Электронная библиотека » Татьяна Голубева » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Сайт фараона"


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 16:07


Автор книги: Татьяна Голубева


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Но ведь тот борщ не взорвался? – уточнил Максим.

– Борщ – нет, это я могла взорваться, если бы его съела, – пояснила Лиза. – Может, лучше куриный суп закажем? Правда, я его терпеть не могу…

– Давай лучше рискнем, – предложил Максим. – В конце концов, мы в любой момент можем потребовать замены блюда, ведь так?

Лица окинула его каким-то странным оценивающим взглядом и кивнула.

– Давай рискнем, – согласилась она. – Думаю, с тобой они спорить не решатся.

Максим расхохотался. Вот оно что… значит, Лиза втайне подозревает его в способности набить морду персоналу, ежели в том возникнет необходимость.

Лиза, увидев подошедшего к одному из столиков в правой части ресторана официанта, взмахнула рукой и неожиданно резким тоном сказала:

– Поспешите, пожалуйста. Мы уже давно ждем.

Официант небрежно кивнул, не поворачивая головы, но в следующее мгновение, краем глаза обнаружив полуобернувшегося Максима, сорвался с места и очутился рядом с их столиком.

– Да, добрый день, рады видеть вас в нашем ресторане… что желаете заказать?

– Желаем два борща, – заявила Лиза, – но только в том случае, если он у вас съедобный. Два салата из свежих помидор. А на второе… тебе что? – вдруг поинтересовалась она мнением попутчика.

– А я не знаю, что там есть, – весело ответил Максим. – Ты мне меню так и не дала.

– Имеется ромштекс, антрекоты, отварная осетрина, гуляш, – бодрым тоном отрапортовал официант.

– Вот как? – удивленно поднял брови Максим. Он не был уверен… однако ему почему-то казалось, что в железнодорожных пунктах питания меню должно быть попроще. – А осетрина хорошая?

– Первой свежести, – с ухмылкой сообщил официант. – Под яично-лимонным соусом, с петрушечкой.

Лиза взвизгнула от восторга и закричала:

– Давай ее сюда! А почему у вас прентаньера нет?

– Суп прентаньер будет завтра, – заговорщически склонился к девчонке официант. – Специально для вас.

– Ой, не могу! – простонала Лиза. – Так, а что мы возьмем на десерт?… Здесь у вас написано – «блан-манже». Это в самом деле настоящее полосатое пирожное?

– Полосатее не бывает! – клятвенно произнес официант, прижимая к груди правую ладонь. – И слаще тоже!

Максим со все возрастающим недоумением наблюдал за девчонкой и официантом, которые словно играли в какую-то совершенно неизвестную ему игру. Но эти двое явно понимали друг друга, причем понимание возникло внезапно и углублялось с каждой долей секунды… и он положился на выбор Лизы.

– Значит, сыр «гауде», два блан-манже и чай. Нет, мне – чай, а ему – кофе, – тут же передумала Лиза. – И бутылочку белой «Алазанской долины».

Ненавижу чай… я от него распухаю и тупею… но ведь пью же иногда…

Официант, кивнув, умчался выполнять заказ, а Лиза хихикнула и сказала:

– Ну чего ты? Все нормально!

– Не сомневаюсь, – откашлявшись, сообщил он. – Нисколечко не сомневаюсь, что все нормально. С твоей точки зрения. Но уверена ли ты, что происходящее выглядит таким же нормальным в глазах нормального обывателя?

Лиза вытаращила глаза и выдохнула:

– Ух ты! Вот это оборот! А ты не мог бы всегда так разговаривать? Это же просто кайф!

– Всегда – не могу, – отказался он. – Для этого нужно особое вдохновение.

– И что же тебя вдохновило на этот раз?

– Сама знаешь.

Лиза подумала немного и кивнула.

– Да, пожалуй, знаю. Ладно, это все неважно. Вон уже и борщ несут.

Официант бесшумно выставил перед ними два здоровенные блюда, а на них водрузил две глубокие тарелки с горячим борщом. И блюда, и тарелки были, конечно, железнодорожные – не бьющиеся и не мнущиеся, отлитые на века из нержавеющей стали.

– Уж извините, – тихо сказал официант, – фарфора не держим… по техническим причинам.

