Текст книги "Богини далеких странствий"

Идем на Восток

В июле 1876 года в городе Зайсане, у подножия хребта Саур, собрались участники экспедиции. Кроме четы Потаниных в нее вошли: топограф П.А. Рафаилов с двумя помощниками-казаками, кандидат Петербургского университета А.М. Позднеев – знаток монгольского языка, переводчик, охотник и студент-зоолог М.М. Березовский, специалист по чучелам, отставной гвардейский унтер-офицер А.Ф. Коломийцев. Военного конвоя, положенного в таких случаях для сопровождения, у них не было. Так начиналось первое в жизни Александры Викторовны путешествие, которое ставило своей основной задачей изучение природы и населения Северо-Западной Монголии. В ходе этого путешествия 1876–1877 годов экспедиция посетила города Кобдо, Хами, Улясутай, озеро Косогол, монастырь Улангом и таким образом охватила как бы кольцом Северо-Западную Монголию.

Десять дней экспедиция продвигалась на восток по широкой долине Черного Иртыша, пересекавшего границу России и Китая.

Когда в Петербурге их провожали друзья, то многие восклицали: «Какая вы счастливая!» Казалось бы, действительно, участь первой женщины, которая с научной целью отправляется в экзотическую Азию, где ее, несомненно, ожидает столько замечательных впечатлений, может служить предметом зависти. Но… первая же ночь с грозой и комарами, которые своим количеством способны были даже погасить горящую свечу, могла у многих из них отбить желание продолжать путь. Ощущение от атаки комаров было такое, что ей казалось, будто лицо беспрерывно посыпают пеплом. Но она храбро боролась с комарами по ночам, а утром снова отправлялась в путь, наравне с другими переходя вброд реки, поднимаясь по горным тропинкам, опускаясь в глубокие топкие лощины, переправляясь на долбленых лодках через реки, не зная устали и не прося себе, как женщине, снисхождения.

Перейдя Иртыш, экспедиция углубилась в Монгольский Алтай. В монастыре Шара-суме Потанин подумал взять нового проводника, так как решил идти на Кобдо новым путем, по которому не проходил еще ни один топограф. Однако у стен монастыря их ждал пренеприятнейший сюрприз. Уже на подъезде к резиденции настоятеля, на мосту, путь им преградили несколько вооруженных всадников. Деваться было некуда. В их плотном кольце путешественники подъехали к кумирне, в адрес русских летели гневные выкрики – похоже, ругательства, и не только: иногда они сопровождались камнями и тычками, так что приходилось уворачиваться от ударов. Серьезность ситуации подтверждало и то, что вырвавшихся немного вперед двоих казаков стащили с лошадей и стали осыпать ударами… Всех членов экспедиции разоружили, обыскали и доставили к местному правителю – словом, они пережили немало неприятных минут. После двухдневного ареста их, безоружных, отпустили, но легко представить настроение путешественников, тем более что о жестокости настоятеля монастыря ходили весьма красноречивые слухи. Им было предложено, как писал в дневнике Григорий Потанин, ехать в Кобдо по пикетной дороге долины Урунгу, и тогда им обещали вернуть оружие, «…в противном случае ваше оружие будет оставлено в Шара-суме, и вы получите только ваших лошадей… мы выбрали последнее». Свободные и безоружные, они нашли проводников и продолжили путь по крутым склонам Монгольского Алтая. У верховья реки Кран им пришлось преодолевать крутой перевал – высота подъема составляла 2960 метров, – и Александре очень мешала женская одежда, так что она была вынуждена переодеться в полумужской костюм. Затем четыре дня они провели под сенью снежной вершины Мус-тау, где Александре Викторовне удалось сделать первые наблюдения над бытом неизвестных народностей. Киргизский султан Самеркан был гостеприимен, причем, что удивительно, к женщине он отнесся с неожиданным почтением и даже позволил ей присутствовать на специально организованной охоте на лисиц, которых ловили прирученные беркуты.

Конечно же, в пути было много неудобств, особенно для единственной женщины в чисто мужском коллективе, но они компенсировались невиданными красотами природы. Ее восхищали и стада антилоп, несущихся со скоростью 50–60 км в час, и группы древних могил исчезнувших народов, и трогательные стайки горных курочек на скалистых отрогах.

Наконец караван миновал перевал и подошел к долине реки Буянту. Путники переночевали на ее болотистом берегу, а утром вошли в Кобдо. Дома в этом городе не соответствовали суровому климату: большие окна заклеены бумагой, а двери плохо подогнаны к рамам, помещения в основном отапливались сухим навозом, типичным для китайских жилищ топливом.

