Текст книги "Заговор вероятностей"

– Скажете, ты влюбился! Да не такой я любовь представляю! Любовь – это ожог тебя всего, солнечный удар, немножко – безумие, взрыв, ощущение опасности. И заливающее тебя желание обладать, съесть, проглотить, не отдать никому, – он вздохнул:

– А у меня – просто легкость во всем теле, взвешенная уверенность, что все делаю правильно. И ощущение опасности, что с ней вдруг сейчас, сию минуту что-то случится, и она исчезнет, испарится. И мне не на кого будет смотреть, оглядываться и устремляться вперед, чтобы поймать, если будет падать. Не о ком будет заботиться. Может, это будущие отцовские чувства прорезались?

– Чудик ты, Иван! – Петр Иванович глубоко затянулся, махнул рукой. – Живи и радуйся, что тебе на дороге жизни такой цветочек встретился. И помни: сорванный цветок через день – два завянет, даже, если в воду с сахаром поставишь. А ухоженное любовно растение, бережно охраняемое, может долгие годы, разрастаясь, благодарить десятками свежих бутонов неземной красоты.

– Вы – поэт, Петр Иванович!

– Какой поэт? Поживешь с мое, поглядишь на мир, сам многое поймешь. Поэт! Скажешь тоже, поэт!

Когда Иван с Петром Ивановичем вошли, Света выскочила мимо них на улицу и улыбнулась: « Хороша улица в горах!»

Сейчас весь этот омытый простор вытянутой в длину Умпырской поляны с резкими обвалами вниз был, как на ладони. Нахмурившиеся облака куда-то спешили, и начавшийся день, словно раздумывал: продолжать обидчиво надуваться серой влажностью и брызнуть легким дождем, или опять завесить огромные пихты сединой рваных свинцовых туч.

А, может быть, отряхнуться и разрешить солнышку выглянуть несмело в разрывы облаков и оросить землю запрятанным за горы теплом?

И перед этой величавой неисчезающей картиной вечности, которая нигде и, может быть, никогда больше не повторится, все это мельтешение, суетные сборы всей группы, бесполезная болтовня в спертом воздухе замкнутого под крышу помещения, требовали одного – движения вперед, где за каждым пройденным метром открывалась новая картина неизведанного, таинственного мира гор.

И нужно пройти навесной мост через реку Ачипста, долина которой очень живописна в это время суток, когда остатки густого тумана только-только начинают рассеиваться, а солнце озаряет лесистые склоны гор.

Движемся через пихтовый и березовый лес. Причудливое сплетение огромных корней вековых пихт, изобилие грибов, мхов, редких растений радуют глаз. В лесу светло и спокойно. Лишь шум горной реки и пение птиц нарушают заповедную тишину.

На слиянии рек место очень живописное: березы склоняют свои ветки к самой воде. Недалеко есть небольшой мостик через Малую Лабу. Делаем небольшой привал, скинув рюкзаки на влажную гальку. Смелые идут прогуляться на правый берег над разгулявшейся свирепой рекой» – записи в дневнике короткие, главное – запечатлеть в памяти.

Нормальный ночной отдых, неторопливая задержка на базе, плотный завтрак – решили не рисковать с ночевкой в палатках, а выйти к балагану.

И вот теперь уже не до разглядывания малиновых и ежевичных полян на склонах. Начинается набор высоты. Воздух чистейший, но это реальный подъем.

Разговоры прекращаются. Лямки рюкзаков врезаются в плечи, тянут назад.

Штормовки давно сняты. Парилка усиливается. Но иногда чувствуется свежее дыхание гор, и тогда застываешь, как статуя, – видны ледники высшей точки Краснодарского края – горы Цахвоа.

Солнце давно проснулось, гуляет над головой, и ничего не напоминает об обрушившейся вчерашней непогоде.

Каменистые склоны горы Псеашха раскрашены в золотистые тона с глубокими черными тенями в складках.

И привалы становятся все чаще. Но оставаться с горами наедине на ночь желающих нет.

Иван упрямо идет по тропе впереди всех. Валентина с сестрой замыкают человеческий серпантин. Петр Иванович тоже отстал, тащит на себе два рюкзака, свой и жены Маргариты. Идет сзади нее, уговаривая бросить ненужный пока тяжелый зонт на тропе.

И Свете вдруг приходит в голову обиходная присказка: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет».

Дыхание сбивается. Путь продолжается вдоль реки вверх по течению.

В этих местах в 1942 году велись ожесточенные бои за входы к морю, и на протяжении маршрута встречаются памятники и обелиски. Здесь не нужно экскурсоводов.

Кое-где остались еще укрепления, окопы, блиндажи, землянки. И отступавшие наши войска тащили на себе по этим каменистым тропам орудия, снаряды, раненных с помощью несчастных лошадей, сбивавших копыта о твердые острые камни.

И ведь отступали под огнем фашистов и предателей, цепляясь за каждый камень, впадину, поливая горячей кровью узкие тропы на обрывистых склонах гор.

Балагану с топчанами и печкой обрадовались несказанно, хотя сил практически не было ни у кого. Людей в нем не было, да и кого на эту высоту потянет прогуляться просто, чтобы стащить пару ведер и старый котел.

– Отстал, наконец, – с неожиданной обидой подумала Света, когда Иван поставил свой рюкзак в противоположном от нее углу, рядом с рюкзаками Петра Ивановича и Маргариты Яковлевны, вытянувшихся в изнеможении на голых досках топчанов. Иван взял ведро и вышел к реке за водой.

Студенты тоже попадали, и никто не схватился за гитары, сиротливо отдыхавшие рядом с замученными хозяевами.

– Света, дежурить быстренько! – Петр Иванович, поднявшись, начал ревизию оставшихся по рюкзакам продуктов. – Варите лапшу, чтобы быстрее получился ужин, еще можно кофе со сгущенкой и печеньем. Завтра одна, последняя ночевка, можно сегодня порадоваться жизни.

Петра Ивановича услышали все, но из студентов никто не шевельнулся. К плите встала Маргарита Яковлевна, пересилив свою слабость ради всех.

Какое это счастье, когда по обычаю горского гостеприимства, для тебя оставлена куча сухих нарубленных дров, спички, не начатая пачка соли, пачки черного чая и сахара – рафинада и, самое главное, вычищенные котлы, даже без следов копоти.

Света проснулась под утро. Приснился какой-то тревожный сон, дернулась, и сразу сон исчез с мыслью: «Хоть бы дома со всеми было нормально, особенно на бешеной жаре с бабушкой».

Открыла глаза, расстегнула до пояса молнию на спальнике, повернула голову и ахнула: рядом с ней ногами, как и все, к проходу спал Иван на спине, до половины в спальнике. Руки с закатанными рукавами клетчатой рубашки сложил на груди, голова – на его полегчавшем рюкзаке, словно запарился.

Людские фигуры в одинаковых спальниках, как коконы, кучно слепились на просторных, в человеческий рост, нарах. Лежали, как рассыпанные и аккуратно сложенные спички в коробке. Картина – из какого-то заоблачного сна или фантастического фильма.

И Света, приподнявшись, дотянулась и поцеловала Ивана в щеку: «Пусть подумает, что ему приснилось».

Но Иван открыл глаза:

– Светик, я уже давно не сплю. Иди ко мне, моя радость! – он перекатился на бок, схватил Свету в охапку, прижал одной рукой к себе и поцеловал в губы. И оба пропали, утонули в этом полутемном, с явным тяжелым запахом углекислоты и прогоревшего за ночь керосинового угара.

– Мне грустно, когда ты на меня не смотришь, – Света провела ладонью по его темному вспотевшему чубу, – грустно и одиноко. И я с трудом вчера, через не могу, заставляла себя лезть на гору.

– Светочка, я люблю тебя, и рад, не знаю как, что ты рядом, – и он приник властно к ее губам, прижал так крепко к себе, словно хотел стать с ней одним целым.

Но тут закашлял Петр Иванович. Или простыл, или по рыбацкой привычке проснулся ни свет, ни заря и предупреждал: «Высоко сижу, далеко гляжу, все вижу».

Света освободилась из объятия, снова нырнула в безопасность спальника, шепнула:

– Спи.

– Разве уснешь! Тут впору на какую-нибудь гору сбегать туда и обратно! Опять курить начал. Пойду, покурю на свежем воздухе. – Иван накинул штормовку, еще раз поцеловал Свету долгим поцелуем. – Поспи немного. Сейчас еще очень рано.

Он посмотрел на большие ручные часы, подкрутил завод:

– Светочка, мой Светик!

Иван вышел за дверь, за ним, закутавшись в штормовку, тенью шмыгнул Петр Иванович. Не спал, старый медведь, караулил молодежь.

Света проснулась от общего шума, разговоров. Сегодня был самый трудный, красочный и насыщенный день похода.

Проводник отряда Вера, наконец, оторвалась от проводника первого отряда. На руке у него блестело золотое кольцо, он был явно женат, и вся эта их нескрываемая близость, когда они даже в балагане ложились в один спальник в отгороженном плащ-палатке углу. И все отодвигались от этой условной стенки, стараясь сделать вид, что ничего не видят предосудительного в этом любовном всплеске эмоций на тропе, где желание близости застилает глаза, и пропадают в никуда мысли об обязанностях и ответственности перед семьей.

Вера отставила в сторону свою миску с картошкой:

– Сейчас выходим на штурм перевала. Дневная протяженность маршрута – двадцать четыре километра. Дневной набор высоты – семьсот один метр, Воздух постепенно станет более разряженным – заметное высокогорье. Не нужно суетиться. Чаще будем останавливаться и отдыхать.

День начинал улыбаться солнечным разбегом, золотящим снежные вершины, потом успокоился ярко-голубыми небесами с грациозными бело-кисейными облаками, которые были здесь совсем близко над головой.

Маршрутная тропа продолжается на левой стороне реки Малая Лаба. В просветах между деревьями хорошо видна гора Герцена, вторая по высоте вершина Кавказского заповедника с неприступным ледником на северном склоне.

Группа проходит некоторое время по долине, потом начинается подъем, который делается все круче и круче. Света идет след в след за Иваном, а в ушах – насмешливо-злой голос Валентины:

– Что же ты нас всех обманул, Ванечка? И эта овца сестрой прикинулась! Я проснулась рано в туалет сходить, а они целуются, – Света покраснела: «Против правды, что скажешь?»

А Иван так спокойно встал со своего места в проходе:

– Ребята! Света постеснялась всем с первого дня признаться, что она моя невеста. Вот такие пироги! Теперь знаете. Приятного аппетита!

Девчонки смотрели с нескрываемым интересом и даже с завистью. Иван со всеми улыбался, всем помогал, но теперь однозначно после этих его слов вокруг них с Иваном образовался вакуум – оба заняты. Невеста без места!

Тропа покинула хвойные леса долины реки, затем березовое криволесье. На склонах видны следы зимних сходов лавин. Читаешь ногами и глазами учебник географии.

Красуются по сторонам острые вершины Псеашхо и хребта Аишко. Долина реки завалена селевыми камнями. В притоках Лабы видны водопады.

Перевал все ближе, подъем на него не сложный, но довольно затяжной. Все чаще привалы. Вдруг попали в густой туман, ничего не видно впереди, влажно, сыро. Оказывается, окунулись в «молоко» белесых вблизи туч. Вынырнули через несколько сот метров на возвышенности, а белый сгустившийся пар уже внизу, под ногами, как дымовая завеса на сцене известного певца, нагоняющая ностальгию.

– Смотрите, влагомер, наш, советский! Достижение метеорологии. Верхняя точка перевала, – Вера отошла и села на огромный валун, – привал!

– Светочка, мы дошли! – Света приложила палец к губам:

– Тише, смотри!

Опешившие от встречи с людьми, замерли на склоне среди глыб и камней, не поймешь издалека, олени, косули или серны. Миг, и исчезли за возвышенностью.

Звуки растворяются, гаснут на склонах альпийских лугов. Необыкновенно красивы заросли цветущего кавказского рододендрона.

Бесконечное небо, и на его фоне – гора Агепста с ледниками. Вдали внизу видна Красная Поляна и гора Аибга.

И застывшее в котловине высокогорное озеро с ледяной водой, как перевернутый осколок небесного свода. И неземная тишина.

На перевале видны гнезда стрелков, окопы, где стояли насмерть, до конца мальчишки, как Иван, московские и ленинградские студенты, мужики разных национальностей, как Петр Иванович, Игорь.

И ложились в эту щебенку с огромными валунами навсегда, потому что здесь наступило противостояние – предел терпения, напряжения, свершения, предел всех сил, предел сжатости пружины, после чего возможен только выстрел, взрыв.

И наши бойцы выдержали здесь огненный дождь, грохот разрывов, сдержали натиск свирепой орды. И легли здесь сотнями, а, может быть, тысячами.

Иван зачерпнул ладонью горсть щебенки с тяжелыми осколками железа и свинца напополам.

– Вот почему здесь такая тишина – священная, как на кладбище, – он притянул Свету к себе. – И страшно здесь будет, если налетит ветер, потому что в его плаче мы, живые, услышим ярость сражения, стоны и последние вздохи уходивших в небытие земных безымянных героев.

Он открыл чехол фотоаппарата:

– Последние кадры на память вместе. Петр Иванович, щелкните нас, пожалуйста!

Света достала тетрадь и черный карандаш, стала набрасывать контур гор, но картина перед глазами была непередаваема. В горах нужно родиться, или заразиться и переболеть горами, как ветрянкой в раннем детстве, чтобы на оставшуюся долгую жизнь остался крепкий, не исчезающий иммунитет, а в памяти – намазанные зеленкой, чешущиеся невыносимо красные точки и пятнышки.

– Вернемся сюда, Светик! Обязательно вернемся вдвоем! – Иван обнял ее за плечи. – Не хочется отсюда уходить! Студенты дотащили три бутылки шампанского. Пойдем, выпьем со всеми за взятие перевала!

Выпили, не чокаясь. Казалось, что земля под ногами горячая, как на вулкане, сохранившая кровь, пот и железную непреклонность.

Уходили, немного отдохнув, по тропинке, зигзагами спускаясь к горной дороге.

В балагане, похожем на вчерашнее пристанище, таком же узком, вытянутом в длину, варить никто не захотел, Разогрели на печке оставшуюся тушенку и ели ложками прямо из банок чистое мясо с хлебом. Достали оставшиеся плитки с шоколадом, печенье, устроили праздничный стол, а потом попадали.

От свежего воздуха, этих трудных километров подъема, нескольких глотков шампанского было только одно желание – спать!

Иван, не стесняясь, лег на спальнике рядом, похлопал по плечу:

– Спи, Светик! – и повернулся к ней спиной, укрывшись штормовкой.

– Выдержала! – это последнее, что шепчет она, прежде, чем раствориться во сне.

А утром не верят Вере, когда та за завтраком предупреждает:

– Девочки и мальчики, двенадцать с половиной километров – все время спуск. Отметка начала маршрута – 1620 километров, а конца – всего 620 метров. Спуск называется – Веселая горка, под наклоном сорок пять градусов. И не вздумайте побежать! Никто не остановит разогнавшегося, только столкновение с сосной, а это конец! Серьезно предупреждаю! Здесь не до шуточек!

«Красная Поляна где-то рядом, но из-за высоченного хвойного леса ничего не видно. Уходим от гор к цивилизации. Целую неделю не купались, не считая дождя, подмывались из кружки.

И этот седьмой день, заключительный день путешествия, – как ожидание сказки. Иван держит за руку на тропе, но все равно скользко на хвое, ботинки, словно стерлись на камнях, и теперь нет никакого притяжения, гальки и валуны скользкие.

И жара. От нее отвыкли. Штормовки уже на спине, под ремнями рюкзаков. Потом в рюкзаки на привале перекочевывают кофты, свитера, на головах появляются козырьки и кепки.

А воздух, густой от смоляных веток хвои, под которыми нужно успеть, наклонившись, проехать на попе или обогнуть, вовремя схватившись за колючие иглы.

Винтовая каменистая вьющаяся по склону дорога – спасение. Идем, сколько можно, потом она уходит в сторону, и опять скольжение, торможение среди зарослей колючего ежевичника с огромными черными гроздьями созревающих, но пока неожиданно твердых ягод, среди мелькающих стволов деревьев, смеющихся над нашими неуклюжими попытками удержаться в вертикальном положении.

И не смотришь на гигантские грибы. У какого-то источника пьем лечебную воду, которая бесхозно стекает со склона, и набираем во фляжки, потому что неизвестно, пробежали мы положенные двенадцать с половиной километров или нет.

И завидуем птицам, которые заполняют весь этот пронизанный лучами уже тропического солнца лес своими довольными голосами, и лениво порхают над нами в воздухе».

Эти строки Света записала потом, на турбазе, а сейчас, уже не на тропе, а в лесу все охрипли от смеха, распугав всю живность в округе. И, когда ахали, неожиданно наткнувшись на позеленевшую от старости медную пушку времен кавказских войн девятнадцатого века в зарослях высоченной травы. И здесь лилась когда-то кровь. И тащили на своих плечах по этим веселым горкам пушки, порох и ядра русские солдаты.

И, наконец, нормальная дорога. И горы вдруг вдали, совсем близко, но уже за спиной. И не веришь, что ты возле них был.

И неожиданное прощание – первый отряд уводят на другую турбазу. Петр Иванович разводит руками:

– Ничего, Иван, придешь к нам в гости! Поселок ведь небольшой.

«Обнимаемся со студентами, как в последний раз. Жаль, что не будет вечером песен под их гитарные перезвоны. Сдружились все за неделю, стали, как родные. И вдруг начался гомерический смех, а точнее истерический смех! Все увидели других, и каждый представил себя – потные, красные, лохматые, грязные, взъерошенные – бандитский выводок из поднебесья!

– Светик, жалко у меня кадры кончились! Но это надо было бы запечатлеть! Пока! – он помахал рукой, даже не коснувшись, ушел с отрядом вдоль реки Мзымта, разговорчивой, но уже успокоившейся после проливных дождей.

Мне грустно и радостно одновременно. Я счастлива!».

Глава 7. Красная поляна

И словно утренний сон не кончался. Вокруг – невысокие домики на высоких фундаментах, шикарные особняки с большими окнами и высоченными заборами, обилие цветов во дворах, цветущие высокие гортензии самых разных расцветок с крупными лепестками в соцветиях, мальвы по два метра, шикарные розы и море гладиолусов возле заборов. Это была Красная поляна, оазис в предгорьях южного склона Главного Кавказского хребта, покрытых субтропическими лесами колхидского типа – живое свидетельство доисторических лесов всей Европы и запада Азии, мало изменившиеся за последние восемнадцать миллионов лет.

И после бани натянула куртку и брюки – ангина и немота еще не забылись. Построились во дворе двухэтажной школы на торжественную линейку прибытия, и вдруг всех завалили цветами: отъезжающие к морю по туристскому обычаю вручают охапки или отдельные цветочки прибывшим с маршрута и традиционный компот. А Свете темноволосый, смуглый от загара незнакомый парень в черных шортах и шлепанцах вручил букет из семи алых роз на длинных стеблях.

Девчонки ахнули:

– Хорошо, что Иван не видит.

Вся группа расположилась в большом спортивном зале, заставленном железными односпальными кроватями, заправленными по-армейски легкими суконными одеялами. Девчонки стали выступать, но Петр Иванович съехидничал:

– Вы думали, свобода наступила? Можно разгуляться? Ничего у вас не выйдет. Я и на море свою службу буду нести, а вы будете подчиняться. Успокоюсь, когда всех в поезда посажу и ручкой помашу. Ясно, девчата? Сами меня выбрали старшим, теперь терпите.

В подсобной комнате, откуда убрали все гимнастическое снаряжение, сделали раздевалку, затащили из коридора старое трюмо и стали готовиться к походу в столовую на обед.

Света натянула открытый трикотажный сарафан, который в полупустой сумке почти не измялся, многие девочки достали светлые шорты и шелковые кофточки.

Но на двери столовой висел угрожающий плакат: «Вход в купальниках и шортах категорически запрещен». На испепеляющей жаре разгулявшегося дня было тринадцатого августа. До дня рождения оставалось ровно два дня.

Девятнадцать лет – и вдали от дома, накрытого стола с шоколадным тортом, впервые без бабушки и матери, которым даже не было возможности позвонить. Только кинула почтовые открытки с видом Сочи в ближайшем почтовом отделении.

А в зале на тумбочке в трехлитровой банке – роскошные розы уже сейчас. Свете никто и никогда не дарил цветов. На линейку прибытия в Псебае они с Иваном опоздали. Цветы – это роскошь, Всегда дарили куклы, сережки, на совершеннолетие мама и бабушка подарили золотые цепочку и колечко. А цветы покупали на рынке только для учителей на первое сентября. И эти алые розы тоже, как продолжение вчерашнего сна.

По сумасшедшей жаре девчонки побежали назад, в школу, за целый квартал, переодеваться.

После обеда в душевой устроили грандиозную стирку, потом сдали штормовки и ботинки на склад и после всей этой суматохи улеглись спать.

И, проснувшись на закате, Свете показалась, что она – в Псебае, и впереди поход. А настоящий, реальный, пройденный маршрут через перевал – это только полет во тьме заторможенного сознания в ожидании чуда без разочарований.

– Света, вставай! Мы что, сюда спать приехали? – у ее кровати девочки примеряли обновки. Оказалось, что в этом небольшом поселке городского типа, вытянувшемся вдоль реки Мзымта, школа оказалась в самом центре, и все было рядом – почта, универмаг, рынок, тенистый парк с турбазой.

Галина, так она себя назвала при первой встрече на русский манер, башкирка из Уфы, круглолицая, невысокая, приветливая брюнетка лет тридцати, с короткой модной стрижкой, была не замужем, без детей. Она работала преподавателем английского языка в вузе, одевалась даже в походе элегантно, давала девчонка побрызгаться из небольшого красивого флакона настоящей французской туалетной водой. Тюбик с питательным кремом для рук на маршруте аккуратно закончили.

Она повертела перед Светиным лицом черными, с отстроченными и заложенными на поясе складками, с внутренними карманами шерстяными шортами:

– Мы в очереди полчаса простояли. И нам достались последние экземпляры нашего размера. Вставай, примерь, а то они мне малы! И у меня уже есть шорты, с собой привезла.

И Света не устояла. Ножницами распорола нитки на поясе брюк и достала материну зарплату. Шорты были впору, подчеркивали талию, привычно оголяли ноги для ходьбы и прыжков. Она представила себя в спортзале института с южным загаром в этих шортах:

– Девочки, а футболки были в универмаге? – расходы начались. Прямо перед закрытием купила в небольшом магазинчике у школы обтягивающую белую футболку, резиновые шлепки и легкую кепку от солнца. Черные очки привезла с собой. Довольные покупками, стали собираться на ужин.

Вот что значит молодость! Скажи им всем сейчас: «А не сходить ли нам, девочки, пешком до темноты вон на ту красавицу – гору?» – точно бы половина построилась. Маргарита Яковлевна, другие женщины постарше, которые предпочли не рисковать, приехали в Красную Поляну через перевал и жили в ожидании всей группы целую неделю, не торопясь, рассказывали про свои семьи, детей и уже явно тяготились и изнуряющей жарой, и болтовней беспокойных девчонок, мечтая, скорее оказаться на берегу прохладного моря.

Огромный зал столовой вмещал человек пятьдесят, а, может быть, и больше только в одну смену, и, когда, поужинав, потные вышли на свежий воздух из духоты столовой, несмотря на крутившиеся вентиляторы под потолком, пришлось проходить через внушительную толпу ожидавших ужина во вторую смену.

Но тут Галя, споткнувшись, поранила большой палец на правой ноге:

– Света, подождите меня! – она села на ближайшую садовую скамейку, достала носовой платок из сумочки.

Из толпы вдруг вышел высокий худощавый, похожий на известного баскетболиста зарубежной команды, Света забыла его фамилию, негр в спортивном ярком синем костюме. В Волгограде встречалось много негров в составе различных делегаций, среди студентов вузов, но здесь, вблизи Света видела негра впервые. Ему было лет под тридцать, кучерявый и удивительно симпатичный, несмотря на цвет кожи. Он что-то сказал молоденькому светловолосому парню на английском языке, а Галина вдруг ответила ему по-английски:

– Ничего страшного, это просто маленькая болячка. Скоро пройдет.

Для всех девчонок был просто шок. Галина оторвала полоску от носового платка, завязала разбитый палец, но негр, видимо обрадовавшись возможности поговорить на своем языке, уселся рядом на скамейку.

Все проголодавшиеся стали заходить в освободившуюся и прибранную столовую, а негр остался. Галина махнула девочкам рукой:

– Идите, не ждите меня!

Выстиранные вещи на веревках высохли. Сгребла в охапку и стала в очередь к столу с единственным утюгом на весь второй этаж.

– Света, Иван не объявлялся? – Петр Иванович в майке и спортивных штанах подошел к девчатам. – Их отряд разместился в альпинистском лагере, в трех километрах от поселка. Так что, наш Ванюша, теперь завис в выборе. Ну, не переживай, придет, никуда не денется.

– А я и не переживаю, – день заканчивался, солнце уже торопилось за гору на покой. В спортзале царила суматоха – на местном стадионе должны были выступать вокально-инструментальный ансамбль и звезды из Краснодара, а потом планировались танцы. На арене стадиона с деревянными трибунами и скамейками парни устанавливали на помосте грузовой автомашины с опущенными бортами нужную громоздкую аппаратуру, тянули провода.

Рядом, на поле возле ворот местные юные футболисты, пристреливаясь, били по воротам. Малышню разгоняли, но они возвращались и стояли кучками возле машины.

И не было обычного разбега футбольного поля, оно, словно втиснулось между подножием горы и рекой, отгородившись от прибрежных камней обычной тряпичной маскировочной сеткой, списанной из армейских запасов.

Быстро темнело. Включили два небольших прожектора на стойках, и все начали, встав с лавочек, приплясывать под знакомые мелодии. Ждали выступления своей местной группы, и, пока ребята готовились, включили через динамик магнитофон. Начались танцы.

Приезжие артисты, опаздывая, умчались с новым концертом в альпинистский лагерь, а местные ребята привычно, прямо на мелкой щебенке установили ударные инструменты, барабаны, вышли с гитарами, и стадион вздрогнул.

Динамики от микрофона были мощными, аппаратура новая, а поле стадиона никого не смущало. На трибунах остались только отдыхающие от жары местные пожилые жители.

Выплясывали, извиваясь в движениях чарльстоуна, твиста, рок-н-ролла, кто, как умел. И этому человеческому потоку на слабо освещенном пяточке у подножия горы и ласково, неутомимо журчащей, безопасной сегодня Мзымты было уютно под черным небом, с густым распилом ярких южных звезд, в содружестве своих сверстников, пришедших с гор или собирающихся на восхождение к снежным вершинам.

– Пойдем, потанцуем медленный танец. Пока мы отдыхаем, за нас магнитофон старается, – симпатичный парень, игравший на ионике в ансамбле, тронул Свету за плечо. Это он сегодня вручил ей роскошные розы.

В образовавшемся кругу танцевало пар двадцать.

– Меня зовут Георгий. Я – из Красной Поляны.

– А чего ты всем цветы раздаешь? – Света смутилась, потому что незнакомец обнял ее обеими руками и крепко прижал к себе, попыталась ослабить кольцо его рук.

Георгий рассмеялся, взял Свету за руку, сохраняя приличное расстояние между ними:

– Мне за эти цветы уже досталось. Друг пришел с букетом свою девчонку с днем рождения поздравить. Она здесь на турбазе работает. Дал мне на минутку букет подержать. А тут, смотрю, новенькие на линейку приветствия строятся. Ты мне сразу понравилась. Как тебя зовут?

Он был ниже Ивана ростом, немного худее и явно моложе. У него был аккуратно постриженный чуб, большие, черные в темноте глаза и густой коричневый загар.

– Меня зовут Света. А ты хорошо танцуешь!

– Очень приятно, Светочка! Я – грек, и танцы, и музыка у нас в крови. Ты тоже очень хорошо сложена, такая красивая, спортивная, пластичная, только не загорелая. И, точно, гречанка! Можно, я после танцев провожу тебя до школы?

– А откуда ты знаешь, что мы в школе?

– Я же местный, Светочка.

«А Иван называет меня Светик». – Георгий обнимал ласково, свободно, стараясь не переступить границу дозволенного, вел уверенно, и Света забылась в танце, мягко переступая по мелкому гравию в новых босоножках, в своем единственном нарядном светлом платье без рукавов, с вытканными по подолу яркими цветами. И не видела, как оглядывались на лавочке Петр Иванович и Маргарита Яковлевна, стараясь в темноте среди мигающих огней высмотреть своих разбежавшихся танцующих подопечных.

Партнер Светы увлеченно рассказывал о своем поселке, друзьях. После двух медленных танцев Георгия позвали ребята из ансамбля играть, и он, не отпуская ладонь, попросил:

– Света, мы еще потанцуем? Не уходи без меня, пожалуйста!

И опять вся толпа на стадионе стала колыхаться, раскачиваться в ритме игры ударника и бас – гитары.

«А если Иван стоит где-нибудь у ограды и смотрит, как его названная невеста обнимается с местной знаменитостью из ансамбля?» Но в темноте были различимы только силуэты разошедшихся танцоров.

– Света, пойдем по парку и поселку погуляем, – Галина подхватила под руку с одной стороны Свету, а с другой подружку Ульяну из Уфы, немногословную, высокую девушку, экономиста банка. Все были возбуждены в этой кромешной темноте улицы с редкими фонарями.

– Галина, а мы вас здесь уже полчаса ждем, – Света заметно вздрогнула от неожиданности – прямо перед ней на дорожке парка стоял силуэт в светлом костюме без головы и рук. Потом, приглядевшись, она увидела и лицо, и руки, но сначала, действительно, испугалась привидения в лице негра. Зато рядом улыбался во весь рот белоснежными зубами переводчик в легкой светлой рубашке и полотняных брюках.

Негр что-то сказал Галине по-английски, взял ее под руку, и Света только теперь заметила, что ладони у него были светлые, и еще на темном лице заметно выделялись белки глаз и зубы.

Переводчик улыбнулся радостно и схватил Свету за руку:

– Не знаю, как вас зовут. Теперь мои услуги как переводчика аспиранту не нужны, можно спокойно и бездумно погулять по ночной прохладе над рекой вдвоем и познакомиться.

Но Света ничего не успела ответить, потому что под фонарем при выходе из темноты на аллее перед ними стоял Иван.

– Света, привет! Я вам не помешал? – И, выдернув свою ладонь из разгоряченной ладони переводчика, Света рванулась к родному голосу, спутать который теперь ни с какими другими она уже точно не смогла бы:

– Иван! Пришел!

– Так, все ясно, зовут Светлана. А мне, значит, облом, – и переводчик ушел независимо в боковую аллею.

– Кто это? – Иван стоял, не веря, что к нему прижалась всем своим горячим телом Света, которую он безуспешно пытался разглядеть на шумном стадионе, встретившись почти со всеми девчонками и женщинами их отряда.

Петр Иванович уклончиво умолчал, что видел Свету танцующей в объятиях местного музыканта.

И вот теперь эта нескрываемая радость, мягкое, доверчиво прижавшееся к нему тело, близкая грудь, изгиб талии – все было у него в руках. О чем грезил ночами, представлял себе и не мог позволить прижать покрепче, стеснялся испугать, оттолкнуть своими резкими движениями, выдать неистовое желание обладания.