После этого он поставил в центр стола почему-то уже открытую бутылку «Алазанской долины», литровую бутылку минеральной воды и четыре высокие толстостенные стакана из отличного чешского стекла. Лиза не преминула отметить нарушение протокола:

– Почему открыта? Воды долил?

– Как можно! – обиделся официант. – Мы себе такого не позволяем. Но у нас, видите ли, инструкция по безопасности… штопором в зале орудовать запрещено.

– Что за бред? – изумилась Лиза.

– Ну, я тут ни при чем, – развел руками официант. – Приятного аппетита.

Он ушел – вроде бы даже на цыпочках, – а Лиза, деловито схватив ложку, погрузила ее в малиновый густой борщ. Осторожно поднеся ложку к губам, девчонка попробовала первое блюдо – и ее глаза радостно расширились.

– Ух ты! – воскликнула она, облизываясь. – Вкусно-то как!

И принялась за еду.

Максим последовал ее примеру. Борщ и в самом деле оказался настоящим……тихий летний сад, под развесистым старым абрикосовым деревом, сплошь усыпанным ярко-оранжевыми плодами, – деревянный стол, гладко оструганный, пахнущий смолой… глиняные миски, полные обжигающего темно-красного борща… душистые куски свежего ноздристого хлеба, серого, с хрустящей корочкой……острым и вкусным, но откуда он знал, каким бывает настоящий борщ? Вспомнить бы, где и когда он приобрел это знание…

Нет, вспомнить не удавалось.

Борщ съели молча. Наконец Лиза, положив ложку на подставленное под тарелку блюдо, вздохнула и сказала:

– Да, неплохо… а не пора ли нам по чуть-чуть?

– Эй, ты что, вино пить собираешься? – удивился Максим. – Тебе сколько лет?

– Ну, четырнадцать с половиной, – с достоинством ответила девчонка. – И что? Вино сухое, легкое… к тому же я не собираюсь хлебать его ведрами. Я – на греческий манер. Чуть-чуть, и разбавленного.

– Ну ты и гречанка, – покачал головой Максим, наливая в Лизин стакан вина примерно на палец. Лиза тут же указала ему на ошибку:

– Сначала надо было немножко себе плеснуть, а потом – мне, а потом – снова себе.

– Извини, я, наверное, недостаточно светский человек, – ответил он, наполняя свой стакан. – Но я надеюсь, что ты меня простишь.

– Да уж конечно, – кивнула Лиза. – Воду-то открой!

Официант, принесший вино открытым, почему-то не позаботился проделать ту же процедуру с бутылкой минералки. Максим, решив не вникать во все те странности, что постоянно возникали во время путешествия (ему вполне доставало странностей собственного положения), молча открыл воду и вопросительно посмотрел на девчонку. Та приложила палец к своему стакану:

– Вот до сих.

Налив ей воды, Максим взял свой стакан и пригубил вино. Отлично… вкус «Алазанской долины» явно пытался пробудить что-то в его памяти… но Максим уже перестал надеяться на мгновенное чудо. Впрочем, выпить все равно не мешало.

Он не заметил, как исчезли пустые тарелки из-под борща, потому что засмотрелся на парня, сидевшего в поле его зрения.

Парень задумчиво жевал тоненькую длиннющую лапшу, наматывая ее на вилку целыми пучками. Золотисто-белые хвосты во множестве свисали с вилки, и парень, запихав в рот основную массу, осторожно всасывал эти хвосты, вытянув губы трубочкой. По его длинному острому подбородку стекал яркий томатный соус, и парень время от времени вытирал его салфеткой, уже запятнанной до такого состояния, что ее первоначальная белизна угадывалась с трудом. Пегий хвост покачивался на макушке парня в такт движениям узкой, словно приплюснутой с боков головы. Глаз парня Максим не видел – тот смотрел в тарелку, не отвлекаясь на окружающие его мелочи. Зато мог хорошо рассмотреть руки, и именно они приковали его внимание, зачаровав и ошеломив. Максим подумал, что он, наверное, ни разу в жизни не видел подобных рук – иначе почему бы они произвели на него такое впечатление? Белокожие пальцы, длинные и тонкие (как лапша, подумал вдруг он), казалось, не имели суставов, они извивались подобно змеям… коротко подпиленные округлые ногти безупречной чистоты выглядели чуть широковатыми, но все же были красивы. Узкие кисти, переходящие в еще более узкие запястья, виднеющиеся из-под плотных манжет серого блейзера… Скрипач, что ли, принялся гадать Максим, или пианист? А может быть, художник? Во всяком случае, ему казалось, что подобный человек должен заниматься каким-то нестандартным делом. Он не мог бы представить себе этого парня сидящим в конторе…

