны мы одновременно посмотрели на шестнадцатилетнюю Аню: красивая, розовощекая, но, как и мать, молчаливая и в такой же суровой одежде.

– Вожу ее с собой, она в автобусе и выросла, петь выучилась, будет певчей.

– Значит, тогда она выздоровела Божиим чудом?

– Слава Богу за все!

В Санаксаре я не раз наблюдала, как Наталья Семеновна с дочерью заходили в келию к батюшке Иерониму, подолгу там были, наверное, молились. А вскоре, после смерти старой матери-бабушки, они переехали из Волгограда в Свято-Троицкий скит близ Санаксара. Через несколько лет Господь соблаговолил нам увидеться: Наталья Семеновна умело правила лошадьми, разворачивая подводу у монастырских ворот. Я руками всплеснула:

– Наталья Семеновна, как я рада вас видеть!

– Спаси, Господи! Вот за мукой приехала. А вы все паломничаете? Ну, не уставайте. А сынок ваш Андрей как поживает?

Хотелось так много рассказать, ведь Наталья Семеновна знала о моих житейских печалях и радостях! И про Анечку узнать хотелось, как она там, в скиту? Раньше я бы так и сделала: стала бы расспрашивать да рассказывать, ища чужого сочувствия или одобрения, но написано ведь священно: говори только «да» или «нет»… И я ответила по-православному:

– Слава Богу за все!

Многому мы научились в паломничествах – многому, необходимому в жизни. И когда позднее Александро-Невский фонд стал организовывать паломнические поездки, строгие уроки первых путешествий пригодились, ведь их главными прописями были терпение, смирение и молитвенный труд.

Когда-то не было асфальтовой дороги из Дивеево к Святому озеру – источнику преподобного Серафима Саровского, и в распутицу преодолеть четыре с половиной километра было непросто. Наш старенький автобус смело двинулся вперед по ноябрьским, с ледком, колдобинам, но на одном из глинистых поворотов гулко ухнул задним правым колесом в бездонную черную яму с оледеневшей водой.

Мы вышли, посмотрели: сели основательно, необходимо тягло, но машины ездят здесь редко. Значит, выбираться надо самим. Водители с паломниками-мужчинами принялись раскачивать автобус, подкапывать ледяные бока ямы, подкладывать под утонувшее колесо сушняк, даже целый ствол березовый нашли, но тщетно: дрова крошились под тяжестью автобуса. Надо было рубить живые деревья. Женщины протестовали. Один из водителей, Игорь, сказал:

– Щебенки бы, враз бы выскочили!

Но где ж взять щебенку… Оставалась надежда только на молитву. Мы углубились в лес и стали читать акафист Серафимушке, к святому источнику которого не доехали всего ничего…

Водители все же решили рубить дерево, прошли с топором мимо нас, переговариваясь, вдоль дороги, выбирали. Мы продолжали молиться, некоторые сестры опустились на колени. Все страшились услышать стук топора, но вместо этого раздался радостный крик:

– Гляди, это же щебень!

Оказалось: нашли груду битого камня в ста метрах впереди. Видимо, по осени здесь засыпали дорожные выбоины, излишек и остался лежать у дороги. А может быть, его специально не убрали для такого вот аварийного случая? Но мы знали другое: помог нам преподобный Серафим Саровский.

Однажды, путешествуя по Крыму, увидели на берегу моря развалины монастыря, приблизились, видим: посреди многотравного двора лежат новенькие белые кирпичи. Значит, люди сюда вернулись! Нас встретили два молоденьких инока:

– С миром принимаем!

Мы были первыми паломниками в монастыре Святого Георгия, где, по преданию, на горном камне остались отпечатки копыт коня Святого воина. Отслужили молебен, собрали нехитрую трапезу. Монахи угостили свежим молоком, мы удивились: откуда? Оказывается, неподалеку иноки устроили хлев для единственной пока коровы, ее привели им из соседнего села на монастырскую разживу. Травы, благо, вокруг вдоволь, корова не скучает. Уже и на зиму сена накосили немного – вон стожки, видите? На двух грядках возле деревянной келии красовались лук и петрушка. Вот и все монастырское хозяйство. Церковь – пока в келии, но стройка скоро начнется…

Меж тем стемнело. Где же ночевать? За несколько дней ночлега в пути в автобусе, почти без сна, мы с непривычки наломались, как после тяжелой работы. И тогда монахи разметали стога и постелили нам прекрасные сенные постели прямо в развалинах под открытым небом. Перед сном я видела светлячков: словно звездочки спустились с неба и летали вокруг, убаюкивая усталых путников.

