Текст книги "Ночью все кошки черны"

Осенний лес, земная твердынь и голубые озёра…

Осень – это чуть-чуть грустно всегда. Ветер треплет золото листьев. Смена сезонов – не ерунда. Приближаются холода. Вытесняют щедрость улыбки и лето. Лето теперь лишь звезда. ОДИНОКАЯ. Вдаль уходит, в печаль неглубокую.

Тучи небесные в красках свинцовых. То ли Небо упало в озёра, то ли озёра влились в Небесные берега. Отражений удивительных блюдца. А прохлада словно беда. Всё реже балует солнышка луч. Скользит теплом чувств по мыслям и далям. Намечает неслучившимся, словно сбежал на секунду с необъятных, холмистых, земельных круч и качается озорно с невесомых, пугающих туч.

Всё чаще, и весьма зло, на облаках небесных ширь взбаламутит, пересыплет самолётиками-вертолётиками, семенами-листиками, неслышно шелестящими, спирально падающими, играющими трепетно с дыханием уходящей осени, что кружатся и с нежеланием медленно опускаются на поверхность земную и водную. А земля ковром игольчатым устлана, сверху украшает сама себя охрой осыпающихся щедро берёз.

В каждом закатном вечере на берегу озёрном – дух Жизни и Умирания, необъятности и равновесия, бессмертия и познания.

Перебирают серебристо-седыми, перламутрово-серыми верхушками игл только ели, да сосны густистые указуют, прошивают воздух лесистый и перетекают по масштабности простора лесного.

Голубые озёра от движения ветра меняют окрас свой: то в серебро ударятся, то в гладость сияющей черноты. Дождь моросящий, мельчайшая изморось слегка морщит, рябит поверхность воды. Короток вечер. А мысли долги и витиеваты. Кружит голову запах пожухлой травы, дым костров и истлевающей листвы.

Неслучайна красавица, Осень. И линуют глубинностью просинь на озёрной глади чернеющих вод только белые лебеди точками света, словно письма любви оставляют на каплях озёрных.

Трогает уходящая Осень, грустная Осень тихой, кажущейся спокойной рассудительностью, мудростью… верно, не весна она…

Ну так что ж, что одна… безнадёжно опять влюблена? просят же, полюби себя, уходящая Осень, и свою инную проседь житья, в ней же столько прожитых вёсен… вот только ветер несносен, слишком торопит… но, скользя, всё ж не смеет снести навсегда вдохновения перья – продолженье надежд от всех строк подмастерья.

Земная Твердынь… Псковская область… Запах судьбы как полынь… Известковость пустынь… Пропитана щедро солдатской кровью и историей вековых крепостных и церковных Святынь. Полита слезами, как дождями, и пронизана болью людской.

И склонили монументы изваянием серебряной краски непокрытую голову памяти незабытой реальности войн.

Всем погибшим за Отечество – вечный поклон.

И контрастом ярчайшим – Природа, величием, красотой и объёмом свободы, неизбежности наготой. И Земля, как оплот Смерти вечной, пожирания плод и текучести Жизни несгибаемый возрождения плот.

Осень… Псковская область, Опухлики, Чижевщина, Стуколово, Изборск, Печоры, Михайловское, Тригорское, Пушкинские горы.

Осени огонь – летящий, рыжий конь

Когда улягутся все страсти, как отраженья на воде, и рябь неточностей ненастья все чувства охладит во мне, в себя вберу я Солнца ярость, горячий свет его огня и ухвачу пучок сознанья за хвост – как рыжего коня!

Букетом огненных исканий, что так бесчинствует во мне, я вознесу восторг незнанья и удивления вдвойне!! Звездою жизни, сна, желанья я угли тленья разбужу, ростками истины, признанья, опять к земле душой прильну.

Нюанс рождён горстями зёрен, калейдоскопом граней – дар, и мысль мозаики невольной – всеочищающий пожар! Но откровенна (даже больно!) та мысль: экстаз познаний – НОЛЬ!

Cтреножить невозможно ложью талант стремленья к небесам, и, обнимая осень тленом, кружатся страхи налегке. Пугает ветер круговертью, спиралью музыки и драм… Там рдяный конь летит сквозь ветви… просите! и дано вам будет!.. в снах?!.

Зачем полёт желаний прежних опять тоской пронзил меня? Предельность знаний человека… огонь, пылающий, как кровь, где языками пишет пламя, что ЖИЗНЬ ДАРУЕТ ЛИШЬ ЛЮБОВЬ!

Величие дано в нюансах, что в бликах Солнца рождены, поверх воды, игрой пасьянса – мираж из солнечной игры. Вплетая в огненную гриву цветы желаний и мечты, Вселенский Бог, огня создатель, стихиями нюанс плетёт, косицами своих сказаний через века Дух вознесёт.

И воздух пламя раздувает, и постижений искр – огни. Дыханьем осени всё знает… Мы во Вселенной не одни. Пусть холодна зима, но иней… снега снегами и… покой, успокоением, дыханием, прохлады жар, контраст игрой…

Сразит всех осень накануне… уход прощанья – страсти бал, но зал познания из неги по-прежнему безумно мал! И в белом снеге спектр красок, что растворился в белизне, мерцаньем лунной ночи… кряду… меняет маски, как во сне, игрою звёзд, блистаньем хлада… запрет и смерть страшат во тьме.

Но красный конь, души старатель, летит стремглав, поверх земли, и холод лжи и бессердечья, движеньем жарким сократив, всё поглощает этой встречей! Сжигает солнцем зависть, злобу, людских деяний негатив.

Вовлёк Огонь сердец Вселенной игрой стараний вековых… неповторимый мир преданий, из Жизни, Сказки и Любви. И ОСЕНЬ вновь всему виновна – огнянность листьев на ветру – игрой красы так полнокровна! шепнёт, босой ступая в зиму… пока любовь в душе… поверь, и в снах я не умру!

Дождиком перемен плакал ветер…

Дождиком перемен плакал ветер, не стыдился, размазывал слёзы по стекольным щекам мутных окон. Наклонял верхушки стоящей берёзы, шапки снега сдувал и бросал стылой охапкой, и стучался ветвями, завывал неутешностью зябкой. Залетал в расщелины воем, тосковал, повергал в трепет, сказывал страшные сказки, неизвестностью мучил, но мечтал о Любви.

Затерялась она, будто синие грёзы, и как сон растворилась капризами в стразах, босоногой бедняжкой запропала вдали. Плакал ветер по нежности тихой, рассыпáлся дрожью скрытых желаний, то ласкал, то будоражил в объятиях, срывал с деревьев белоснежные платья. В неисчислимость первых снежинок вкрапливал робость мельчайшим кружением. Припасал непреложность точных суждений. Всё искал грань перехода в реальность.

И с полотнища бескровного неба опускался прохладой скованной влаги. Белоснежность в преддверии стужи и узорчатость вьюжистых кружев представлял в безветрии пухом, одевался безмолвием, одеялом без звука, ограждал снегом надменности хлада, жажду страстности остужал шёпотом снегопада. Неутешно шептал губами исканий: где Любовь во безбрежности тайны? Где же искренность пламенем жара? Где взаимность переплетений желаний? Стук сердец, молений бескрайность?

Лишь тоска без ответа из зимних метаний…

Вдруг затих, словно понял, нашёл обретением, внутренним зрением – обозначил – ФЕВРАЛЬ. И сердечками красных, крохотных капель снег усыпал в мгновении пристрастном… Дар влечения, тяготений друг к другу, устремлённости мысли и радости слёзы нестрашны безучастием, если… искрами сердца обоюдность согреет Любовь и в дожди, и в невзгоды, и в любые ненастья!

Улыбается ветер, удивляет познанием. Непогода… но признанием бескорыстных, влюблённых сердец чувствует данность – неподдельность средь стужи – ДУНОВЕНИЕ, ДЫХАНИЕ ЛЮБВИ – ниточкой связи… ты желанна, желанен, прикоснись, позови!

С поклоном… векам…
Есть времени бескрайняя река…

Сладкоглаголивая ласточка Руси…

XIV век – КУЛИКОВСКАЯ БИТВА. КНЯЗЬ, ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ и КНЯГИНЯ ЕВДОКИЯ.

«Есть времени бескрайняя река. В ней памятью текут века».

Века стучатся в двери памяти и жизни, где всё в глазах судьбы красным-красно, от боли, слёз, мучений, людской крови. Всё это было, было, хоть давно. Замешаны Любовь, История и Вечность на битве бесконечной, на человеческой и пролитой крови. Но всё же нескончаемость страданий итожится Знамением Земной Любви. И ласточка издалека, из-за морей далёких, что так стремится вновь в свои края, «Святой Женой» вернётся снова, ведь памятью от добродетели она жива.

На Куликовом поле врагов несметных Божьей волей Господь к ногам Руси Бессмертной положил.

Дмитрий Донской, и полководец, воевода, и князь Руси Великой, воззвал к народу: «Руси быть или во мрак уйти?» Мамаевы полки бежали с поля боя, поскольку единение, непримиримость там нашли. Икона Божьей Матери в руках княгини Евдокии навеки судьбу России достоинством и мужеством и обозначила, скрепила и вела.

МУЖ и ЖЕНА. Князь и княгиня. ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ и СУЗДАЛЬСКАЯ ЕВДОКИЯ, МОСКОВСКАЯ АВДОТЬЯ покой в истории и памяти людей навечно обрели. Лишь на устоях веры победа им была дана. Устами княжеской супруги Евдокии, её молитвами умножилась и сила веры, и укрепились несказанно устои бытия. Митрополит Алексий и Сергий Радонежский – крёстный отец их детям, родством души и предсказаниями уверенность вселял.

Авдотья, Евдокия, святая Ефросинья, «сладкоглаголивая» птаха, Великая Княгиня, сподвижница истории, культуры, градостроительница белокаменной Москвы, хранительница дел всей жизни мужа, сподвижница добра, мать-героиня, учёности жена и первая Древней Руси пиитка, художников великих в иконопись ввела. Искусство почитала Феофана Грека, Андрей Рублёва, Симеона Чёрного, приблизила и знала, монастырей, церквей художеством и живописью чуда обрела!

Называла супруга – мой Димитрий, «Свете мой светлый», царь мой, Бог мой! Ему 16, ей 13 было, когда свела их вместе сватовством судьба. Её воззрение держало: «Жене глава муж, мужу – князь, а князю – Бог». Всей жизнью подтвердила неистребимый истины урок. И неслучайно говорят: «Любящего душа в теле любимого». Две половинки, часть неделимого, два тела, две души едины, как яблоко одно, слились делами и любовью вечной. Мужская сила, доблесть упрочилась и верностью, надёжностью жены. Душа с душой любимого не только говорила, божественной любовью, великою свечою горит… и «златогрудый голубь» с «вечной ласточкой» из темноты столетий в наш, XXI век светлейшей памятью летит.

Как с поля ратного, она его ждала, страдала, тосковала, любви словами выткала простор, волненьем и тревогой бденье врагов, несметных и безбожных, усыпляла. Дух веры побеждает – не укор. Как виноградною лозою, душой своей обвила мысли мужа, уверенность великую внесла, чтобы Любовь Земная соком виноградным в душе, словно елей, и на губах Любовью расцвела. И жаром сердца жажду воина поила, и преданностью утоляла боль, устоями веков Царя боготворила, одаривала чувством жизни соль. Её любовь безбрежной нежностью и крепостью лилась. Великая царица – Матерь Божья, сладкоголосой ласточкой Руси звалась.

Дух Богородицы сливался с духом веры, пречистой госпожи Небес, её устами Евдокия с Небом говорила, делами, волей наделяя, сверхуспех. Во времена Великих битв, печалей и стояний душа княгини с Духом Матери срослась, Пречистой Богородицы, соединилась с душой Земли преданий и бесконечно величию предтеч и предков отдалась.

Потомок Золотой Орды и «темник» династии Батыя, хан Тамерлан во сне её увидел и, испугавшись предсказаний, повернул войска назад.

Творить Добро на всей Земле – была её миссия. Княгиня Евдокия, «Светозарная Жена», как символ милосердия, добра. «Благоволение» и «славная», вот так значением звучало её имя, но выше имени она была. Своей Любовью к мужу и к Руси Великой она Великую не только память, но силу незабвенья обрела. И потому пред её смертью Архангел Михаил в её видениях над ней, как над Великой Русью, свои расправил два божественных крыла.

Есть времени бескрайняя река, в ней памятью текут века. В ней нет смешений. Откровения. И прошлое, и будущее в срок – и постижения – несметности урок, живут, сменяя тайну, удивлением. В ней жизни колдовская череда историй множит повторением. В ней настоящее спешит туда, где данность тает исполнением, где буря, неизвестность и покой, где незнакомцем кажется любой, и узнавания миг – похожести изгой.

Где танец Смерти пересудами спешит и безрассудство торжествует, не грешит, но зазывает лихо тишиной. Ты с кем? Ты в настоящем? Или же со мной? Любое время, чтобы жить, успеть, дышать познанием, перетекать душой, но множась накопительством в Любви. Там умирают с мыслию – живи! Есть времени бескрайняя река, там горечь всех потерь легка.

Святые места Святым духом полны…

Святые места Святым духом полны… Господи, благослови!

Над Симоновой слободой – кучевые облака несут напоминаньем века. Проплывают сквозь колокольню монастыря бело-перистые «кучева», растворилась в них вековая беда-молва. Колокольня молчит пока, привязаны языки стальные колоколов, чтобы не было лишних, случайных слов.

Семь веков память жива, Куликовая битва – Руси судьба. Скит Кирилла Белозерского, где Богородица к нему снизошла, трепетом людских душ – зажжённых свечей без слов и речей… помяни… день памяти и великой скорби. Аминь!

С этих мест сходит дух Сергия Радонежского, предрекающий исход битвы войска русского, видится Дмитрий Донской, молитвой взывающий о победе. А сейчас здесь останки иноков – воинов Пересвета и Осляби обрели свой покой. Постой в молчании с непокрытой седой головой…

Магическая цифра семь, мистическим концом или началом во времени, пространстве алом. И Ангелы простёрли свои небесные крыла, неутешная память в настоящем жива! Семь десятилетий отделяют и от даты последней войны. Непостижима и предопределена на Руси исходом война. Кровью людской безмерно обагрена. Не понять никогда никому: сила – откуда? в тишине и покое кровь – зачем, почему?

Святые места Святым духом полны… Господи, благослови!

Невидимой нитью через века память прошлого… и в глазах русской судьбы – не тоска, слёзы очищения на века.

Три ласточки за окном, напоминанием жизни – не сном, запредельную весть из мира невидимых связей, нитями сказанных слов в настоящем предсказанье несут, острокрыльем своим, щебетаньем, тонким говором птичьим размышленье в душе подведут.

Напоминанье – мистический штрих! Мир мёртвых и мир живых не разделен непроходимой стеной, пока живы – об ушедших скорбим, из мира иного к тем, кто помнит, к их душам живым душой памяти, памятью прошлого в птицах, в крохотных тельцах летим!

Святые места Святым духом полны… Господи, благослови!

Говорит с нами память людей, тихо – словами, величественно – колоколами. Голосом бронзы – трезвоны, языками стали обивают бока, их набат непростой, благовестник – басами, большой, альты – подзвонами, малышами зазвонными, трелями перезвонными рождают в душе памяти праздник, непостижимой рекой! Победа за нами… на Руси веками исход такой. Как же ветер выдувает непокорной силой своей… не забывай, холод, страх-то какой…

Святые места Святым духом полны… Господи, благослови!

И стоит перед глазами звонарь на вершине колокольни монастыря, среди проплывающих облаков, возле умолкнувших колоколов, осенивший трижды крестом себя, словно тихая Птица Живого Огня, к Солнцу лицом, к Богу душой… памятью вековой…

Святые места Святым духом полны… Господи, благослови!

О новый облик царственных Московий[1]1
  Московия – название Русского государства в иностранных источниках XVI–XVII веков.


[Закрыть]!

Москва расширилась лучами новостроек до окраин. И вознеслась в них мини-городами. Растут дома, как лего-оригами. Смотрите вверх и улетайте с нами!

В район свой пламенно влюблённый, брожу по улицам, заворожённый. Проспектами и парками, стремительным развитием, масштабностью так странно вдохновлённый. Средь белых облаков жилые небоскрёбы глазами окон тоже устремляют взоры в небо.

Наш новый век и новые застройки томят недосягаемостью стойко. Всё как во сне, живём или витаем в облаках? В чужих возможностях, в чужих благах? О ценах на жильё не дай вам бог узнать, чтобы в момент не омрачить живую благодать. Фантастикой деяний строителей-творцов сподобил бог обилием дворцов.

О новый облик царственных Московий!

Не надо хмурить слишком брови, что в новом тонет прошлого печать. Жизнь не стоит на месте никогда, но возвращает к прошлому всегда. Как короток наш век, и человек в нём словно птаха. Пусть совершит душа полёт из вечности, кружа не птицей, не монахом, а яркою звездой.

Когда-нибудь, покинув бесконечность, вернётся духом памяти она, и постучат не обезличенно, но с точностью до боли прошедшее впитавшие года. Кому подвластен бег времён, тот тайну вознесений приоткроет. Кто в жизнь неуловимую влюблён, где каждый день как миг весенний, тот настоящий, и не ученик, тот словно гений.

Вбери нюансы, вознесись, как Ангел, мыслью и размахом крыльев, незримою Богинею явись, от бед укрой свою обитель и, не прося у Бога ничего, запомни, как ты летел над разраставшейся Москвой, где дух твой каплей растворился и памятью времён в тебе соединился.

С восхищением… классикам поэзии, литературы, музыки, живописи…
Не звук пустой, слова, не пустяки. Я жизнью их в душе искала…

Мой Пушкин

Яс Пушкиным сознательно молчу. И в посвященьях откровеньем не кричу. Всё оттого, что с именем Татьяна в меня, соединив собой, вошёл в мой век, в мою поэзию упрямо. Своею невесомой красотой, свободой, истиной, как кинолентой, кадрами с экрана.

По-прежнему, Онегин и Татьяна.

«Я вам пишу, чего же боле…»

«За что ж виновнее Татьяна? За то ль, что в милой простоте, она не ведает обмана? И верит избранной мечте?»

«Мечты, мечты, где ваша сладость?»

О устремлений младость, воспоминания лишь прошлым хороши. В них мудрость и дыхание души. Я не жалею добрых слов, их, безусловно, слишком мало… Недоумённо не сгибаю бровь, не отмахнусь, сказав, устала… Но повторений, дифирамбов не хочу. Поэтому коплю в себе Его. Молчу.

Не вычищаю выгодой мосты. Ловлю словами слов мечты. И отмечаю траекторией души молчанья многогранного посты. Барьеры безучастием не ставлю, а если говорю, что хороши стихи, заслуженно зализываю раны, как невесомые печали, всепроникающей наитием души…

Восторгом слов… перекрываю, тушую свои, чужие скрытые грехи. Не звук пустой, слова, не пустяки. Я жизнью их в душе искала. Вернее… в холодной белоснежности… течением Гольфстрим…

Я прошепчу так искренне… Любим…

Любим… созвучием, значением и глубиной, и силой чувств, жаром костра, отточенной игрой, и искрами из пыла букв, соединяющих в неиссякаемость, о вдохновения река – слова… водой, потоком струй стекают вдруг, и берегами, нитью неподдельности влекут, зовут… сюда… сюда!

Мой милый Саша, мой Арап, мой брат, мой Ангел, друг, ты был со мною много раз… нетленностью восторга фраз. Мне говорят, опасная стезя, восторгом множиться нельзя… Но эту нить не разорвать, лишь приумножить можно… Свою Любовь к поэзии твоей, словами слов, и искренность делить несложно!

Я расскажу опять Любовь…

О Александр, милый Пушкин, и в XXI веке ты кумир кумиров, слишком русский… Мы вместе именем навечно. Отец Поэзии, звезда Вселенной, Полярная звезда на необъятности дорожки Млечной… И отчество твоё во мне нетленно. В соединении с именем Татьяна, мгновеньем наделяешь, данным… В лучах твоей известности бессмертна именем – Татьяна.

Я чувствую родство нанизанных веков как ожерелье будущих стихов. О Саша, живёт и жил в тебе Евгений… Тебя века не усмирили, ты согреваешь мысль души словами чувств, гореньем… Но и Татьяна, что греха таить… Татьяну невозможно не любить! И в XXI веке, как ни странно… живет непревзойдённостью Онегин, неразделимостью c тобой и образом, и именем – Татьяна!

«Я к вам пишу, чего же боле…»

Не звук пустой, слова, не пустяки. Я жизнью их в душе искала. Вернее… в холодной белоснежности… течением Гольфстрим… Я прошепчу так искренне… Любим…

Желанный в поцелуях…

Я потрясена… хотите слово – шок? Я – в шоке. Мистика! И всё-таки мне ЧУВСТВО дороже птиц всех и перелётов в беспредельность… Смотрю и слушаю сверх откровения великого поэта. Как? Пушкин говорит через века?! Вернее, чёрно-серой тенью? Реально чревовещает бронзой? Что? памятник живой? Он мыслит? и мысли свои передаёт мыслесловами?

Однако на Землю Пушкин возвращаться не желает, ему на уровне своём и в Небесах, безбрежных, легко, свободно… Купается и в памяти, и в гениальности своей… Но предрекает, предсказывает то, что нам в событиях, в текучей повседневности своей закрыто… Убеждена, пока-пока закрыто…

А я смотрю на изваяние, на силуэт из бронзы, он оживает, мягко, ненавязчиво, неброско, словно оттаивает, теплеет от дыхания, участия, неужто и металлу сродни текучесть вязкая, густая пластилина?

Здесь обязателен нюанс… Да, теплеет! но только от руки и энергетики другого…

Быть может, тот, кто видео снимает, свою энергию и восприятие вплетает?

А Пушкин при приближении и ракурсах различных и в чёрно-серой, позеленевшей опалине металла так красив! чертами мягок, невероятно…

Вот это именно меня и удивило сильнее откровений, про прах, что не в России, и множественность, пазловость вкраплений во времени без времени иль территорий иль мест без места.

Определённость чёткая, но отчего же так размыта? Неуловимость уловимая.

Однако, как лик его вниманьем привлекает, притягивает просто, как он прекрасен!

Былым сравнениям вразрез, он не подобен «обезьяне»…

Арапом, африканским… как он в себя влюбляет! Пустóты глаз глубинны, нисколько не пугают…

И вспомнилось, что автор, скульптор, тоже Александр, созвучием и именем, фамилией приближён. О-пе-ку-шин. Точно! и в буквах – те же сближения, местами немного поменяли.

А говорят, что нет Любви, что на Земле на первом месте лишь деньги, цели, разум.

Но как же, отчего так память в бронзе и словах болезненно цепляет?

Без чувства пустотой «одарит» сразу. А с чувством – горячит! А с чувством – говорит!

От жара мысли, эмоций и рук металл зазеленевший закипает, дышит… и на дистанциях мгновенно оживает.

Легендой обрастает в словах… но абрис губ поэта в бронзе так чувственен, и профиль невелик, не острый и не висюлькой нос свисает, а подбородок округл и мягок. Желанный в поцелуях, верно…

Волнует, интригует всё.

И я уверена, что энергетика вокруг конкретно живого (!) человека, интервьюера проникает, питает сплав и деликатностью общения стирает всю невидимую жёсткость и видимость – казалось бы, непроходимую! – веков и расстояний.

Вот имя вам – Валерий. Он узнаваем! Так странно. Он тоже Пушкин?! Только втайне. Вернее, после Пушкина, он – первый!

Теперь, когда пиит великий на Землю вновь сойти не хочет, он каплями любви… о боже, сп-ЛАВ, конечно, LOVE, любви земной! перетекает в бронзу и мягкостью ожившей, что приближает иль удаляет объектив, иль глаз чувствительный от фотоаппарата… в себя магнитит и к себе манит, манит…

Он оживает в тех и с теми, кем так любим веками…

И неужели гений Пушкина нюансом, по каплям в каждом? во множестве людском? Он разве раздарил себя по буквам неисчерпаемой Вселенной? Кому-то больше повезло, катренами, строками иль «ожерельями-стихами»?

Открытие моё, и мне от этого теплее на фоне зимушки-зимы – пребелой! – и бронзово-зелёного покрытия металла…

Смотрите… вот так втекает жизнь и в чёрно-серый камень… он розовеет! и в поцелуях потаённых, невидимых любовью прорастает…

И замирает вдруг пространство от ожиданья и энергии обмена… День памяти и смерти, гибели – февраль, десятое число… Но смерти нет, поскольку он – живой!

Желанный в поцелуях…