Офис, светлый и просторный… экран, по которому бегут слова и цифры вперемешку с непонятными заковыристыми символами…

Максим вздрогнул – и тут же до него донесся голос официанта, как раз в этот момент ставившего перед Лизой тарелку с огромным куском сочной разварной осетрины, от которого поднимался пар:

– Уверяю вас – вы никогда ничего вкуснее не пробовали!

Поставив тарелку и перед Максимом, официант коротко поклонился и ушел.

Воспоминание, готовое вот-вот всплыть на поверхность, снова ушло в глубину растерянного сознания.

Глава шестая

Когда они с Лизой, переевшие и расслабленные, вернулись в купе, Максим, не забывший купить в ресторане сигареты (на всякий случай, не зная, куда занесет его беспамятство, он взял сразу блок, добавив к нему пару зажигалок), отправился на перекур, а Лиза извлекла из-под подушки какую-то затрепанную книжку и уселась поближе к окну, свернувшись в маленький узелок, – читать. Впрочем, Максим сомневался, чтобы девчонки хватило надолго – глаза Лизы сами собой закрывались после обеда с «Алазанской долиной». Ну, уснет – значит, уснет…

Что же это такое померещилось ему там, в ресторане, думал Максим, шагая по качающемуся коридору вагона к тамбуру, что же это было… Какое-то служебное помещение. Какой-то экран. Телевизор? Да, похоже… что же еще это могло быть? Но почему по этому телевизору показывали текст с непонятными символами? Наверное, кассета… нет, невозможно понять.

В тамбуре, у левой двери, стоял одинокий курильщик. Он плотно прижался лбом к стеклу, явно не желая ни с кем общаться, и Максим, также не стремившийся обмениваться пустыми фразами со случайным человеком, встал справа, и первым делом посмотрел на пепельницу. Она была все такой же пустой и чистой, и все так же привлекала взгляд плавностью своих линий и насыщенностью цвета. Да ну ее, рассердился вдруг Максим, вот еще предмет для размышлений – пепельница! Кусок пластмассы, роение молекул, пучок атомов… сгусток энергии, как и все вокруг… и распадется в свое время, как и все остальное. И незачем вообще о ней думать.

Он, как и курильщик в другом конце тамбура, прижался лбом к стеклу, всматриваясь в проносящиеся мимо деревья. Сигарета показалась ему на удивление вкусной – наверное, после вкусного обеда… До вечера еще далеко, думал он, ночь пройдет незаметно, а что будет завтра? Похоже, этому поезду долго еще мчаться вперед… ведь официант пообещал Лизе на обед суп «прентаньер», а значит, во время обеда они будут по-прежнему в пути… Но до какой станции едет он сам? До конечной?

Вот дурак, внезапно подумал он, ведь на вагонах написано, откуда и куда идет поезд… почему же я не обратил на это внимания, когда мы с Лизой выходили там, на технической стоянке, и даже еще раньше, когда покупали картошку и огурцы в Пешелани? Совершенно забыл… впрочем, в его уме тут же проскользнула другая идея. Ведь если он не сам потерял память, если кто-то стер его воспоминания, – то не внушил ли ему заодно этот «кто-то» некую направленность действий и поступков? Ну, это уж слишком… мистика пополам с ерундистикой. Кому и зачем могло такое понадобиться, глупость все это… а вот не глупость то, что в каждом вагоне (он вдруг вспомнил это!) висит на стенке расписание движения поезда. И там указано, откуда и куда мы едем. И должно это расписание висеть неподалеку от купе проводника.

Загасив в обтекаемой (снова его глаза вцепились в форму!) пепельнице окурок, Максим вернулся в вагон и торопливо пошел в другой его конец, на всякий случай осматривая все простенки между окнами – вдруг расписание съехало куда-нибудь в середину вагона?

