Текст книги "Кротовая нора"

6

Под руку с Глашей я вошла в зал. Мою перевязанную шею Глаша закрыла, как она сказала, фишю. На самом деле это была косынка из муслина треугольной формы, прикрывавшая шею, плечи и глубокий вырез в зоне декольте.

Глаша привела меня в тот самый зал, в котором я видела ночью Екатерину Андреевну с ее племянником.

– Мария, я рада, что вы смогли принять мое приглашение на обед, – радушно приветствовала меня хозяйка, встретив у входа в зал.

Она, как всегда, выглядела великолепно. Голубое платье, украшенное кружевами, идеально подчеркивало ее стройную фигуру, глаза от цвета платья стали еще ярче.

Осторожно поворачиваясь, чтобы не потревожить шею, я стала осматривать зал.

Это был поистине великолепный образец стиля русского барокко XVIII века: много зеркал на стенах, стенные бра со свечами по обе стороны каждого зеркала; живописный плафон с большой хрустальной люстрой с многочисленными свечами; стены зала отделаны светлой тканью с крупным цветочным орнаментом; наборный паркет с вензелем в центре и изразцовая печь.

Будучи экскурсоводом, я повидала много дворцов и особняков. Но одно дело, когда смотришь на эту красоту в музее, а другое – когда находишься во всем этом великолепии, и тут еще живут люди. Ты можешь это не только созерцать, но и пользоваться этим. Можешь сидеть на диванах, стульях, ходить по паркету, спать в постели, есть еду, которой, по сути, нет, больше двухсот лет. Осознание этого шокировало меня.

Теперь в центре зала стоял небольшой стол, накрытый белой скатертью. На столе – канделябр со свечами. Так как за окном было пасмурно, свечи в канделябре горели. Стол был сервирован фарфоровым сервизом, столовые приборы были такие же, как и у нас, в нашем времени. Только вилка не с четырьмя зубцами, а с тремя длинными. Закуски источали такой аромат, что у меня от голода закружилась голова. Изобилие меня приятно удивило.

Только некоторые блюда были хорошо знакомы: моченые яблоки, квашеная капуста, соленые огурцы, рыба нескольких видов, нарезанное холодное мясо, красная икра, которую Екатерина Андреевна ела, намазав на хлеб, поперчив и посолив. Из тех блюд, что мне еще предлагали, я запомнила лососину с чесноком, медвежатину, пироги с горохом, налимьи молоки.

К моему удивлению, было много разнообразных соусов: к рыбе, к мясу, к дичи. Многие незнакомые блюда я не рискнула попробовать.

Мне пришлось себя контролировать, чтобы с голода не наброситься на еду и не разговаривать с набитым ртом, а есть, соблюдая приличия.

– Машенька, вы в силах написать письмо сестре, чтобы уведомить, что с вами все в порядке и вы задержитесь? – спросила меня Екатерина Андреевна, внимательно глядя на меня из-за фужера с вином в руке.

«Ну да, конечно в силах, особенно в XXI век, какие проблемы», – чуть не съязвила я.

– Да, в силах. Мне как можно скорее нужно написать и предупредить ее. Сестра тяжело переживала смерть… – Тут я замолчала, чтобы скрыть замешательство, взяла бокал и стала пить воду, лихорадочно вспоминая, кого я умертвила по своей легенде. – Переживала смерть тетушки и то, что она не смогла приехать и проститься с ней.

– Да, печально. Вот, попробуйте еще тартуфель, – сказала Екатерина Андреевна, сделав знак лакею в темно-красной бархатной ливрее, в парике и в белых печатках, прислуживавшему нам за столом. – Это очень вкусно, я недавно попробовала его у графа Шувалова, – расхваливала Екатерина Андреевна.

Лакей подал мне тарелку с тартуфелем, я взяла немного, осторожно попробовала.

«Это же картофель, а не тартуфель, – чуть не вскричала я, – как же так можно было испортить картошку».

– Да, изумительно, – покривив душой, подтвердила я, пытаясь проглотить хоть немного тартуфеля с ананасом.

