Текст книги "Сковородка судного дня"

– Марек тоже наказан?

– Если да, ему не искупить своих грехов и за тысячу жизней. Хотя, – пан Килер подобрался и продолжил другим тоном, – те добрые дела, которые он будет творить по моему приказу, зачтутся ему в будущем.

«Ловко, – подумала я. – Ты, Моравянка, не только для своей защиты артефакт на парня навесишь, но и ради него самого и даже ради великой цели. За все хорошее против всего плохого».

– Что же касается меня, Адель, – продолжил фахан убеждать, – клянусь, ни словом, ни делом я не буду вынуждать вас отдаться мне.

Холодок, пробежавший по затылку, сообщил мне, что клятва была настоящей.

– Хорошо, – я пожала протянутую руку. – Панна Моравянка вам верит, Карл. Я надену амулет на чародея и сообщу об этом, чтоб вы смогли произнести заклинание.

– Хороший повод представится на рассвете. Марек, кажется, собирается ночью отправиться на охоту за волшебным оленем. Она вряд ли закончится удачей. Маг вернется усталым, и вы… – Длинные холодные пальцы сомкнулись на моем запястье. – Впрочем, если не получится на этот раз, ничего страшного, вы девушка умная, найдете повод.

В зале начались танцы. Марек наяривал уже на гармонике веселую польку, черные пряди волос прилипли ко лбу. Действительно выложился сегодня на полную. Бургомистр перехватил мой взгляд, отмахнулся от Госи, которая спрашивала, не принести ли еще сидра, и с нажимом проговорил:

– Маг будет вас соблазнять, Адель, убеждать в своей страсти, он это умеет, на его счету десятки, нет, сотни разбитых девичьих сердец. Не поддавайтесь. Он лжет. Любую привязанность, каждое искреннее чувство этот человек всегда клал на алтарь своих интересов.

Голова у меня кружилась от выпитого вина, слова фахана носились в воздухе, липли на кожу отравленной паутиной. Я пообещала, поклялась. Пути назад нет. Лазейка? Только время. О времени мы с бургомистром не договаривались.

– До праздника, – сказал Карл. – Мы должны провести обряд подчинения до праздника, у нас чуть больше недели.

– Почему?

Он стал считать дни, я перебила.

– Почему именно до Медоточия?

– Неужели вельможная панна забыла? – хмыкнул пан Килер. – На празднике медовая королева выберет себе мужа. И, зная нашего мага, уверен, избраннику, кто бы им ни оказался, не поздоровится.

Этой угрозой наша беседа закончилась. Бургомистр попрощался, оставил на столе плату за сидр, облобызал мою руку и ушел.

Шкатулка в поленнице. На рассвете… охота… олень… Точно! Перевертыш-замануха! Вот что сейчас самое важное, об амулете я подумаю потом.

Поднявшись из-за стола, я с удивлением поняла, что ноги меня не слушаются. Сердце черной розы? Песья дрянь…

Нацепив на лицо приветливую улыбку, я прощалась с расходящимися гостями. Рабочий вечер подходил к концу, и судя по оттопыренному карману передника Госи, принес нам хорошую прибыль. Петрик за стойкой пересчитывал талеры, чернявый задумчиво перебирал струны мандолины. Он играл не для публики, себе. Нежная мелодия, такая нездешняя, такая томная. Марек встретил мой взгляд:

– Эту песню, драгоценная моя хозяйка, в одной далекой стране было принято петь своим возлюбленным после долгой страстной ночи.

Госька хихикнула:

– Так у пана с Моравянкой до этого дело еще не дошло.

– Там и слова есть? – спросил Петрик. – Споешь?

Чародей кивнул, отложил мандолину, спрыгнул на пол:

– Непременно. После бурной нашей с тобой ночи, дружище Пьер, ты услышишь эту чудесную песню.

Петрик открыл рот, Гося хохотала, маг отвесил парню поклон и подошел ко мне.

– Сладкие дювалийские вина коварны. Прекрасная дама позволит мне проводить ее в спальню? То есть, – он многозначительно посмотрел на слуг, – до двери ее спальни.

– Не тревожьтесь, панна хозяйка, – девушка мне подмигнула, – мы с Петриком сами здесь приберемся.

– Потом не забудь накормить ужином нашего доброго работника, – сказала я, опираясь на руку чародея, ноги не держали, и помощь была не лишней. – Где мы его поселим?

– Пойдем, – Марек повел меня наверх. – Они без нас со всем справятся. Гося – славная девушка, хорошо, что вслед за этим болваном не ушла… Устал… Нужно музыканта нанять, еще один такой вечер не выдержу…

Мы поднимались по ступенькам, держась друг за друга.

– Ты не поужинал, – вспомнила я.

– Ты тоже.

– Точно, поэтому и опьянела от одного бокала. Вернемся?

Мы оценили преодоленное расстояние и синхронно покачали головами.

– У меня в комнате есть яблоки, – похвастался Марек. – И три с половиной бутылки чудесного дювалийского вина, подаренного фаханским принцем.

При упоминании вина я поморщилась:

– А у меня – сыр, кусок чудесного овечьего сыра. Разделим припасы?

На третьем этаже мы поспорили о том, где именно будет происходить раздел. Марек хотел поужинать вместе, в моей или его комнате, я впускать к себе никого не собиралась, впрочем, как и тратить время на совместное застолье.

– Пан бургомистр, – сказала я строго, – предупредил, что ты меня соблазнять будешь. Поэтому сделаем так: каждый идет к себе, встречаемся на лестничной площадке через несколько минут. Меняю три яблока на половинку сырной головки.

– Что еще тебе обо мне рассказал наш рыжий защитник? Как он меня называл?

– Этот человек, маг, мальчишка-шут, нет, не так, паж, мальчишка-паж, – перечислила я на пальцах. – Шут был отдельно.

– А имя пан Килер не упоминал?

– Нет. Это важно?

– Имя всегда важно, – протянул Марек, – оно могло бы помочь мне что-нибудь вспомнить, что-нибудь полезное в нашей с тобой, Адель, схватке. Соблазнение? Можешь в следующий раз сказать вельможному пану, что его предупреждения напрасны.

– Ты, наверное, решил, что раз я тебе позволила себя поцеловать, дело в шляпе?

– Нет, Моравянка, после того поцелуя я понял, что больше никогда тебя не поцелую. – Он подтолкнул меня к двери. – Иди за сыром, яблоки я сейчас принесу.

– Адичка! – тетки вынырнули из сумрака гостиной.

– Потом, все потом. Я пьяная… Холодная ванна поможет? Корзинка здесь стояла, я помню. В ней сыр… Чем отрезать?

Рузя протянула мне нож для писем, неострую костяную пластину, я располовинила мягкую головку:

– Сейчас вернусь, поговорим.

И вышла из комнаты. Марек стоял перед дверью, держа в ладонях несколько яблок.

– Почему? – спросила я, подставляя под них передник. – Почему ты решил, что больше никогда меня не поцелуешь?

– Ты хочешь знать правду? – Глаза его были как черный лед. – Ты достойна правды. Знаешь, Адель, чего боятся маги? Единственное, чего боятся? Смерти. Не ухода в чертоги Спящего, а черной бездны небытия. Так вот, панна Моровянка, поцеловав тебя, я почувствовал, что поцеловал саму смерть.

Разрыдалась я уже в ванне. Сидела по горло в ледяной воде, слезы обжигали щеки:

– Он обозвал меня чудовищем… черной бездной небытия… Он меня бои-и-ится!

Тетки встревоженно шептались.

– Нашла из-за кого реветь. Из-за парня. Тьфу.

– Все бы тебе, Гражинка, плеваться. Девочка впервые что-то похожее на влюбленность испытала, а ей… Эх…

– Придушить балбеса во сне, и всех дел. Я б смогла.

– Такой грех. Гражиночка, такой грех… Не позволю на себя брать. А вот, к примеру, яду какого в пойло подсыпать…

Напоследок всхлипнув, я погрузилась в воду с головой, а когда вынырнула и отфыркалась, строго проговорила:

– Никто никого убивать не будет, дорогие тетечки. Отомстим и забудем. Но по мелочи, без членовредительства. Не яд, а например слабительное, не придушить, а… не знаю, сажей вымазать, чтоб не отмылся.

– Кстати, – тетка Гражина успела молнией метнуться в соседнюю комнату и вернуться, – объект уже заснул, дверь закрыта, но не заперта, можем немедленно его какой-нибудь гадостью измазать.