Однако даже вплотную к хитроумно устроенному водогрею, пышущему жаром (как будто без него жары не хватало!), расписания не обнаружилось. Вместо него висели какие-то заумные плакатики, излагающие во всех никому не нужных подробностях особенности устройства электрооборудования вагона, а также схемы снабжения его водой. Мелкий шрифт и нечитаемые чертежи выглядели нелепо в полутемном закутке рядом с титаном, однако закон железной дороги был тем самым соблюден точно и неукоснительно.

Хмыкнув, Максим зашагал обратно, все еще не теряя надежды отыскать расписание, – но и второй этап исследования вагонных стенок результатов не принес. Недоумевая, Максим снова вышел в тамбур и закурил. Необщительный пассажир с сигаретой, крепко зажатой между двумя пальцами правой руки, все так же стоял, упершись лбом в стекло. Интересно, подумал Максим, сколько он уже вот так сигарет высадил? Стоит и стоит, даже с ноги на ногу не переминается…

Затянувшись, он уставился в потолок над собой, пытаясь осмыслить истекающий момент. В вагоне в целом – идеальный порядок. Проводник – явно работящий и аккуратный дядька. Даже нелепые плакатики, по инструкции обязательные к вывешиванию в вагоне, находятся на предназначенных для них местах. Почему же нет расписания?

Чудеса, да и только…

– Вот как вы думаете, – внезапно заговорил курильщик в другом конце тамбура, заговорил громко, перекрывая грохот колес, – что такое чудо?

– А? – вскинулся Максим, ошеломленный совпадением чужого слова с собственной мыслью. – Чудо? Почему вы спросили именно о чуде?

– А я только о чудесах и думаю в последнее время, – пояснил курильщик, не оборачиваясь. – Бывают они? Или нет? Что это вообще такое – чудо? Какие явления мы определяем данным термином?

– Не знаю… – растерянно сказал Максим. – Я как-то не задумывался об этом… не приходилось.

Не приходилось ли? На самом деле он не знал. Вполне возможно, что в той, потерянной жизни, он только и делал, что рассуждал о чудесах.

– Вообще-то по сути чудо – это нарушение природных законов, так? – продолжал курильщик. – Но законы природы не нарушимы, так? Значит, что выходит? Если нам что-то кажется чудом – то мы просто видим проявление каких-то законов, нам неизвестных. Так?

– Ну… наверное, так, – согласился Максим. – Мы многого не знаем и не понимаем.

В особенности я многого не знаю, добавил он мысленно. Уж столько всего вокруг, чего я не знаю и не понимаю…

– Вот и я о том же, – выкрикнул курильщик с противоположной стороны тамбура – и умолк.

Максим долго ждал, полагая, что разговор продолжится, но курильщик, похоже, высказался до конца, и большего ему не требовалось Когда Максим вернулся в свое купе, девчонка спала, как он и предполагал. Она закуталась в одеяло с головой и тихонько посапывала. Книжка упала на пол. Максим поднял ее и взглянул на обложку. «Эмпиризм и рационализм в философии Нового Времени». Он вытаращил глаза, не веря им, потом несколько раз моргнул – но это не помогло. По вконец изношенной кирпично-красной корочке бежали все те же тисненые блеклым золотом слова – «Эмпиризм и рационализм…»

– Ай да Лиза… – прошептал он, осторожно укладывая книжицу на верхнюю полку над девчонкой, рядом с ее «Никоном». – Ай да восьмое чудо света…

Что это такое – восьмое чудо света?

Он не знал. Слова сорвались с языка сами собой. Но это значило, что когда-то это выражение было привычным для него, хорошо знакомым и понятным… чудо. Снова чудеса. Нарушение природных законов, которого быть не может.

Дались ему эти чудеса!

У всего должно быть рациональное объяснение.

«Эмпиризм и рационализм в философии Нового Времени».

