Текст книги "Стена плача"

32

Асе показалось, как только она покинула офис Макса, все, о чем он говорил, моментально стерлось у нее из памяти. Как она ни старалась напрячься и проанализировать их разговор, ничего не выходило.

Остаток дня прошел словно в тумане. Несколько раз за вечер Ася подходила к зеркалу и глядела на свое отражение: синяка на лице не было благодаря вовремя приложенному льду и какой-то чудодейственной мази, которой Сергей велел смазывать место ушиба каждый час. Губы и нос слегка припухли, но болели совсем незначительно.

К ночи она внезапно почувствовала сильное беспокойство. Сна как не бывало, в голове крутилось множество противоречивых мыслей. Лежа в постели, укрывшись одеялом почти с головой, Ася думала о том, что Макс абсолютно прав: до встречи с Алексеем ее жизнь была неполной, бесцветной, лишенной яркости и вкуса.

Это касалось не только интимной стороны их отношений, но и всего другого. В его крошечной, запущенной убогой хрущевке она чувствовала себя куда большей хозяйкой, чем в своих роскошных, отремонтированных по последней моде хоромах, под неусыпным и молчаливым присмотром Нинюси.

Ей доставляло огромное удовольствие прибираться там, приводить в порядок вещи Алексея, готовить из самых простых и дешевых продуктов.

Он никогда не хвалил вслух ее стряпню, как это делал Сергей. Зато Ася отлично видела, как он ест – не спеша, долго, стараясь по возможности растянуть удовольствие.

Точно так же Алексей избегал и любых комплиментов в ее адрес, а возможно, просто не умел говорить их, предпочитая действия нежным словам и ласковым признаниям. В отличие от Сергея, он никогда не бывал торопливым и нетерпеливо-страстным, а наоборот, всякий раз немного медлил, словно пытаясь убедить себя в том, что все происходит на самом деле, а не во сне или в фантазиях.

Это-то и сводило Асю с ума, возбуждая гораздо сильней, чем активный напор мужа, его бесконечные и цветистые любовные признания…

…Сергей заворочался рядом и громко кашлянул.

– Ты не спишь? – Ася повернулась к нему лицом.

– Нет. А ты?

– И я нет.

– Как тебе Макс?

– По-моему, он очень умный.

– Зайка, он не только умный, но и дико талантливый. Увидишь, очень скоро ты забудешь обо всех своих переживаниях.

Ася ничего не ответила. Ей казалось, что Сергей горько ошибается. Пока что Макс умело доказал ей, что у них с Алексеем настоящая и взаимная любовь. Никогда раньше это не было для нее столь очевидным и несомненным.

– Давай спать, – проговорила она, стараясь подавить рвущуюся изнутри острую боль и тоску.

– Давай. – Сергей тихонько дотронулся до ее щеки, провел по ней кончиками пальцев и убрал руку.

33

На следующее утро Ася позвонила Игорю и сообщила ему о своем отъезде, попросив оформить отпуск за свой счет. Она решила больше не появляться в ДК, чтобы окончательно сжечь все мосты и не поддаться искушению в том случае, если Алексей надумает прийти за ней на работу.

Игорь поахал, повозмущался, но выбора у него не было.

– За документами когда придешь? – траурным голосом поинтересовался он.

– Потом, позже. Я сейчас не могу, Игорек, плохо себя чувствую, прохожу курс лечения. Может быть, к апрелю поправлюсь, тогда и заскочу. Все равно с девчонками надо попрощаться.

– Ну, лечись, бог с тобой, – понимающе проговорил Игорь и повесил трубку.

Вечером приехала Кристина. Она долго топталась в коридоре, понурив голову. Вид у нее был неважный, яркий румянец на щеках побледнел, глаза бегали, как у затравленного зайца.

– Привет, – сказала ей Ася, – раздевайся, проходи.

– Привет. – Кристина неуверенно расстегнула молнию на куртке. – Ась, ради бога, прости, не сердись.

– За что? – спокойно спросила она.

– Ну ты же понимаешь… – подруга вынула из кармашка платок и старательно высморкалась. – Я бы ни в жизнь так не поступила… в смысле, не сказала бы ни о чем Сережке. Я ведь давно обо всем догадывалась и молчала в тряпочку. А потом позвонил тот тип, Свечников…

– Свечников тебе звонил? – Ася не поверила своим ушам. – Так это он заварил всю кашу?

– Он, – подтвердила Кристина. – Стал пугать меня, ты, дескать, попала в беду, нужно срочно тебя выручать. Я его послала куда подальше, а потом… гляжу, ты день ото дня таешь, как свечка. И когда разделась – тут уж я просто обалдела: кожа да кости. «Что ж это за любовь такая», – думаю. Ну а дальше ты плакать начала, так горько, безутешно. Я и струхнула окончательно… Ты прости, ладно?

– Да чего там. – Ася махнула рукой. – Можно было и не стараться, я уже сама… – она не договорила, чувствуя, как тяжело становится дышать.

– Все будет хорошо. – Кристина крепко обняла ее, прижала к себе. – Поверь мне, я знаю, у меня опыт.

– Ты… видела его? – негромко спросила Ася, заглядывая ей в глаза.

– Да, – быстро проговорила та, – только не вблизи, издалека. Что-то в нем есть, безусловно, я тебя понимаю. Только… к сожалению, в жизни приходится выбирать, и ничего с этим не поделаешь.

– Да. – Ася кивнула и вздохнула. – Пойдем чай пить.

Они сидели на кухне и болтали о работе, не касаясь больше щекотливой темы.

И тем не менее, когда Кристина наконец ушла, Ася почувствовала облегчение, будто перестала играть роль, дающуюся ей с трудом.

34

– Ну, как дела? – жизнерадостно поинтересовался Макс, появляясь в дверях своей холодноватой и пустой приемной.

– Неважно. – Ася постаралась улыбнуться, но улыбка вышла кислой и жалкой. – Наверное, я не поддаюсь психоанализу.

Макс весело рассмеялся.

– А вот это уже непростительная самонадеянность. Психоанализу, милая Анастасия, поддается практически любой человек. – Он сел возле нее на диванчик. От него едва ощутимо пахло холодным ландышевым ароматом, веяло уверенностью и комфортом. На мгновение Ася почувствовала давно позабытый покой. – Ну-с, перейдем к делу. Вы подумали над тем, что я вам сказал в прошлый раз?

– Да.

– И к какому выводу пришли?

– Я его люблю. Кажется, и он меня тоже.

– Отлично. – Макс азартно потер руки.

– Я не понимаю, – Ася посмотрела на него с изумлением. – Вы же… вы должны были убедить меня в обратном.

– Совершенно верно. Но это будет потом. А пока – все идет по плану. Итак, вы любите его, а он вас. Великолепно, полная идиллия. Скажите-ка, ваши отношения развивались по возрастающей или по убывающей?

Асе очень хотелось выбрать первый вариант, но она решила быть откровенной до конца и проговорила с грустью:

– Скорее по убывающей.

– То есть сначала была взаимная страсть, нежные признания, любовь часами напролет, клятвы в верности. Так?

– Не совсем, но… в общем, так.

– А потом все пошло на спад. Вы стали ссориться, упрекать друг друга во всех смертных грехах, он явно и неприкрыто раздражался на вас. Да или нет?

– Да. – Она опустила голову.

– Вы не пробовали разобраться, почему так происходит?

– Наверное… наверное, потому что мы разные. Он привык вести совсем иную жизнь, которая казалась мне неприемлемой, ужасной, и я…

– Вы стали пытаться доказать своему возлюбленному всю неправильность такой жизни. Я верно понял?

– Да.

– Что именно вас в нем не устраивало?

– В Леше? Он слишком увлекался спиртным, совершенно не желал сдерживать себя, идти на какие-либо компромиссы, и от этого терял работу за работой. Чуть что, решал все проблемы с помощью драки, и ему вечно казалось, что окружающие к нему несправедливы. Кажется, это все. – Ася замолчала, стараясь изгнать из воображения последнюю отвратительную сцену.

– Я думаю, список грехов далеко не полный, но и этого довольно. – Макс придвинулся к ней вплотную. – Скажите, Анастасия, а не странно ли вам столь неодолимое желание изменить Алексея? Вы же полюбили его именно за те самые качества, которые впоследствии стали вас раздражать. Его несдержанность и готовность драться по любому поводу поначалу казались вам смелостью и отвагой, пристрастие к выпивке расценивалось как широта души, грубость и неласковость – как признак мужественности, ведь так?

– Не знаю. Не могу ответить наверняка.

– Надо ответить. – Макс побарабанил кончиками пальцев по коленкам. – Это просто необходимо для нашего с вами общего дела. Итак, повторяю вопрос: зачем вы пытались изменить вашего любовника?

– Может быть, для того, чтобы чувствовать себя уверенной в будущем, защищенной.

– Да за каким дьяволом вам нужна была эта уверенность? – Макс почти кричал. – Почему было не удовлетвориться тем, что вы имели?

– Я хотела… – шепотом начала Ася. – Я хотела уйти от Сергея. К нему. Забрать сына…

– Вот оно! – Макс вскочил с дивана и заходил по комнате взад-вперед. – Вы хотели построить с ним семью, настоящую, полноценную, в том смысле, в каком привыкли ее понимать!

– Ну… да. Наверное.

– Теперь я вам объясню, почему ваши замечательные романтические отношения пошли на спад столь стремительно и неудержимо. – Макс перестал ходить так же внезапно, как начал, уселся обратно, достал из кармана блокнот и ручку. – Вы знаете, что такое равновесие?

– Конечно.

Он принялся что-то вычерчивать на листочке.

– Я нарисую вам качели, на которых могут качаться двое. Когда один взлетает, другой опускается. Если оба находятся на одной и той же высоте, качели пребывают в равновесии. Понятно?

– Естественно. Что ж тут непонятного.

– Условием вашей гармонии и счастья, Анастасия, было полное и безусловное равновесие между явной и тайной жизнью. Иными словами, вы должны были получать от любовника все то, что не давал вам муж, но не имели права требовать от него таких качеств, как деловитость, надежность, верность, заботливость. Это приоритет Сергея, и только его. Достоинства же Алексея заключались для вас в его недостатках, как бы дико это ни звучало.

Поначалу вы интуитивно следовали закону равновесия, принимая вашего друга таким, какой он есть, и получая от этого огромное удовольствие. Но потом все изменилось. Как только вы начали давить на него, пытаясь переиначить на привычный вам лад, равновесие тут же сместилось. В дальнейшем оно стало нарушаться все сильнее и сильнее. Ваш приятель отлично чувствовал, что его подсознательно сравнивают с тем, кто неизмеримо выше в вопросах благонадежности, обеспеченности и благоразумия, и его не могло это не напрягать. Он протестовал против такого немилосердного сравнения, сердился на вас, обижался, наверняка говорил, что не желает, чтобы его воспитывали и наставляли. На самом деле это была его защита, и ничего больше.

– Я не понимаю вас, – волнуясь, проговорила Ася. – Как можно было не смещать это дурацкое равновесие? Разве был какой-то выход?

– Ни малейшего. – Макс довольно усмехнулся. – Вы обязательно начали бы когда-нибудь, рано или поздно, привносить в одну жизнь элементы другой, потому что… дорогая Анастасия, вам необходимы оба ваших партнера, и муж, и любовник. Да, да, вы любите их обоих, просто не осознаете этого.

Ася вдруг почувствовала, что боль, терзавшая ее последние пять дней, непостижимым образом прекратилась, точно из сердца выскочила металлическая заноза. Она в изумлении смотрела на Макса. Тот доброжелательно улыбнулся.

– Я удивил вас?

– Скорее потрясли.

– Я этого и хотел. Поймите, Анастасия, это как спектр света: в одной его части легкие, прозрачные тона, в другой – насыщенные и темные. К светлой части вы привыкли, перестали ее замечать, она стала казаться вам бледной, непривлекательной. Темные цвета действуют на зрение сильнее, резче, давая более яркие ощущения. Оба ваших мужчины – суть отражения вас самой, вашей натуры, которая представляется мне весьма противоречивой и сложной. Я тут тайком побывал на репетиции вашего ансамбля, посмотрел танцы, которые вы поставили со своими ученицами.

– Неужели? – Ася широко распахнула глаза.

– Да. Не скрою, они произвели на меня впечатление. Я и не подозревал, что женщина способна на подобное творчество: в вашей хореографии удивительным образом переплетаются мягкость и жесткость, любовь и ненависть, свет и тень. Вы способны воспринять и прочувствовать очень многое, и огромная вина Сергея в том, что он не заметил всей широты и богатства вашей личности, считая вас всего-навсего пушистым милым котенком. За это, собственно, и поплатился.

Ася сидела и молчала, ошеломленная тем, что сказал Макс. Ей казалось, что он волшебник. Она чувствовала невероятное облегчение от его слов.

Конечно, все так и есть! Она любит обоих, и Сергея, и Лешку. Она вовсе не разлюбила мужа, просто временно переключилась на другого человека, ошибочно решив, что тот нуждается в ней неизмеримо больше. Но теперь ясно, что это не так: Сергей тоже нуждается в ней, и ничуть не меньше. Сергею можно все объяснить, он согласен сделать для Аси что угодно, в то время, как Алексей ради нее меняться вовсе не собирается.

– Вы гений, – тихо проговорила Ася, глядя Максу в глаза. – Вы мне очень помогли.

– Не спешите радоваться, – серьезно произнес тот. – Нам еще работать и работать. Это лишь начало. Возможно, завтра вас снова одолеет отчаянье. За свой покой и благополучие нужно бороться. Познать себя, всю свою внутреннюю сущность, тайные помыслы – вычислить, проанализировать, вытащить на поверхность из глубины подсознания. Только тогда вы будете чувствовать себя в полной безопасности, сможете преодолеть все заблуждения, станете гармоничной и счастливой личностью.

– Хорошо, я согласна работать сколько угодно. – Ася опустила ресницы.

– Вот и славно. – Макс взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. – Пожалуй, сегодня можно будет сообщить Сергею, что у нас с вами установился неплохой контакт.

35

Это была победа. Нелегкая, кровавая, но победа над самой собой, той неумолимой силой, которая подчинила ее себе целиком, без остатка, не давая ни малейшего шанса на избавление и свободу.

Ася шла по улице и с упоением дышала полной грудью. Ей казалось, что она пришла в себя после тяжкой, почти смертельной болезни. Очнулась и увидела, что мир прекрасен, полон ослепительных красок, вокруг кипит жизнь, и нужно поскорее включиться в нее, постараться взять все лучшее и самое интересное.

Подумать только: она сама загнала себя в угол. Придумала себе цель, добиться которой невозможно. Затратила на нее неисчислимое количество душевных и физических сил, поступилась гордостью и честью, предала ребенка. Зачем?

Алексей не нуждается в том, чтобы его спасали, и никогда не нуждался. Его всегда устраивал тот образ жизни, который он вел, а она, Ася, только мешала ему, раздражала своей неуемной заботой, стремлением перевоспитать на общепринятый лад.

Все его речи о том, как ему плохо и одиноко, – лишь слова, и не более того. И говорил он их, как правило, на пьяную голову – именно тогда его тянуло пожаловаться на несправедливую жизнь, покаяться в грехах, снискать к себе сочувствие.

Раскаявшись же и получив свою долю сострадания, Алексей как ни в чем не бывало продолжал в том же духе, напрочь забывая о своих благих намереньях. И это не являлось чем-то из ряда вон выходящим.

Так жил не он один. Ася знала людей, которые постоянно терзались собственным несовершенством, требовали от родных и близких, чтобы те выслушивали их бесконечные жалобы, изводили их скандалами и сценами, а потом смиренно просили прощенья…

Ей вдруг вспомнился случай из детства, вернее, из ранней юности, когда она еще жила с бабушкой и мамой в Саратове.

Их соседями по лестничной клетке была семья: муж, жена и сын. Сына звали Ваней, он учился в параллельном классе.

Родители его постоянно ссорились и склочничали. Мать, тетя Клава, была очень хороша собой: русые кудрявые волосы, яркие чувственные губы, лукавые серые глаза. Муж безумно ревновал ее ко всякому встречному и поперечному и неоднократно поколачивал, особенно если перебирал лишку.

Клава, однако, и сама была не лыком шита, могла запросто двинуть супруга сковородкой по затылку, а уж материлась так, что иной мужик покраснел бы.

Возвращаясь вечером домой, Ася часто слышала истошные крики, доносящиеся из-за дверей соседской квартиры. Жильцы подъезда давно привыкли не обращать на них никакого внимания. Только Асины мать и бабушка сокрушались:

– Бедный Ванятка, послал же господь таких непутевых родителей.

Ваня действительно очень страдал от домашней атмосферы. Сколько Ася его помнила, он всегда был угрюмый, нелюдимый, сторонился веселых компаний и шумных игр. И во дворе, и в классе его не любили, дразнили Макарониной за высокий рост и худобу, а порой прохаживались едкими комментариями насчет матери.

Тогда Ваня кидался драться, но сил у него было немного, и из потасовки он выходил побежденным, с разбитым носом и разорванной одеждой. Шел домой, забирался на чердак и там отсиживался до вечера, затравленный и злой, похожий на волчонка.

Иногда Ася приносила ему туда кое-какую еду, посланную сердобольной бабушкой: пирожок, бутерброд, кусочек курицы или яблоко.

Ваня все брал, но никогда не благодарил. Он вообще почти не разговаривал с Асей, здоровался сквозь зубы и тут же отворачивался, проходил мимо.

Лето перед девятым классом она провела в лагере, а когда вернулась домой, не узнала большинство своих одноклассников. Это касалось в основном мальчишек – девчонки выросли чуть раньше, повзрослели, оформились, стали потихоньку от родителей подкрашивать ресницы.

Ребята же за три месяца изменились неузнаваемо: вытянулись, заговорили басом, у многих над верхней губой пробились усики.

В первый же вечер Ася наткнулась на Ваню. Он стоял у подъезда и курил, на всякий случай прикрывая сигарету ладонью.

Она не поверила своим глазам: выше ее на две головы, плечи расправились, волосы, густые, кудрявые, как у матери, по-новому красиво зачесаны набок. Откуда что взялось!

– Привет, – поздоровалась она на ходу, ожидая, что Ваня, как всегда, не разжимая губ, буркнет в ответ свое «здорово». Но тот неожиданно повернулся и улыбнулся.

– Здравствуй. Давно тебя не видел. Где пропадала?

Ася едва не упала. Услышать от Вани столько слов за один раз было крайне необычно. И к тому же она вдруг ясно увидела, как он красив – лицо просто писаное, глаз не оторвать.

– Я в лагере была, – сказала Ася и с удивлением услышала, как дрожит ее голос.

– Везет, – с усмешкой произнес Ваня и, бросив окурок на землю, затоптал его ногой. – Я вот все лето здесь проторчал, в четырех стенах, с предками, будь они неладны. У отца инсульт.

– У дяди Феди? – испуганно переспросила Ася. – Давно?

Ваня кивнул.

– Еще в начале июня шибануло. Допсиховался наконец. Лежит вот теперь, судно за ним выноси, кашки всякие готовь, протертые. – Его глаза недобро сощурились, красивые яркие губы брезгливо скривились.

– А мама что? – поинтересовалась Ася, чувствуя привычную жалость к Ване, теперь уже за то, что на его плечах больной человек.

– Мама? – Ваня выразительно хмыкнул. – Нормально. Нового любовника себе завела и в ус не дует.

Никогда прежде он так не разговаривал с Асей, не посвящал в дела своей семьи, не делился с ней наболевшим, сокровенным.

Что-то случилось. Произошло, странное, непонятное и… прекрасное. Ася ушла домой и весь день думала о Ване. О том, какой он высокий и стройный, какие у него прекрасные грустные глаза и тяжелая, печальная судьба.

Вечером она подслушала, как бабушка говорит маме:

– Видала, как Клавкин вымахал? Вот кобель будет, девкам на погибель, весь в мать.

Асе сделалось невыразимо обидно за то, что бабушка так грубо говорит о Ване. Неправда все это! Никакой он не кобель, а просто несчастный, одинокий человек. Ему нужна помощь, у него ведь нет ни одного близкого друга. Кроме… ну да, кроме нее, Аси. Кому, как не ей, понять его, поддержать, утешить – ведь они знакомы с самого детства.

В эту ночь она заснула в счастливых мечтах. А наутро Ваня ждал ее у дверей квартиры.

– У тебя есть планы на сегодня?

Ася покачала головой.

– Нет, а что?

– Да ничего. Просто… думал, может, сходим куда-нибудь, прогуляемся? А то я с ума сойду целыми днями у постели зассанной сидеть.

– А… его можно оставить, дядю Федю? – несмело спросила Ася.

– Можно, отчего ж нельзя. Мать как раз пришла с гулянки, пусть теперь она поломается.

– Тогда пошли, – согласилась она.

Они отправились в лес, благо тот находился неподалеку. Стояли последние дни августа, воздух был теплым и прозрачным, листва совсем еще зеленой. Пахло хвоей и грибами, на березовом суку сидел дятел в красной шляпке и деловито долбил клювом пеструю кору.

Ваня шел впереди, молча, иногда носком кроссовки поддевая валяющиеся на дороге шишки, Ася чуть поодаль, за ним следом. Она еще ни разу не гуляла с мальчиком, вот так, одна, без компании, и ужасно стеснялась, не зная, как себя вести.

Может быть, стоит подойти к Ване, взять его под руку, начать самой расспрашивать о чем-нибудь? Она хотела было, но он опередил ее. Остановился, дождался, пока Ася приблизится, и кивнул на длинное поваленное дерево:

– Смотри какое. Пойдем, посидим?

Они уселись рядышком, бок о бок. Прямо над ними, на верхушке молоденькой елки звонко заливалась какая-то птичка.

– Я, наверное, кажусь тебе странным? – спросил Ваня и заглянул Асе в лицо.

– Почему? – удивилась она. – Вовсе нет.

– Вот так, с ходу, взял и пригласил пойти гулять. Тебе скучно со мной?

Ася уже хотела ответить, что ей не только не скучно, а, наоборот, замечательно и интересно, как никогда, но вовремя сдержалась. Так, того и гляди, она ему первой признается, что он ей нравится!

– Нет, Ваня, мне не скучно. – Она улыбнулась. Спокойно, доброжелательно, как хорошему, старому другу.

– Знаешь, Ася, я так устал от всего этого. – Ваня низко опустил кудрявую голову. – Никому ничего не скажешь, все только смеяться будут. Иногда мне кажется, что я глубокий старик, и вся жизнь позади. Честное слово, не веришь?

– Верю, – тихо проговорила Ася. – Но ты не расстраивайся. Все будет нормально, дядя Федя поправится.

– Да я не об этом вовсе. – Ваня с досадой махнул рукой. – Черт с ним, с этим козлом, лишь бы спать давал ночью, а то вечно стонет, глаз сомкнуть не дает. Я о другом, Ася… – он замолчал, глядя прямо ей в глаза.

Она почувствовала, как щеки заливает румянец.

– О чем же?

– Понимаешь, мне нужен человек, который… ну, одним словом, понимал бы меня, мог выслушать, не перебивая, и… – Ваня запнулся, а потом спросил с тревогой: – Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедший?

Ася рассердилась.

– Почему ты постоянно решаешь за меня, о чем я думаю? Ты что, телепат?

– Не знаю, – он растерянно пожал плечами, – просто мне кажется, что я… никому не интересен со своими проблемами.

– Ерунда, – твердо проговорила Ася. – Очень даже интересен. Если хочешь знать… – Она остановилась, не закончив фразы. Не могла сказать ему, что вчера вечером думала как раз об этом.

Как удивительно все получается! Удивительно и складно: Ваня ищет человека, который бы его слушал и понимал, а она, Ася, мечтает им стать. Замечательно и просто, как музыка любимого Вольфганга Амадея Моцарта.

Ванино лицо вдруг изменилось, будто он и вправду каким-то невероятным образом смог прочитать Асины мысли – просветлело, стало нежным и решительным одновременно.

– Ты очень красивая, – его руки осторожно коснулись ее плеч.

Они сидели и обнимались – Ася много раз видела, как точно так же, в обнимку, сидят по вечерам на лавочках старшеклассники. Раньше она об этом и мечтать не могла, но теперь принимала все как должное. А потом Ваня поцеловал ее, неловко, неумело – видно было, что опыта в таких делах у него нет.

Они стали встречаться и проводить вместе почти все время. Мать и особенно бабушка резко протестовали против этого. Зато тетя Клава неизменно встречала Асю умилительной улыбкой и словами: «А вот и наша невестушка».

Поначалу все было хорошо: Ваня проявлял заботу и внимание, говорил ей комплименты и даже дарил дешевые шоколадки. Правда, взамен от нее требовалось терпеливо выслушивать долгие и душераздирающие исповеди, которые Ваня произносил почти ежедневно, блистая при этом поистине замечательным красноречием.

Он жаловался без конца и на все: на трудное детство, отверженность сверстниками, постоянный стыд за гулящую мать и отца-рогоносца, на тяжкие обязанности по уходу за инвалидом, свалившиеся на него в столь юном возрасте, когда все другие беспечны и веселы.

В его жалобах был резон, они не казались Асе пустыми или вымышленными. Наоборот, она всей душой сочувствовала Ване, пыталась хоть как-то облегчить ему жизнь, с готовностью помогала по хозяйству и даже уходу за дядей Федей.

Однако постепенно ей становилось не по себе. После их свиданий ее долго не покидало ощущение полной опустошенности и бесконечной усталости. Ася чувствовала себя так, будто несколько часов кряду тянула за собой паровоз с десятком тяжеленных вагонов. Любые ее попытки свернуть печальную беседу, направить разговор в другое, более светлое русло встречали ожесточенное сопротивление.

Он не хотел радоваться жизни, наоборот, подмечал в ней все новые и новые мрачные стороны, и ежедневно требовал от Аси похвал и заверений в собственной привлекательности.

Друзей у Вани так и не завелось, ребята упорно игнорировали его, и теперь Ася хорошо понимала, почему. Зато девочкам он очень нравился. Частенько она ловила на себе их завистливые взгляды, на дискотеках стоило ей на минутку отойти, кто-нибудь из одноклассниц тут же приглашал Ваню на танец. Он никому никогда не отказывал, и Асю это ужасно огорчало.

Пару раз она высказала ему все, что думает по поводу его ошеломляющего успеха у противоположного пола. Ваня выслушал ее весьма спокойно, небрежно улыбнулся и произнес самодовольно:

– Что ты хочешь, это у нас семейное. За матерью мужики бегают, за мной девки.

Тогда Ася вспомнила бабушкины слова о кобеле, которые некогда ее рассердили. Выходило, что та была права: Ваня оказался совершенно ненадежным в плане верности.

Зато Асе он спуску не давал. Едва только она пробовала в отместку пококетничать с другими парнями, закатывал грандиозные скандалы, обзывая такими словами, из которых «предательница» и «дешевка» были самыми невинными и мягкими.

Она терпела, потому что все равно, несмотря на это, жалела Ваню и считала его достойным сочувствия и понимания. Пока однажды вечером не встретила его в обществе своей лучшей подруги, Алки.

Они стояли на автобусной остановке, держались за руки и оживленно болтали. Асе показалось, что она обозналась, настолько коварным и вероломным выглядел такой поступок со стороны Вани.

Он заметил ее, но ничуть не смутился, только разжал ладонь и выпустил Алкину кисть.

Ася смотрела на него молча, ожидая хоть каких-нибудь слов оправдания и извинения. Алка виновато шмыгала носом и теребила подол своей куртки.

– Ладно, девочки, – обыденным тоном проговорил Ваня. – Я пойду, а то отец небось заждался. Пока. – Он, не оборачиваясь, зашагал в сторону дома и скрылся в темноте.

– Ась, прости, – жалобно попросила Алка.

– Бог простит, – жестко ответила Ася и быстро побежала прочь от остановки.

Через пять минут она уже звонила в дверь соседской квартиры. Щелкнул замок, Ваня высунул голову на лестничную площадку.

– А, ты? Пришла разбираться?

– Очень надо, – гордо проговорила Ася, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зареветь.

– А чего тогда? Я занят, отцу постель перестилаю.

Ася, не говоря ни слова, оттеснила его плечом и зашла в квартиру. В дальней крохотной комнатушке, насквозь пропахшей потом и мочой, действительно был трам-тарарам: дядя Федя полулежал в кресле и что-то мычал, белье с кровати валялось на полу скомканной кучей, рядом на столе лежали чистая простыня и наволочка.

Ася в растерянности глядела на одутловатое лицо дяди Феди, его шевелящиеся слюнявые губы, на драный полосатый матрас, сплошь покрытый желтыми разводами.

– Что, не поверила? – хмуро и вместе с тем язвительно проговорил Ваня. – Думала, я тебе вру?

– Зачем ты с ней стоял? – спросила Ася.

– Ее спроси. – Он усмехнулся. – Она сама ко мне прилипла, еще в автобусе. Все на танцы звала, в клуб.

– Хорошо, – стараясь оставаться спокойной, проговорила Ася и взяла со стола простыню. – Хорошо. Она прилипла, а ты? Ты что, не мог уйти? Сказать ей, что не пойдешь на танцы? – Она стала покрывать матрас, но руки у нее дрожали.

– Я говорил. – Ваня взбил подушку и принялся надевать на нее наволочку.

– Держа ее за ручку?

– Слушай! – Он остановился и глянул на нее с откровенной злостью. – Мы ведь еще не муж и жена, что ты ко мне вяжешься? И так тошно, повеситься хочется, а тут еще сцены ревности. Мало я их видел в собственном доме!

Ася снова почувствовала себя виноватой. И правда, что это она! От такой жизни, как у Вани, запросто волком взвоешь. Тетя Клава снова где-то шляется, отец мычит и ходит под себя. Ну захотелось постоять с девчонкой под козырьком, ну пообжимались слегка – с кем не бывает. К ней-то у Вани совсем другое отношение, чем к Алке, она ему настоящий друг, единственный близкий человек.

– Ладно, – согласилась она, – забудем. Давай дождемся твою мать и сходим куда-нибудь. В кино, например.

– Я не против, – сразу же смягчился Ваня.

Однако в тот вечер тетя Клава так и не появилась. Ася просидела у соседей допоздна, а когда вернулась домой, крупно поссорилась с матерью.

– Мне не нравится эта дружба, – категорически заявила та. – От этого Вани никогда не будет толку. Ты ему абсолютно не нужна.

– Неправда, – возразила Ася, – ты просто не знаешь. Я ему необходима.

– С чего ты это взяла, дурочка? – В голосе матери слышались одновременно насмешка и боль.

– Он сам так говорил.

– Глупости. Ему нужна не ты, а жилетка, в которую можно безвозмездно поплакаться, когда душа пожелает. Другие-то девчонки поумней будут, они с ним только на танцульки ходят да целуются под лестницей. А сидеть с его отцом, бегать для него в магазин за продуктами и часами слушать галиматью, которую он несет, – на такое лишь ты одна годишься, это верно.

У Аси упало сердце.

– Откуда ты взяла, что они целуются?

– Видела! – Мать победоносно усмехнулась. – И с твоей Алкой, и с Кирой Снегиревой из восьмого дома, и даже с Танюхой Бариновой. Ты у нас единственная принцесса Иоланта, хочешь быть слепой и не видеть, что творится вокруг. Брось его, и увидишь – через неделю он отыщет тебе замену.

Ночью Ася рыдала в подушку, тихо-тихо, так, чтобы не услышала бабушка, которая спала с ней в одной комнате. Она понимала, что мать права: Ваня не любит ее. Он любит только себя, может быть, потому, что в детстве его недолюбила тетя Клава и третировал отец, а может, по какой-то другой, необъяснимой причине.

Ася решила, что так продолжаться больше не может. Завтра она поговорит с Ваней, поставит ему условие: или он меняет отношение к ней, или они расстаются. На том она и уснула.

На следующий день в школе к ней подошла Алка. Вид у нее был как у побитой собаки.

– Ась, ты только не сердись. Я тебе давно хочу сказать.

– Что?

– Твой Ваня… думаешь, он со мной одной так? Да он…