Александра не сетовала на лишения пути, но ее раздражала и угнетала грязь и скученность ночлегов в населенных пунктах. Жесточайший ревматизм и сопутствовавшая ему сердечная болезнь были следствием постоянных простуд, которым она подвергала себя в поисках струи свежего воздуха.

Все время с октября по март, пока экспедиция зимовала в Кобдо, было потрачено на получение информации о русской торговле с монголами. Александра, в свою очередь, собирала материал для очерков и пополняла орнитологические коллекции.

Единственным развлечением в этом городе был китайский театр, который путешественница описала в очерке «Театральные представления и религиозные празднества в Китае». Театр находился прямо на площади. Ее поразило то, что кресел в нем не было, за исключением закрытых лож по бокам, так что все зрители стояли прямо на площади, между сценой и кумирней с открытыми окнами. В кумирне стояла статуя Чон-гуэ – божества загробной жизни, перед которой были разложены жертвенные подношения: целая туша барана, лепешки, свечи и ароматические палочки. Сцены различных казней украшали стены кумирни. Разглядывая зрителей, она отметила, что все китайцы-мужчины присутствовали в основном в сопровождении монголок. Это объяснялось тем, что приезжие купцы и чиновники не имели права привозить с собой жен из «застенного Китая» и потому обзаводились временными. Однако китайские мужья считали своим долгом обеспечивать материально своих благоверных, оставленных за пределами Великой стены. Вход в китайский театр был бесплатным, за исключением, возможно, сидячих мест в ложах. Александра Викторовна несколько раз была в театрах и посмотрела практически весь репертуар, хотя о содержании пьес ей приходилось только догадываться. Зато она с восхищением описывала костюмы актеров и их акробатическое мастерство, однако музыка и пение не нашли в ее лице благодарного ценителя. Однажды она оказалась на комедийном представлении. Определить жанр было не трудно, поскольку актеры по ходу пьесы выплескивали друг другу в лицо помои, что сопровождалось хохотом зала. Переводчик Шичинго разъяснил ей потом нехитрое содержание той пьесы-фарса по-монгольски, однако добавил, что пересказывать пьесу чужестранцам это «ши» – преступление, поскольку то, что происходит в театре, – священнодейство. Александра Викторовна была крайне удивлена: если комедия с выплескиванием помоев приравнивается к богослужебному обряду, тогда что можно сказать об остальном. Вскоре ей удалось увидеть и религиозный праздник, посвященный богу Чон-гуэ. Его статую, украшенную цветами, разноцветными полосками бумаги, свечами и фонариками, проносили по городу из одной кумирни в другую, оглашая окрестности звоном медных тарелок. Шествие возглавлял городской палач – главный служитель культа этого божества.

Запомнился ей и Новый год, который встречали по китайскому обычаю в первое новолуние в начале февраля. За месяц до праздника во всех домах производили генеральную уборку, выносили весь скарб на улицу и выколачивали, а заодно и выбрасывали старье. Дома украшались снаружи флажками, а стены внутри оклеивались бумажными обоями. Накануне праздника пекли сладкие лепешки, пирожки и печенье, а возле домов ставили яркие палатки, под пологом которых накрывали жертвенные столы. Обязательным атрибутом их являлись лодочки из золотой и серебряной бумаги в форме ямбов – китайских золотых слитков, – они символизировали богатство. Возле домов были приготовлены обязательные кострища с желтой бумагой – в урочный час их надо было запалить, чтоб бумага сгорела. Наступление этого урочного часа возвещал выстрел из пушки на крепостной стене. Тогда, услышав, что «джинн» пришел, зажигали костры и фонарики возле домов, и все шли ужинать, но главный городской костер должен был запылать не раньше двух часов ночи.

В марте 1877 года экспедиция покинула Кобдо и двинулась к самому восточному городу Китайского Туркестана – Хами, но не по обычной караванной дороге, а мимо озера Хара-усу. Это был трудный выбор: ко всем ее невзгодам прибавлялось тревожное ожидание нападения дунган – мусульман, живущих в западной области Китая и часто восстающих против китайских чиновников. К счастью, опасения не подтвердились. Когда экспедиция перевалила через главную горную цепь Алтаин-нуру, пробираться стало еще труднее. В долине реки Барлык было очень много снега, а сама река, еще не сбросившая ледяной покров, проявила редкостное коварство: при переходе через нее верблюды проваливались под лед. На некоторых участках навалы камней и сугробы делали путь просто непроходимым, и тогда приходилось пробираться крутыми косогорами.