Он встал, достал книгу и раскрыл ее наугад. «…и тогда Декарт делает свой известный идеалистический вывод – „Я мыслю, следовательно, я существую“. Критики последующих эпох…»

Максим с треском захлопнул книгу, и тут же испуганно посмотрел на спящую девчонку. Она не шелохнулась. Максим снова ненадолго задумался. Они в поезде. Стук колес заглушает все… но спать никому не мешает. Ну да, это же ритмичный звук, ровный… а звуки, нарушающие этот ритм, привлекают внимание… Звуки… что такое звук? Волна, колебание воздуха, возник – и исчез навсегда, и ни один звук никогда не повторяется… даже если искусственно создается его подобие. Пусть на скрипке играет совершеннейший виртуоз, и равного ему нет и не было в целом мире, – но один и тот же концерт Паганини, исполненный им дважды, будет состоять из разных звуков… хотя бы потому, что второй комплект звуков отделен от первого неким временным интервалом, а это уже говорит о том, что они – другие… а вокруг скрипача – другая обстановка, которая изменяет звук… ну, например, погода изменилась, сыро стало… или атмосферное давление повысилось… другой зал… да если даже повторить в точности предыдущие условия (что, безусловно, невозможно, в чем-то они все же будут отличаться), все равно звуки будут другими, не теми же самыми. Да просто струны скрипки за это время чуть-чуть износились, и смычок тоже… или просто несколько пылинок налипло на них… А уж о звуках, записанных на пластинках или кассетах, и говорить не приходится. Они постоянно меняются – по техническим причинам. Конечно, наши примитивные барабанные перепонки не могут уловить самые тонкие изменения, однако это не устраняет факта самого по себе.

Максим тупо уставился на столик. Хрустальные закупки исчезли, девчонка убрала их, пока он курил, и теперь на столике вообще ничего не было. Полный порядок и абсолютная чистота… и это тоже перемена и изменение…

А существует ли вообще в мире что-то такое, что никогда бы не менялось? Если некий предмет выглядит устойчивым и прочным – таков ли он на самом деле?…

Вот этот столик… ну, безусловно, это предмет недолговечный. Но в течение своей жизни – он меняется? Еще бы! Каждый пассажир оставляет на нем свой след… крошечная царапинка, пятнышко… да если бы и не так, все равно в каждое последующее мгновение столик уже не таков, каким он был в мгновение предыдущее – ведь он состоит из молекул… а молекулы никогда не бывают неподвижными. Они мечутся, крутятся, колеблются… и каждая перемена их позиций означает перемену в общем состоянии данного предмета.

Неожиданно для себя Максим расхохотался. Ну, дела… нет чтобы сосредоточится на воспоминаниях, попытаться вернуть себе хотя бы малую часть сгинувшего, – так нет же, вместо этого он самым нелепым образом рассуждает о невечности вагонного стола! Хотя, конечно, сама по себе идея ежемгновенной переменчивости интересна…

А идеи?

Может ли родиться вечная идея? То есть действительно вечная, по-настоящему вечная, такая, которую самые разные люди самых разных исторических периодов воспринимали и понимали бы абсолютно одинаково?

Нет, это и вовсе ерунда. Люди настолько отличаются друг от друга (он почему-то уверен в этом, но так ли это на самом деле?), что даже один и тот же цвет видят по-разному… одну эпоху зачаровывает одна мысль, а следующую – совершенно другая, может быть, даже прямо противоположная… Нет, говорить о вечности идей вообще не приходится. Чушь все это, чешуя от дохлой рыбы…

Огромная сеть, полная упругих, панически бьющихся рыбьих тел…

Но идея переменчивости – разве не вечна?…

А это не идея, сказал он сам себе. Это факт. Просто факт. А факты не портятся от времени. Меняется лишь их истолкование. В зависимости от господствующей идеи.

Мыслю – следовательно, существую…

Он покачал головой. Да уж, мыслит. Вот только о чем? И стоит ли в нынешней форме его существования предаваться подобным размышлениям?

Максим встал и снова отправился в тамбур. С сигаретой как-то спокойнее, что ли… Зеркало, отъезжая в сторону, подмигнуло ему отражением крошечного облачка, промелькнувшего за окном. В вагоне было тихо – похоже, почти все пассажиры предавались послеобеденному сну. Да и в самом деле, чем еще заниматься в поезде? Есть да спать.