– Ну не прямо же сейчас! – Я выбралась из ванны и стала вытираться. – Мне на охоту пора. Хотя… тетечка Гражина, парень в одежде спит?

Смущенно крякнув, родственница сообщила, что без.

– Тетечка Рузечка, вы сможете быстренько штанины и рукава зашить, чтоб у пана Марека некоторые проблемы после пробуждения возникли?

Мы с Гражиной на цыпочках пробрались в мою бывшую детскую. Марек спал без одежды, то есть совсем. Голый он был, как младенец. Только, в отличие от младенца… Не важно. Стараясь особо не пялиться, я собрала со стула все предметы мужского гардероба и под басовитое хихиканье тетки утащила к себе.

Глава 4
Охота на златорогого оленя

Тетка Рузя закончила заплетать мне косу.

– Ты бы не шла, Адичка, – басила Гражина, – за пару дней ничего не случится.

Я натянула гольфы и стала обуваться:

– В городе уже все о златорогом олене знают, ни одного охотника сегодня в трактире не было, значит, к Юнгефрау еще засветло отправились.

Вот, кстати, охотники могут доставить неудобства. Засады там всякие, капканы. Мне не хотелось еще и с этим разбираться. Но, если олень действительно оборотень, он должен почуять меня издали и устремиться навстречу. Для него я гораздо более лакомый кусок, чем отряды вооруженных мужчин.

На туалетном столике лежала тряпица из-под сыра и несколько яблочных огрызков. Ужин и холодная ванна прогнали хмель, чувствовала я себя превосходно. Было немножко стыдно перед тетками за истерику, родственницы старательно делали вид, что ее не было, но, когда думали, что я на них не смотрю, обменивались печально-многозначительными взглядами.

Марек храпел в детской, тетечка Гражина проверила, его одежда, над которой поработала Рузя, дожидалась на стуле, пока я верну похищенное на место. Маленькая приятная месть.

Закончив одеваться, я достала из шкафа кожаный чехол с наплечными ремнями, моя тетечка и такое сшить умеет, в похожих лесорубы носят за спиной свои топоры, мой же предназначался для другого орудия труда, а на животе под рубаху спрятала плетеную накидку пани Новак. Отвратительные ее изделия отличались феноменальной крепостью, это могло мне сегодня пригодиться.

– Счастливо оставаться, – сказала уже в дверях. – Не шалите, Марека зря не пугайте. Нет, тетечка Гражиночка, не придушивать, даже немножко. Нет, тетечка Рузечка, яды тоже не нужны.

Одежду Марека я бросила на пол в его комнату. В следующий раз догадается дверь запереть. А еще – подумает, прежде чем Моравянку обижать. Тоже мне, мститель-балабол.

В трактирной зале было прибрано и тихо. Чистая сковорода блестела на плите в пробивающемся сквозь щели ставень лунном свете. Мое чудесное орудие! Опустив сковородку в чехол и набросив на плечи удобные лямки, я вышла через кухню, пересекла хозяйственный двор. Поленница у дровяного сарая манила возле себя задержаться. Но я не стала. Даже если шкатулка уже там, дела это не меняет. Сначала олень, потом все остальное. На обратном пути загляну.

Толкнув калитку, я зашагала по дороге, сразу взяв хороший темп, быстрый, но размеренный. Одежда на мне была мужская, удобная: короткие штаны на подтяжках, рубаха, гольфы до колен и крепкие ботинки с толстой подошвой. Для нашей местности ничего лучшего не придумаешь. Сюртук надевать не стала, жарко.

Из города выбралась через пастушьи ворота. Сейчас около двух, к четырем буду на месте, то-сё, значит, вернусь уже после рассвета, раздам работникам указания и завалюсь спать. Между двумя последними пунктами надену на Марека браслет. Ну или завтра ночью, подожду, пока заснет и обраслечу по полной. Пан Килер абсолютно прав, тянуть с этим не стоит. И дело не в празднике Медоточия, в этом году, я решила, в Лимбурге будет другая хороводная королева. Пусть она выбирает мужа, любая девушка будет счастлива такому подарку и с удовольствием уступит мне честь дежурить у священных камней. Обряды обрядами, но смысл в том, чтобы кто-то просто слушал до рассвета болтовню каменюк. Это буду я. Вот и все. А Марек… Маг меня боится, значит, жалеть не будет. Нужно успеть нанести удар первой.

Чтоб дорога казалась короче, я стала вспоминать все, что успела узнать о существе, с которым мне предстояло встретиться.

– Олень с золотыми рогами, – бормотала я в такт шагам, – перевертыш-замануха, последний раз появлялся неподалеку от Вомбурга лет пятнадцать назад.

– Четырнадцать, – поправили меня негромко. – Четырнадцать лет, девять месяцев и четыре дня.

Я посмотрела на толстенького мужчину, семенящего рядом.

– Вельможный пан тогда от его рогов погиб?

– Не рогов, – он чуть развернулся, стало видно, что живот его точно по центру аккуратно распорот.

Нож? Значит, наш олень на самом деле человек? Фахан? Ой, тогда я, пожалуй, лучше домой пойду. Пусть бургомистр сам со своим сородичем разбирается. Тем более нож…

– А отчего вельможный пан до сих пор в чертоги Спящего не отправился?

Толстячок всхлипнул, по бледным пухлым щекам потекли черные дорожки:

– Месть не пускает, жжется. Этот нелюдь Марысечку мою, доченьку…

Понятно. Почтенный вомбургский лавочник хотел отомстить чудовищу, но не смог. Поэтому почти пятнадцать лет призраком за золоторогим оборотнем таскается. Не особо приятная послежизнь. Иногда со временем такие призраки, которые не смогли начатое закончить, забывают, что именно их держит. Однажды такая несчастная потерянная душа упрашивала меня развоплотить ее сковородкой. Этот хоть помнит.

Неожиданно пришедшая в голову мысль заставила меня остановиться посередине просеки, до склона Юнгефрау было еще далеко.

– Вельможный пан, – позвала я, призрак нарезал круги в ночном небе, стеная, и вполне мог меня не услышать. – Па-ан!

– Чего?

– А вы ведь только совсем рядом со своим обидчиком обитаете?

– Ну да. – Толстячок махнул рукой. – Вон он, несется, свежатину почуял.

Я не испугалась, а испытала облегчение, что идти дальше не нужно, и, любуясь золотыми ветвистыми рогами, появившимися на фоне темного леса, достала из-за спины сковороду.

Это был мужчина. Молодой рослый парень, абсолютно голый (что-то урожайно сегодня на голых мужиков панне Моравянке), не считая наброшенной на плечи шкуры. То есть целого оленя, то есть… Животная голова покрывала человеческую капюшоном, по краям мехового плаща болтались копыта. И это была совсем не снятая со зверя шкура.

– Псячья дрянь, – сказала я. – Ты не перевертыш, а вывертыш. А вы, вельможный пан, брехун! Нет у него ножа.

Слова такого – «вывертыш» не существовало, я его сама только что выдумала, от удивления. Раньше таких приблуд мне не попадалось. Диво дивное. Как будто и зверь, и человек одновременно обитают в одном нелепом теле.

Призрак обиделся:

– Я тебе про нож говорил? Ты спросила: «От рогов?» А я что ответил? Не от рогов. – Вывертыш принюхивался одновременно двумя носами, мой запах ему очень нравился. – Он сначала брюхо распарывает, а потом жрет. Меня заживо съели. Поняла? Брехуном еще обзывается.

Голый мужчина нагнулся, копыта цокнули о камень. И вот передо мной стоит благородный красавец-олень, вполне обычный, если не считать золоченых рогов. Ладно, псячья дрянь, пободаемся.

От первого броска я ушла, отпрыгнула за пень, огрела тварь по спине сковородой. В плече отдалось болью. Олень не развеялся, но я этого и не ожидала, это вам не злыдень малосильный, здесь нужно в правильное место попасть. Мы побегали вокруг пня, сначала он за мной, потом я за ним. Бок, круп, заднее копыто. Все не то. Наверное, у твари в рогах вся ее поганая сила сосредоточена. Нет, это было бы слишком просто. Но… Косой замах, звук удара металла о металл, выбивший сноп искр. Олень исчез, сухой пень загорелся, я остановилась и, опершись ладонями о колени, отдышалась. Все? Я позвала:

– Вельможный пан призрак, вы здесь?

Толстячок возник за клубами дыма, он плыл в ночном небе куда-то вдаль. Значит, не всё, развоплоти я оборотня, вомбургский лавочник тоже бы развеялся. И что теперь делать? Что – что… Приманивать.

Я пошла в глубь просеки от догорающего пня: найду сейчас подходящее местечко, поставлю силок, потом осторожненько палец щепкой проколю. Капельки хватит, чтоб все приблуды округи устремились на сладкий запах. Надеюсь, их не особо много с последней моей зачистки возникло. Остановившись у вывернутого с корнями обрубка огромной ели, я стала расстегивать рубаху, чтоб достать свою кружевную сеть, поглядывала по сторонам, а под ноги, дура, не смотрела. Что-то цепко схватило меня за щиколотку и, не успев даже охнуть, я провалилась под землю.

– Псячья дрянь! – Наплечные ремни зацепились о камень, потянули с собой рубаху, и я, по пояс обнаженная, съехала в объятия… – Какого фахана ты тут забыл?

Марек сунул длинный нос в мои волосы, пробормотал:

– Минуточку помолчи, какой аромат…

– Отпусти!

Мне облизнули мочку уха, горячий язык прошелся по шее, замер у ключицы.

– Яд, чистый яд. Сладкий, одуряющий… Ты собиралась оцарапать кожу, чтоб приманить оборотня запахом крови? Не нужно… я успею первым… всю… сразу…

Чародей тяжело прерывисто дышал, а я, как моравская колбаска, аппетитно шипела на сковородке. То есть сковородка оказалась между нами, я бедрами вжимала ее в Марека. Опомнись, дурочка, он хочет тебя сожрать, не поцеловать, не заняться любовью, а просто съесть. Я хрипло расхохоталась:

– Пару лет назад в округе стригой шалил, кровосос, так он, когда я ему зубы вышибла, так же лизался.

Упершись коленом в сковороду с такой силой, что Марек болезненно охнул, я распрямилась и выкарабкалась из ямы наверх, там спокойно оделась, заправила рубаху в штаны, подтянула гольфы:

– Давно за мной следишь?

– От городской стены. – Марек выбросил ко мне сковородку. – Петрик сказал, ты непременно к Юнгефрау пойдешь, значит через браконьерские ворота…

– Пастушьи.

– Неважно. У ворот я тебя уже унюхал. Горазда ты, Моравянка, сковордкой махать. В более цивилизованном, чем ваше, королевстве игра такая есть, жё-де-по́м называется, в ней благородные лорды и леди бьют ракетками по мячу, чтоб его через сетку перебросить. И, знаешь, Аделька, в жё-де-поме равных тебе не будет.

Он выбрался из ямы и теперь рассматривал выпавшую из-под моей одежды накидку пани Новак:

– Сеть? Предусмотрительно.

– Ты зачем за мной шел?

Он многозначительно поднял руку, выдернул из рукава остаток обметочного рузиного шва:

– В благопристойном Лимбурге, оказывается, свое имущество ни на минуту оставить нельзя. Отвернешься – испортят. Значит, врут, что Моравянка с иглой не дружит?

– А я твое имущество? – не ответила я на вопрос. – Или ты надеялся добычу у меня из-под носа умыкнуть?

– Не умыкнуть. – Марек посмотрел на вершину горы. – Помочь вельможной панне трофеи в магистрат доставить. Она же, наша панна-защитница, сама этого не сделает, не привыкла награду за свою работу получать.

Я поморщилась: действительно, не собиралась на тысячу призовых талеров претендовать.

– Таков обычай.

– Теперь другие будут, – сказал Марек строго. – За каждого лессера, Аделька, наш бургомистр будет платить положенную цену.

– Кем положенную?

– Мной! И поверь, суммы, с которыми пан Килер расстанется, ни в какое сравнение не идут с выгодой, полученной им от уничтожения нечисти.

Спорить я не стала, спрятала в чехол сковороду:

– В любом случае на сегодня охота закончена. Оборотня я спугнула, приманивать его при тебе не собираюсь, так что можем в город возвращаться.

Марек подождал, пока я развернусь и сделаю несколько шагов:

– Кто бы мог подумать, что мужская одежда Адельке к лицу. – Смотрел он не на лицо, а пониже спины, где тонкая кожа штанов облегала мои бедра.

Легко отбив протянутую ко мне руку, я предложила:

– Или давай сегодня дело закончим. Ты позволишь мне себя связать, и я продолжу охоту.

– Этим? – Марек тряхнул накидкой, разворачивая ее. – А вдруг темпераментная панна Аделька желает меня слабосильного стреножить и зацеловать до смерти?

Движения его мне не понравились, ловкие они были, расчетливые, я попятилась:

– Наш первый и последний поцелуй, пан пришлый, был мне отвратителен.

– Мне так не показалось.

Я отпрыгнула, пригнулась, пропуская сеть над головой:

– Кому кажется…

Не закончив фразы, я кувыркнулась вперед, сделала подсечку, Марек убрал ногу, мы стояли друг против друга, обменивались настороженными взглядами.

– Скасгардийский рисунок боя, – сообщил Марек. – Против равного соперника хорош, но…

Накидка раскрылась огромным сетчатым зонтом в ночном небе.

– Но я, моя ядовитая, чародей.

Все произошло быстро, я ничего не успела, купол рухнул, кружево облепило мое тело как кокон, сбило с ног. Марек приблизился, присел на корточки, разорвал ткань у лица, отдернул руку, за которую я его цапнула:

– Клянусь, никто не причинит тебе вреда. Сегодня никто, даже я. Ты все правильно рассчитала, милая, ты – идеальная приманка. Но привычными твоими приемами с этим лессером не справиться. Я сам, не мешайся. Клянусь… – Он хитро прищурился, тон его изменился, из увещевающего стал дурашливым. – Действительно не понравилось? Нет, скажи, что именно в моем поцелуе вызвало твое отвращение? Ты на него не ответила, но дрожь, дыхание, все говорило о возбуждении…

– Надеюсь, – выплюнула я, – оборотень распорет тебе живот, сожрет сердце и печень.

– Жаль разочаровывать такую красивую панну, – вздохнул Марек и, подхватив меня под плечи и колени, поднялся, – но ливер мой останется при мне. Твой, впрочем, тоже. Сегодня. Потому что делиться этим драгоценным телом я ни с кем не намерен. Давай, Моравянка, злись, ненавидь, можешь даже рыдать. Человеческие чувства усилят твой запах. Страх? Но ты не умеешь бояться.

Чародей уложил меня на гладкий сруб сосны, как жертву на алтарь, внимательно посмотрел в лицо:

– Холодная ты, Аделька, как глыба снежная, даже ненависти пристойной у тебя не получается испытать. Наверняка пытаешься пальцами кружево растянуть, прикидываешь, куда первый удар нанесешь. Плохая приманка.

Это он зря, за его плечом уже порхал вомбургский лавочник, значит, оборотень приближался. Марек наклонился с жарким шепотом:

– К счастью, есть способ ледяную Моравянку растопить, проверенный способ…

– Сзади! – закричала я.

Марек обернулся, олень застыл в прыжке, оторвавшись от земли, осыпался золотыми осколками, в куче блесток что-то копошилось и попискивало, рога, зацепившись за ветку, болтались у самой земли.

– Правда, эффектно? – спросил чародей, кончик его пальца прошелся от моего подбородка по груди, разрезая, как лезвием, кружевные путы.

– То есть, – спрыгнула я с пня, оттолкнув чернявого, – связывать меня было не обязательно? Ты развлекался? Песья дрянь!

У моих ног в золоченой шелухе ворочался светловолосый голенький младенец.

– Мальчик, – сообщил Марек, как будто в этом у кого-то могли возникнуть сомнения. – Не хочешь его поднять? Кажется, у женщин что-то должно внутри срабатывать, согреть там, накормить.

Я завернула ребеночка в драное кружево, прижала к груди:

– Что это такое?

– Олень из зачарованного леса. Волшебные звери, да будет тебе известно, через некоторое время награждаются человеческой жизнью.

– За убийства?

– Почему за убийства?

– Потому что пятнадцать лет назад, – приподняла я пищащий сверток, – он десяток вомбурских горожан порешил.

Мальчик поморгал светло-зелеными глазками, раскрыл широко беззубый рот и захныкал.

– Говорит, не специально, – перевел чародей, – говорит, защищался: или он, или его. Но не убивал, люди сами… – Марек прислушался, покачал головой. – Попал в капкан, пришлось ногу отгрызать. У оленя потом новая отросла, зато отделенную охотники в котле сварили, чтоб от этой похлебки волшебных сил получить. Ну и… Плоть подобных созданий для человека смертельна, после сытной трапезы она животы охотников изнутри открыла.

– А девочки? – спросила я неуверенно. – Одну Марыся звали.

Малыш опять залепетал, но перевода я ждать не стала, отдала сверток чародею:

– После расскажешь, у меня кое-что срочное.

Марек внимательно смотрел, как я брожу по просеке, поигрывая в руке сковородкой.

– Покажитесь, пан брехун, знаю, неподалеку где-то прячетесь.

– Его звали Ласло, – сказал громко чародей, – того мужика, что девочек убивал. Тебе поможет?

Я закричала:

– Ласло, покажись!

Привидение соткалось передо мной шагах в десяти, раздутая бесформенная туша, из распоротого живота торчали золотые тонкие пластины.

– Шлюха, – сказал лавочник, – все вы бабы – шлюхи, в шлюх вырастаете.

– Тем девочкам ты вырасти не дал. Правда, Ласло? Убил, надругался, на оборотня думал смерти списать, только волшебной похлебки откушал невовремя. Те болваны, твои сотрапезники, в чертоги пана нашего Спящего прямиком отправились, а ты не смог, грехи не пустили.

Он не собирался сдаваться, знал, что ему хватит капли моей крови, чтоб стать другим существом, сильным, опасным, поэтому завыл, обращаясь не ко мне:

– Пан чародей, если эта шлюха хоть золотинку оленью проглотит, сама изнутри раскроется. Засуньте ей в рот кусочек, насладитесь свежатинкой. Мне много за совет не надо…

Марек укачивал младенчика и призрака, к моему огромному облегчению, не слышал, встретив мой взгляд, улыбнулся:

– Жё-де-пом, Адель. Заканчивай.

И я нанесла окончательный бесповоротный удар.

– Наверняка покойный убийца ждал, что ты в драке случайно оцарапаешься, ну или в капкан угодишь, – вслух размышлял Марек, сгребая золотую шелуху в свою сорочку.

Я с трудом отвела взгляд от голой спины:

– Олесь, мы так ребеночка назовем.

Спина вздрогнула.

– Мне на мгновение показалось, что Моравянка имена нашим будущим деткам подбирает. – Он связал рубаху узлом, взял в другую руку золотые рога. – А пан Килер-то как своему Олесю обрадуется.

Своему? Вот абсолютно не хотелось бургомистру это создание отдавать. Ручки какие крошечные! И ножки. Голодный, наверное. Чем детей кормят, если не грудью? Молоком? Может, за овечьим к пану Ежи заскочить? И пусть тетка Рузечка в книгах поищет, как правильно младенцев воспитывать.

Уже рассвело, мы шагали к городу, Марек нес добычу, я – малыша. Олесь пригрелся, заснул. Щечки какие нежные, так бы и зацеловала.

– Аделька, – отвлек меня от любований чародей, – давай договоримся, что именно горожанам расскажем.

– Предлагай.

– Скажем, вместе выследили оборотня, убили. – Он поправил на плече ветвистые золотые рога. – Тушу не разделали…

– Потому что оборотень волшебный, после смерти развоплотился, – предложила я. – Подробностей никто не потребует. А Олеся случайно под кустом нашли. Может, девушка какая несчастная, опозоренная, в лес рожать отправилась.

– Да, бастардом ребенку взрослеть лучше, чем… тем, кто он на самом деле, – Марек непонятно вздохнул.

– А про Ласло не скажем, – проговорила я с нажимом. – Дело давнее, без толку ворошить. Тем более виновный наказан.

– Ну и панна Моравянка не хочет, – подхватил Марек, – чтоб в городе знали, что она с покойниками на короткой ноге. Чего ты нашему принцу про лотосы наплела? Светлая панна Алистер? Явно темнейшая тебя росой поила.

– Не знаю, как в других государствах, у нас, в Тарифе, темную королеву принято опасаться. Матушка решила, что, если признаваться придется, мы будем белую королеву упоминать. Я с Карлом, между прочим, чуть не попалась. Эдельвейс, говорю, из пруда. А он: «Не растут в воде эдельвейсы».

Вспомнив об этом, я поморщилась, Марек дурашливо протянул:

– Ка-арл? Милый Карл… Отчего он так меня бесит? Любопытно.

– Наверное, – предположила я, – в прошлом вы женщину не поделили. У него явно на этой теме пунктик.

– Я у него любовницу отбил?

– Или он у тебя.

Марек расхохотался:

– Невозможно! Может, я ни фахана не помню, но… Кстати, о фаханах и любовницах. Ты, Аделька, по имени наше рыжее высочество называть прекращай. А то он, может, на что-то надеется.

– Пан Килер – человек порядочный, если он и хочет чего, так сначала под венец отведет. В Тарифе заграничных всяких вольностей не одобряют. Понял?

– Да все я про вас понял! – Черные глаза зло блеснули. – Ты за лессерами по лесам скачешь, ни талера за это не получая, а прочие только и мечтают тебя замуж выдать, чтоб линия защитниц Лимбурга на тебе не прервалась. За чародея, разумеется, или за фахана, все равно никто из обычных людей с тобой не справится.

– Это тебе Петрусь рассказал? – удивилась я. – Ерунда какая.

– Ерунда? – Марек добавил в речь побольше шипящих, передразнивая местный диалект. – Ты, пан пришлый, с женитьбой особо не затягивай. Бургомистр тянуть не будет, говорят, на празднике Медоточия собирается нашу панну Адельку заграбастать. Каково?

«Надо будет попросить пана Килера велеть чародею на нижний этаж переселиться, детскую для Олеся освободить, – думала я, шагая к пастушьим воротам, к болтовне Марека особо не прислушивалась. – Замуж? В принципе, и туда можно сходить. Только пока не звал никто. Пан Гжегош, кажется, собирался, но я ему как раз перед этим челюсть своротила. Но он сам виноват, не стоило невинную панну за грудь щипать. Поэтому пусть сначала предложат, как положено. Бургомистр? Почему бы и нет? Мне в браке любовь неважна, доверие – главное. Если Карл докажет, что я могу ему довериться, получит мою руку и верное дружеское сердце. И женой я постараюсь стать хорошей. Ну и, наверное, сначала придется самой признаться, что призраков вижу. Эта способность даже у магов не встречается. Чернявый, вон нашего Ласло не рассмотрел и не слышал его чудовищного предложения. Хорошо, что не слышал…»

– Марек, а как ты понял, что я именно призрака на просеке звала?

Парень кивнул на спящего младенца:

– Во-первых, олененок рассказал, что за ним злобный дух таскается; во-вторых, ты боевую стойку держала. Святые бубенцы, боевая связка со сковородкой! А в-третьих, моя ядовитая, эдельвейс. Не помню, откуда, но о волшебном цветке темной королевы фей я знаю довольно много. Он дает способность общаться с мертвыми.

Мы уже вошли в город, я отвечала на приветствия встречных горожан. Марек позволял каждому желающему прикоснуться к золотым рогам, в сравнении с драгоценным трофеем Олесь, проснувшийся и внимательно смотрящий по сторонам травянисто-зелеными глазками, вызывал очень мало интереса. Вокруг нас быстро собралась приличная толпа, запрудившая улочку, дальше мы двигались во главе процессии.

– Да, – говорил чародей, – в магистрат, за наградой. Кликните пана Килера, чтоб на службу поторопился. Да, хороша панна Моравянка, и мужская одежда ей к лицу. Точно, пан Рышард, нас с вами больше интересует то, что под одеждой. Пани Рышардова вам покажет, ой покажет!

Он хохотал, шутил, подмигивал черным глазом. А я не могла даже улыбнуться. Потому что, пропуская меня вперед в низенькую арку пастушьих ворот, Марек себе под нос пробормотал:

– Эдельвейс королевы Нобу дает способность общаться с мертвыми, и я ее тоже получу, отведав сладкого яда панны Адели.

Бургомистр встречал нас у дверей магистрата, его секретарша стояла рядышком. Смотрелись они странно, хотя панна Ясна изо всех сил старалась казаться настоящей хозяйкой, вытягивала шею, приподнималась на цыпочки, но все равно могла лишь сравняться макушкой с плечом мужчины.

– Долгих лет и всяческих приятностей вельможной чете, – балагурил Марек, – и детишек побольше! Да мы вам первого уже доставили! Аделька, отдай младенца панне.