Наутро наш путь лежал в горы, в монастырь Козьмы и Дамиана, основанный, по преданию, этими безмездными целителями. Надо было проехать по горному «серпантину» до отметки «13-й километр», оставить автобус на площадке и дальше идти пешком по крутому подъему почти восемь верст. Стояла непривычно ранняя июньская жара, дождем и не пахло. Да, не зря паломничество называют малым мученичеством…

Старенький автобус после смены очередного колеса с натугой продвигался вперед и вверх, опасно зависая задней частью корпуса над пропастью. Мы пели «Богородицу», стараясь не смотреть по сторонам, но – не получалось: глаза сами, помимо нашей воли, вглядывались вниз под откос. На очередном повороте автобус вдруг начал медленно катиться вниз и, как нам почудилось, в сторону пропасти. Это казалось невозможным, но еще немного – и мы неминуемо рухнем! Я видела, как Наталья Семеновна бросилась к водителю, как он яростно мотнул головой, продолжая выкручивать руль. Бесконечно длилась минута, во время которой все громко продолжали петь «Богородицу» – почти кричали! И вдруг я ясно почувствовала, что автобус перестал сползать, приостановился, затем словно чьи-то руки приподняли и поставили его посреди дороги, подальше от гибельного края. Медленно растворились дверцы, мы, словно во сне, выбрались на волю, и нашим взорам открылись неровные черные полосы от колесных шин на асфальте – знаки героического сражения автобуса с дорогой. Но как водителю удалось совершить спасательный рывок от края пропасти?

Он уже стоял рядом с нами, нервно затягивался сигаретой. Непонимающе выслушал вопрос:

– Что произошло? Откуда я знаю, что произошло! Вон там должны мы быть, ясно? – и он швырнул недокуренную сигарету в не страшную теперь бездну.

Самая старая паломница, Лидия Васильевна, проговорила:

– Ангелы нас спасли, помните девяностый псалом? «Яко Ангелам своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путях твоих, на руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою…» Не поедем дальше, пока не прочтем канон Ангелу-хранителю!

Сколько было прочитано канонов и акафистов, пропето молитв и славословий!

15 июня, мой день рождения. Опять ехали всю ночь, уснуть не удавалось из-за раскаленной духоты, да и как можно спать на узком сиденье, где ни повернуться, ни ноженек поджать? Все устали не меньше моего, но после утренних молитв пропели мне, имениннице, «Многая лета», а певчий Андрей нарвал придорожных цветов – белых, алых, синих! Всяко-разные, но одинаково прекрасные, ведь июнь – месяц-цветок. Анечка сплела венок, я надела его поверх платка – красиво! Предложила:

– Хотите, я акафист святой Татиане почитаю? У меня и иконочка ее есть…

Андрей откликнулся:

– Акафист надо пропеть, и мы это сделаем вместе, иначе твоя святая обидится.

Поющий автобус приближался к Феодосии. Мы знали: здесь нет монастырей, ночевать опять негде. Показался храм, автобус остановился на противоположной стороне улицы, и мы с немалым удивлением увидели, как из ворот церкви нам машет рукой улыбающаяся женщина.

Подошли, поздоровались, а она:

– Вы из Москвы? Давно ждем!

– Да нет, мы из Волгограда.

– Ой, как хорошо! Паломников Сам Господь посылает!

Служба уже закончилась, но мы зашли в храм приложиться ко кресту и заказать требы. Потом нас позвали на трапезу. Решали, что делать дальше: ехать или ночевать возле храма в автобусе? Я издала мысленный стон: опять без сна! Вышла на двор, рухнула на траву…

– Устали? – наша новая знакомая присела рядом.

– Долго едем…

– А знаете что? Возьмите ключ, это от моей квартиры, переночуете. Правда, однокомнатная квартира-то, но ничего, на полу все разместитесь, да и в лоджии у меня чисто. Одеяла-то у вас есть?

Я была готова спать и на голом полу!

– Спаси, Господи! Как звать вас, за кого мне молиться? И где сами будете ночевать?

– Помолитесь за рабу Божию Татиану. А переночую у сына, неподалеку, вы не переживайте.

А я переживала, еще как переживала: святая Татиана, акафист, мой день рождения, добрая прихожанка Татиана – все соединилось в настоящий праздник! Святая мученица Татиана, моли Бога о нас!

