Текст книги "Похождения светлой блудницы"

Маня, Манечка, не плачь!

Ах, как страшно мне, мамаша,

что я жулика люблю…

(из частушки)

Риэлтерская история

Да, квартиру продаёт, да, покупает другую (маленькую). А «сдача» в пятнадцать тысяч долларов – прибавка к зарплате! Верный план у Манюни! Так её звал муж Костя (он женился на мулатке и уехал в Денвер, штат Колорадо).

– Тебя убьют, – не одобряет план родной брат Сёма.

Двоюродные Ирина и Натка дуэтом:

– Обманут! Деньги отберут!

У тёти Люды гипертония, но и она:

– Ни денег, ни жилплощади не будет!

– Квартиры дала советская власть, а эти и два метра не дадут, – напоминает дядя Толя.

– Убить могут, – не унимается Сёма.

– Убить не убьют, а покалечат, – авторитетное мнение его супруги-юриста.

Ладно, тётя с дядей, но эти довольно молодые…

– Взяла бы на квартиру студентку, – рекомендует тётя Люда.

– …или студента, – хихикает Натка (у кого что болит…)

Бурная реакция на Манин план! Ей нелегко, душа «тургеневской» девушки. Эту архаику ликвидирует. Никаких уз и никакой любви! Путь нелёгок, но другого нет.

Утром она правит компьютерный набор Егора Дондуратова. Сынок владельца фирмы только из Англии, русский побоку.

– Маня, «кирпич»! – даёт флэшку редактор Зоя.

«Художественные шедевры», когда-то государственное издательство, где они работают, куплено с потрохами, с ними, с редакторами, фирмой «Полиграфыч и компания». Лавина, бурный поток далеко не шедевров: «Убийцы, звери и оборотни», «Психопаты двадцатого века». Популярная литература, цикл «Профессии»: киллер, дилер, проститутка, маклер, крупье, риэлтор.

– Какая серия?

– «Звери», вроде, – Зоя – переводчик Рабле, ныне – старший «прави́ло» «Полиграфыча»…

Они, «прави́лы», – кандидатки наук. И Маня. Диссертация на тему: «Говоры и наречия как элементы панславянского языка».

Вставляет флэшку в компьютер:

«…Один навёл: у него дед-сосед, типа, как пахан. У пенька такая хаза! Рядом метро, в центре. Мы, братки из Лихоборской группировки, типа, на фирме «Чёрный ход недвижимости» риэлтору (кликуха Косой) говорим: давай, в натуре, на бздюм[2]2
  Вместе (арго преступников).


[Закрыть] работать… Пасём мы эту хату…

…Дед, типа, догадался, что его хотят замочить. Выглядывает, как бы, во двор, а там тихий «мэрс». Хотел ментам, как бы, да, типа, не успел. Дверь его хлипкая, типа, с петель и, как бы, перо пощекотало подбородок: «Подмахни-ка договор купли-продажи, дед, а то тебе – хана».

Попутно правит. «Перо» берёт в кавычки, так как тут оно – «нож». Убирает «как бы» и «типа»… Русский язык не убить. Ни английским, ни блатным, ни матерным. Но вдруг неприятно: тема этой графомании – её тема!

Отобедав (кофе и бутерброд) в неновой куртке верная ученица академика Переладова едет в агентство «Гусь плюс Русь интернетед».

Дом многоквартирный, но капитальный, бронированная дверь:

«АО ГРИ очень замкнутого типа с ограниченной ответственностью»

Маня храбро давит кнопку. На пороге дядька, будто ряженый: папаха каракулевая с алой лентой, униформа какого-то войска, шашка вдоль ноги. Не риэлтерская фирма – народный театр.

– Мне «Гусь…»

– Фамилия!

– Москвина.

Военный глядит в бумагу и докладывает в динамик:

– Пётр Валентинович! К вам! – А ей: – Туды!

«Туды» крутая лестница, облицованная, но не утратившая элементов подвальной. Вглубь каменного мешка. Именно там и находят трупы в детективах, которые она редактирует. «Уровень» данной конторы андеграундный. Бункер, имеющий, наверняка, чёрный ход. Открой какой-нибудь предприниматель тут камеру пыток, и о ней никто никогда не узнает. А ей тут выдадут и правильный документ на реальную квартиру, и пятнадцать тысяч долларов… Рекомендация владельца издательства. Бывший член ЦК ВЛКСМ. Переговорил при ней по телефону с главным менеджером «Гуся» Гусевым: ею «займётся» некто Простофильев. Наверное, это он – Пётр Валентинович?

И видит она в подземелье господина. Костюм официальный. Но не только щёки выбриты, но и голова. Если и он бывший член ЦК, то, наверное, из отдела спорта. Лицо открытое. «Открытое лицо, крупные глаза», – к этим чертам доверие, не к маленьким гляделкам, упрятанным подо лбом.

Комнат много и, будто в движении от одной стороны к другой. Чёрные столы, кресла, пол. Стены и потолки белые. Освещение хитрое, источник упрятан. Итог труда и дизайнеров, и маляров, и плотников… Какой-то европейский, непонятный вертеп. Окон нет. На мониторах двор, парковка, дверь, военный…

Молодой энергичный двуполый коллектив курит, бегая с телефонами:

– Однушка?

– Двушка?

– Трёшка?

Их энергия давит на волю клиентки.

– Чай, кофе?

Готова ответить, как Вини Пух: «И то и другое».

В бумаге чёрным по белому: «Договор о предоставлении посреднических услуг по купле-продаже…»

Выбирается из недр. Подтаяло. Ботинки промокли. В метро на летящей темноте видит лицо риэлтора.

Её коллегу Татьяну Петровну уволили. Она, имея высшее образование, моет полы, но в мало авторитетной литературе ищет информацию, которая её вернёт к нормальной работе. В какой-то «Народной психологии» примета: «Тот, кто не глядит прямо, а норовит нырнуть взглядом в бок, жулик». Глаза сотрудника фирмы «Гусь-Русь-интернетед» и мелькают так, диагонально.

Одна её однокурсница берёт у Мани с трудом накопленные деньги. На шубу из Беловежской пущи. Там и скрылась эта Надежда, нет надежды вернуть деньги. Шубы новой так и нет. И у неё мелькание, как у риэлтора Петра Простофильева. Он, вряд ли, простофиля. Наверное, работает по оным. А ещё его глаза – фонарики: то вспыхивают, то меркнут. При выключении темнеют, и охровый цвет меняется на цвет болота, омута…

* * *

Этот день был «творческим», так как некоторые редакторы «Художественных шедевров» могут творить. Маня, например, стихи. Не шедевры. В отзывах критики, которую ликвидировали, дабы её умные представители не критиковали тех, кто ныне подменяют писателей: «Её стихи полны добра и любви. А это главное в искусстве».

Теперь день «свободный». Ото всего: от работы, денег, иногда – от еды. Но главное – от творчества. Дядя Толя говорит: «Чего ты хочешь, – капитализм!»

И вдруг утром:

 
Верить, не верить, не знаю,
странным охровым глазам…
 

Не превратить ли, наконец-то, свободный день в творческий? Но, увы. Телефон. Тётя Люда:

«…она к тебе едет!»

– Как это – «едет»? А меня кто-нибудь спросил?

«Я так боюсь за тебя. Ну – как там?» – ведь её племянница побывала в тылу врага!

Краткий отчёт. Кладёт трубку, а недавняя тёти Людина студентка Урюпинцева тут как тут. Вынув ноги из ботинок, в деревенских носках прёт «глядеть комнатку»!

– Людмила Олеговна мне говорит…

– Никакой «комнатки»!

– Сто долларов! У нас это такие деньги!

– А у нас – не деньги!

Кое-как выгнала.

Впереди тайная операция на фирме, укрытой в бомбоубежище холодной войны, как от авианалётов, – от налётов налоговой полиции. Об этом намёк Простофильева. В окне переулок… И у судьбы, как у переулка, две стороны. Одна – подвал «Гусь-Русь-интернетед», охраняемый целым батальоном казаков (информация риелтора). Другая – Урюпинцева… И третий вариант: жить так… Но ботинки могут лопнуть, шуба в дырах, на еду не хватает.

Телефон. Сёма: не убили? Нет. Отбой.

Володя… Ему – яркий натюрморт: бетонный бункер без окон… «Надо было мне с тобой!» «Володя Бородин живёт один» – шутка в издательстве «Художественные шедевры». Когда-то с бородой, с натурщицами, он на эту робкую редакторицу не глядел. Только на иллюстрации вдвоём. Денег нет, свободный художник. Пишет луг, поле… Как Левитан… Но в моде квадратная дыра, в неё глядят неотрывно оболваненные пропагандой. Когда у Мани будут деньги, на масло не хватит, на акварель выкроят. Но она давно не та Манечка из отдела «Лучшей мировой поэзии».

«Как подмахнёт договор, рот – пластырем и в ковёр укатать, вколов снотворного, вытащить из квартиры, а там и урыть… Надыбать реально кусков пятнадцать грина».

– Н-да… «кусков пятнадцать грина», – она бегло «ботает по фене», а иногда обходится и двумя вводными: «типа» и «как бы». – Мне, как бы, и убивать не надо. Наоборот, типа, меня и завалят. Там, наверное, типа тоннеля, вот и укатают.

Леонид Германович. Преподаватель литературы и торгует в Олимпийском макулатурой, выправленной «прави́лами». Пара тинэйджеров требует от папеньки денег на модные шмотки, мобильники, компьютеры и мотоциклы. С олимпийским спокойствием предлагает Мане переехать к нему. Его жена на их вечеринках могла танцевать с рюмкой на голове. Ныне в турецком кабаре.

«Марья Андреевна, добрый день, это – Пётр!»

Блекнут, и так блёклые, голоса Володи Бородина и Леонида Германовича. От этого – ветром высоты. Ей ветер поёт о грядущих деньгах. А о чём могут петь Володя с Леонидом? О нехватках. О трудных временах, о нереализованных проектах. Нет, у неё другой проект!

Пётр у метро. Идут вдвоём к будке: «Изготовление ключей». Один он отцепляет от общей связки. И она видит его палец… Откровение. Армия, Сибирь, минус тридцать, транспортировка боевых орудий. Отморожены руки. И на одном пальце ампутируют фалангу.

Дубликат готов.

– Надо испытать, да и недвижимость надо увидать.

Квартиру оглядывает. Кофе с бубликами. Вновь откровение. Он в Медведково в панельном доме. На тридцати двух квадратных метрах сын, больная на голову тёща, ротвейлер Рудик и бывшая, Ангидридовна, внучка донецкого химика.

– Да вы её видели на фирме, она моя начальница. Проверяла правильность документов… Женился на лимите, дурак, теперь она меня выгоняет.

Он берёт дубликат для показа квартиры в её отсутствие. «Для темпа». Темп в его натуре.

Телефон. Петровна. О том, «как отключить волю гипнотика». Первый пункт: определить «фронт доверия объекта». Не одинаков у разных лиц, социальных категорий… Например, одинокие, немолодые дамы легко доверяют молодым джентльменам-обманщикам.

Этот риэлтор… Довольно молод. Но нет, он никакой не обманщик! Петровна злит, как и добрый друг тётя Люда, немало выведавшая в телефонной болтовне.

* * *

«Жива? Ты, вроде, редактор детективных романов. За такие деньги могут убить. На эти фирмы надо идти по блату: блатников не убивают. А ты как? Твой “Полиграфыч” бандюга».

– Он – комсомолец.

«Эти из комсомола первые бандиты. Вспомнишь, когда будут убивать. Но вначале к батарее прицепят. И отказалась от тёти Людиного протеже!»

– …Я не намерена существовать в коммуналке!

«Зато не убьют».

Оглядывает одну комнату, вторую… Никакого уюта… Похороны свекрови, развод: «БМВ продаю, с квартирой делай, что хочешь»… Горы хлама.

Напросилась пьяноватая Галина. Неплохой она писатель. Когда-то Маня была редактором её книги новелл. Но то, что пишет Галина Чистова, не грязь, тоннами выдаваемая книгоиздательской машиной. Её чистые добрые новеллы не выгодны. И она, сломленная, пьёт. Рыдает, готова прыгнуть с платформы метро. Редко плачущая Маня рекомендует ей укреплять нервы: обливаться утром ледяной водой, бегать и не пить! Маня бегает в компании двух дедушек (бодрых) и двух парней. Эти, когда с похмелья, уступают дедушкам.

Уходит настоящий писатель… Навек, в небытиё…

Простофильев с незнакомцем, но теле-виденным. Откормлен, надо думать, одной сёмгой, ведущий канала «Наш друг – Америка». Квартира ему нравится потенциалом, раскрытым риэлтором Петей. Немаленькая, с немалым фронтом работ для евроремонтников. Имей Маня, кроме квартиры, много денег, и она бы расширила комнаты за счёт кладовки, а холл за счёт кухни, а кухню за счёт ванной, куда и при уменьшенной площади войдёт джакузи.

На другой день:

«Марья Андреевна, Рудик вернулся! С территории гаража. Верёвку оборвал! Воет у двери! Искусан в драках на пути к дому! Буду лечить… Рудик, тихо, Рудик… Марья Андреевна, ну что, идём выбирать квартиру?»

Необыкновенно открытый искренний риэлтор! Громкий лай!

Так как она переезжает в Медведково, то и квартиры в этом районе. Две открывает Пётр, другие – риэлторы других фирм. Морозный денёк. На Петре шапочка, натянутая на уши, как и руки обмороженные, но на катке. Ампутировать не понадобилось.

Комната девятнадцать квадратов, маленькая кухня… Из окон «Медведевка» (шутит Пётр) далеко видна с высоты. Этот ветер высоты и поднял Маню на девятый этаж… Церковь в окне… Пётр верует. Молится. Но Ангидридовна не спешит обратно, на малую родину. Его глаза на лукавом лице убегают вбок, то темнея, то вспыхивая.

Дома на определителе: Леонид Германович (давай в Бутово, к моим деткам); Володя Бородин (ни акварели, ни пельменей нет) И брат Сёма: «Жива?»

* * *

Юбилей свадьбы тёти Люды и дяди Толи.

Двоюродные Ирина и Натка, «мачехины дочки», удивительно деликатные. «Маня, тебе «мимозу?» «Ты “оливье” не пробовала…» Довольные, будто это они имеют квартиру в сталинском доме, а не ютятся в панельной «трёшке», как говорят риэлторы. В детстве, бывало, и конфету вырвут: «Отдай нам с Иркой!» «Отдай нам с Наткой!» Тётя Люда – добрая мачеха. Этих двух – в угол, а – ей: «Маня, Манечка, не плачь, я куплю тебе глазурованные сырки!» Любит Маню, копия её, рано умершая родная сестра, Сёму, как сына. Кто их не любит обоих, так это их бодрый папа-вдовец с его второй женой.

Подоплёка опёки выявляется, как только успевают выпить за юбиляров…

– Наверное, у тебя с риэлтором какая-то… любовь? – Тревога на лице тёти Люды.

Привыкла с ней откровенно, и та хвалит: «Как образно!» Видно, слишком образный портрет… Я – «неадекватная», – думает словом Петровны.

– Эмоциональная зависимость, – Ирка – психиатр, работает на Канатчиковой Даче.

– Втрескалась! – хихикает Натка, ума ноль, но декан у матери на кафедре.

– Вы не правильно понимаете!

Тётя Люда:

– Но ты мне так образно про Петю и даже… Петюшу.

И «Петюшей»?!

– Он тебя охмуряет, так проще убить, – Сёма с любимой темой.

– Убить – вряд ли, – авторитетное мнение его жены юриста. – Недавнее уголовное дело: покалечили за пять квадратных метров.

– Среди нас мнительные люди с гипертонией! Давайте другую тему. – Предлагает дядя Толя.

– Да кому надо убивать, да и калечить, – Ирка, как специалист, – квартиру отнимут, деньги отберут. Этот «Петюша» в хоромах, и никакой тёщи нет.

– …и Рудика? – Маня готова зарыдать. – Его лай!

– Магнитофон.

Ирка говорила: «Ум у меня мужской». Но заткнулась, дабы её не приняли за лесбиянку.

– Квартиру оттянут! Ту, в Медведково, – орёт Натка, – а «сдачу» не отдадут!

Вот откуда их гостеприимство: общение, как с убитой…

Но так говорить о Петре!

– Вы не знаете его! Он открытый, он не обманывает! – И редко плачущая Маня – в слёзы!

– Маня, Манечка, не плачь! – выкрикивает тётя Люда, но не добавляет «я куплю тебе глазурованные сырки», сейчас полно, а когда-то в буфетах на отраслевых совещаниях.

Под конец Маня отыгрывается: ей от двоих предложение!

– Леонид неплохой! – улыбается тётя.

– Нет, Вова – талант, – кивает на картину дядя. – С ним Мане будет интересней.

Дядя и тётя надеются: она переживёт это отбытие в чёртово Колорадо.

– С деньгами организую. – Сёма не добавляет «убьют».

На работе – к Полиграфычу главному, к Павлу Дондуратову. Предлог – три дня на домашние хлопоты.

– Как давно вы знаете главного менеджера фирмы «Гусь…» Гусева?

– Да мы ещё в ЦК…

Вот так-то! Не могут комсомольцы быть бандитами! Брат твердит: могут.

Леонид Германович у издательства с букетом. Предлагает прямиком на метро и двух автобусах к нему в Бутово. Трудные детки, а Маня такая добрая… Ему некогда: торгует. «Ваши “Звери и оборотни” идут прямо влёт». Отказывается она от роли воспитательницы. Авось прибудет из Турции их родная мама.

В почтовом ящике гравюра. Дуб. Рябина – к нему – кудрявой головой-кроной.

«Марья Андреевна, у меня информация. Любой из трёх вариантов: первый – я к вам. Второй – мы где-нибудь. Третий – вы – ко мне». Она выбирает третий вариант.

Да, у Ирки и дамского ума нет. «В хоромах»! Его квартира, подаренная советской властью его родителям, как и миллионам таких же, ненова. Грядёт реактивный лом хрущёвок, обмен будет равноценным. На увеличение квадратных метров не надеется. Прав дядя Толя: и двух эта власть не подарит.

Сынишка. У Пети при виде ребёнка радость. Открыт, как его глаза – зеркало его души.

Ангидридовна.

– Марья Андреевна, угощайтесь, – выкладывает на блюдо начавшую таять клубнику. – Мы с Петром Валентиновичем в разводе, но жить негде. Маму покормлю…

Тёща! Алла уходит, сын Валера убегает на тренировку. Они с Петей – о дне сделки, о деньгах. Никто не подслушает на его кухне.

Пьют кофе, едят клубнику. Из комнат голосок:

– Алечка, доченька…

– …вот так всеми днями…

Старушка выходит в коридор.

– Ольга Ивановна, хотите клубники?

Она приподнимает длинную полу халата, голень забинтована жгутом:

– Бо-оль-но! – как ребёнок.

У Пети жалость в лице! Маня опять готова заплакать. Какая судьба! Как нелегко ему, бедному!

– Рудика нет. В охрану отвёл да машину откопал. Вернее, гараж. Снега много, со льдом, наконец, дверь открылась…

Дверь открылась в Маниной душе! И потекла её энергия к малоизвестному риэлтору Петру Простофильеву.

В «бункере», в подвале фирмы «Гусь-Русь-интернетед», они в одной из комнат. У входа казаки. На мониторе: коридор, двери.

У стола главный Гусев. Телевизионщик и молодец, одинаково с ним довольный, наверняка, сын. Сёма инженер, но в роли охранника. Во всеоружии (никакого оружия) с видом: «голыми руками меня не возьмёшь».

Покупатель выкладывает пачки. Пересчитывают. И она неловко. А Петюша в темпе циркового номера (на пальце правой руки нет одной фаланги!): купюры, как фейерверк. Манины деньги на виду у публики Гусев кладёт в сейф, рядом брат, не отходя.

Наконец, бумаги оформлены. Деньги – в сумку, которую Сёма привязывает под курткой… Тут она не помнит о Пете. Они выходят. На автомобиле друг Сёмы. Брат и в квартиру доводит. Отдаёт пакет с деньгами…

Ушёл. Ей одиноко…

* * *

Переезд бурный, одновременно встреча Нового года, а для неё и вообще – новой жизни. Родные, коллеги, подруги и кандидаты на любовь. Но вот день, когда никого.

В детективных романах немало рецептов. Например: как и где хранить. Не в банке. «Храните деньги в сберегательной кассе!» – плакат при советской власти (не обворовывала граждан).

Авторы детективных романов, которые она редактирует, рекрутируются из противоположных лагерей: милиции и уголовников. От писателей у них только украденный ими логотип «писатель». Но информация оттуда, скорей всего, верная: например: как и где хранить. «Храните деньги в сберегательной кассе!» – плакат при советской власти (не обворовывала граждан эта власть). Сберкасс давно нет, а хранить в банке, это всё равно, что отдавать деньги на «вечное хранение» бандитам, тебе неведомым. Ибо банк – часть мафии. Но, если ты на правах рядового братка в «Лихоборской», «Чёрный ход недвижимости», «Гусь-Русь-интернетед» или в любой другой группировке, то, хотя бы, знаешь в лицо потенциальных грабителей. Именно они отнимут деньги. На «мокрое» идут не так активно. Вперёд опробуют воровской, мошеннический варианты. Убивают, как правило, одиноких, кого долго не хватятся. (Выправленный кусок).

Авторы макулатуры рекрутируются из противоположных лагерей: милиции и уголовников. От писателей у них только украденный ими логотип «писатель». Но информация оттуда, скорей всего, верная: банк это мафия. И отдавать деньги в какой-либо банк, это отдавать их на «вечное хранение» бандитам, тебе неведомым. Но, если ты с фирмой на правах рядового братка в «Лихоборской», «Чёрный ход недвижимости», «Гусь-Русь-интернетед» или любой другой группировке, знаешь в лицо потенциальных грабителей. Именно они и отнимут. На «мокрое» идут не так активно. Вперёд опробуют воровской, мошеннический варианты. Убивают, как правило, одиноких, кого долго не хватятся.

Деньги никуда не отданы, они при ней. Охотники за ними могут придти, и она готова.

Старая дверь убрана. Новая двойная. Но в детективах мудрость: откроет любой медвежатник. Другое дело – щеколда изнутри. Но и её могут отодвинуть. Крайний вариант: стропы, отданные братом (в армии был парашютистом). Укреплены на балконе. Якобы для белья. Наденет рукавицы и – по канату. Воры этот вариант могут не предусмотреть. Вне дома – другой вариант.

Укладка купюр в некий патронташ. Как азбука с картинками. У неё «картинка» одна – портрет Бенджамина Франклина на светло-зелёном фоне. Это кошелёк. Надевает, выходя, никто не догадывается. Немного уплотнилась фигура. В метро, в пути на работу и с работы она в «бронежилете», замаскированном бедной одеждой.

Никаких одиноких моционов в темноте. Внимание на дорогах и в транспорте. Не в планах угодить в бессознательном виде (и в кошельке) в больницу. С этой «кассой» ей ходить лет пять. А там и бандитов отловят, умрут мафии «Гусь-Русь…» и «Полиграфыч…», где знают о её деньгах. В книге для шпионов (от Петровны) рекомендуют подкидывать «дэзу». И она дезинформирует фирму «Гусь-Русь…», мол, купит дом в деревне (риэлтерские услуги не требуются). Для подлинности легенды едет в далёкую деревню. Там когда-то родители снимали пол-избы у няни. Находит домик, приобретает за копейки. Грибной лес, поля, луга… Не надо летом на общей даче терпеть папу с его женой. Родне дэза: деньги в банке. На работе не оглашает конкретные цифры, хотя цены на квадратные метры – ни для кого не тайна.

Вполне вероятно, охоты на её деньги не планируют. Не у каждого клиента какая-нибудь фирма «Чёрный ход» отбирает «сдачу».

«Дед впервые увидел тихий «мерин» из окон квартиры, но ещё не думал он, что это его пасут братки.

* * *

Петя Простофильев буквально оказался на её новом пути. Ненароком? Или он, рядовой браток, делает ходы в направлении, определённом ему мафией? О, это такой вопрос, ответив на него, можно многое понять…

Как-то идёт она от трамвайной остановки на улицу Заповедную. В пакете молоко, творог… А тут автомашина тёмного цвета. Манёвр, вроде, аварийный. Она – в обход… Но водитель не к капоту, как при неисправности, и не к багажнику взять инструмент, а к ней. Руки для объятий.

Объятия исключены. Например, Леонид, уговаривая ехать к его трудным детям… Володя Бородин не намерен жить один и то и дело руку на её талию, дабы, наконец, не экономить на акварели, а, тем более, на пельменях. Её фигура от талии до груди, понятно что, – деньги. Претенденты делают одинаковый вывод: она – ещё тот сухарь.

– Марья Андреевна! Ну как вы? Квартирой довольны? А дачу купили?

– Благодарю, Пётр Валентинович, – отстраняется она, – квартирой довольна. Огород, картошка, морковь, редька…

– Будете выращивать?

– Гены предков.

В его оригинальных глазах нечто… Не только вспышка упрятанных в них лампочек. А идея, какой нет у других. Ни родственники, ни коллеги не думают в корыстных целях о тайне её клада, с «тайной вклада», «гарантируемой» банками, не идёт ни в какое сравнение. А тут, будто на мониторе: «Где деньги, куда ты их упрятала?»

– Как ваша тёща, как Алла Ангидридовна?

– А-а, так же! Всё у меня так же, Марья Андреевна! И тёща… Хотя в Донецке у неё родни полно. Надо её гулять выводить, но Ангидридовне некогда: не только на фирме, с главным крутит… Не до нас. А Валерку возить на СЮПШ (Стадион юных пионеров и школьников на Беговой). И я там когда-то…

От его энергии в голове, точно в миксере. Припоминая этот диалог у его машины, никак не уловит момент, когда в эту машину села.

Петровна фанатирует гипнотизмом. Обладают те, у кого выгодная работа. Освоит, – и у неё должность в кармане (прощай, мытьё полов).

Телефонный определитель иногда выдаёт нереальные цифры, пугая номерами неведомых абонентов. С них, как правило, и начинается криминал. На другое утро после встречи с Петром телефон: «Вы купили квартиру?» И звонят… Вероятна ошибка. Или устанавливают, дома она или нет? Дня три этот ужас.

…Она с работы, – в прихожей, идеально вымытой, пятно. Как детектив трогает, нюхает… Масло для швейных машинок! Она шьёт себе понемногу на древнем агрегате. Наверное, кто-то смазал замок для отмычек! Нервно оглядывает квартиру, обнаруживая некую «сдвинутость» вещей. Не явную. И на балконе стропы, наверное, увидели. Ну, будто она во дворе, на улице, у церкви, на её паперти…

Пётр – наладчик швейных машин! Работая в филиале фирмы «Оверлок» (головное предприятие в Европе), ловко «выносил» шпульки. В результате – первый автомобиль. С тех пор обновляет. Да он вор! Ладно, уволился, окончив курсы риэлторов (вдвоём с тогда верной ему Ангидридовной). Как бы он развернулся на главном «Оверлоке»! Жулик! А гараж куплен на какие деньги, равные её этой «сдаче»? «Бег тонким льдом!» Говорит о себе, как о том, кого могли бы и в тюрьму. На коньках он когда-то… И она когда-то… «Можете на ребре одного конька?» – шутит она. «Нет, я по прямой! По прямой мне нет равных». Характер далеко не прямой…

Уходя на работу, кладёт щётку у порога. На обратном пути дверь открывает аккуратно, как опытный следак. Зеркало в пудренице наводит… Никого не было! Как ей легко! И тут телефон…

Вообще-то непонятных абонентов нет. Бодро:

– Алло!

«Учти, мы тебя контролируем, придётся платить», – и трубку швыряют.

Она плюх на диван. Голос в ушах хрипатый хулигана-подростка. И вновь звонок… Готовая к худшему, вяло блеет:

– Алло…

«Марья Андреевна! Обещал вам звонить! Валерка в бассейне, поеду забирать. Хотите, мы к вам на минутку? Мимо будем. Вы что, Марья Андреевна?»

– Я? Ни-чего! Жду!

Петюша, как она в этот момент думает, буквально спас её.

– Ого, какие двери! – Валерик, мальчик открытый, как его папа.

Она – к холодильнику…

В первые годы муж Костя не только не заглядывался на мулаток, но и брюнеток в упор не видел, довольный блондинкой Манюней и её голубцами. И вот на днях готовит она выгодное блюдо… на неделю. Эти – в момент.

– Не кормит нас Алла Ангидридовна.

– Она только бабушку кормит, – уточняет Валерик.

* * *

…Идут дни. Петя с Валериком, то в бассейн, то с Беговой… У неё еда. Вдвоём по магазинам… Водитель он немного не опытный. Много вертит головой, не умея водить на зеркалах. Бывший, Костя – гонщик. И в другом не такой. Хотя, в чём это «другом» она его знает? Ну, вот как рулит… Говорит многовато, тот был молчун.

– Машина чёрная. Впервые такая. Оглянешься в гараже – и она, как в яму провалилась… Мне белую торгуют, тысячи не хватает. Ангидридовна не даст. Я верну, Марья Андреевна: на фирме дела идут и деньги будут…

– У меня нет.

– Такая дорогая дача?!

Горько ей… Она без «бронежилета»: вдруг Петюша обнимет. Но нет…

– «Жигули» – нормальная машина, но я запал на «хюндай»…

Да, её энергия утекает к другому человеку. И не взаимно.

Канун дня влюбленных, Валентинов день… Пётр Валентинович, вроде, рядом, но так далёк…

* * *

Весна. Семейный круг: Петя, Валерик, новый автомобиль Пети («И ваш – на треть, вот и буду возить»). Наверное, ничего такого. Ну, деньги тратятся (вот и в долг дала), да и с этими двумя едоками на питание идёт больше. В павильоне на ВДНХ их принимают за пару: «Пусть муж оценит». – «Муж» оценивает: «Нормальная куртка, берите, Марья Андреевна!» Удивление продавщицы.

Звонков нет. Тот, хулиганский, Пётр определил: «Подростки ошиблись». И в детективах пишут: в первое время не ограбят и не убьют, потом, вряд ли…

Во дворе дома детства дворничиха пела:

 
Ах, как грустно мне, мамаша,
слёзы днём и ночью лью.
Ах, как страшно мне, мамаша,
что я жулика люблю…
 

– Твой Петюша не предлагает оформить отношения? – тётя Люда на их застолье.

– Это не входит в мои планы. Ангидридовне с её больной мамой я не могу отдать квартиру в более новом доме.

– Думаю, ещё убьют, – напоминает Сёма.

– Если бы любил, давно бы к тебе переехал! – хихикает Натка.

– Он ребёнка воспитывает!

– Он возле тебя, пока деньги, – Ирка ещё мнит себя умной (по-мужски).

И Мане такое приходит на ум, как правило, вечерами. Одинокими. Но увидит или услышит его по телефону… Эта открытость… Да, и целомудренность… Набожный… Большой крест на цепи. Инок, евнух… Вот и гуляет Алла с Гусевым… Но так, как меняется цвет Петиных глаз, меняется её мнение о нём. Иногда это другой Петя, у которого нет проблем. Будто общение не с одним, а с двумя. И он напоминает: «Близнец я, вернее, близнецы». Правильное определение его натуры. И один думает о ней как о «лоховке», с которой крутит «лохотрон» и намерен выманить немалый кусок грина, а другой думает о ней как о даме сердца. Леонид и Володя давно отпали.

На работе видят её расцвет, новую элегантную одежду и белую машину с каким-то суперменом.

На восьмое марта он в длинном модном пальто. Без Валеры. Дарит не цветы, не духи, не какую-нибудь ювелирку, а… чайник, неплохой, но, как тётке, которая будет и впредь угощать его блинами. От еды с шампанским отказался. Мол, одно время пил, а теперь не пьет.

Ночью телефон.

«Я нахожусь на Беговой», болтовня и «спокойной ночи, Марья Андреевна»… Но какие могут быть дела на стадионе пионеров и школьников в такое не раннее время в праздник? Ей обидно, будто обманута…

Рассвет над церковью… Слова, параллельно мелодия, которую наигрывает на гитаре:

Романс

для бывшего конькобежца, разучившегося делать повороты на ребре одного конька

 
Я нахожусь на Беговой…
Я прибегаю – убегаю.
Я тень почти что настигаю.
И мне нет равных по прямой.
Я нахожусь на Беговой…
Но быть пытаюсь
где-то рядом.
Такие странные награды
Тому, кто мчится по прямой.
Я нахожусь на Беговой,
я к вам на скорости несусь.
Нечайно на бегу проснусь,
словно лунатик под луной,
но мне нет равных по прямой…
 

Да, с ней то, о чём и не мечтала… Стихи!

 
Мы едем с тобой по воде…
От колёс – вееры.
И опять я поверила
в то, что нравлюсь тебе.
О, далёкие губы твои…
И рука – на руле.
Дождь стечёт в колеи.
Я опять на нуле.
Без тебя жизнь не та:
ни дорог, ни пути.
Без тебя пустота.
Пригони. Прикати.
 

* * *

Машина катит. Петя говорит о деньгах. Где взять для открытия фирмы десять тысяч долларов?..

– …а, Марья Андреевна?

Неприятно ей полное имя. Нет-нет, она не старая для него, он и внучку донецкого химика Аллой Ангидридовной… А не открыть ли дверцу, не выброситься ли на полном ходу? Но кто тогда допишет этот цикл стихов? Нелегко с тайной. Не с тайной денег (это не тайна, и это – такая ерунда)… С тайной любви так нелегко, легче умереть.

 
Не нужен, не нужен, не нужен, —
во гневе, в бреду шепчу.
Не нужен, не нужен, не нужен.
Я видеть тебя не хочу.
Не нужен, не нужен, не нужен!
Клянусь, что не нужен. Не лгу.
Не нужен, не нужен, не нужен…
Я жить без тебя не могу.
 

Всё меньше веры в то, что эти руки когда-то обнимут тонкую (без денег) талию, а глаза, темнея и вспыхивая, вспыхивая и темнея, будут глядеть прямо, не убегая в вбок… Неужели этого не будет никогда?..

 
Не убивай во мне любовь.
Пусть поживёт она немного.
Стоим у вечного порога.
Не убивай во мне любовь.
 
 
Не убивай во мне любовь.
Я защищаюсь ею в холод.
Пока красив, пока ты молод —
не убивай во мне любовь.
 
 
Не совершай столь тяжкий грех,
не забирай его в дорогу.
Не вечен мир, не весел смех.
И, всё равно, – спасибо Богу.
 

Какое счастье улетать с риэлтерского дна туда, где ветер высоты!