Текст книги "Я тебе не Маша"

Игра буриме

– Марьяша у нас личность творческая, – говорит папа.

– Даже иногда чересчур, – добавляет мама.

Это она потому добавляет, что устала с Марикой играть в буриме. И папа на самом деле тоже устал. Только вида не подаёт – у него нервы крепче.

А вообще-то родители сами научили её играть в буриме. Они ехали домой из гостей, и Марика очень устала. Каждую секунду хватала то рукав папиной куртки, то манжету маминого плаща:

– Пап! Ма-ам! Далеко ещё?

– Далеко ехать?

– Ещё далеко?

– Возьми молоко! – сказал вдруг папа.

– Что? – удивилась Марика. – Мы скоро приедем?

– На дачу к соседям!

– Пап, я серьёзно…

– Совсем уже поздно…

– Это игра?

– Давно пора!

– Я поняла! – просияла Марика, и дальше они опять заговорили по-человечески: – Ты со мной в рифмы играешь, да?

– Кстати, ты ведь знаешь, что такое рифма? – уточнила мама.

– Конечно! Есть такие слова… Они складно звучат, потому что у них одинаковые хвосты!

– Ну, можно и так сказать, – улыбнулся папа. – Если берёшь любые рифмы и сочиняешь с ними стихи, это называется – буриме. Поиграем?

– Поиграем!

– Держи рифму: трава – слова.

– Есть волшебные слова,

Шелестит от них трава…

– подумав, медленно говорит Марика. И представляет себе, как она, волшебница-королева, стоит в заколдованном поле. Длинное платье и длинные волосы развеваются на ветру, алые губы шепчут заклятья-рифмы – и трава отвечает ей человеческим языком…

– Мам, теперь тебе рифма! – приходит в себя Марика. – Вот слушай… Корона… корона… макарона! И платье – заклятье!

С тех пор у папы с мамой покоя нет. За обедом, в ванной, в кровати, на улице, в машине и в магазине Марика требует сыграть в буриме. Отказы не принимаются.

Папа тайком скачал себе в телефон рифмовник – словарь с разными рифмами. Подглядывает в него иногда. Мама играет сама и при случае говорит подругам, что дочь «пробуждает в ней творческую энергию».

А Марика много читает. И стихи, и прозу, в которой она всё равно ищет рифму – вдруг попадётся случайно… И хотя учёба в новой школе только началась, одноклассники знают: Марика – лучшая ученица по литературному чтению.

– Эй, ты читательский дневник заполнила? Дай посмотреть! – подбегает к Марике на перемене Саша Зиновьева.

– Я не Эй, у меня имя есть, – отвечает она, протягивая тетрадь.

– Вижу я твоё имя! – говорит Сашка. И читает насмешливо с тетрадной обложки: «Со-ро-ки́-ной Ма-ри-ки́…»

– Я – Марика, – настойчиво повторяет Марика.

– Низко флексишь, – произносит Сашка непонятную фразу. И внезапно кричит на весь коридор, размахивая трофейной тетрадкой: – Марика съела комарика!

Ребята вокруг хихикают.

– Съела комарика! – повторяет кто-то у Марики за спиной, хрюкнув от смеха.

Все хихикают громче.

– Съела комарика!!! – бушует Сашка.

Марика молчит. Глазам жарко от слёз, но слёзы пока не выходят из берегов – никто их не видит. Ну что смешного?! «Марика» в переводе значит «решительная» и «возлюбленная Бога». Между прочим, у древних римлян так звали богиню! Но не объяснять же это глупой вредине Сашке…

– Марика! Съела! Комарика!!!

Папа предупреждал: если вдруг над тобой смеются – тоже посмейся, и сразу отстанут. Скучно обижать того, кто не обижается. Марика кривит губы, пробует улыбнуться. Но в ушах у неё грохочет ужасная, стыдная обзывалка. Нет, не тот это случай, когда можно смеяться!

Сашка. «Чашка, кашка, какашка, ромашка, бумажка…» – вихрем несётся в Мариной голове. «Деревяшка? Черепашка? Букашка?» – лучше, но всё не то… «Симпатяжка, милашка, очаровашка…» – фу ты, совсем не то…

Она смотрит в Сашкино раскрасневшееся лицо. На голове у Сашки коричневый ободок, волосы убраны в тугой хвост, оттопыренные уши смешно торчат. Уши! Точно!