Я всегда радовалась своему имени. Какая она была, древняя Татиана? Впрочем, древности я между нами давно не чувствую – с тех пор, наверное, как молодость миновала. И римская Татиана кажется родной-родной…

А вот приятным домашним обычаем – празднованием дня рождения – иногда пренебрегала, каюсь, но Господь однажды дал мне по этому поводу явный знак…

Как-то в Кабардинке, на турбазе «Маяк», где совсем не было знакомых, в день своего рождения я в одиночестве отправилась на рынок: полакомиться фруктами и мороженым, купить какую-нибудь хорошенькую тряпочку, а потом покрасоваться в обновке на вечерней прогулке. Можно было, конечно, и без этого обойтись, ведь главный подарок я себе уже сделала – приехала на море. Уже несколько дней ходила золотая от солнца, морская целебная влага промыла, наверное, каждую клеточку тела… Море, юность и вечность человечества, краса моих зимних мечтаний о лете, будь со мной всегда!

Появилась мысль о церкви, но я не знала, есть ли храм в Кабардинке. Подумала: надо бы расспросить прохожих, и в ту же минуту увидела православного священника. Он шел по рынку с маленьким мальчиком и таким родным показался в своей черной священнической рясе! Я бросилась за благословением, он осенил меня крестным знамением, спросил:

– Вы местная?

– Нет, батюшка, я с Волги, а вы?

– А я из Латвии, вот сына привез на море.

– Батюшка, – отважилась я на продолжение беседы, – надо ли отмечать дни рождения? Я слышала, верующие празднуют только именины, дни своих Ангелов-хранителей…

– И Ангелу-хранителю, и святому, чье имя носишь, и дню появления на свет Божий обязательно надо радоваться, ведь тебе сорадуется Сам Господь, ибо Ангелы и святые видят Его лицо. А что, у вас день рождения?

– Да, и так хорошо, что я получила через вас Божие благословение!

– Радуйся, раба Божия! – и с этими словами священник направился своей дорогой.

– Меня зовут Татиана! – закричала я вослед, и батюшка, обернувшись, еще раз с улыбкой меня перекрестил.

Я накупила всякой вкусной всячины и местного сладко-бархатного вина, принесла все добытое на кухню и попросила к ужину накрыть стол попраздничней. Сотрапезников ни о чем не предупреждала, предвкушая вечерний сюрприз. Но вечер оказался сюрпризом для меня.

Когда я, прихорошившись, подходила к столовой, сердце радостно застучало: праздник! И действительно – праздник: на моем столе на белой скатерти посреди цветастых закусок возвышался огромный бледно-сиреневый букет горных цветов – сухих, прозрачных, невесомых, растущих высоко-высоко в горных расщелинах. Одна скала нависала волнистым козырьком над морем, и я, заплывая подальше, издали любовалась длинными, похожими на донской ковыль стеблями: и как цветы туда забрались? Всегда хотелось сорвать хотя бы один, засушить между страниц в книжке, но разве доберешься до них? И вдруг – целый букет!

Мои соседи по столу уже были на месте, а Светлана как раз несла от раздаточного окошка огромное блюдо жареной рыбы в букетиках укропа и петрушки.

– С днем рождения! – засмеялась она, заметив мое изумление. – Что, хотела утаить от общественности? Не вышло!

– Но откуда… – начала было я и тут же спохватилась: утром ведь в административном корпусе по телефону с домашними разговаривала.

– Да, нехорошо, дорогуша, что не пригласила, – притворился обиженным Сергей.

– Но агентура работает отлично, – примирительно сказал Володя, – и море рыбки вот послало!

– Неужто сам наловил? – от радости мне хотелось обнять весь мир.

– Да где уж нам! Я лишь руками водил, а рыбка прямо в них прыгала…

Принесли охлажденное вино и большой пирог, – откуда такая красота?

– Это от нас, – Наталья Ивановна, заведующая столовой, вышла в зал, – поздравляем, будьте здоровы, живите богато!

Пирог был замечательным венцом праздника – совсем как дома. В этот вечер у меня появились новые друзья, бывшие когда-то, очень давно, в другой жизни, до дня моего рождения, просто соседями по столу. Вот такая случилась нечаянная радость.

Велика сила молитвы, ведь это – обращение к Богу, к Богородице, ко святым. Настоящие молитвенники и во сне молятся, ведь сон не мешает любить Бога. Со мной, грешной, иногда бывает: не помолюсь утром – и весь день как неприкаянная, все из рук валится. Потому что не попросила Господа о помощи в трудах, в размышлениях, в чувствованиях. И так легко и ладно все устрояется после молитвенного начала!

В один из дней крымского путешествия, когда мы подъезжали к Керчи, перед моим мысленным взором засияла икона Святой Троицы: она лежала на аналое в храме с низкими древними сводами, а рядом молитвословили два отрока в белых ризах.

– Наталья Семеновна, мы будем в Троицком храме?