Все тот же курильщик торчал в тамбуре, все так же прижимаясь лбом к стеклу левой двери и держа дымящуюся сигарету наотлет, в двух кокетливо отставленных пальцах. Он что, не сходил в места все это время? Ну, почему бы и нет… Максим посмотрел на пепельницу (обтекаемую, шоколадную…) на своей стороне тамбура – чиста и незапятнанна… и перевел взгляд на пепельницу, прилепившуюся к стенке рядом с чокнутым. Та, как и следовало ожидать, была битком набита окурками, и длинные желтовато-коричневые фильтры топорщились, как обрезки изжеванных макарон, зачем-то набитых в стакан… Интересно, подумал вдруг Максим, если проводник регулярно выходит в тамбур и чистит вот эту пепельницу – почему он не прикасается ко второй? Мог бы хотя бы просто вытряхнуть окурки, освободив пространство для новых поступлений… ведь скоро уже этот мусор на пол посыплется.

Усмехнувшись, он повернулся к окну и уставился на небо, по которому были редко раскиданы мелкие непричесанные облака, тащившие за собой размытые клочья отставших от основной массы туманных сгустков. Нет бы собраться в эдакие кудрявые барашкоподобные комочки, радующие глаз богатством мягких линий и сложных переходов света и тени… Солнце, уже задумавшееся о ночном покое, висело где-то впереди, прямо по ходу поезда, не позволяя своим лучам заглядывать в окна вагона, и в тамбуре было почти темно. Скоро вечер… наверняка Лиза захочет снять темнеющее небо, а если еще и закат окажется удачным для фотографа, нальется красными и багровыми тонами, заиграет огнем оранжевых полос, – ну, тогда девчонка пропадет надолго. А он откроет наконец гигантский чемодан и поищет, во что можно переодеться. Ощущение грязи, налипшей на тело, неизбежно нарастающее с каждым часом пребывания в российских поездах, не устранишь, конечно, ничем, кроме хорошей горячей ванны, однако чистая футболка могла бы несколько улучшить дело…

– Что есть гармония? – внезапно во все горло закричал безликий курильщик с другого конца тамбура, и Максим вздрогнул, как будто ему в затылок плеснуло кипятком. Он обернулся и уставился на спину сумасшедшего (он теперь ничуть не сомневался в том, что человек у противоположной двери – сумасшедший). После долгой паузы, заполненной железным ритмичным стуком, ненормальный продолжил, так же надсаживая глотку: – Что есть гармония в представлении неандертальца – и в нашем представлении? Готовы ли мы принять гармонию арабского мира? Есть ли нечто, гармоничное в абсолютном смысле?

Курильщик замолчал, изложив тревожившую его мысль, а Максим снова изумился совпадению слов безумца с беспорядочным потоком его собственных рассуждений о возможности существования абсолютной идеи. Что бы это могло означать, подумал он, неужели это не случайность?

Случайностей не существует. Все обусловлено законом причины и следствия.

При чем тут закон причины и следствия?…

Докурив сигарету и с сожалением нарушив в очередной раз безупречность внутреннего пространства пепельницы, Максим пошел в купе, полагая, что Лиза еще спит. Но девчонка проснулась и сидела на своей постели по-турецки, таращась в противоположную стенку. Черные космы Лизиных волос были заведены за уши и прижаты к черепу плоскими малиновыми заколками. Купе заполняли сизые горизонтальные полосы пряного дыма – на столике Максим увидел круглую плошку с тлеющей в ней палочкой благовония. Максим задвинул дверь и замер, не решаясь шагнуть вперед. Томные дымные волны, возмущенные его вторжением, завихрились, опускаясь вниз, к полу, словно придавленные непосильным грузом чужой неустойчивой мысли.

– Входи, чего встал? – сквозь зубы процедила девчонка, не поворачивая головы. – Я не медитирую, просто задумалась.

– О чем, если не секрет? – негромко спросил он, осторожно пробираясь сквозь сизые пласты и садясь поближе к окну.

– Да так, о разном, – почему-то сердито ответила Лиза. – В ресторан пойдем? Ужинать?

– Ну, знаешь… после такого обеда! – удивился он. – Я лично не голоден.

– Через часик проголодаешься, – пообещала девчонка. – Мне там понравилось.

– Мне в общем тоже, – кивнул Максим. – Но это не значит, что мы должны объедаться до полусмерти.

– А мы и не будем. Возьмем что-нибудь совсем легкое. Так пойдем или нет?

– Если ты хочешь – пойдем, конечно.

– Хочу.

На этом разговор прекратился и наступило неестественно долгое молчание.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации