Текст книги "Русский характер"

Колечко бирюзовое

Как-то Федосья Сергеевна копалась в своем саду, пропалывала морковную грядку. Утро выдалось замечательное. Птички верещали на все лады, будто и спорили, и ругались, и мирились, а то затевали хором песенку, потом опять галдели невпопад, в общем, жили активной птичьей жизнью. Во двор заглянул незнакомый мужчина довольно неопрятного вида:

– Сударыня, не дашь воды напиться?

– Пей, вон водопровод! – сказала женщина, вытирая пот со лба.

Мужчина, открутив кран, жадно припал к светлой холодной струе. Федосья Сергеевна заметила, что он нездешний, пришел откуда-то, вона обутки какие запыленные, уставший, небритый, лохматый.

– Мог бы для начала поздороваться, – усмехнулась она.

– Прости, виноват, – оторвавшись от воды, сказал тот. – Здравствуйте, сударыня!

– Ну, здорово, коли не шутишь. Откуда путь держишь?

– Неизвестно откуда, непонятно куда, – загадочно ответил мужик.

– Ну, не хочешь говорить, не надо. Попил, иди своей дорогой, – отвернулась от него Федосья Сергеевна.

– Не обижайся, я на самом деле не знаю, откуда иду. Самое главное – не знаю, куда идти, – вздохнул мужик.

Федосья Сергеевна очень удивилась. Сначала подумала, что тот шутит, и хотела его прогнать со двора, но что-то во взгляде мужчины заставило ее отменить решение.

– Как это, не знаешь? – опешила женщина.

– Вот так, не знаю, – сокрушенно промолвил тот, – если сможешь, помоги, пожалуйста. Странно мне все это.

А случилось с ним вот что. Он очнулся у обочины дороги в лесу. Пощупал себя, ничего не болело, никаких признаков ранения. Голова цела, а вот мыслей в ней никаких. Он даже не помнит, как его зовут, сколько ему лет и вообще кто он. Документов при нем никаких, часов на руке нет, в карманах пусто. Шел, шел по дороге и вот оказался в этом селе. Захотелось пить, завернул в первый попавшийся дом, то есть к ней.

– Господи, горе-то какое, – заохала женщина. Она из газеты, из телевизора знала, что много таких случаев с потерей памяти. – Ну, проходи, голодный, наверно, счас покормлю. Меня Федосьей Сергеевной кличут. Иди, помойся под краном.

Через полчаса они сидели в кухоньке за столом и пили чай. Хозяйка заботливо подкладывала ему горячей рассыпчатой картошки со шкварками.

– Неужто ничегошеньки не помнишь?

– Абсолютно!

– Может, где на теле татуировка какая-нибудь есть? – со знанием дела спросила Феня. – Ну-ка.

– Я не подумал об этом, – заволновался мужик и, задрав рукава рубахи, начал осматривать руки. Феня стала помогать ему. Осмотрели плечи, грудь, спину, даже живот, но ничего подобного не нашли. Тогда она придумала следующий ход. Стала называть имена: может, автоматически откликнется на свое имя, инстинктивно. Никакого результата.

– Зови уж как-нибудь, совсем без имени тошно, как собака приблудная, честное слово, – грустно усмехнулся незнакомец.

– Буду Федей звать, Фёдором, пока тебя не найдем, согласен?

– Да хоть Тузиком, лишь бы как-то, – улыбнулся тот.

Долго еще женщина пыталась выудить у него из памяти хоть какую-нибудь мало-мальскую информацию, но тщетно. Фёдор ничего толкового не смог вспомнить. Потом он помог Федосье Сергеевне управиться с огородом, натаскал воды в кухню. По предложению хозяйки с удовольствием помылся под летним душем нагретой солнцем водой. Так незаметно день пошел на убыль.

– Знаешь, Фёдор, что мы с тобой сейчас сделаем? Я попрошу соседа Макарыча завести машину и съездить в район. Дело твое неординарное, прямиком поедем с тобой в полицию. Как же так, человек не помнит себя! Горе-то какое! Может, твои родные убились искать тебя, волнуются, плачут?

– Спасибо, Федосья Сергеевна, но сейчас уже поздно, может, завтра? Я устал очень, – просительно улыбнулся пришелец. – Нельзя ли у тебя остаться на ночлег?

– А что ж нельзя? Конечно, можно! – засуетилась хозяйка. – Вот я тебе постелю в комнате, на диване, ты можешь сразу и залечь. Господи, вот напасть-то какая!

Федосья Сергеевна, ахая и охая, споро постелила нежданному гостю постель. Тот уснул, лишь только голова коснулась подушки. Она села напротив, горестно сложив руки на груди. «Лет ему примерно с мое, – определила она. – Работал на заводе или на строительстве, возможно, был прорабом или бригадиром, но точно небольшим начальником, а может, завхозом. Городской, скорее всего. Если его побрить, приодеть, очень даже приятно будет выглядеть, лицо довольно интеллигентное. Как же его угораздило память потерять? Будто не били, не стреляли, ран видимых нет. Загадка! А ведь где-то по нему убиваются», – вздохнула она.

Управившись с вечерними делами, попив чайку, Федосья Сергеевна вся в печали легла спать. Утром она не обнаружила гостя на диване. «Рано лег, с зарей встал, наверно, на крыльце сидит, дожидаючи меня», – подумала женщина и заторопилась во двор. Ни на крыльце, ни в огороде его не было. Ушел. Феня пошла к соседям. В деревне рано встают. Макарыч вовсю орудовал шлангом по грядкам, а жена его Варвара в летнике жарила оладьи на завтрак.

– Макарыч, чего я пришла, – позвала его Феня, – послушай-ка, тут дело одно загадочное случилося.

– Ну? – спросил Макарыч, не выпуская из рук шланг.

Федосья Сергеевна рассказала про вчерашнего мужика. Сосед не на шутку разволновался.

– Слышь, Феня, а ты проверила в доме-то? Все ли у тебя на месте?

– Не, – покачала головой женщина, – я чего-то не подумала.

– Откель знаешь, что за человек такой к тебе прибился на ночь глядя. Можа, бандит или, там, вор какой. Нонче времена каверзные, не знашь, кто есть кто. А ну дуй домой, пошарь по сусекам, все ли добро на месте.

– Не думаю, Макарыч. Я его глаза видела: потерянные такие, жалкие. И говор грустный. Весь такой печальный…

– Фень, ну ты как малое дитя, живешь при коммунизме. Речистые завсегда на руку нечистые! Сейчас, куда ни плюнь, всюду сволота! Лихие времена настали. Раньше, помнишь, дверь на щеколду закроешь, и хоть на неделю уезжай. Никому в голову не придет забраться в дом. Говорю тебе: ступай домой, проверь все!

– Мужик застеснялся да ушел, так я думаю. Но все же на всякий случай погляжу в доме-то, коли ты настаиваешь. – И женщина пошла к себе.

– Ну святая простота, честное слово, пустила незнамо кого в дом, – проворчала Варвара. – У нее прям все едино, что хлеб, что мякина!

– Фенька в каждом мужике потенциального жениха видит, – хмыкнул сосед.

Федосья Сергеевна действительно всю жизнь хотела выйти замуж, но судьба распорядилась так, что ни разу не исполнилось это желание. Почему так случилось, что помешало ей создать нормальную советскую семью, невдомек никому. А ведь все у нее в полном порядке. Не крива, не коса, не хрома и на лицо очень даже симпатична, даже в свои солидные года. Правда, чуток щечки одряхлели, но девичий румянец до сих пор проступает, а может, по утрам она малость подкрашивает их, кто ее знает, все ведь в девушках на выданье ходит.

В начале своей биографии, ну, после того как родилась, училась, вела активную общественную жизнь в классе и наконец окончила в таком-то году школьную жизнь, уже собралась замуж. Было ей восемнадцать лет. Любовь случилась у нее с парнем по имени Мотька, Матвей по паспорту. Дурманом сладким веяло от его ухаживаний, но он нечаянно забрюхатил Оксанку, Фенькину подружку, и ему пришлось жениться на той. Это была вопиющая несправедливость в кристально чистых биографиях Фени и этого самого Мотьки, но деваться некуда, сумел «забить гол», получи «медаль» в виде Оксаны-подлюки и ни в чем не повинного дитяти. Феня думала, что у них, через ее слезы и горе, счастья не получится и Мотька в целости и сохранности вернется к ней, а то, что алименты придется платить, – не велика потеря, Фенька будет работать как сволочь и восполнит небольшую прореху в семейном бюджете. Но не тут-то было! После свадьбы и рождения сына через года полтора у них раскрылся невозможный талант к деторождению, и посыпались детишки один за другим, и все пацаны. Остановились только тогда, когда восьмой ребенок оказался долгожданной девочкой-лапочкой.

Феня поначалу винила своих родителей, которые в порыве радости неосторожно нарекли ее именем бабушки, давно ушедшей в мир иной. Сопоставьте имена Оксана и Феня-Федосья. Понимаете, да? Посудите сами, кому охота иметь жену по имени Фенька? Но молодость брала свое, и она года через два влюбилась в другого парня, Володьку Фролова, который вернулся домой после окончания техникума. Подружили месяца три, но забрали его в армию. Он подарил Фенечке тоненькое позолоченное колечко с голубым камушком, бирюзой. Охи-вздохи, поцелуи, обещания верности, звуки гармошки на надрыве, усиливающие слезы расставания, – все было, да быльем поросло.

Володька из армии не вернулся. История банальная: женился на местной, да и осел там, родители его съездили на свадьбу. Феня, когда узнала об измене, сунула колечко в руки его матери, тете Наталье, и прокричала в сердцах: мол, никогда не любила их сына и замуж за него не собиралась. Так закончилась вторая любовь Фени. Девушка не на шутку загрустила. Мать, встревоженная ее состоянием, отправила дочь в город, к сестре. Та постаралась затолкать племянницу в педагогическое училище, которое года через три было успешно окончено. За время учебы замуж выйти она не могла, так как все мальчики, всякой внешности и разного уровня ума, были нарасхват, и, конечно, скромная девушка по имени Федосья не могла заинтересовать избаловавшихся от обилия девчонок потенциальных женихов.

Устроилась она воспитателем в детском саду, где, кроме истопника дяди Вани и сторожа деда Семёныча, в коллективе быть не могло особей мужского пола. Родительница воспитала Феню так, что к любой работе она относилась очень серьезно, даже фанатично. А работа у нее живая, галдящая на разные лады, смеющаяся, плачущая, какающая, орущая… Феня не замечала, как день пролетел. Да что там день! Недели заканчивались в мгновение ока и снова тут же начинались, пока не превратились в один нескончаемо длиннющий день. Заведующая Феню ценила, а коллеги нещадно эксплуатировали. У всех остальных семьи, свои дети, проблемы домашние, а Феня – девушка одинокая и совсем не гордая. Ей приходилось иногда в двух группах одновременно воспитывать сопливых деток, что к концу дня еле держалась на ногах и, придя домой, то есть к тетке, замертво падала на кровать.

А в выходные оставалась дома с теткиными двумя сорванцами. Где бы она нашла жениха? Так продолжались годы. И вот настал день, когда у Фени случился нервный срыв. Она не смогла встать утром. Горло не болело, температуры не было, кашля не было, но и желания идти на работу тоже не было. Она лежала, уткнувшись в стенку со стареньким, выцветшим плюшевым ковриком, безучастная ко всему на свете. Ясно было одно: больше она слышать не хотела голоса чужих детей. Тетка всполошилась, думая, что Фенька заболела. Она привыкла к тому, что в выходные и праздничные дни они с мужем могут заняться чем хотят, не думая о детях, что их одежки и постельное белье будут постираны, поглажены и сложены в шифоньер, посуда – вымыта, пыль – вытерта, сыновья – ухожены.

В настоящее время Федосья Сергеевна жалела только об одном: что по молодости не родила себе ребенка. Мудрая заведующая советовала, но девушка хотела родить только при муже, в чем имела поддержку со стороны остальных баб, имеющих полноценные семьи.

– На черта тебе безотцовщину растить? Сколько мороки! Живи для себя!

И вот результат – и ребенка не родила, и для себя пожить не успела. Теперь захочешь, да не родишь. Всему свое время, как говорится, упустил момент – не вернешь, хоть волком вой.

Феня, плюнув на уговоры тетки, тогда уехала домой, в деревню. Городской она себя никогда не считала, так как тетка жила в поселке на окраине города, там же, недалеко, в деревянном доме находился и садик. Тетка держала кур и чушку, а соседи – даже корову. «Хватит в приживалках бегать, – мысленно рубанула рукой воздух Феня, – надо завести свою семью». Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

В деревне подходящей кандидатуры не оказалось, ведь ей тогда уже было далеко за тридцать. Мать основательно постарела, стала побаливать. Устроилась женщина по специальности в школу – учительницей младших классов, стала уважаемым человеком в селе, Федосьей Сергеевной. Как-то к новому учебному году их коллектив заполучил учителя географии, мужчину средних лет, разведенного. Как раз то, что было нужно Фене, и самое главное – тот тоже заприметил ее. Начались скромные ухаживания. Феня на глазах односельчан расцвела, похорошела, стала летом носить босоножки, а не резиновые сапоги. Но… опять это пресловутое «но»! Не суждено было им быть вместе, жених погиб в автокатастрофе. Сказать, что Феня горевала, – ничего не сказать. Она была в глубоком трауре несколько месяцев. Когда наконец пришла в себя, решила распрощаться со своим желанием раз и навсегда: «Видимо, счастье мое заблудилось где-то, суждено одной век вековать».

С тех пор Федосья Сергеевна успокоилась окончательно, суровая реальность заставила ее жестче смотреть на жизненные перипетии и ничего не принимать близко к сердцу. Теперь она уже на пенсии, разводит сад, кстати, самый лучший в округе, сажает огород, картошку, держит кур и корову. Похоронила мать и живет одна. Уж так случилось, что и родни почти никакой не осталось в деревне, потому каждому была рада, потому и пожалела человека.

Войдя в дом, Федосья Сергеевна первым делом открыла столешник старинного материного комода, где обычно хранила пенсию. В шкатулке из ракушек преспокойно лежали ее деньги. Посчитала – недоставало пятисот рублей. Снова пересчитала – тот же результат. «Хорошо хоть, не все забрал», – в смятении подумала Феня. Ей стало почему-то неловко за того человека, будто это она украла чужие деньги. – А с виду довольно приличный, попросил бы, в конце концов, я бы отдала ему эту пятисотку, в таком положении человек находится, память потерял, – подумала вслух женщина, – но красть-то зачем?»

– Ну, чего?! – нетерпеливо крикнул Макарыч, увидев Феню.

– Ты прав, пятисот рублей недостает, – растерянно ответила та.

– Фенька, тебе уже сто лет в обед, а ты наивная, как девка на выданье! – осерчал Макарыч. – Как можно незнакомого человека домой звать да еще на ночь оставлять? А ну как ночью-то зарезал бы тебя, сонную, ограбил да еще и дом поджег!

– Ладно тебе страху-то нагонять! – выглянула из летника жена. – Любишь ты стращать людев, побойся Бога, дурак старый!

– Фенька, шестьсот шестьдесят шесть лет с тобой рядком живем, а ты, честное слово, блаженная какая-то! Тебя бы поджег, и наш дом загорелся бы, и всю деревню спалила бы! Кумекаешь, нет, чё могла сотворить? – вошел в раж сосед.

– Ой, батюшки светы, чего такое говоришь? – совсем расстроилась Федосья Сергеевна. – Типун тебе на язык!

– Бесовские цифры не упоминай! – рассердилась жена Макарыча. – Слышь, Феня, это он мне назло говорит. Я как стала в церкву-то ходить, все на меня дразнится.

– Тоже мне, богомолка нашлась! – усмехнулся мужик. – Не верю я в ваши молитвы. Вот когда в храм Божий на заутреню вся деревня попрется в смирении, тогда только поверю в вашу истинную веру, а так, ради моды поклоны отбивать – греха больше на себя кликаете, чем я.

– Ой, Феня, я же вчера у тебя пятьсот рублей в долг брала, это-то ты посчитала?

– Господи боже мой, – обрадовалась Федосья Сергеевна, – нет, конечно, нет! Совсем из ума выжила, теперь вот все на место встало, слава богу!

– А все же с чужаками якшаться тебе, одинокой, неможно. Мало ли что случится, нонче времена смутные, подозрительных много стало, – разочарованно пробормотал сосед, – береженого Бог бережет, Федосья, незнакомым дверь-то не открывай!

– Все хорошо, что хорошо кончается, Макарыч, но мне все же жалко того мужика. Куда ушел, к кому? Он же ничего не помнит, даже себя не помнит, вот горюшко-то! – вздохнула Феня, приступая к своим повседневным обязанностям по подворью.

Солнце поднялось довольно высоко, когда, управившись с делами, Федосья Сергеевна зашла домой, попить чайку да немного передохнуть. Каково же было ее удивление, когда на кухонном столе она обнаружила тоненькое колечко с бирюзой. Вдруг остро кольнуло в самое сердце, Феня узнала то самое колечко. Не могла не узнать, ведь тогда, в далекой юности, носила его три года не снимая. Но каким образом оно вдруг оказалось у нее дома? Это была неразрешимая загадка.

Целый день ее одолевали мысли о колечке. Вдруг в голову ударила мысль, словно молния: «Может, вчерашний мужик без памяти и есть Володя Фролов? Почти сорок лет прошло с тех пор, как рассталась с ним, могла не узнать!». Чем больше думала, тем тверже укреплялась в мысли, что это был Володька. Феня разволновалась не на шутку. Где же теперь найти его, куда он ушел? Здесь родни-то у него нет, потому что родители были не из здешних мест, а приезжие.

Феня, на ходу повязывая белый шелковый платочек на голову, решительно направилась в сторону бывшего дома Фроловых. Там его не было. Она обошла все улицы, побывала во всех магазинах, а спрашивать у людей чего-то затеснялась. Упаренная от жары, расстроенная, спустилась к реке. По этой тропинке раньше бегала купаться. Там, вон под тем раскидистым кустом ивы, стояла грубо сколоченная скамейка, где она сначала с Мотькой, до его позорного падения, а потом с Володькой, до его подлой измены, сидела ночи напролет и целовалась при луне. Теперь той скамейки давно нет, сгнила, а тропинка осталась.

Под ивой она увидела мужчину, сидящего на траве. Подошла ближе, это был тот самый незнакомец, которого она нарекла Фёдором. Он сидел неподвижно и смотрел на воду. Федосья Сергеевна остановилась поодаль и стала разглядывать его. Выше среднего роста, жилистый, правда, глаза запавшие, вон скулы выпирают, видать, многое претерпел в своей жизни мужичок, несладко ему пришлось. Тщетно старалась женщина найти знакомые черты, но по профилю трудно определить, когда пол-лица обросло бородой. Она подошла поближе и на свой страх и риск окликнула:

– Володя!

Мужчина резко оглянулся и, увидев ее, встал, растерянно улыбаясь:

– Феня!

– А ты Володя Фролов, тетки Натальи сын, да?

– Точно! Я Володя Фролов, тетки Натальи сын, – как эхо повторил тот.

– Ну, здравствуй! Со свиданьицем! – протянула руку женщина.

– Вспомнил, ты же Феня! А я Володя! – обрадовался мужик.

– Что же такое с тобой приключилось? – спросила Феня.

– Вспомнил, здесь еще стояла скамья с вкопанными в землю ножками, – заулыбался Володя. – Тянуло меня сюда! Ох как тянуло!

– Ну, пойдем домой, – взяла его за руку Феня и повела к себе.

Так потихоньку-полегоньку к Владимиру Кондратьевичу Фролову, Володьке, бывшему жениху Федосьи Сергеевны, начала возвращаться память. Родные места помогли: воздух, вода, пыльные деревенские улицы – и Феня, Федосья Сергеевна. Память возвращалась кусками. Детство, юность, то есть все, что связано с родным домом, он вспомнил, а вот службу в армии, женитьбу, всю дальнейшую жизнь и то, каким образом оказался здесь, вспомнить не смог, как ни силился.

Владимир Кондратьевич стал жить у Федосьи Сергеевны. Она показала его районным врачам, даже в город возила, но все безрезультатно. Женщина очень надеялась, что семья будет искать его и тогда все образуется. Здесь спросить было не у кого. Родители давно уехали к сыну, и, живы ли они, никто не знал. Федосья Сергеевна наводила справки в том городе, но до сих пор ответа не получила. Так и жили. Вся деревня очень сочувствовала Владимиру Кондратьевичу, пыталась найти родственников, особливо старался Макарыч. Желание Фени выйти замуж так и не исполнилось, хотя кто его знает, как дальше судьба распорядится. Одному радуется Владимир Кондратьевич: что тогда сообразил оставить кольцо, которое обнаружил в кармане пиджака, на столе у Федосьи Сергеевны как плату за доброту и кров – а оно вон как обернулось. Если бы не бирюзовое колечко, чем бы эта история закончилась?..

Лиза

Аркадий, проходя через скверик, увидел странную картину. На скамейке вниз головой стояла девушка. Рядом лежала ее сумочка. Он с интересом подошел к ней.

– Посмотрел? Топай дальше, – не очень дружелюбно пробурчала девушка.

– Что-то случилось?

– Случилось!

– Но мир не перевернулся?

– Для меня перевернулся.

– А если попробовать на ноги встать, может, все образуется?

– Не образуется.

– Это протест?

– Ты шел куда-то, вот и топай!

– Нет, мне интересно, – Аркадий тоже сделал стойку на голове рядом с ней. – Против чего бунтуем?

– Против себя, – сказала девушка и села на скамейку. Аркадий тоже принял нормальное положение. Она, отвернувшись от него, вытащила из сумки зеркальце и промокнула платочком глаза.

– Я могу чем-то помочь? – спросил Аркадий.

– Нет, – сухо ответила та.

– Но что-то все же случилось?

– Не прошла по конкурсу, – шмыгнула носом девушка.

– На конкурс красоты? – улыбнулся парень.

– Нет, в институт, – вздохнула она.

– Куда поступала, если не секрет?

– Не секрет. В медицинский.

– Серьезный вуз.

– Мечта идиота, – усмехнулась она. – С детства.

– Мечты должны сбываться.

– Если бы. Человек предполагает и надеждами живет…

– …а судьба располагает, но совсем наоборот, – закончил парень. – Может, и к лучшему, что не стала врачом? Возможно, твое призвание – стать киноактрисой или топ-моделью с такими внешними данными.

– Смеешься, да? – недружелюбно отозвалась девушка.

– Ты серьезно? – удивился Аркадий. – Тебе никто не говорил, что ты красивая?

Лиза, так звали девушку, действительно была очень симпатичной. Хорошенькую фигурку плотно облегали футболочка цвета небесной синевы и белые джинсы, на высокой шее скромно поблескивала тоненькая серебряная цепочка. Волосы, гладко зачесанные назад в «конский хвостик», золотом переливались на солнце. На аккуратном носике рассыпались веселые веснушки. Было заметно, что юного личика еще не касались женские прибамбасы в виде косметики.

Девушка недоверчиво посмотрела на него:

– Как же, говорили. Верстой коломенской обзывали, глистой в корсете…

– А ты юморная, – засмеялся парень, – но они глубоко заблуждались. Жалко мне их.

– Я и тебе не верю, – оборвала его та.

– И что ты теперь собираешься делать? Может, помочь деньгами на обратную дорогу?

– Домой возвращаться стыдно, не поймут.

– Последнюю корову продали?

– Тебе смешно, а ведь на самом деле так, – вздохнула девушка. – В деревне с деньгами туго. Правда, не последнюю корову продали, но родня старалась, собрала меня в город. Я ведь семейная гордость, отличница. Они на меня возлагают большие надежды, особенно мать, считает, что самая замечательная профессия – быть врачом.

– Комсомолка, спортсменка и просто красавица, да?

– Вот-вот, – усмехнулась грустно она, – так они и считают. А я подвела их, не набрала два балла.

– Аркадий, – протянул руку Аркадий.

– Лиза Кобылкина, – пожала его руку она.

– Хорошая фамилия.

– А ты не смейся. У нас в деревне почти все Кобылкины да Гороховские.

– Понял. Вопросов больше нет.

В парне было что-то располагающее, несмотря на суперменскую внешность. Глаза, что ли, улыбчивые. Он не походил на хамоватых деревенских пацанов, которые всегда готовы хоть над кем посмеяться, лишь бы самим не показаться перед другими смешными.

– Лиза, Лиза, Лизавета, – пропел Аркадий, – предлагаю на первое время зайти вон в то кафе, выпить по чашечке кофе с пирожным и съесть по вазочке мороженого. Угощаю.