– Нет, по пути только церковь Святого Андрея Первозванного.

Церковь была очень древняя, одна из первых на этой земле.

Она спускалась изглаженными веками ступенями прямо к морю, в некоторых местах по стенам разбегались, переплетаясь, ручейки и ручьи трещин.

Я спросила старика-смотрителя (кроме него, в церкви никого не было):

– А что, если храм совсем уйдет под воду?

– Не уйдет, хотя вы правы, бывают оползни, а в 36-м году землетрясение наделало тут бед. Но спас Господь церковь, наверное, потому, что храм не может быть отсюда перенесен.

– Почему, предание какое-то есть?

– Да, есть. Храм стоит на камне, где остался след стопы апостола Андрея Первозванного, здесь он сошел с корабля на берег.

Так вот где совершилось это великое событие! Отсюда, от черноморских вод, нес апостол незримый крест, затем овеществленный и поставленный им на днепровском берегу, на месте будущего Киева. Да, здесь должна быть Свято-Троицкая икона. Но напрасно я вглядывалась в древние священные доски…

– А в нижнем храме были? – смотритель, оказывается, все время находился рядом. – Там есть икона – говорят, чудотворная.

Я спустилась по ступенькам и вошла под низкие древние своды. На аналое лежал крест, а Троицкая икона, темноликая, древнего письма, мерцала в глубине алтаря своей вековечной намоленностью. Ветхозаветная, не рублевская, Троица! Совсем непохожая на виденную мной в своем сердце…

Меж тем всех паломников – а их в храме незаметно прибавилось – пригласили в трапезную, где в красном углу я и увидела «свою» икону в золоченом окладе. Оказалось, ее подарили храму прошлым летом паломники… из Волгограда! Дивны дела Твои, Господи, надо только все время вглядываться в родное русское бытие, чтобы не обрывалась сокровенная нить всеобщего родства сущего на земле и в Вышних, чтобы сохранялось «в человецех благоволение»…

Есть в паломничестве правило: не планировать заранее ни время, ни место назначения, главное – все время ехать вперед в избранном направлении, и Господь приведет, куда надо. Такое бывало не раз, а самый памятный случай произошел уже с паломниками Александро-Невского фонда, когда на пути из Москвы домой мы решили заехать в Болдино: назавтра был день рождения великого Пушкина. От монастырских Покровских стен, где покоятся мощи Матронушки Московской, выехали в послеобеденное время 5 июня. Я позвонила в Герасимо-Болдинский монастырь, игумен согласился принять нас на ночлег, но просил поторопиться.

– С ветерком доедем, быстро! – радостно объявила я своим терпеливым попутчикам. – Зато завтра увидим пушкинский праздник!

Поехали с Богом. Игорь, молодой молчаливый водитель, ориентировался по карте. Он оповестил меня потихоньку:

– Ехать далеко, семьсот километров, ночью с ветерком не получится.

– Не может быть, что так далеко, уверена, еще до ночи приедем!

Моя поэтическая надеянность была если не наказана, то уязвлена: тогда я и помыслить не могла, что кроме пушкинского есть еще одно Болдино – на смоленской земле, неподалеку от Дорогобужа. Уже потом мы узнали, что основан местный монастырь был иноком Герасимом в начале XVI века на берегу речки Болдино среди вековых дубрав. Кстати, по-древнерусски «болда» – дуб, отсюда название и речки, и села. Святой Герасим преставился, оставив после себя прекрасную лавру, жизнь в которой возобновилась в 90-е годы прошлого столетия.

Но обо всем этом мы узнали наутро, а пока что ехали то лесами нехожеными, то полями неезжеными, а уже после полуночи за окошками многострадального автобуса пугающе замаячили темные каменно-железные штыри каких-то производственных сооружений. Потом – опять дремучий лес. «Где мы? – отчаивалась я, сидя рядом с водителем на своем командирском месте – огромной фляге с водой. – Давно пора приехать… Наверное, заблудились…»

Люди, почувствовав, видимо, мою нервозность, перестали ежеминутно расспрашивать о дороге, принялись шутить, даже предложили устроить ночную трапезу посреди леса, с костром и песнями. Вдруг кто-то закричал:

– Глядите, Пушкин!

– Какой Пушкин? – все прильнули к окнам.

– Да проехали уже, вы что, не видели? – не унимался Коля Тулин, телеоператор. – Огромный портрет, на дереве! И Татьяна Ларина рядом стоит, веером обмахивается!

Смеялась даже я, невольная виновница нашего крутого вояжа. Внезапно автобус выехал на чистое пространство, и Игорь облегченно вздохнул: