Текст книги "Богини далеких странствий"

Трагедия в Альпах

В сентябре 1872 года семья Федченко отправилась в Европу. Там Алексей Павлович собирался ознакомиться с альпийскими ледниками, чтобы подготовиться к экспедиции на Памир. А еще в планах супругов было одно срочное дело… В смысле то, которое обычно случается в определенный срок. Они посетили Францию, а затем переехали в Лейпциг, где Ольга Александровна родила сына; счастливые родители назвали его Борисом. Свое материнское счастье Ольга каким-то странным образом совмещала с занятиями микроскопической ботаникой у профессора Лиерссена, а переехав вскоре в Гейдельберг, она перевела с английского статью Г. Юля «Очерк географии и истории верховьев Аму-Дарьи» для «Известий Географического общества». Затем шесть недель они прожили в Люцерне. Вместе с мужем Ольга осмотрела Гринденвальдский ледник, и в августе 1873 года молодая семья отправилась в Монтре на Женевском озере. Ольга Александровна осталась собирать растения, а Алексей Павлович, готовясь к предстоящим исследованиям среднеазиатских ледников, поехал в деревню Шамони, у подножия Монблана, чтоб совершить восхождение.

Дальнейшие события вызвали настоящий шок у всех, кто знал этого самоотверженного и смелого человека. Петербургская газета «Голос» сообщила, что, приехав из Монтре в Шамуни 31 августа, Федченко обратился к владельцу музея Пайо с просьбой найти ему проводников. Пайо рекомендовал двух своих молодых родственников – Жозефа и Проспера. В пять часов утра Федченко с проводниками вышли на ледник Коль-дю-Жеань. В два часа пополудни они «были уже близко от перевала, как вдруг погода изменилась. Страшный ветер, снег и холод пронизывали путешественников. Алексею Павловичу грудь захватило, ноги отказывали идти. Повернули назад».

«Алексей Павлович до того ослабел, – рассказывают проводники, – что мы его толкали, несли, всячески помогали ему идти, но, выбившись из сил, в 9 часов вечера остановились». Жозеф и Проспер, по их словам, стерегли его до двух часов ночи», но потом, видя, что Федченко умирает, «решили его оставить, чтобы не подвергнуться самим той же участи…» Самое странное, что все это случилось уже на расстоянии двух часов пути от гостиницы «Монтанвер». Когда снизу через пять часов пришла помощь, то А.П. Федченко было уже не спасти: по заключению тех, кто его видел, он был уже мертв.

Он погиб в 29 лет. Много странного и недосказанного было в этой смерти.

Для Ольги Александровны случившееся стало страшным ударом. Она утверждала, что ее муж был еще жив, когда за ним пришли. Если бы не равнодушие местных властей, которые не поспешили доставить к нему врача, его еще можно было спасти. Она похоронила Алексея там же, в Шамони, установив над могилой глыбу необработанного гранита.

Семейное дело

Теперь она осталась вдовой с восьмимесячным сыном и болью утраты.

Но трагедия ее не сломала. Ольга Федченко с удвоенной энергией занялась изданием материалов Туркестанской экспедиции, посвятив себя обработке и редакции собранных материалов. Она выпустила в издании Общества любителей естествознания на средства К.П. Кауфмана ряд томов с описанием флоры и фауны Туркестана, подготовила к выходу в свет 24 выпуска «Трудов Туркестанской экспедиции», поставив на обложке имя мужа – Алексея Федченко, также при ее помощи было издано «Путешествие в Кокан, альбомы видов и антропологические данные туземцев Туркестана, разработанные А.П. Богдановым». Писала статьи, переводила для «Известий Географического общества» работы зарубежных ученых: Г. Юля, Г. Троттера, Ч. Гордона и других.

Через год после гибели мужа она была избрана почетным членом Общества любителей естествознания, а с 1877 года стала его секретарем.

Буквально через год после гибели мужа на нее обрушилось новое несчастье – за политические выступления были арестованы младшая сестра Наталья и брат Николай, который вскоре после этого умер в тюрьме от чахотки. Кстати, Наталья Армфельд послужила прообразом революционерки в романе Л.Н. Толстого «Воскресение».

Но Ольга Александровна была далека от политики, она полностью ушла в науку: продолжила изучение флоры Подмосковья и опубликовала классификацию мхов в «Трудах Петербургского ботанического сада». Единственное, что ее отвлекало от научных изысканий, так это воспитание сына Бориса, который пошел по родительским стопам: окончил курс естественного отделения Московского университета и стал впоследствии известным ботаником.

В девяностых годах она вместе с сыном совершает ряд поездок в Крым, на Кавказ и Южный Урал. Итоги всех экспедиций были ею опубликованы. А в 1895 году Ольге Александровне удалось осуществить свой давний замысел – создать сад, в котором были бы собраны и проходили акклиматизацию в средней полосе растения южных и восточных регионов. После огромных усилий Акклиматизационный сад был построен в Можайском уезде Московской губернии. В нем Ольга Федченко проработала 25 лет, и он стал известен не только в России, но также в Европе, Азии, Южной и Северной Америках.

После долгого перерыва Ольга Федченко снова в 1897 году посетила Туркестан, в районе Западного Тянь-Шаня она занималась самостоятельным изучением флоры. Потом участвовала в Х съезде естествоиспытателей, который состоялся в Киеве, несколько лет проработала в Европе. Но когда в 1900 году сыну Борису Федченко предложили работу в Императорском ботаническом саду, она вместе с ним переехала в Санкт-Петербург. Отсюда, годом позже, они вместе отправились в экспедицию на Памир, где посетили малодоступный район Шункан и прошли до реки Пяндж – границы с Афганистаном. Итогом этой экспедиции явилась монография – «Флора Памира» с пятью дополнениями. Потеряв любимого мужа, она нашла друга и соратника в сыне, в компании с которым продолжила «семейное дело». Ольга Александровна еще дважды побывала в Туркестане, в 1910 и 1915 годах, – последний раз, когда ей было уже 70 лет. Но к тому времени она стала уже известным ботаником с мировым именем – Парижское географическое общество, Академия наук в Бостоне, Международная академия ботанической географии избрали ее своим почетным членом, а на родине в 1906 году она была избрана членом-корреспондентом Российской академии наук.

Ольга Александровна продолжала работать до последних дней своей жизни. За месяц до ее смерти 21 марта 1921 года вышел в свет ее последний труд «Новые материалы по знанию рода Eremus». Всего она опубликовала свыше 60 научных работ. Ее именем назвали одно из растений Центральной Азии – Olgaea Iljin.

Выбор Александры Потаниной

Александра Викторовна Потанина (1843–1893) стала одной из первых женщин, совершивших путешествие в труднодоступные районы Монголии, Китая и Тибета, одной из первых женщин была принята в члены Русского географического общества и удостоена золотой медали за ценный вклад в этнографическую науку.

Про таких обычно говорят, что это была женщина ярчайшей судьбы… Однако, по идее, ее жизнь должна была сложиться совсем иначе: из нее могла выйти добропорядочная матушка-попадья или по крайней мере старательная и прилежная преподавательница, обучающая тонкостям рукоделия молоденьких провинциалок на каких-нибудь женских курсах. Так что столь неординарным явлением своего времени Александра Викторовна стала не благодаря, а вопреки судьбе.

«Невеста с местом»

«Отец мой был священник Знаменской или Мироносицкой церкви в Нижнем Новгороде, Виктор Николаевич Лаврский. А прадед был из монастырских крестьян», – писала в своей автобиографии Александра Викторовна, приподнимая завесу тайны над вечно сокрытой от посторонних глаз жизнью представителей российского православного духовенства, из среды которого она вышла. Фамилия Лаврский досталась отцу будущей путешественницы не по наследству, а была назначена, как и прадеду, монастырскому крепостному, который дослужился до духовного сана и получил фамилию Философов, а деду – тому досталась фамилия Никольский, и он «писался по церкви». Ну а его сыновья, в свою очередь, были записаны, причем в разное время, как Фиалковский, Десницкий, Лаврский… И еще двое Фиалковских – вот так в одной семье все носили разные фамилии.

«Кончив семинарию, где отец от ректора получил фамилию», он поступил в Московскую духовную академию и, после нескольких лет преподавательской работы в Астраханской семинарии, в 27 лет женился на 16-летней Екатерине Васильевне, дочери Василия Григорьевича Владимирова, священника Архангельского собора в Нижнем. «Отец посватался, и согласия у нее не спрашивали… Отец был стройный и красивый, он мог нравиться». Первое время молодые жили в самом Нижегородском кремле, в доме деда.

А.В. Потанина

После женитьбы отец служил профессором духовной семинарии, и эту должность совмещал с должностью эконома. Но вскоре по собственной просьбе ушел в священники: Лаврский получил приход в ближайшем городке Горбатове, и семья поселилась временно там.

…25 января (по старому стилю) 1843 года в семье отца Виктора случился настоящий переполох. Бабушка замесила тесто для блинов по случаю предстоящего праздника – именин тетки Марии, – и тут за ней прибежала посыльная девушка.

– Неужто началось?! – Женщина, причитая, заметалась по кухне. Тесто на опаре поднялось, пора блины месить… Она наспех сполоснула руки и поспешила на помощь к роженице. По дороге ей подвернулся младший сын Неофит, и она, сменив растерянно-озабоченное выражение лица на более строгое, повелела:

– Нечего по дому без толку слоняться, ступай на кухню и займись блинами.

– Матушка, да кабы я хоть раз в жизни их делал. Я ведь не умею.

– А чего там уметь. Размешай тесто, чтоб как сметана было, и лей на горячую сковородку, да не забывай переворачивать… Все, ступай! А мне надо еще за повивальной бабкой человека послать.

Вскоре по дому разнесся пронзительный детский крик. Рождению дочери все обрадовались – для Екатерины Васильевны это были уже пятые роды, но из всех выжил только первенец – Валериан. Вечером был семейный праздник с дядюшкиными блинами, который всю жизнь потом вспоминал, что благодаря появлению на свет Шурочки он научился их печь.

Она росла болезненным и нервным ребенком, а когда капризничала, то, как вспоминала сама Александра Викторовна, отец мог и отшлепать, не больно – шелковым поясом, – но было очень обидно. Из самых ранних детских воспоминаний она запомнила тетушкину свадьбу да березки на Троицу: они с братом Костей (он был на два года ее моложе) сидят у окна, любуясь этими сказочными деревцами, и ждут всех из церкви.

В десятилетнем возрасте у девочки состоялся серьезный разговор с отцом. И он ей запомнился на всю жизнь. Как-то Шурочка возгордилась перед деревенскими ребятишками. И тогда отец вечером, в сумерки, подозвал ее к себе и сказал, спокойно так, как взрослой: «Я сам едва не стал дьячком в сельской церкви. Вот и была бы ты сейчас деревенской девчонкою, а не дочерью отца протоиерея. Чем же тебе гордиться?» Тогда, быть может, она впервые задумалась о превратностях судьбы, которая находится в десницах Господа.

Первые уроки чтения и письма девочка получила дома. «Азбуку я учила под руководством маменьки», – вспоминала она, к восьми годам одолев грамоту и закон Божий. А справиться с другими дисциплинами ей помог старший брат Валериан. Именно он возбудил в сестренке интерес к естественным наукам, которыми сам увлекался, и сумел передать ей свою тягу к познанию природы: вместе они ставили физические опыты, собирали гербарии и коллекции. Этот любознательный семинарист стремился к постижению Творца через познание окружающего мира – Его Творения. Кстати, Валериан Викторович Лаврский был школьным другом Николая Александровича Добролюбова. Валериан, по выражению Добролюбова, был еще и «записным любителем искусств», поэтому нет оснований сомневаться в том, что он поощрял увлечение сестры еще и живописью. Влияние на становление Александры Лаврской, в будущем столь незаурядной личности, оказала и знакомая отца помещица Е.П. Юрьева, тетка беллетриста П.Д. Боборыкина. У нее не было собственных детей, и, вероятно поэтому, она привязалась к Александре. Она часто брала к себе девочку погостить, занималась с ней французским и, провожая домой, каждый раз давала ей с собой интересные книги для чтения.

В юности Александра и ее младший брат Константин стали друг другу еще ближе. Поступив в Казанский университет, Костя регулярно слал ей письма, в которых сообщал новости студенческой жизни и делился своими размышлениями на самые злободневные темы. Он стал редактором либеральной «Камско-Волжской газеты» и постоянным сотрудником «Недели», инициатором устройства дешевой столовой для студенческой молодежи. Кстати, там поглощали не только пищу, но также новомодные политические тенденции, – Константин организовал выписку нескольких политических газет для посетителей столовой, которая вскоре превратилась в настоящий молодежный клуб.

Год освобождения крестьян и отмены крепостного права стал переломным не только для всей российской истории, но и для одной отдельно взятой семьи.

В 1861 году умер Виктор Николаевич, отец Александры. Эта смерть принесла горе в их дом и определила дальнейшую судьбу единственной дочери усопшего: 18-летняя девушка превратилась в «невесту с местом». По традиции, существовавшей в среде духовенства, и за ней закрепилось место в приходе отца. Оно могло быть занято только священником, холостым или вдовцом, который женится на дочери покойного настоятеля данного храма. Какая печальная перспектива и какой в то же время непростой выбор. Место, конечно же, хлебное, и на него быстро слетятся женихи в рясах – только выбирай. Но на нее ли они позарятся или все-таки на осиротевший приход?.. А что, если ей от всего отказаться? Но тогда можно на всю жизнь остаться старой девой, синим чулком. Тоже по тем временам не самая завидная перспектива. Тем не менее Александра сделала свой выбор в пользу последнего: да, пусть она останется старой девой, чем вот так… быть придатком или довеском «к месту» и всю жизнь провести нелюбимой с нелюбимым. Она еле уговорила брата Валериана – к тому времени уже священника в Самаре – занять место отца, а сама осталась жить там же и открыла домашнюю школу.

В 1866 году в Нижнем Новгороде начало работу женское епархиальное училище, и Александра Викторовна устроилась туда воспитательницей. По воспоминаниям знавших ее в те годы людей, она была застенчивой и замкнутой натурой, но «в ней жила постоянная мысль и горячая жажда знаний. Она была общей любимицей учениц, а у сослуживцев пользовалась уважением как чрезвычайно прямой, честный и отзывчивый на все хорошее человек». Эти слова принадлежат ученому и путешественнику В.А. Обручеву.

Теперь уже с ее «женской долей», казалось бы, все определено. Да, ее можно было с полной уверенностью назвать старой девой: ей под тридцать, и красотой она, увы, не блещет, а это значит, что перспектива выйти замуж для нее с геометрической прогрессией приближается к нулю. Что ж, ей остается только не обращать внимания на свое медленное увядание и перестать надеяться на какие-то перемены в своей скучной жизни. Она ведь сама сделала такой выбор.

Перемена участи

А тем временем младший брат Константин за свою бурную деятельность был в 1872 году выслан из Казани в город Никольск Вологодской губернии. Но самое удивительное, ему даже не было объявлено, за что его ссылают, а департамент полиции в ответ на все вопросы хранил молчание. В Никольске судьба свела его с другим ссыльным – коренным сибиряком Григорием Николаевичем Потаниным, который оказался в Вологодской губернии после отбытия наказания по суду – трех лет каторжных работ в крепости Свеаборг в Финляндии, где располагалась арестантская рота военного ведомства с каторжным отделением. Он пошел по этапу за организацию в Томске молодежного политического кружка, где обсуждались порой подпольные прокламации, в том числе доставленное из Лондона воззвание Герцена «К молодому поколению». Кто-то донес на него жандармам, и Потанина вместе с двумя товарищами осудили.

В тот день у ссыльного Константина Лаврского была большая радость: к нему в гости приехали мать и любимая сестра Шура. За столом собрались самые близкие, самые любимые, а еще друзья, в числе которых был и Григорий Потанин. Александре он показался интересным человеком. Даже находясь в ссылке, он продолжал научную деятельность: обрабатывал материалы по этнографии Сибири и исследовал общинное крестьянское хозяйство Севера. Александра с матерью пробыли в Никольске неделю, и ежедневно Потанин бывал у них в доме. Иногда они небольшой компанией выбирались в лес на пикник. Во время таких прогулок волжская барышня восхищалась сдержанной северной природой и даже позавидовала ссыльным, что они могут вот так, в любое время, бывать в лесу и наблюдать жизнь его обитателей.

Потанин вел в Никольске метеонаблюдения, для чего ему из Петербурга прислали все необходимое. Но у него не оказалось часов. Это был повод написать Александре и озадачить ее просьбой выслать ему часы.

После этого они переписывались целый год. Постепенно в их деловой переписке стали появляться интимные ноты… Друг Потанина, писатель Н.М. Ядринцев, «уже заочно преклонился перед этой женщиной», поскольку отмечал: «Как отразилось на этом серьезном, замкнутом человеке знакомство с Александрой Викторовной, какие потоки света хлынули на него, какими цветами радуги заиграло его воображение, какое идеальное настроение сказалось в его духе, какой полет получила мысль, сколько явилось новых планов, какой энергией дышала эта сильная натура». В конце концов Потанин сделал ей предложение. Оно было принято, а наша волжанка с живым умом нашла в коренном сибиряке ценителя, единомышленника и верного спутника.

Новая поездка в Никольск Александры с матерью Екатериной Васильевной в 1874 году была, можно сказать, свадебной. Они обвенчались с Григорием Потаниным в местной церквушке, скромно, без всякого торжества, из гостей были только брат да ссыльные товарищи. Александра осталась с мужем зимовать в вологодских краях, а ее брат по состоянию здоровья был переведен в Самару. Вскоре и Григорий Николаевич получил право переехать в любой город империи, кроме столиц, и молодая пара отправилась в ее родной Нижний Новгород. Но надо сказать, что на Потанина возлагал большие надежды авторитетнейший ученый и путешественник П.П. Семенов-Тянь-Шанский, который продолжал хлопотать о его полной реабилитации. П.П. Семенов покровительствовал.

Вид на Никольск

Потанину еще в бытность того казачьим офицером, когда случайно увидел, находясь в Омске, собранный им во время походов по Сибири и Алтаю гербарий. По его же совету Потанин оставил военную службу и поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. Но из-за студенческих волнений в 1863 году университет был на неопределенное время закрыт, и молодой ученый отправился с экспедицией астронома Струве в приграничные с Китаем районы Южного Алтая и Тарбагатая, а затем решил не возвращаться в столицу и остаться на родине. Ну а там, как поется, ему предстояло отправиться «из Сибири в Сибирь»…

Вскоре Потанин получил право жить в Петербурге, и супруги переехали в столицу. Там его друг Н.М. Ядринцев впервые познакомился с его женой: «Александру Викторовну я увидел в Петербурге. Это была скромная, застенчивая женщина, высокая, сухощавая блондинка, с подстриженными волосами и тонким певучим голосом. Она одевалась скромно и просто, и лицо ее носило печать серьезной и интеллигентной женщины. В обществе она была молчалива, но отличалась тонкой наблюдательностью – качество, оказавшееся впоследствии весьма ценным для путешественницы. Ее мнения и суждения были сдержанны, но метки и отличались тонким остроумием. Она делала весьма удачные характеристики и определяла людей сразу».

А вот какой ее запомнил другой современник, В.В. Стасов: «Впечатление, произведенное на меня Александрой Викторовной, было совершено особенное. Она не была красива, но в ней было что-то такое необыкновенно притягательное для меня. В ее лице была какая-то страдальческая черта, которая делала мне ее необыкновенно симпатичной, хотя мне вовсе не было известно ни тогда, ни теперь, были ли у ней в самом деле страдания в жизни. Но это были какие-то исключительные черты, глубоко нарезанные на ее бледном, серьезном лице, и я не мог смотреть на нее без особенного чувства, совершено необъяснимого и мне самому. У ней был взгляд такой, какой бывает у людей много думающих, много читавших, много видевших… Иногда этот взгляд казался рассеянным и потерянным, но все-таки необыкновенно сосредоточенным и углубленным… И вот таким-то образом я тотчас же постарался познакомиться с этой особенной женщиной, в которой я сразу чувствовал какую-то необыкновенную прочность душевную и надежность умственную».

Встреча с Григорием Николаевичем Потаниным наполнила жизнь Александры смыслом и подарила ей ощущение счастья. До переезда в Петербург застенчивая провинциалка в душе побаивалась этого огромного и бездушного, как ей казалось, города. Но все оказалось иначе: жизнь ее стала еще гармоничней, а ближний круг друзей оказался приятным и надежным. Потанин много работал над составлением дополнений к IV тому «Землеведения Азии» К. Риттера, а жена ему во всем помогала и параллельно усиленно занималась рисованием. Тогда высок был общественный интерес к познанию природы и, как отмечал их современник, известный ученый К.А. Тимирязев, он вырос в целое общественное движение – «движение мысли, пробужденное быстрыми успехами естествознания», которое характеризовалось также демократизацией науки, и в этом «обнаруживалось одно из проявлений духа времени».

Легко представить то состоянии эйфории, которое могло охватить женщину, еще совсем недавно смирившуюся с участью прозябающей в провинции затворницы.

Тогда у всех на устах было имя Н.М. Пржевальского, вернувшегося из Центральной Азии. Григорий Николаевич подал в Русское географическое общество предложение снарядить экспедицию для исследования к тому времени наименее известных и изученных территорий Внутренней Азии, которые лежат к югу от Томска и Енисейской губернии. На путешествие смогли выделить только три тысячи рублей, но этого было катастрофически мало. Однако проектом удалось заинтересовать Министерство финансов. Дело в том, что в 1868 году были упразднены таможенные линии на всей протяженности восточной границы, от Иркутска до Астрахани, и они остались без должного надзора. В министерстве решили использовать возможности экспедиции для исследования как торговых пунктов и направлений торговых потоков, так и количества и ассортимента самих товаров, которые могли бы составить предмет торгового оборота и принести в казну дополнительные средства.

Так что Потанину было дано поручение в течение двух лет исследовать всю пограничную с Западной и Восточной Сибирью полосу Монголии от Чугучака и российского Зайсанского поста до озера Косогол. На эту весьма рискованную в некотором смысле спецоперацию министерство выделило еще три тысячи рублей.

Надо сказать, что в историю Александре Потаниной суждено было войти прежде всего в качестве незаменимой помощницы и верной спутницы Григория Николаевича. Но, разделяя с мужем заботы по сбору и сохранению коллекций, проведению метеорологических наблюдений, она находила время и для самостоятельных этнографических исследований, особенно ей это удавалось в общении с азиатскими женщинами, которые избегали мужчин-чужестранцев. Кроме того, она делала интересные зарисовки, а ее литературные записи и очерки стали свидетельством большого таланта и меткого наблюдательного взгляда. Накануне отъезда Григорий Николаевич обратился к известному художнику И.И. Шишкину, руководителю пейзажных мастерских Императорской Академии художеств, с просьбой помочь с подбором красок для Александры, а В.В Стасов, встретив Потанину, стал убеждать ее заняться во время путешествий зарисовками восточноазиатских эмалей. «Александра Викторовна, улыбаясь своей тихой и кроткой улыбкой, сказала: извольте, обещаю всем этим заняться, все сделаю для ваших вопросов, что могу. Пришлю или привезу вам, что только можно». И она сдержала обещание. Ее подробнейшие зарисовки пейзажей местности, городов, храмов, жилищ, деталей одежды, украшений, предметов быта и этнографических типажей стали свидетельством ее художественного дарования. Хотя по своей врожденной скромности она всегда старалась держаться в тени, а к своим способностям относилась с долей иронии и скептицизма.