На улице Кобдо. XIX в.

Впереди лежала пустыня Гоби – нигде ни былинки. Лошади страдали от жажды и голода и еле передвигали ноги, – четырех из них путешественники вынуждены были оставить. Но при переходе через Джунгарскую Гоби никто из людей не пострадал. Наконец, преодолев коварную пустыню, они вошли в деревню Сантоху, представлявшую собой зеленый оазис посреди безжизненного пейзажа пустыни. Ходили слухи, что ее разорили дунгане, но слухи оказались сильно преувеличенными. Отдохнув и подкрепившись, экспедиция двинулась дальше и достигла подножий Тянь-Шаня, а затем и города Хами, – караван вступил в Китайский Туркестан.

Александра Викторовна делала зарисовки украшений и одежд местных жителей. А ее муж собирал сведения, касающиеся значения Хами как торгового центра. Через десять дней они отправились обратно, и путь их лежал в монгольский город Улясутай. Теперь они пересекали Гоби в северном направлении.

Город, построенный на слиянии рек Тунгусту-гол и Богдаин-гол, как и другие города Монголии, был разделен на три части: торговую, слободу и военную. По размерам он оказался меньше Кобдо, зато торговля оживленнее. Недалеко от города был расположен аршан – источник с горячими ключами, где под надзором лам-докторов многочисленные пациенты исцелялись от всевозможных недугов. Источники разделялись на те, что для питья, и те, что для приема водных процедур. Путешественники с интересом рассмотрели врытые в землю деревянные ванны, больше напоминавшие ящики. Когда больные принимали процедуры, над ключами раскладывались палатки. В это время 25 человек заканчивали курс лечения. Несмотря на пронизывающий холод, они ночевали в палатках и каждый день опускались в источники. Пробыв в Улясутае 21 день, путешественники направились к озеру Косогол, где Потанина сделала множество зарисовок самого большого водоема Монголии. Маршрут первого путешествия по Северо-Западной Монголии был пройден. Гербарий Петербургского ботанического сада пополнился многими видам растений, а орнитологическая коллекция 340 экземплярами новых птиц. Образцы горных пород были немногочисленны, но представляли интерес для геологов. После завершения намеченных исследований все члены экспедиции собрались в Бийске.

Второе испытание на прочность

Весной 1879 года из Бийска началась очередная экспедиция в центральную часть Северо-Западной Монголии. В ее состав вошли супруги Потанины, кандидат университета археолог Адрианов, переводчик с алтайского и тувинского языков Чивалков, а позже к ним присоединились топограф Орлов с тремя казаками и переводчик с монгольского Палкин. Это было второе для Александры путешествие по Монголии и Тувинскому (или, как тогда говорили, Уряханскому) краю. Выйдя из Кош-агача, что на реке Чуе, путешественники перевалили через пограничный хребет и прибыли в монастырь Улангом на озере Убса. Оттуда по пути в Кобдо экспедиция исследовала ряд больших озер северо-запада, в том числе Киргиз-нор, и покрытую вечными снегами горную группу Харкира, пересекла хребет Танну-ола, прошла по верхнему течению Енисея (Улукему и Хакему) в Уряханском крае (Тува) и поздней осенью, осмотрев частично бассейн реки Селенги, вышла в Дархатский[1]1
  Дархаты – омонголившаяся ветвь тувинского народа.


[Закрыть] курень близ западного берега озера Косогол. Оставив там на зиму животных, путешественники прибыли в Иркутск.

Это только маршрут. Но его подробности и нюансы таили массу опасных и коварных сюрпризов. Хребет Танну-ола казался сплошной неприступной стеной, увенчанной снежными вершинами, над которыми клубились туманы, он «будто манил скорей взглянуть на то, что скрывается за ней». Однако на перевале Баин-Танну им трудно дался как подъем по обледенелой дороге, на которой у верблюдов разъезжались ноги, так и крутой и скользкий спуск. Верблюдов поддерживали с помощью веревок, которые натягивали со стороны горы, а вьюки снимали и несли просто на руках. Один верблюд сорвался и покатился с диким воплем вниз, но его задержали деревья.

Потанин решил попробовать пройти по неизвестному маршруту – вверх по Хакему, но оказалось, что река течет в «щеках» – отвесных скальных берегах и дороги вдоль нее не существует. Пришлось всем сворачивать на северные склоны Танну-ола и идти по тайге. Нередко дорогу преграждали огромные стволы упавших деревьев, и верблюды вставали, тогда люди спешивались, перерубали препятствие, освобождая путь. Иногда из-за деревьев застревали вьюки, и приходилось опять браться за топоры. Такая дорога изматывала. Но когда путники шли по ровной, что пролегла по долинам рек, возникали трудности иного рода. Вот как описала их Александра Викторовна: «…иногда речка имела забереги – очень высокие ледяные карнизы, и середина реки еще не замерзла, тогда приходилось прыгать с этих карнизов в воду и снова заскакивать на противоположный ледяной берег; лошади это могли делать, но для вьючных верблюдов в таких случаях приходилось обрубать забереги, размельчать ледяные осколки, посыпать этот лед песком и тогда проводить по нему или в тех местах, где речки еще не замерзли, набрасывать на их грязные или болотистые берега рубленые ветви, потому что верблюды вязли в грязи. На одном из таких переходов, встав утром, мы увидели двух своих верблюдов мертвыми. Они, по-видимому, замерзли».

На пути к Иркутску завершал экспедицию участок дороги мимо озера Косогол. Неожиданно ударили двадцатиградусные морозы. Этот переход Александра Викторовна описала в своем очерке «Из странствий по Уряханской земле»: «Наше путешествие теперь совершенно изменило свой характер. Палатки с нами не было, ночевали мы прямо на снегу около большого костра, просыпались рано, пили чай и сейчас же пускались в путь. Ехать приходилось крупной рысью; я ужасно уставала ехать на тряской лошади. Проскакавши рысью часов до двух дня, мы обыкновенно свертывали с дороги в лесок и останавливались пить чай. На этих остановках ели холодное мясо или разогревали вынутый из мешка и замерзший мякир[2]2
  Мякир – каша из корневищ живородящей гречихи.


[Закрыть], сваренный с маслом уже заранее перед путешествием. С урянхайцами было замороженное и нарубленное кусками молоко, которое мы клали в котел с чаем. Вьюки мы не разбирали, а только снимали их со спин лошадей. Отдохнувши часа два и удивительно как ободрившись чаем, мы снова садились на лошадей и ехали часов до 9 вечера. Тут же доставали кошмы и подушки, варили еду, т. е. баранину, запивали ужин чаем и затем укладывались, занимая места вокруг костра, но стараясь не ложиться на подветренной стороне, потому что искры, которые всегда летят от полусырых дров, беспрестанно попадали на наши постели и прожигали наши кошмы, одеяла и шубы. Наблюдать за огнем и караулить лагерь и лошадей оставались урянхайцы, а мы все засыпали быстро и очень крепко. Было что-то необычайно приятное в этих ночлегах под звездным небом, среди пустыни, правда, с одним только условием: если не было ветрено и не шел снег.

В ночь с 15 на 16 ноября нам пришлось испытать эту неприятность… Утомляясь от беспрерывной езды и неудобного мехового костюма, ужасно уставала. Часто я просила, чтобы мне позволили пойти немного пешком или хотя бы ехать шагом; раз муж было согласился на это, и мы отстали с ним от прочих всадников, но вскоре потеряли тропинку и очень испугались: при близорукости нас обоих нам трудно было найти потерянную тропинку на однообразной снежной поляне; с тех пор муж не позволял мне отставать, несмотря на мои просьбы и жалобы на усталость; в этот день, 15 ноября, к усталости присоединилось легкое нездоровье. Лица у всех нас в этот день оказались обмороженными. На ночлеге ветер, казалось, затих, и мы обогрелись немного, хотя суп наш замерзал на полдороге ко рту… Хотели было выпить пуншу, так как с нами было немного рому, но бутылку из-под рома нашли привязанной горлышком книзу и, конечно, уже пустой; было ли это сделано нечаянно или, может, ром наш и не пропал даром, осталось, конечно, неизвестным, да и малоинтересным, раз бутылка опустела. Несмотря на холод, укладывались мы спать, обыкновенно снимая с себя все хорошее платье и оставаясь только в фланелевых рубахах; сапоги выставляли поближе к костру, а сами забирались в кошмы, сшитые мешками для того, чтобы снизу не поддувало. В эту ночь к утру мы с мужем пробудились от каких-то жалобных криков; от испуга я вскочила, не принимая предосторожностей, бросилась было к своим сапогам, но оказалось, что они были полны снега, и я опять должна была спрятать ноги в мешок, где в это время было уже довольно снега, который я насорила туда, вставая. Муж в это время шел на крик, который, как оказалось, раздавался из-под кошмы нашего Ивана[3]3
  Иван Чивалков – переводчик с алтайского и тувинского языков.


[Закрыть]; у него, бедного, замерзли ноги, так как мешка у него не было и под койку задувал ветер и нанесло снегу. Муж стал ему оттирать ноги снегом, затем пытался раздуть совсем погасший за ночь костер. Снег запорошил его, и мокрые дрова никак не хотели загораться. Урянхайцев не было: они ушли, как оказалось после, собрать разбежавшихся от непогоды лошадей. Наконец один из них явился, нашел дуплистое дерево и изнутри его добыл сухих растопок, костер запылал. Иван мог отогреть свои ноги; муж вытряс снег из моих сапог и положил их сушить… Обогревшийся к этому времени Иван стал варить чай в кастрюле из-под супа. Скоро все мы бодро боролись с дорожными невзгодами». Завершив вторую экспедицию в Иркутске, они прошли 1800 верст[4]4
  Одна верста равна 1067 м.


[Закрыть], определили 6 астрономических пунктов, нанесли на карты территории от Кош-агача до северной оконечности озера Косогол, составили гербарий из 400 видов растений, 1000 экземпляров насекомых, 80 чучел птиц, 120 образцов горных пород.

Женщина на кафедре. Знакомство с бурятами

Зима в Иркутске прошла в трудах. Александра Викторовна помогала мужу составлять отчеты по обеим экспедициям, которые были потом изданы в четырех томах в 1880–1883 годах. Однако она находила время и для собственных литературных и художественных опытов, и ее работы стали великолепным дополнением к несколько суховатым научным сведениям в изложении супруга. Ее острый женский взгляд на незнакомый большинству европейцев мир приобрел самостоятельную ценность. В Иркутске она активно сотрудничала с «Восточным обозрением»: вела иностранную рубрику, а кроме того, ее стали регулярно приглашать выступать с докладами. Она не была публичным человеком, а тщеславным тем более, но, сама того не желая, Александра Викторовна стала знаменитостью.

Вид на Иркутск

Вот как вспоминала одна жительница Иркутска впечатление, которое произвело на нее выступление Потаниной: «Женщина на кафедре – это было невиданное зрелище для Иркутска. Она очень волновалась, читая, но волновались не меньше и мы, молодые учительницы и гимназистки, чувствуя, что мы словно присутствуем при уравнении человеческих прав женщины».

Александра Викторовна с первых же дней пребывания в Иркутске заинтересовалась бурятами, их бытом и традициями, и приобрела среди представителей этого народа немало друзей. Буряты стали частыми гостями в ее доме, и в беседах за чаепитием она постепенно накапливала ценный этнографический материал. Иногда и она наносила ответные визиты своим новым знакомым. Потанина даже провела лето у озера в бурятской семье. Она написала рассказ «Дорджи, бурятский мальчик» (о жизни Д. Банзарова, одного из немногих ученых-бурят, автора научного труда «Черная вера, или Шаманство у монголов»), а также этнографический очерк «Рассказы о бурятах, их вере и обычаях», в котором проявилась ее наблюдательность и научный подход к пониманию этнографических вопросов.

Пришла весна. По всем планам надо было возобновлять работу экспедиции. Однако случилось непредвиденное: из-за осложнения дипломатических отношений с Китаем пришлось все отменить. Потанин один поехал в Дархатский курень, где были оставлены все вещи и животные под присмотром переводчика Палкина. Теперь надо было распускать караван… Супруги Потанины возвращались в Петербург.

В столице было неспокойно. Напряжение буквально витало в воздухе, который после вольного, таежного, давил и в прямом и в переносном смысле. 1 марта 1881 года был убит император Александра II. С одной стороны, усилились репрессии, а с другой – разгул террора тоже вызывал ощущение нестабильности. Конечно же, Александре хотелось отвлечься от политики. Как? Только в работе, только в самообразовании – другого средства она не знала. Поэтому она много писала, посещала научные лекции и доклады, учила языки. Кроме того, она много рисовала, писала пьесы и рассказы для детей.

Быть может, несмотря ни на что, Александра Викторовна все-таки чувствовала себя немного неуютно в Петербурге и потому старалась забыться в воспоминаниях и мечтах. Но вскоре ее мечты начали приобретать реальные очертания.