– Сашка-Чебурашка! – объявляет Марика чётко и громко, чтобы все вокруг слышали.

На секунду становится очень тихо… И на Марику лавиной рушится хохот. Даже стёкла в окнах дрожат.

Кличка смешная, да. Приглядишься – поймёшь: Сашка и вправду похожа на маленького ушастого зверя.

– Чебурашка! Ха-ха-ха! Сашка-Чебурашка! – охотно галдят все вокруг. Обидный смех громыхает в оконных стёклах.

Сашка бросает на пол тетрадку Марики – и бежит, бежит, бежит прочь по коридору, и вниз по лестнице…

Через секунду в коридор выбегает румяная и рассерженная Вера Львовна.

– Как вы себя ведёте на перемене?! Ну-ка марш в класс!

И под трель звонка Марика бредёт в кабинет вместе со всеми, сжимая в руке тетрадь. Кажется, в груди у неё камень. Серый, тяжелый, неповоротливый и холодный. Как бы избавиться от него?..

Все рассаживаются по местам. А Марика поднимает руку и говорит:

– Вера Львовна, можно мне выйти?

– А перемена была для чего? – удивляется Вера Львовна, но кивает: – Иди.

Марика выходит, быстро идёт по коридору и вниз по лестнице. «Если бы я убежала от всех, – думает она, – я бы пряталась тут…» – и толкает узкую белую дверь туалета для девочек.

На подоконнике в туалете сидит Сашка. Волосы у неё растрепались, пиджак помялся.

– Сашка! – зовёт Марика. Сашка поднимает на неё красные глаза. А Марика не знает, что говорить. Из глубины души, из-под камня, пробивается к ней одно важное слово: – Прости…

– Да я первая начала, – глухо говорит Сашка. – Теперь дразнить меня будут… – И она, всхлипывая, прижимается лбом к стеклу. Плечи у неё вздрагивают.

– Может, не будут? – неуверенно говорит Марика. И тут же находится: – Пусть только попробуют! Я и про них придумаю что-нибудь.

– Да уж, ты можешь, – бурчит Сашка, но плакать почти перестаёт.

– Я и тебя могу научить! Ты в рифмы играть умеешь?

– В чего?

– Ну, буриме, рифмы… Умеешь – в буриме?

– Бу-бу-ме? – всхлипывает Сашка в последний раз. – Нет, не умею…

– Я тебя научу! – радостно обещает Марика. – Научу обязательно!

И добавляет для верности, чтобы Сашка не передумала:

– Это игра интересная, вот увидишь.

Слова и краски

Понедельник у Марики сложный день. За выходные отвыкаешь рано вставать, чтобы в школу не опоздать. К тому же первым уроком – ИЗО, нелюбимый предмет. Кто придумал все эти кисточки, краски, карандаши?.. Есть же фотоаппарат! Р-раз – и будет картинка точь-в-точь как в жизни. Рисовать ничего не надо.

– Сегодня мы с вами рисуем вечерний сумрак, – объявляет загадочным голосом Вера Львовна. – Рисуем по памяти, включаем воображение – и вперёд…

«Легко сказать!» – думает Марика. В голове у неё всегда живут игривые пони, прозрачные эльфы, гномы в красных колпачках, резные снежинки, шум водопада, шуршание серебристой фольги, скрывающей шоколадку, сказочные дворцы… И она сама, добрая и прекрасная королева Марика, с драгоценной короной на длинных струящихся волосах. Белые-белые облака-острова, солнечные зайцы на изумрудных полянах, львы с человечьими лицами на лунных дорожках, хрустальные реки и в них золотые рыбки… Но Марика никогда свой мир не рисует. На бумаге не получится так прекрасно.

– Вспомните, как выглядят вечером дома, фонари, деревья, – говорит Вера Львовна. – Подумайте, на что похож для вас вечер, какие краски – вечерние…

«Капли жёлтого и лимонного, чёрный, – решает Марика. – И везде-везде – синий и фиолетовый». Сумерки напоминают ей черничный кисель, который варит бабушка Надя. Кажется, высунешь из окна чашку – и обратно втянешь её с прохладным, густым сумеречным киселём… На улице тихо. Домá в темноте похожи на древние замки. Там живут феи, принцессы и колдуны… Но как рисовать всё это? И что именно рисовать: принцессу в окошке, бабушкину кастрюлю, вечернюю тишину? Да и как тишину – рисовать?! Её надо слушать…

«Знаю! – радуется Марика. – Мой рисунок можно будет слушать или читать… Нарисую его в голове – и про всё напишу!»

Она лезет в рюкзак. Достаёт тетрадь по русскому языку, убирает краски и кисточку. Ничего, что у Марики не получается рисовать красиво. Зато ей нравится сочинять, сплетать вместе слова. «Очень удобно, что у каждого в мире предмета есть имя – слово, – думает Марика. – Иногда оно очень подходит. Например, чернику назвали черникой, а не красникой, зеленикой, синикой… Потому что ягоды у неё – чёрные! Хотя если уж придираться, то они тёмно-синие, как сумерки. А вот малину зовут малиной, а не большиной или вообще какой-нибудь кукси-мукси. Потому что она состоит из маленьких зёрнышек! Машина – тоже хорошее слово: слышно, как шины шуршат по асфальту. Или вот, например… – Марика смотрит на свои руки, сложенные на парте. На среднем пальце левой руки – любимое колечко, хрусталик в обрамлении золотых лепестков. – Или вот, например, кольцо, – осеняет Марику, – потому что похоже на колесо!»

Она открывает тетрадь на чистой странице, выводит старательно в центре строки:

Вечерний сумрак.

Наступает вечерний сумрак, и всё вокруг затихает.

Деревья стали тёмными силуэтами. Тихо. Только изредка слышно, как шуршат по мостовой шины удаляющихся машин. В темноте вечера ярко сверкают фонари, похожие на чудесные камни. Фонари – кольца, которые носит ночь.

В такое время дома тепло и уютно. Можно пить чай с малиной или черничный кисель. А если смотреть на мрачный, безлюдный и тихий город, станет немного жутко… Хорошо, когда в домах светятся окна.

«И окно правильно окном называется, – думает Марика. – Око – по-старинному «глаз», и дом смотрит на улицу окнами, будто глазами, а если тёмные окна, то дом уснул…»

Звенит звонок. Марика вздрагивает, спешит, пишет последние предложения. Ставит точку. Всё поместилось у неё на тетрадном листе: и деревья-привидения, и фонари-янтари в темноте, и тягучий кисель бабушки Нади, и сумеречный колдун, усыпляющий город… Марика очень довольна.

Следующий урок – русский. Вера Львовна синим маркером пишет на доске:

Вечерний сумрак.

Сочинение.

«Ой!» – думает Марика.

– Мы же это рисовали… – говорят в классе.

– Рисовали, – кивает Вера Львовна. – Красками, кисточками. А теперь будем словами рисовать – сочинять. Опишите мне ваши картины. Жду сегодня от каждого рисунок и сочинение!

«Эх, – думает Марика, – сложный день – понедельник…»

Она снова вздыхает – и лезет в рюкзак за красками.

Жуткий ёжик

Вера Львовна попросила Марику выступить на апрельском школьном концерте – прочитать перед всеми своё сочинение про «вечерний сумрак». Она сказала, что у Марики получилось стихотворение в прозе и что это будет красивый концертный номер, особенно если Афанасий Блинов подыграет ей на гитаре. И что такое выступление, когда с выражением, под музыку рассказывают что-нибудь, называется мелодекламация.

Мама распечатала Марике текст «Вечернего сумрака». Теперь каждый день Марика репетировала. Много-много раз она произносила знакомые фразы – маме и папе, старенькой соседке Валентине Петровне, которая иногда заходила в гости, своему зеркальному отражению. И даже держала в руке лак для волос, будто микрофон. А вечером накануне концерта вдруг испугалась. Как она выйдет на сцену? Как начнёт говорить? А если у неё плохо получится? Или она начнёт заикаться, что-нибудь перепутает, всё испортит? Кошмар!

Самое страшное – зрителей будет много, много… Полный зал учителей. И учеников, и родителей. Она выйдет на сцену – и все они станут смотреть на неё. И молчать. И ждать.

Страшно…

– Я знаю, что делать! – сказала мама. – Я читала недавно книжку по психологии, там как раз было про детские страхи. Сейчас мы твой страх… нарисуем!

– Зачем? – испугалась Марика.

– А вот увидишь!

Мама вышла из комнаты – и вернулась с красками, кисточками и стаканом воды. Усадила Марику за стол перед чистым листом. Спросила сочувственно:

– Твой страх, он… какой?

– Страшный! – ответила Марика.

– И какой краской будешь его рисовать?

– Чёрной. Да, чёрной! И там глаза, глаза… Зрители. Везде глаза. Тоже страшные.

Марика рисует глаза по всему листу. Зелёные, синие, коричневые, голубые, серые… А потом набирает на кисточку чёрную краску. В центре листа кудрявится чёрный дым – и разрастается в большой мрачный ком.

– Это он… Страх, – выдыхает Марика. Ей даже холодно вдруг становится.

– Отлично! – непонятно чему радуется мама. – Сейчас мы с тобой превратим его… превратим… во что?

– Во что? – переспрашивает Марика.

– А ты приглядись, на что это похоже – чёрное, круглое?..

– На себя и похоже, – ворчит Марика, вертя рисунок в руках и разглядывая на свет. – Ещё на тучу… И на мочалку немного… И ещё… Смотри, мама! – она даже подпрыгивает от удивления. – Это же ёжик! Помнишь, к нам на дачу ёжик приходил?

– Помню, конечно, – кивает мама. – И спать нам мешал, ночью по полу коготками стучал. А мы его молоком угощали.

– И бублик ему крошили туда! А потом он обратно в лес ушёл…

– Дорисуешь его? – предлагает мама.

– Давай!

Марика рисует чёрному пятну глазки, нос и четыре лапы. Вспоминает, что у ёжика точно был хвостик, хоть и совсем крошечный. Хвостик тоже рисует.

– Теперь придумай ёжику имя, – говорит мама.

Но Марика опять удивляется:

– Это ещё зачем?

– Чтобы лучше познакомиться со своим страхом. Неизвестность – самое страшное…

– Чёрное не пойми что, которое я сначала нарисовала?

– Да, вроде того. А когда с неизвестным-тёмным знакомишься, видишь его, называешь по-своему, оно уже не такое страшное.

– Пусть будет Пафнутий, – решает Марика. – Имя смешное, похоже на то, как ёжик фык-фыкает.

Она подрисовывает одну лапку, которая получилась немного криво, и, подумав, добавляет на иголки розовый бант. Пусть Пафнутий будет красивый.

Надо нарисовать рядом и бублик, и тарелочку с молоком. Желтоватый деревянный пол на старенькой даче, по которому ёжик цокал когтями, и лес вдалеке.

Марика не любит рисовать и не очень умеет, но в этот раз у неё здорово получается. Настоящая картина!

Перед сном Марика пристраивает её на тумбочке у кровати. Надо же, выступать больше не страшно. Мамин способ сработал, ура, ура!

Ночью Марика ворочается в постели. Что-то мешает ей, что-то тревожит, не даёт уснуть глубоко…

Зрительские глаза? Их много везде – зелёных, и синих, и серых… Но это и не глаза вовсе – цветы! Вот они, распустились под окном на лужайке… Между цветами гуляет ёжик… Чёрный ёжик с огромным бантом. Лента развязалась и волочится за ним по траве, как розовая змея. Чёрный-пречёрный ёж…

Ночью он пришёл в дом. Водит носом туда-сюда, хочет унюхать людей. Пфф… Пфф… Ёж Пафнутий. У него четыре чёрные лапы. Острые когти. Слышен стук когтей по деревянному полу: чи-ирк! чи-ирк! чи-ирк!

Чёрный ёж приближается…

– Мама!!!

Марика выскакивает из кровати, топает по полу босыми ногами. Не смотреть в темноту, и на пол совсем не смотреть! Скорее, скорее к родителям в комнату, к маминым надёжным рукам! Если успеет – там не тронет никто, не достанет… Мама!

– Ложись, ложись, Марьяша… Всё хорошо…

Мягкие мамины ладони гладят Марику. Над виском вьётся ласковый мамин шёпот:

– Сон плохой приснился тебе, да? Выступать завтра боишься?

– Не боюсь… – шепчет Марика, сворачиваясь клубочком у мамы под боком. – Ничего не боюсь, никого не боюсь…

– Вот и молодец, – шепчет в ответ мама, – тогда спи…

– Ничего не боюсь, – добавляет сонная Марика. – Только ёжиков.

Добро и справедливость

– Если глагол кончается буквой «ша», смело ставьте после неё мягкий знак, – говорит Вера Львовна и выводит маркером на доске: «Ты ешь, идёшь, думаешь…»

– Любишь… – добавляет кто-то с задней парты.

– Правильно, – подтверждает Вера Львовна.

Марику чем-то острым тыкают под лопатку. Взмахнув косами, она оборачивается. Прямо за ней, на пятой парте в третьем ряду, сидит Соня Брыль – нормальная, в общем, девчонка. Вертит в руке длинный карандаш.

– Чего тебе?

– Передай! Еве от Макса! – шепчет Соня, протягивая Марике сложенный в несколько раз бумажный квадратик.

Вера Львовна опять отвернулась к доске, и Марика трогает за плечо Еву, которая сидит впереди.

– Это записка любовная! – шепчет Соня.

– Ты откуда знаешь? – уголком губ шепчет Марика.

– Так я прочитала!

«Ну и плохо сделала, – думает Марика. – Нельзя читать чужие записки. Но интере-е-есно…»

– А что там написано? – оборачивается она к Соне Брыль.

– Не вертись, Марика! – сердится Вера Львовна.

– Марик… Марика! Мара!!! Глухая, что ли?

Марика вздрагивает. На большой перемене они с Сашкой Зиновьевой уселись в буфете, в их любимом уголке за клетчатой занавеской. Перед каждой лежит на тарелке ватрушка с повидлом. Но Марике не до еды. Она думает о том, как это загадочно и чудесно – получить на уроке записку от мальчика…

– Дай матешу списать, а? – просит Сашка.

– А ты разве успеешь? – удивляется Марика.

– Да перемена долго ещё! – И Сашка склоняется над тетрадями.

– Подожди, так у нас же контрольная… Дома надо было примеры решить – подготовиться… Как ты контрольную-то писать будешь?

– Выкручусь! – обещает Сашка.

Вера Львовна идет по рядам, раздает листочки с заданиями. Она терпеть не может, когда списывают, и поэтому контрольную дает не в двух вариантах, как другие учителя, а в пяти-шести.

Марика пробегает глазами свою карточку.

Вариант 3

Пассажирский поезд составлен из 10 вагонов по 58 мест в каждом. Сколько мест не занято, если в поезде едут 449 пассажиров?

В столовой борщ налили в 18 тарелок. Это на 6 порций больше, чем рассольника. За обедом школьники съели 15 порций супа. Сколько порций супа осталось?

90 х 2 =…

3 х 80 =…

84: 12 =…

57: 19 =…

340 + 60 + 1 =…

800 – 70 + 30 =…

Задания вроде бы трудные. Но, как говорит папа, «глаза боятся, а руки делают». Всё получится. Зря, что ли, Марика вчера до ночи сидела с примерами и задачами!

Её снова чем-то острым тыкают в спину.

Соня Брыль?!

Так и есть. Соня суёт ей записку, с таинственным видом шепчет:

– Это тебе!..

Сердце у Марики бешено прыгает. Контрольная мигом забыта. Что там она увидит сейчас? И кто из мальчишек мог передать ей записку? Скорее, скорее… Пальцы дрожат от нетерпения, бумажку нелегко развернуть… Вот, наконец-то…

Напиши мне решения!!! И номер варианта!

За двойку мама меня убьёт:(((

Сердце ухает вниз, вниз, вниз…

Сашка!

Ну да, конечно… Вон она сидит у окна, умоляюще смотрит на Марику. И ладони сложила лодочкой – мол, пожа-а-алуйста!..

В конце концов, Сашка не виновата, что Марике не шлют любовных записок.

И Марика, от старательности прикусив кончик косы, решает задачи, решает примеры. Вместо точек вставляет цифры, чтобы равенство стало верным. И переписывает, переписывает, переписывает решения – на листок для Сашки.

Карандаш Сони Брыль нерешительно тычется ей в плечо, но Марика не замечает – она торопится. А у Сони в руках другая записка – новый бумажный квадратик. Она кидает его Марике, но не докидывает до парты. Записка падает на пол. Марика не видит.

Листок с решениями тайком отправляется по рядам – в Сашкины руки. «Уф, – выдыхает Марика. – Ура, до звонка успели!»

На перемене Сашка бежит к ней, шепчет:

– Спасибо! Ты супер!

– Тебе тоже достался третий вариант, да? – говорит Марика. – Повезло!

– Не-ет! – Сашка смеётся. – Мне достался шестой. Но я карточку с заданием спрятала, а на своём листе написала, что у меня третий!

– А если Вера Львовна спросит, почему ты карточку вместе с решениями не сдала?

– Скажу – потеряла, забыла, – пожимает плечами Сашка.

– Но это враньё, так нельзя… – тихо говорит Марика.

– Хорош меня шеймить! – машет руками Сашка. – Слушай, я вчера ламповую кафешку нашла, тут недалеко. У них пицца и бургеры – просто пушка! Го сегодня? Если тебя дома отпустят.

– Не хочу, – говорит Марика. И хмурится.

Между прочим, она тоже могла бы развлекаться вчера! Или, как Сашка говорит, чилить. Мама вчера нашла в Интернете аниме, которое очень любила в детстве. Одну серию они посмотрели вместе, а потом Марика ушла к контрольной готовиться. Хотя мама ей сама говорила: «Давай посмотрим ещё!» Аниме было переживательное, Марика любит такие. Про волшебную девочку Сэйлор Мун. Точнее, девочка была обычная: болтала с подружками, ела пирожки, опаздывала на уроки. И даже двойки получала, совсем как Сашка. Но когда надо было, превращалась в борца со злом. И всегда побеждала. «Я – борец за добро и справедливость!» – кричала она вчера с экрана маминого ноутбука. И у Марики по спине мурашки бежали от этих слов. Но надо было не отвлекаться, математику делать.

А сейчас Марика сидит на подоконнике рядом с Сашкой и размышляет. Справедливость и добро… Бывают ли они вместе? Или так может быть только в кино?

Людям помогать – доброе дело. Марика сегодня спасла Сашку – это добро. А вот обманывать Веру Львовну – несправедливо, нехорошо. По справедливости, если Сашка вчера сидела в кафе, а Марика решала примеры, Сашке надо было получить свою двойку! Но родители ругают её за плохие отметки… Не могла Марика ей не помочь!

«Раз уж надо выбирать, лучше я буду за добро», – в конце концов решает она.

На следующей математике все слушают результаты контрольной.

– Блинов Афанасий – пять, Брыль Соня – четыре, Сорокина Марика – четыре, Зиновьева Саша – два… – зачитывает Вера Львовна.

– Почему два? – подскакивает Сашка за своей партой. – За что два?

Вера Львовна хмурится.

– У Сорокиной четыре, а у меня два?! – не отстаёт Сашка.

– А почему оценки у вас одинаковые должны быть?

– У нас ответы одинаковые были! – выдаёт Сашка. И замолкает испуганно – проговорилась! В классе негромко смеются.

– Вот именно, – кивает Вера Львовна. – Марика у нас, когда шесть к семи прибавляет, получает пятнадцать вместо тринадцати. Это «фирменная» её ошибка… А ты, Саша, списываешь бездумно. Потому и двойка тебе.

«Ну вот, со справедливостью Вера Львовна справилась без меня, – размышляет Марика. – Но Сашку жалко».

После математики – физкультура. Рюкзаки остаются в кабинете у Веры Львовны, и все бегут в спортзал налегке. А Вера Львовна сидит в кабинете одна, проверяет тетради. В классе и коридоре так тихо, что слышно тиканье часов на стене. «Сколько времени до звонка?» – поднимает голову Вера Львовна.

Под партами на полу что-то белеет. «Опять, что ли, подсказки пересылают друг другу», – думает она недовольно. Встаёт, подходит, наклоняется за бумажным квадратиком. Так и есть, там написано что-то…

Она разворачивает записку – и видит неровные, торопливые буквы:

Марика, ты мне нравишся. А.

«А.» в классе один – Блинов Афанасий. «Молодец, после обращения запятую поставил, – думает Вера Львовна. – Зато «нравишся» – с ошибкой, без мягкого знака. Не слушал меня на прошлом уроке…»

«А на концерте, когда Сорокина читала и Блинов на гитаре играл, у них такой номер чудесный вышел…» – вспоминает вдруг она с мягкой улыбкой.

Вера Львовна вздыхает, кладёт записку себе на стол. По привычке тянется к красной ручке, но берёт синюю, вставляет в «нравишся» маленький мягкий знак. Аккуратно складывает записку, идёт к парте, за которой обычно сидит Марика. И, оглядевшись на всякий случай по сторонам, опускает записку в открытый карман её рюкзака.

Записка проваливается на дно кармана, между зелёным лайнером и толстым блокнотом. На обложке нарисована большеглазая девочка, похожая на Сэйлор Мун.