– Какое кафе, когда у меня все не слава богу, – опять всхлипнула девушка.

– Оглянись, Лиза, не все так сумрачно. Тепло, светло, вон голуби воркуют, а самое главное – лето только начинается. Как известно, лето – это маленькая, но целая жизнь. Пойдем, а там посмотрим, может, какая идея нас посетит. Окей?

Девушка послушно кивнула и поднялась со скамейки. Они пошли в кафе. Аркадий галантно ухаживал за Лизой, стараясь ее рассмешить. В конце концов это ему удалось. Девушка весело смеялась над его шутками и на время забыла про свое безысходное, как она себе представляла, положение.

В помещении было прохладно, покойно, тихо звучала откуда-то сверху музыка.

– Мне надо на время устроиться на работу. Поступлю на будущий год, – сказала она.

– Знаешь что, у меня двоюродная сестра в универмаге работает товароведом. Может, к ней сходим? Светлана деловая, что-нибудь придумает обязательно.

– В продавщицы, что ли? – испуганно спросила Лиза. – Ой, я не смогу.

– А чего тут мочь? Стоишь за прилавком, улыбаешься, вот и все дела.

Он повел ее к сестре. Но не тут-то было. Оказалось, не так-то просто попасть в большой универмаг без специального образования. К тому же еще конкурс надо выдержать, прямо как в институт.

– Не бывает безвыходных положений. Будем думать, – решительно сказал Аркадий.

– Наймусь санитаркой в больницу и пойду на заочный, – неожиданно для себя промолвила Лиза.

– Вот видишь, выход в конце туннеля нашелся буквально в течение пяти минут! – обрадовался парень. – Только тяжело тебе будет, такой хрупкой, ухаживать за больными, таскать утки, тащить их на уколы, выслушивать жалобы.

– Деревенская я. Работы не боюсь.

– Я бы на твоем месте в театральный пошел.

– Не смеши, какая из меня артистка?

– Зря! Что хорошего шваброй махать? Ну, хотя это твое дело.

– Скажи, где в вашем городе больницы есть?

– Да сколько угодно. Проводить?

– Нет, сама найду. Спасибо, хоть поговорил со мной. Здесь у меня никого знакомых-то нет. Я в такой тоске была, хоть удавись.

– А где будешь ночевать, Лиза? – спросил Аркадий.

– Я еще не выписалась из общежития. Сегодня там переночую, а завтра что-нибудь придумаю.

– Смелая ты девушка, Лиза Кобылкина. Прости, я не смогу тебя пригласить домой, понимаешь? – замялся парень.

– Ой, да не беспокойся, Аркадий. Ты и так мне помог. Теперь я твердо знаю, как дальше действовать, – улыбнулась девушка.

– Ну, тогда все нормально?

– Нормально. Прощай! – И Лиза, махнув рукой, заскочила в трамвай, который плавно тронулся, на ходу закрывая дверь. Аркадий даже не успел что-либо сказать. «Славная девушка Лиза. Была только что и исчезла как мираж, – подумал он. – Вся она какая-то настоящая, без лукавства, без кокетства. Редко в наше время встретишь таких девушек».

Тем временем Лиза, трясясь в стареньком трамвае, думала о нем: «Вот бы подружиться с таким парнем, но он для меня, деревенской девчушки, чересчур хорош. Видный такой, красивый, мускулистый, наверно, спортсмен какой-нибудь, и обязательно у него есть девушка и даже, может, не одна». Она обманула, когда сказала, что еще не выписалась из общежития. Сегодня утром как раз попросили освободить место. Свои вещи увезла на вокзал и сдала в камеру хранения. Неизвестно, где придется ночевать. Лиза решила поискать больницу. В этот день судьба благоволила ей. Первый же встречный показал дорогу. Большое серое здание стояло совсем недалеко, буквально за поворотом. Она, набравшись храбрости, решительно шагнула за порог.

С того дня прошло три года. Лиза тогда же поступила в медицинский колледж, на фельдшерское отделение, при той клинике. Сейчас проходила практику.

Во дворе больницы росли огромные тополя и кусты густых акаций. То там, то здесь в тени деревьев были разбросаны скамейки, покрашенные в зеленый цвет. Больные, в разнокалиберных халатах и пижамах, неторопливо расхаживали по двору. На одной из скамеек сидели двое и лениво перебрасывались словами. Один из них был наш старый знакомый, Аркадий. Они с Лизой с тех пор так и не встретились больше.

– Дядь Вась, тебе не надоела солнечная ванна? Два часа сидишь не вставая.

– Косточки грею. Скоро зачастят дожди, успеем заплесневеть, – промолвил тот. – А ты все ухо давишь? Не устал?

– Отсыпаюсь, раз выпало время. Ловлю момент.

– Поймал уже, – кивнул на его загипсованную ногу мужик.

Василий Иванович, сосед Аркадия по палате, был классическим пессимистом, занудливым и не верящим никому, с однообразно скрипучим настроением.

– Новенький, на анализ! Куда вы запропастились? Ищу, ищу вас! – подошла к ним хорошенькая медсестра.

– Неужели это ты, Лиза? Здравствуй! Вот это да! – воскликнул Аркадий.

– Ой, Аркадий! Ты как сюда попал? – обрадовалась девушка.

– Вот решил узнать, как ты с жизнью справляешься.

– Поздно заинтересовался. Три года уже прошло, – упрекнула Лиза.

– А я вижу, мечты сбываются? Белый халат, колпачок – все как надо. Очень идет тебе эта униформа, – искренне восхитился парень.

– Правда? У меня даже два халатика. Я их меняю через каждые три дня.

– Одобряю, одобряю. Из вас, Лиза, получился отличный доктор, – важно изрек Аркадий и весело засмеялся.

– Возможно, – в тон ответила девушка, – только до врача мне еще ой как далеко. Почему ты ни разу не пришел к той скамейке? Я думала, тебе интересно будет узнать, как дальше сложилась моя судьба. Хотя что я говорю? – засмущалась Лиза.

– На голове больше не стоишь?

– Нет, – улыбнулась та.

– Значит, все отлично?

– Образовалось будто. А что случилось с тобой? Ногу сломал?

– Не там приземлился.

– Как это?

– Чуть на осиновый кол не сел, – ухмыльнулся дядя Вася.

– О чем вы, господи? – оглянулась недовольно на него Лиза.

– Прыгал с парашютом. Ветер. Не рассчитал. Приземлился в лесу, повис на дереве, ну и неудачно спрыгнул оттуда.

– Упал, потерял сознание, очнулся – гипс! – мрачно пошутил Василий Иванович.

– Почти так, – засмеялся Аркадий.

– Ты летчик? – восхитилась девушка.

– Нет, – сказал Аркадий.

– Тогда зачем прыгаешь? – удивилась Лиза.

– Хочется.

– Теперь расхочется, – усмехнулся дядя Вася.

– Да ни за что! Высота – это как песня, – мечтательно сказал Аркадий.

– Э, парень, да ты серьезно повредился! Видать, зацепило башку-то изрядно.

– Ой, – испугалась Лиза, – высота – это же страшно!

– Лиза, приходи к нам в клуб, тебе понравится. Будем вместе прыгать! Ты не представляешь, какая красота открывается с высоты. Летишь, как птица. Ощущение непередаваемое!

– А потом, как стукнешься задницей о землю, небо с овчинку покажется. Пропашешь копчиком чернозем, пожизненная икота замучает, – хихикнул мужик.

– Откуда тебе знать, дядь Вась, ты ж никогда близко не подходил к парашюту?

– По телику видел. Куражатся там, на небе, хороводы водят, а рожи у всех покореженные от ветра. Не уважаю я такие увлечения. Дураки только себя добровольному увечью подставляют.

– Вы прямо какой-то! – укоризненно произнесла Лиза. – А вообще чем ты, Аркадий, занимаешься? Я тогда не догадалась спросить.

– Нынче оканчиваю институт. Археолог я. Мой удел – копаться в земле, выискивая черепки истории.

– Смешно. Копаешься в земле, а падаешь с неба.

– Одно другому не мешает.

– Хоть сто раз борозди небо, все равно закончим существование в земле. Все суета сует, бестолковость одна. Чего рыпаться, лишнюю энергию тратить, ни денег, ни силы не прибавится, – философски изрек дядя Вася.