Текст книги "Кротовая нора"

17

Елизавета Петровна в домашнем светлом платье с крупным рисунком, плечи закрывал платок – фишю, сидела в глубоком кресле перед туалетным столиком с зеркалом. Фрейлина в светло-сиреневом платье расчесывала длинные волосы Елизаветы Петровны. Мадемуазель Лия де Бомон в голубом платье за небольшим столиком у окна читала большую книгу.

– Осторожно, – Елизавета Петровна стукнула фрейлину по руке, – все волосы повыдергиваешь.

– Простите, ваше величество, – испуганно проговорила фрейлина, откладывая расческу. Затем взяла с туалетного столика белую кружевную наколку и скрепила ею волосы на затылке Елизаветы Петровны, оставив большую часть волос распущенными.

Дверь в комнату открылась, вошла дама с подносом, на котором стояли фарфоровая чашка и чайник.

– Елизавета Петровна, ваш чай.

– Все, достаточно, – сказала Елизавета Петровна, отводя руку фрейлины с расческой от своей головы. Императрица тяжело встала с кресла и с недовольством отвергла помощь.

Фрейлина отошла в сторону.

– Ставь поднос, чего стоишь? Идите, ты и ты, – указывая пальцем на фрейлин в светло-сиреневом и пудрово-розовом платьях, – давайте, давайте, – поторопила она их.

Фрейлины поспешили выполнить приказ и скрылись за дверью. Лия де Бомон закрыла книгу и смотрела на императрицу.

Елизавета Петровна открыла шкатулку, стоящую на туалетном столике, достала перстень, посмотрела на него, вытянув руку, и надела на мизинец правой руки. Средний и безымянный пальцы уже украшали крупные перстни.

Государыня подошла к большому столу в центре комнаты. На столе стоял канделябр с зажженными свечами, поднос с графином с водой и бокал, на углу стола покоилась деревянная резная шкатулка.

– Иди сюда, красавица, – позвала она Лию де Бомон.

Лия быстро встала и легким шагом подошла к Елизавете Петровне.

Дверь, ведущая в коридор для прислуги, приоткрылась. К еле заметной щели прильнул лакей в темно-красном кафтане, внимательно прислушиваясь к происходящему в комнате, его парик съехал набок. Он время от времени оглядывался по сторонам, чтобы не попасться никому на глаза.

– Слушаю, Елизавета Петровна.

– Слушай, – открыв шкатулку на столе, сказала Елизавета Петровна. – Что-то сквозит откуда-то. – Она поежилась, поправляя платок на шее.

Лия оглянулась. Лакей за дверью отшатнулся, вытирая выступивший на лбу пот и поправляя парик.

– Дверь и окна закрыты, – сказала Лия.

Лакей вновь прильнул к двери.

Елизавета Петровна достала из шкатулки письмо, подержала его в руке, посмотрела на Лию и протянула письмо ей.

– Вот мой ответ Людовику.

– Благодарю вас, ваше величество, за доверие.

– Ты хорошо мне послужила. В скором времени вы с шевалье получите разрешение на выезд во Францию.

– Благодарю, ваше величество, – Лия сделала реверанс.

– Иди садись, скоро почитаешь мне, – дала указание Елизавета Петровна. – Где вы? – громко крикнула она в сторону двери. – Я вызывала ювелира, долго мне еще ждать вас и его?

Лия вернулась к столику у окна. Сев за стол, она открыла книгу и положила письмо Елизаветы Петровны между страниц.

Дверь в комнату открылась, вбежали фрейлины.

– Ваше величество, месье Позье ждет, – сказала фрейлина.

– Ну так зови, – приказала государыня. – Не дождешься вас, – ворчала она.

Дверь, за которой подслушивал лакей, тихо закрылась.

В комнату вошел мужчина средних лет в белом парике, в темно-синем бархатном кафтане и светлом расшитом камзоле.

18

Я растерянно стояла у себя в комнате перед кроватью, на которой лежали платья. Целая гора платьев, фижм и чулок. На полу у дивана целая шеренга туфель разных цветов и фасонов.

– Машенька, отомрите, – рассмеялась Екатерина Андреевна, видя мое замешательство.

– Как же выбирать среди такого великолепия, – развела я руками.

– Очень просто, начнем с тех, что вам понравились, – Екатерина Андреевна была решительна. Она подошла к комоду, на котором стоял колокольчик, взяла его и позвонила. Не успела она отойти от комода, как в комнату вбежала Глаша.

– Слушаю, барыня.

– Глаша, помоги примерить наряды Марии. Машенька, с какого начнем?

Мне сразу понравилось одно платье мятного цвета с неярким растительным орнаментом, с золотой нитью.

– Вот с этого, – указала я на него.

Платье оказалось распашным. На фижмы поверх нижней юбки Глаша накинула еще одну юбку из такой же ткани, что и верхнее платье, только оттенком светлее. Сверху на меня надели уже распашное платье с разрезом на юбке впереди. Сквозь этот разрез и виднелась нижняя более светлая юбка. В область лифа вставили специальную V-образную подкладку-стомак, украшенную шикарной вышивкой с золотыми нитями и жемчугом. Рукава у платья были средней длины и украшены кружевом.

Наконец-то я смогла присесть, Глаша помогла мне натянуть шелковые чулки в тон платью, которые приятно охлаждали кожу.

Екатерина Андреевна внимательно наблюдала за примеркой, отдавая распоряжения, что и где подтянуть, куда заправить. Она же и посоветовала туфли под платье.

– Машенька, примерьте вот эти туфли, они с завязками, поэтому вам должно быть в них удобно. Да и под платье они изумительно подходят.

Туфли из дамаста темно-мятного цвета с набитым рисунком, с хлястиками, в которые были вставлены шелковые ленты-завязки, были с острым носом и на широком устойчивом каблуке, чему я очень обрадовалась.

И что интересно, они были одинаковые, без различия на правую и левую.

«Как я не заметила этого раньше», – думала я, рассматривая ноги в туфлях.

– Какие же они мягкие, – я встала уверенно на обе ноги.

– Удобно? – улыбаясь, спросила Екатерина Андреевна.

– Да, очень. Даже не помню, когда носила такую мягкую обувь, – не соврала я, на ум пришли только чешки в детском саду.

Я подошла к зеркалу, расположенному на стене. Зеркало было во весь рост, и я смогла рассмотреть себя. Я не узнала себя. Из зеркала на меня смотрела незнакомая девушка XVIII века. Я ощущала себя совершенно по-другому, я стала женственной, появилась мягкость, стать.

«Вот я и повзрослела, – ошарашенно подумала я, – я никогда не выглядела такой женственной и милой».

В зеркале я увидела отражение Екатерины Андреевны, мы встретились глазами, и она ободряюще кивнула мне.

– Машенька, еще какое-нибудь платье примерите? – спросила Екатерина Андреевна.

– Нет-нет, это платье идеальное, – отказалась я.

– Еще нужно не забыть про парик, – сказала Екатерина Андреевна. – Жалко, конечно, прятать эту красоту, – потрогала она мои волосы.

– А парик обязателен? – решила спросить я.

– Да, все будут в париках. Глаша, иди, я тебя позову, когда нужно будет Марию раздеть, – распорядилась Екатерина Андреевна.

– Слушаюсь, барыня. – Глаша вышла из комнаты, прикрыв дверь.

– Екатерина Андреевна, а вы выбрали себе платье? – все еще стоя перед зеркалом, спросила я.

– Да, выбрала, мне как раз днями доставили платье от портного темно-бирюзового цвета. Чуть не забыла, завтра нужно будет подобрать украшения. И еще одно, – Екатерина Андреевна стала поправлять складки на платье, – я же сказала, что вы моя родственница, а родственницам не пристало звать друг друга по имени-отчеству, тем более практически ровесницам.

Я повернулась к Екатерине Андреевне.

– Буду только рада, – сказала я.

– Вот и замечательно, – приобняла меня она.

– Екатерина, не устану тебя благодарить за заботу. Давно мне не было так легко и радостно.

– И мне. Надеюсь, завтра мы произведем ошеломляющее впечатление на племянника. Нам повезло, что он согласился нас сопровождать.

– Он не любит балы, как и ты? – спросила я, осторожно садясь на стул.

– На обычные балы Дмитрий ходит, а вот на балы-метаморфозы нет. Он как-то собирался на него, а как увидел себя в зеркало, чуть не порвал от злости платье, – захохотала Екатерина Андреевна. – Теперь всеми правдами и неправдами, насколько это позволяет служба, уклоняется от метаморфоз.

– Дмитрий в платье, хотела бы я это увидеть, – засмеялась я вместе с Екатериной Андреевной.

Напряжение, сковывавшее меня с того времени, как я попала сюда, немного отпускало.

– Пожалуйста, не говори ему, что я тебе рассказала, – вынув из рукава платья кружевной платок, вытирала глаза от слез Екатерина Андреевна.

– Я постараюсь не проговориться, – посмеиваясь, пообещала я.

– Ох, насмеялась. Сейчас я Глашу пришлю, скоро ужин. Как переоденешься, приходи, – сказала Екатерина Андреевна и вышла из комнаты.

– Глаша, иди помоги Марии, – услышала я ее голос за дверью.

– Иду, барыня, – прокричала Глаша в ответ.

Я встала и опять подошла к зеркалу, жалея, что нет фотоаппарата или телефона, чтобы сфотографироваться. Как же я себе нравилась!

19

Дмитрий в расшитом золотом кафтане прохаживался перед каретой, ожидая тетю и ее гостью. Он по обыкновению насвистывал веселую мелодию и время от времени поправлял на голове расшитую так же, как и кафтан, треуголку. Кучер Платон был в парадном темно-синем кафтане.

Из дома вышла Глаша и широко открыла дверь.

Дмитрий, перестав насвистывать, поспешил к лестнице широкого крыльца, чтобы помочь спуститься дамам. Первой вышла Екатерина Андреевна в темно-бирюзовом распашном платье с вышивкой, с кружевами на рукавах. В руках у нее был веер. В волосах светлого парика сверкали жемчужины, на груди – жемчужное колье, на пальцах, поверх перчаток, блестели перстни.

– Ты великолепна, тетушка, – поднимаясь по ступеням, с широкой улыбкой встретил ее Дмитрий. – Давно ты не выезжала в свет. Я рад, что ты едешь со мной сегодня на бал, – сказал он, подавая руку Екатерине Андреевне.

– Спасибо, Митя. Я сама от себя не ожидала, что мне доставят удовольствие сборы на бал.

Дмитрий помог Екатерине Андреевне спуститься по лестнице и пошел снова к крыльцу, чтобы встретить Марию.

Мария вышла в том самом платье, которое она примеряла. Только теперь она была в светлом парике, в котором сверкали камни на булавках для волос, сделанных в виде цветков, на шее была бархотка с кулоном-капелькой. Понять, что Мария очень волновалась, можно было, только посмотрев на то, с какой силой она сжимала веер в руках.

Дмитрий, увидев Марию, замер, не успев подняться на крыльцо.

– Добрый вечер, Дмитрий Михайлович, – сделав реверанс и улыбнувшись, приветствовала его Мария.

– Дмитрий, мы опоздаем, – сказала Екатерина Андреевна.

Строганов вздрогнул и стал подниматься по лестнице. Екатерина Андреевна любовалась племянником.

– Добрый вечер, Мария, – сказал он, подходя к ней и подавая руку, – рад видеть вас в добром здравии. Вы прекрасны, – он наклонился, чтобы поцеловать ей руку.

– Спасибо, – пробормотала Мария.

Дмитрий помог спуститься по лестнице. У Марии немного дрожала рука. Дмитрий почувствовал дрожь и ободряюще пожал ей руку, помогая сесть даме в карету.

20

Пока мы ехали, я старалась привести свои мысли в порядок. Этот вечер сулил встречи со многими историческими личностями. Возможно, я увижу и саму Елизавету Петровну. От волнения у меня снова задрожали руки, дыхание сбилось.

«Что за проклятая особенность организма, – злилась я, – и что обиднее всего, я никак не могу на это повлиять. Раз, два, три», – заставила я себя дышать по счету. Постепенно я стала успокаиваться.

– Дмитрий, будет ли Елизавета Петровна, Иван не говорил? – прервала молчание Екатерина Андреевна.

– Обещалась. Это первый большой бал после ремонта Петергофа. – Строганов сидел в карете напротив нас.

– Я слышала, что Растрелли превзошел самого себя, – повернувшись ко мне, сказала Екатерина Андреевна. – Машенька, тебе не приходилось бывать в Петергофе ранее?

– Нет. Но я много слышала о нем, – ответила я.

«Вот оно, я увижу этот великолепный дворец таким, каким он был при Елизавете Петровне», – чуть не закричала от восторга я.

То, что я могу видеть все исторические шедевры, мирило меня с пребыванием здесь, в этом времени.

Еще на подъезде к дворцу я увидела кареты у парадного входа западного флигеля, из которых выходили дамы и кавалеры в блистательных нарядах.

21

Мы вошли в танцевальный зал.

«Как же мне повезло увидеть все подлинное», – продолжала восторгаться я, не успевая вертеть головой, осматриваясь и стараясь запомнить все детали, по обыкновению сравнивая с будущим. Я сама себе напоминала восторженную девочку из фильмов-сказок, впервые попавшую во дворец.

Было уже достаточно много народа, костюмы и украшения поражали своей роскошью. Громко играл оркестр.

Особенность танцевального зала – фальшивые зеркальные окна-обманки, занимавшие основное пространство глухих западной и северной стен. На противоположных им стенах окна были настоящие, большие, в два яруса. Вечерний свет, льющийся из двух рядов окон, отражался в зеркалах и наборном паркете. Кроме того, в зеркалах отражался свет от сотен горящих свечей в позолоченных стенных жирандолях и бра. Простенки между окнами, как настоящими, так и фальшивыми, занимали огромные зеркала в резных позолоченных рамах. Изобилие зеркал создавало эффект многократно умноженного пространства.

В простенках между окнами, над зеркалами, были расположены круглые по форме картины – тондо. Падуги, создающие плавный переход от стен к потолку, были украшены живописными медальонами и лепными кронштейнами. Плафон, созданный специально для зала, занимал весь свод, он и в будущем сохранит изначальный замысел Растрелли. Кроме этого, пространство зала украшала причудливая позолоченная резьба.

Я много раз бывала в этом зале, и меня всегда поражало изобилие золота в отделке. По преданию, строившая его Елизавета Петровна распорядилась не жалеть для этого зала золотых украшений, потому что он служил для приема купцов, которые были очень неравнодушны к золоту. Сейчас же я ловила себя на мысли, что хочу подойти и потрогать все руками. Все вокруг сверкало и блестело так, что с непривычки у меня уже рябило в глазах от обилия золота и драгоценностей.

«Да уж, как изменчива мода, и не только на платья и украшения, но и на фигуры, – подумала я, встретив несколько известных мне по дошедшим до нашего времени портретам персон. – Какие же здесь все толстощекие, тучные, за редким исключением», – я посмотрела на Екатерину Андреевну и Дмитрия.

«Ну-ну, – продолжала анализировать я, – художники так же льстят своим заказчикам, как и фотографы в будущем. Но буду честной, у них нет культа стройности. Вот оно, веяние моды XVIII века».

Народ все прибывал, в центре зала начались танцы. Екатерина Андреевна и Дмитрий прошли дальше, по пути, надолго не останавливаясь, с кем-то здоровались, представляли меня. Было очень шумно: звучала музыка, раздавался громкий смех, разговоры, кто-то спорил. Наблюдения настолько меня увлекли, что я не заметила, что кто-то к нам подошел.

– Добрый вечер, милая Екатерина Андреевна, – услышала я мужской голос, – как я рад вас видеть.

Я обернулась. Это был молодой человек практически одного возраста и роста с Дмитрием. Я пыталась понять, кто бы это мог быть.

– Добрый вечер, Иван Иванович, и я рада вас видеть, – протягивая руку, улыбаясь, сказала Екатерина Андреевна.

Иван Иванович взял руку Екатерины Андреевны, наклонился и поцеловал ее.

– Мария, позвольте вам представить – Иван Иванович Шувалов, графиня Мария Белозерская, – представил нас друг другу Строганов.

Я все время боялась попасть впросак с придворным этикетом, как делать реверанс, кому подавать руку для поцелуя, кому нет.

– Позвольте засвидетельствовать вам свое восхищение, – проговорил Иван, делая шаг ко мне.

– Благодарю, Иван Иванович.

Я решила, что нужно протянуть руку, что и сделала. Иван Иванович взял мою руку, наклонился и поцеловал ее.

«Если судить по портретам, то Иван Шувалов должен быть довольно-таки упитанным, даже на ростовых портретах он казался рыхловатым, – рассуждала я, – а на самом деле он вполне подтянутый молодой человек, просто черты его лица мягкие, округлые. И руки у него теплые и нежные».

– Иван Иванович, голубчик, когда же вы приедете к нам с визитом?

– Обещаю в скором времени, вместе с Дмитрием приедем, – ответил Иван Иванович.

– Милые дамы, простите нас, вынуждены вас ненадолго оставить, – сказал Дмитрий и, взяв под руку Ивана Шувалова, стал уходить от нас.

– Простите, еще увидимся, – успел проговорить Иван Иванович, и Дмитрий увел его в сторону.

– Жаль, Дмитрий не дал нам поговорить. Иван Иванович очень интересный собеседник. Я хотела его расспросить про университет. Мария, – вдруг прикрывшись веером, проговорила Екатерина Андреевна, – вон там, у окна, рядом с дамой в розовом, стоит Мавра Егоровна. Мы с тобой встречали ее в парке. Постарайся не попадаться ей на глаза.

– Я постараюсь, – пообещала я.

Теперь я смогла ее рассмотреть.

«А ведь здесь не наврали, – вспомнив описания внешности Мавры из энциклопедий и книг, пришла я к выводу: и правда неприятная особа. Немолодая, дебелая, невысокого роста, глаза с короткими белесыми ресницами. Есть же такие отталкивающие лица», – подумала я.

– Смотри, вон там, мимо парочки в синем, проходит Бестужев, канцлер, – наклонившись в мою сторону, обратила мое внимание Екатерина Андреевна.

– Алексей Петрович? В бордовом камзоле? – уточнила я.

– Да, это он, – подтвердила Ростовцева.

«Угу, тебя-то, голубчик, я и буду опасаться вместе с Маврой, – решила я, – лучше не связываться».

У входа в Чесменский зал я заметила Дмитрия, разговаривающего с яркой, красивой дамой, высокой, чернобровой, в изумрудном платье.

– Катя, а кто та красивая дама, с которой Дмитрий Михайлович разговаривает? – решила спросить я.

– Где? – осматриваясь, спросила Екатерина Андреевна.

– Вон, у входа в Чесменский зал, – уточнила я.

– Где? – не поняла Екатерина Андреевна.

«Елки-палки, какой Чесменский зал, откуда я могу знать, как он называется, он так раньше и не назывался», – ругалась я на себя и про себя.

– У выхода в другой зал дама в изумрудном платье, ее трудно не заметить, – постаралась я исправить свою оплошность.

Екатерина Андреевна посмотрела, на мгновение ее лицо изменилось, но ко мне она обернулась уже с улыбкой.

– Это вдова – княгиня Ольга Бельская. Давняя знакомая Дмитрия, – развернувшись к ним спиной, ответила Ростовцева, не желая продолжать разговор.

Я же, наоборот, продолжала за ними наблюдать.

«Как же, знакомая, – иронизировала я, – смотри-ка, как она прижимается к нему. А в руку как вцепилась, да он и не против, улыбается, как Чеширский Кот. А фигура у нее классная, все на месте, не то что у некоторых», – констатировала я и отвернулась.

Стало душно от множества горевших свечей и от большого количества народа.

«Вот и пригодился веер», – вспомнила я. В детстве у меня был веер, пластиковый, якобы кружевной, который не вынес моего варварского обращения. Он был легкий, и не составляло труда пальцами одной руки развернуть и свернуть его. Мой нынешний веер был шелковым, на изнанке у него опорные планки, он чуть тяжелее моего детского веера, но принцип раскрывания и закрывания идентичный. Только мне пришлось следить, разворачивая веер одним движением руки, чтобы он открылся лицевой стороной к присутствующим, а не изнанкой. Я немного поразвлеклась с ним, совершенствуя навыки владения. С веером мне стало гораздо комфортнее.

Пару раз ко мне подходил кавалер в возрасте с красным лицом то ли от жары, то ли от выпивки, от него попахивало водкой. Я отказывалась.

– Мария, иди потанцуй, нечего просто стоять, – уговаривала меня Екатерина Андреевна.

– Не хочу пока, спасибо. Я осмотрюсь, когда еще придется здесь побывать, – отказалась я.

«Уметь бы еще так танцевать, может, и потанцевала бы, – думала я про себя, – как бы уйти из этого зала, чтобы не заставили танцевать».

– О, Варвара Дмитриевна, – помахала веером Екатерина Андреевна, привлекая внимание дамы в возрасте, – не видит. Машенька, извини, мне нужно с ней поговорить, я скоро вернусь.

– Да, конечно, не волнуйся обо мне, – сказала я.

– Сходи перекуси, выпей чего-нибудь или мороженое попробуй, вот там, – указала она мне на Чесменский зал. – Я скоро, – и, повернувшись, пошла к знакомой, огибая танцующих.

«Отличный повод сбежать», – обрадовалась я и двинулась к выходу из зала.

Пару раз я наступила кому-то на ногу, а потом мне кто-то наступил, пока я пробиралась в Чесменский зал.

22

«Ого, здесь еще больше народа, – удивилась я, зайдя в бывший аванзал, – и также шумно».

Стены аванзала сейчас покрывали деревянные щиты, декорированные золоченой резьбой, в том же стиле были сделаны многочисленные бра. Помимо бра, в углах зала стояли напольные канделябры-торшеры. На улице стемнело, и во всех канделябрах, торшерах и бра горели десятки свечей.

Потолок вокруг центральной части плафона и падуги занимала орнаментальная живопись. В простенках между окнами на северной стене были зеркала в позолоченных рамах.

В аванзале стояли накрытые столы. В центре каждого – жирандоли со свечами.

«Посмотрим, чем потчевали на балах знать, – пробралась я к столам. – Фрукты, ого, и арбуз есть, и апельсины, засахаренные фрукты очень вкусные, я пробовала у Екатерины Андреевны. Пирамиды с конфетами, как здесь говорят, с конфектами, богатый ассортимент напитков. Чего бы выпить? В графинчиках, скорее всего, водка. Это вино белое и красное. Кофе, чай. Кстати, самовар в традиционном виде пока не изобрели, помочь, может, изобрести? Подумаю об этом. Вот мороженое буду, надо попробовать, какое оно, тем более натуральное все».

Свежий аромат апельсинов и арбузов перебивал запах свечей, пота и резких духов. Крупные куски сахарной ягоды сочились соком, так же, как и яркие оранжевые круги апельсинов. Огни сотен свечей отражались и переливались брызгами света в многочисленных фужерах с вином и шампанским. Отдельно стояли вазочки с разноцветными шариками мороженого на льду.

Лакеи, обслуживающие столы, сновали взад-вперед. Лакей, которому я хотела сказать про мороженое, не успела я моргнуть глазом, куда-то убежал. «Ладно, сама себя обслужу, чай, не баре», – усмехнулась я.

Пробираясь к столу с мороженым, я увидела ту самую француженку, с которой столкнулась в галерее в парке. Сегодня она оживленно разговаривала с моложавым мужчиной, они вышли обратно в танцевальный зал.

Наконец я достигла своей цели, но не успела протянуть руку к вазочке с лакомством, как рядом со мной раздался визг и запахло паленым.

Обернувшись на визг, я увидела, что у одного вельможи, стоящего у торшера, горит парик. Он, пошатываясь, машет руками. Дамы начали махать веерами. Еще немного, и вспыхнет его кафтан.

«Дуры, что ж вы делаете, а мужики где? Так и сгорит ведь дядька», – мгновенно пронеслись мысли. И, не раздумывая, растолкав верещавших дам, я сорвала парик с вельможи, бросила его на пол. Парик продолжал гореть.

Я увидела лакея, в растерянности смотрящего на меня. Я подбежала к нему.

– Быстро снимай кафтан, – скомандовала я. – Быстро! – закричала я, стараясь перекричать гул голосов и музыку.

Не дождавшись, я стала стягивать кафтан с лакея. Стянув, бросила его на парик и, подняв юбку, потопталась на нем.

К вельможе подбежала дама, начала его тормошить, расспрашивать, кто-то подал ему воды. Вокруг него сгрудилась толпа. Я, пользуясь суматохой, стала пробираться подальше от них, глядя себе под ноги. Вдруг я в кого-то врезалась, подняв голову, увидела, что это был Дмитрий.

– Ой, – только и сказала я.

Строганов молча схватил меня за руку и в прямом смысле слова поволок в сторону тронного зала, в котором тоже стояли накрытые столы, и играл оркестр. Дмитрий, не останавливаясь, привел меня в аудиенц-зал. Я даже не успела рассмотреть тронный зал, а ведь он тоже сейчас не такой, как в будущем.

В аудиенц-зале никого не было, только горели свечи в настенных бра между окон над зеркалами. В зале было практически темно. Двери в буфетную и в белую столовую были закрыты.

Дмитрий остановился, усадил, практически толкнул меня на стул, стоящий у дверей в буфетную, и навис надо мной.

– Это что такое там было? – довольно грозно спросил он тихим голосом, почти шепотом, но мне стало жутковато.

– Что? Я помогла предотвратить пожар и человека спасла, – пожав плечами, ответила тихо я.

– Это было очень дерзко, юные барышни так не поступают, тем более с князьями.

– Если князь, пусть горит? Что же все стояли как истуканы? А где вы были, Дмитрий Михайлович? Что же вы не поспешили на помощь? – пошла я в атаку.

– Где вас воспитывали, барышня? – оторопев, спросил Дмитрий.

– В России, папенька с маменькой, – продолжила дерзить я.

«Не нарывайся, – останавливала я себя, – замолчи, прикуси свой язык. Молчи, дурочка».

– Простите, Дмитрий Михайлович, – через силу попросила я прощения, сама не понимая за что. Я ведь спасла пьяного князя, спасибо пусть скажут.

– Хорошо еще, в тронном зале пожар не устроили, – Дмитрий остановил меня жестом, увидев, что я собираюсь возражать. Я только и успела рот открыть и закрыть. – Сидите здесь, пусть все затихнет, да и Елизавета Петровна сейчас должна приехать. Я найду Катю и приду за вами, поедем домой. Достаточно на сегодня.

Хмыкнув и кинув на меня непонятный взгляд то ли осуждения, то ли одобрения, Дмитрий развернулся и быстрым шагом вышел из зала.

«Все обещают скоро вернуться, – усмехнулась я. – Поела мороженое, увидела Елизавету Петровну, называется, как же досадно. Вот и спасай их».

Я пыталась рассмотреть аудиенц-зал, зная, что он был полностью восстановлен реставраторами. Но в зале было уже слишком темно. От несправедливости и досады я встала и направилась к окну, решив, что, может, в окно удастся увидеть Елизавету Петровну, только если она приедет не со стороны западной части дворца.

Не успела я устроиться у окна, как за дверью буфетной раздался шум и послышался чей-то голос. Голос был властный и недовольный. Я испугалась сама не знаю почему. И быстро встала в углу комнаты, чтобы, открывшись, дверь меня загородила. Я вжалась в стену. Юбку платья я сжала как могла плотнее, чтобы она не торчала из-за двери. Сердце колотилось как бешеное. Я старалась даже дышать тише.

– Алексей Петрович, разрешите объяснить, – услышала я мужской голос.

– Извольте, да быстро, – ответ был грозным.

«Алексей Петрович, – опешила я, – не Бестужев ли это часом? А ведь я собиралась держаться от него подальше. А подобралась ближе некуда. Почему я такая невезучая, да куда ж я опять вляпалась?»