«Пока я не поняла, как мне вернуться домой, нужно научить их готовить картошку, – решила я про себя. – Единственное блюдо, которое я хорошо умею готовить, это картошка».

Как же сложно было себя контролировать и не выпасть из легенды. Теперь я стала лучше понимать разведчиков, живших двойной жизнью. Только мне не повезло: в отличие от них, меня забросило на двести с лишним лет назад. Как же мне вернуться домой?

Задумавшись, я не слышала, о чем мне говорила Екатерина Андреевна. Из раздумий меня вывели ее слова о метаморфозе. Включившись в разговор, стала внимательно слушать. В это время нам принесли щи с репой и грибами. Щи были изумительно ароматные и вкусные, я с удовольствием их ела.

– Государыня приглашала и меня, но я не любительница маскарадов, да и балов. Вот снова пришло приглашение на бал. Он состоится скоро, в следующем месяце, нужно обязательно идти. Мария, составьте мне компанию, пожалуйста.

– Да, с удовольствием, – машинально согласилась я, доедая щи, даже не сообразив, что бал будет еще не скоро.

– Вот и замечательно, – обрадовалась Екатерина Андреевна.

– Екатерина Андреевна, я еще раз хочу поблагодарить вас за заботу. Мне неловко обременять вас своим присутствием, – спохватилась я. – У меня сейчас нет средств, чтобы хоть как-то отблагодарить вас за доброту.

– Ах, оставьте, Мария. К тому же вы скрасите мое одиночество. Дмитрий, мой племянник, довольно редко навещает меня.

Несмотря на свой голод, я быстро насытилась и принесенное горячее, как прорекламировала блюдо Екатерина Андреевна, котлеты де-воляй, уже не могла есть. К котлете прилагался гарнир, каша.

От необходимости есть котлету под пристальным вниманием Екатерины Андреевны и лакея меня спас приход ее племянника.

Он вошел решительным и стремительным шагом. Высокий широкоплечий молодой мужчина с резкими чертами лица, с темно-карими, практически черными глазами, длинные волнистые волосы были собраны и перевязаны темной лентой, сливавшейся с темными волосами. Светлый кафтан выгодно подчеркивал его статную фигуру.

– Митя, какой приятный сюрприз, – искренне обрадовалась Екатерина Андреевна.

Дмитрий остановился, осмотрелся, остановил взгляд на мне. Теперь мне удалось его рассмотреть.

– Разрешите представиться, сударыня, граф Дмитрий Михайлович Строганов, – галантно поклонившись, отрекомендовался он.

«Как же мне представиться, как к нему обращаться? – растерянно думала я. – Сиятельство, превосходительство, граф? Балда, – успела я обругать себя, – нужно было лучше историю учить».

Я хотела привстать из-за стола, чтобы познакомиться.

– Нет, нет, Мария, пожалуйста, не вставайте, – пришла мне на помощь Екатерина Андреевна. – Дмитрий, разреши тебе представить нашу гостью, графиня Мария Белозерская.

Я только кивнула, не зная, как себя вести.

«Ну вот, теперь я графиня, чудеса, да и только», – иронично подумала я.

– Митя, садись, отобедай с нами, – вставая, сказала Екатерина Андреевна.

– Благодарю, Катюша, откажусь, – сказал Дмитрий, подходя к Екатерине Андреевне, которая еле доставала до его подбородка, и целуя ее в макушку.

– Дмитрий Михайлович, благодарю вас за мое спасение.

– Оставьте, – снисходительно сказал Дмитрий. – Как вы себя чувствуете? – довольно равнодушно спросил он.

– Спасибо, замечательно, скоро смогу продолжить путешествие, – меня почему-то задело равнодушие Дмитрия.

– Нет-нет, я против этого. – Екатерина Андреевна подошла ко мне, взяла меня под руку. – Вы еще не готовы к столь длительному путешествию.

Мы с Екатериной Андреевной перешли к дивану, перед которым стоял небольшой столик, накрытый к чаю. На столе фарфоровый чайник с чашками, поднос с конфетами, чашки с медом, с вареньем, большая ваза с яблоками и небольшая миска с клубникой.

– Мария, попробуйте конфекты. Вот еще пирог с птичьими потрохами, – радушно предлагала Екатерина Андреевна.

Вот тут я чуть не подавилась, сделав глоток чая.

Дмитрий сел напротив нас в кресло. Лакей, довольно ловко и быстро убрав посуду с большого стола, покинул зал. Пока мы пили чай, Екатерина Андреевна вместо меня рассказала мою выдуманную историю путешествия. Дмитрий только хмыкнул, услышав про то, что я не помню, кто и как меня ранил.

– Екатерина Андреевна, – чуть не вскричала я, вспомнив, что на моем кафтане была брошь. Я ее надевала только по особым случаям. Говорила всем интересующимся людям, что это бижутерия. На самом деле брошь была инкрустирована настоящими бриллиантами и изумрудом. – А на моем кафтане брошь была?

– Брошь? Костюм полностью привели в порядок, но броши на нем не было, – с сожалением проговорила Екатерина Андреевна.

– Должно быть, я ее потеряла, как жаль. – Я не сдержалась, и слезы покатились из глаз. Выдержка мне изменила или напряжение сказалось, но я никак не могла остановиться. Я вспомнила еще про убийство Павлова, про брата, который, наверное, сходит с ума в поисках меня.

Екатерина Андреевна пыталась меня успокоить, дала свой батистовый платок, когда слезы полились градом. Дмитрий подал мне фужер с водой и с неприязнью смотрел на меня.

Я заставила себя успокоиться, вытерла слезы. Выпив воды, поставила стакан на стол.

– Простите меня, пожалуйста, за истерику, – извинилась я, теребя платок, – эта брошь дорога мне, это семейная реликвия, ее мне подарила бабушка. – И это была правда, тут мне не пришлось ничего придумывать.

– Зачем же вы в путешествие надели такую драгоценность? – спросил Дмитрий.

«Ох, прокололась, вот черт внимательный, а я растяпа невнимательная», – обозлилась я на себя и на Дмитрия.

– Она была прикреплена с внутренней стороны кафтана, я не рискнула положить ее в сумку с вещами. Но и это ее не уберегло, – выдала я первую пришедшую в голову версию. – Я была слишком самоуверенна, отправившись в такое длительное путешествие без сопровождающих. Не думала, что столкнусь с такими трудностями.

– Митя, может, ты съездишь на то место, где нашел Марию, и посмотришь брошь там? – спросила Екатерина Андреевна.

– Хорошо, поищу, но завтра, – неохотно согласился Дмитрий.

– Дмитрий Михайлович, разрешите мне поехать с вами? – рискнула попросить я.

– Зачем? Не стоит, Мария, Дмитрий сам поищет, – попыталась отговорить меня Екатерина Андреевна.

– Вдруг мне что-то удастся вспомнить там, на месте, – привела я аргумент.

– А ведь на самом деле, вдруг получится вспомнить, – теперь поддержала меня Екатерина Андреевна.

– Уговорили, – улыбнувшись Екатерине Андреевне, сказал Дмитрий.

Напрашиваясь на поездку, я тешила себя надеждой, что на месте пойму, как мне попасть домой. У меня была уверенность, что, найдя брошь, я догадаюсь, как попасть домой.

7

Всю ночь я не могла заснуть, ворочаясь на мягкой кровати. И подушка была слишком мягкой, а я любила жесткую, перина была слишком пушистой, и мне не удавалось улечься спать на живот, как я любила, потому что сразу проваливалась лицом в перину, и мне нечем было дышать. Под теплым и большим одеялом мне было жарко, без него – холодно. Мне не хватало привычного шума за окном от проезжающих машин. Было непривычно тихо: не гудел холодильник, не хлопали двери соседей, под окнами не веселилась загулявшая молодежь, не было сирен скорой помощи, пожарных машин и полиции. Только дом жил своей жизнью: потрескивал паркет, шумел ветер в дымоходе.

Я решительно откинула одеяло, встала с кровати, босиком прошла по мягкому ворсу ковра, ступила на прохладный паркет и подошла к окну. За окном было темно, тучи скрыли звезды, и даже белая ночь была темной. Я прижалась лбом к стеклу и стала смотреть на улицу сквозь запотевшее от моего дыхания стекло. Я пыталась понять, как мне быть дальше, что мне делать, я переживала за родителей, за брата, да и за себя мне было страшно. Я так погрузилась в свои мысли, что очнулась только оттого, что у меня замерзли и онемели ноги, а от моего теплого дыхания на стекле остались потеки.

«Вот тебе и особняк, вот тебе и лето, а сквозняки гуляют, не хватало мне еще простыть», – шмыгнув холодным, покрасневшим носом, подумала я и бросилась в кровать.

Я укуталась в теплое одеяло, теперь оно мне не мешало, да и в мягкой перине я стала быстро согреваться. Пригревшись, я незаметно для себя крепко заснула.

8

Мы с Дмитрием ехали в карете. Карета, запряженная двойкой, на мой взгляд, была шикарная. Кузов кареты внутри и мягкие сиденья были обшиты тканью с набитым узором. По бокам висели фонари, которые зажигали в темное время суток. Каретой управлял кучер Платон в темно-зеленом кафтане.

Дмитрий сидел напротив меня, опершись сложенными руками на трость с костяной резной рукояткой, и смотрел в окно.

На мне в этот раз было не платье, а ансамбль: пышная юбка и жакет из той же ткани, что и юбка. Для выезда мне пришлось надеть фижмы. Фижмы – две полукупольные формы из пластин китового уса, соединенные тесьмой на талии, – для каждого бедра отдельно. Глаша помогла мне надеть фижмы поверх нижней юбки и сверху юбку от ансамбля. С фижмами моя юбка стала широкой по бокам и приплюснутой спереди и сзади.

При ходьбе у меня было странное ощущение чего-то равномерно колышущегося на талии. Как колокольчик, из стороны в сторону.

Фижмы на самом деле были гибкими, как и рассказывали в музеях, я проверила это на себе, пытаясь забраться в карету. Мне пришлось с ними повозиться, чтобы понять, как они действуют.

Туфли пришлось надеть те, что были чуть великоваты, но с ноги не падали, и это главное. На волосы, высоко собранные в прическу, Глаша длинной шпилькой прикрепила небольшую шляпку. Шея и декольте были прикрыты косынкой – фишю. На руки я надела короткие перчатки в тон ансамблю.

Мы ехали по вымощенной дороге, карета шла мягко и довольно быстро. Под равномерное укачивание можно было уснуть, но, отодвинув в сторону бархатную штору с бахромой, я жадно смотрела на улицы нового для меня Санкт-Петербурга. Иногда не сразу удавалось понять, где именно мы едем, настолько улицы выглядели по-другому.

Мы проезжали какие-то торговые ряды, где толпились покупатели и продавцы, шумно торгуясь. На лужайках играли дети под присмотром нянь, по аллеям неспешно прогуливались дамы в ярких платьях с кружевными зонтиками, а вдоль дороги бегали босоногие мальчишки в льняных рубахах и штанах.

Когда мы двигались мимо разномастной толпы, стоящей на площади перед помостом, раздался громкий и мучительный крик. Он неожиданности я вздрогнула. Толпа зевак, заволновавшись, разразилась громкими криками.

– Дмитрий Михайлович, а что происходит на площади? Почему все кричат? – нарушила я молчание.

Дмитрий повернулся в мою сторону, выглянул в окно, потом снова откинулся назад.

– Порка розгами, скорее всего, сбежавшего крепостного порют, – равнодушно ответил он.

– Как порка? – возмущенно вырвалось у меня.

– Обычная порка, вы что, не наказывали своих крестьян? – заинтересованно посмотрел Дмитрий на меня.

– Нет, а тем более розгами. Тетушка и я считаем, что физическое наказание неприемлемо, – в запале продолжала я.

– Не думаю, что это правильно, иначе они ничего не усвоят, – решительно сказал Дмитрий, отворачиваясь от окна.

– Так нельзя издеваться над людьми, это бесчеловечно, – запальчиво вскричала я, услышав очередной нечеловеческий крик. – А потом боярыни Морозовы у вас появляются, – вырвалось у меня, и я, отвернувшись, замолчала.

– Какая боярыня Морозова? – удивленно обернувшись, спросил Дмитрий.

– Никакая, простите, я просто расстроилась, – не глядя на него, ответила я.

Дмитрий, пожав плечами, снова отвернулся.

«Боже мой, – в отчаянии подумала я, – ведь до отмены крепостного права еще больше ста лет. Елизавета Петровна славилась самым спокойным правлением, смертная казнь была отменена. Ну и на этом спасибо. Но крепостным в ее правление пришлось нелегко. Формально не имея права казнить своих крестьян, помещики нередко запарывали их до смерти».

Теперь мы ехали по набережной реки Фонтанки, под колесами кареты уже была грунтовка, поднялась пыль, и я закрыла окно шторой.

9

Дмитрий вышел из кареты, следом за ним, управляя юбкой с фижмами, уже быстрее, чем при посадке, стала выбираться я.

Дмитрий подал мне руку, помогая спускаться по узеньким ступенькам кареты. Его помощь была кстати. Из-за длинного платья я совершенно не видела эти ступени.

Выйдя из кареты, я осмотрелась. Мы приехали на пустырь, заросший травой и кустарником. Строительство еще не дошло до этого места на набережной.

Я растерялась. Что я хотела здесь найти? Я пыталась понять по месту, где потом построят усадьбу Державина, где будет стоять Молодежный театр и где разобьют парк при театре.

– Вот здесь, – Дмитрий прошел чуть вперед, указал тростью на дорогу, – вы и упали мне под колеса.

Я пошла по дороге вперед, дойдя до указанного места, отправилась на пустырь. Я, наклонившись, внимательно смотрела под ноги, проходя дальше от дороги вглубь пустыря. Шея у меня заболела, и я машинально схватилась рукой за перевязанное горло.

– Не думаю, что здесь можно хоть что-то найти. Может быть, вернемся, сударыня? – позвал с дороги меня Дмитрий.

– Да-да, сейчас, – громко ответила я, продолжая высматривать брошь в траве.

Дмитрий перешел дорогу, насвистывая веселую мелодию и сбивая тростью траву, двинулся к реке.

Поднимая юбку выше, я шла вперед. Трава становилась выше и гуще. Я все больше и больше отчаивалась. Раздосадованно повернув назад, я зацепилась нижней юбкой за сухой куст, раздался треск ткани.

– Еще не хватало чужие вещи испортить, – бормотала я, приподняв верхнюю юбку и пытаясь осторожно отцепить кружево нижней юбки от куста и не порвать ее, да еще растрепавшиеся волосы лезли в лицо, я то и дело заправляла прядь за ухо.

– Платон, – услышала я голос Дмитрия, – скажи Марфе, как вернемся, чтобы она на ужин приготовила мою любимую корюшку, я вечером буду с визитом.

– Будет сделано, барин, – быстро и четко ответил Платон.

– Граф недобитый, указания он раздает, – вслух продолжала злиться я, освобождая юбку.

Отламывая сухие ветки, я продолжала вызволять кружево и уколола палец. Чертыхнувшись, я стала рассматривать палец, не занозила ли его, повернувшись к солнцу.

– И долго так стоять будем? – раздался за спиной громкий голос Дмитрия, который умудрился подойти ко мне совершенно бесшумно.

– Господи, – всплеснула я руками. – Зачем же так пугать, – возмутилась я.

– Я не специально, – усмехнулся Дмитрий, продолжая разглядывать меня. – Не кажется, ли вам, милая барышня, что мы уже задержались здесь дольше нужного. Все равно ничего здесь не найдете, – сказал Дмитрий, поворачиваясь корпусом и демонстративно указывая тростью на пустырь.

– Простите, уважаемый Дмитрий Михайлович, что задерживаю вас. Больше я вас не побеспокою, – язвительно сказала я, голосом выделив слово «вас», тоже демонстративно нагнулась и стала практически отрывать кружево от куста.

– Стоять, – резко сказал Дмитрий. И когда я, оторопев от неожиданности, выпрямилась, сунул мне свою трость. – Держите. – Он подошел ко мне, нагнулся и стал быстро ломать ветки. – И зачем нужно было сюда вообще ехать? Какой смысл? Да и была ли брошь? – Ловко отцепив кружево от ветки, выпрямился он, вытирая вспотевший лоб.

«Был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?» – не к месту вспомнила я знаменитую фразу из романа Горького «Жизнь Клима Самгина».

– Благодарю вас, – чуть не сделала я поклон, но сдержала себя от такого дерзкого поступка, – а брошь была. Можете мне не верить. – И стукнула тростью о землю, только сейчас обратив внимание, что держу в руке.

– Мария Владимировна, только не убейте случайно меня. – Дмитрий забрал трость. – Ну, была, значит, была брошь, – снисходительно, как будто сделав мне одолжение, проговорил он.

– Сейчас я еще там посмотрю, и поедем, – указала я на большой камень за кустом.

– Нет уж, – уже с раздражением и нетерпением проговорил молодой человек. – Я сам посмотрю, а то вы опять запутаетесь юбкой в кустах, а мне освобождать вас. – Дмитрий зашел за куст и небрежно тростью стал раздвигать высокую траву, закрывавшую камень.

– А вас никто не просил мне помогать, – с вызовом начала было я и двинулась к камню, – я сама справлюсь.

– Сама, – недовольно проворчал Дмитрий, – нет здесь ничего. – Он тростью откинул небольшой камушек и вдруг наклонился, что-то поднял и недоверчиво хмыкнул, рассматривая находку.

– Неужели что-то ценное нашли? – съязвила я, кинув на него взгляд, а потом продолжила смотреть себе под ноги.

– Н-да, думал, все вранье, ан нет, – услышала я. – Мария Владимировна, посмотрите, – он протягивал мне что-то на ладони.

Приподняв повыше юбки, чтобы в очередной раз не запутаться в кустах, я подошла к Дмитрию и посмотрела на его раскрытую ладонь.

Я увидела свою брошь в пыли, с застрявшими травинками между ее лепестками. Моей радости не было предела. Дрожащей рукой я взяла брошь, вытащила травинки, подула на нее.

– Дмитрий Михайлович, – голос мой дрогнул, я взглянула на него, – спасибо большое, мне важно было ее найти. – Я протянула ему брошь снова. – Посмотрите, как она прекрасна.

Мы нашли брошь, значит, все будет хорошо. Как, не знаю, но будет все хорошо. Я чуть не заплясала от радости, хорошо, что плясать не умею, это и удержало от безумства.

Брошь в виде крупного цветка – трилистника, с резными лепестками, сплетенных веточек, скрепленных ажурным бантом с развевающимися лентами, в центре которого был крупный изумруд. Цветок, веточки и бант были усыпаны бриллиантами. Оправа броши из серебра.

– Да, действительно, красивая брошь, – Дмитрий удивленно рассматривал ее, – я еще не видел таких изящных вещиц.

Он вернул мне брошь и дал тонкий платок с кружевами, заметив, что мои перчатки запылились.

Отряхнув перчатки и протирая брошь, я увидела, что застежка у нее сломана, одна веточка погнута и несколько лапок, державших камни, разжаты достаточно сильно, так что камни могут вылететь в любой момент. Я бережно завернула брошь в платок.

– Надо будет дома ювелира найти, – забывшись, сказала я.

– Не переживайте, Катюша поможет, – усмехнулся Дмитрий и пошел к карете.

«При чем здесь Катюша, – думала я, еле поспевая за ним, – ювелира посоветует, что ли?»