Текст книги "Восьмая часть света (сборник)"

«Над человеческим духом голосом плоти…»

 
Над человеческим духом голосом плоти
Страсть шепотком соблазняет безумных нас.
Тополь апрельский в пахучей своей позолоте
Прячет луны ледяной удивлённый глаз.
 
 
То ли букетик подснежников, то ли фиалок,
То ли кошачьи шаги, то ли бег облаков,
Заворожил… Я увидела – свет был так ярок —
Под фонарем рой обманутых мотыльков.
 

Мотылек

 
Захлебываюсь красным цветом:
В миру Любовь – красна!
Ты медлишь… Этим знойным летом
Пуглива тишина.
 
 
Летишь к цветку – и жар небесных истин
Так от тебя далек!
Создал тебя Творец волшебной кистью,
Мой мотылек.
 

«Меня легко купить: улыбкой, внезапной искренней слезой…»

 
Меня легко купить: улыбкой, внезапной искренней слезой,
Любовью – с рожками улиткой, упрямо вьющейся лозой.
 
 
Улитка спрячется в свой домик, лоза повиснет над окном,
И ничего не надо: кроме любви, казавшейся мне сном.
 
 
Так день пройдет: в продаже, в купле, в скрещенье,
в разведенье рук,
Потухнет свет в глазах, и кудри завянут – как цветы вокруг.
 
 
Так жизнь пройдет: в сомненьях, в грезах, в огне,
в обугливанье глаз,
В слезах, в трудах, в шипах и розах, в судьбе, граненной,
как алмаз.
 

Старуха
^сонет

 
Временем изъеденные зубы,
Сердце – болью, в памятных рубцах.
Пальцы, еле согнутые, грубы,
А в глазах – печаль о праотцах.
 
 
Во дворе – коза, и щиплют гуси
Вдоль дорожки мягкую траву.
Алого боярышника бусы
Утешают грустную вдову.
 
 
Старые деревья – и калитка,
Как старуха, стонет и скрипит.
Но листвы осенняя палитра
У колодца, где следы копыт,
Жизни непридуманной основа:
Черпай, пей – колодец полон снова!
 

В сумерках

 
Забыть тревоги и печали, забыться в омуте любви,
Где ночь из вороненой стали всплывает храмом на крови.
 
 
И все недавние тревоги, и все вчерашние друзья,
Там, на обочине дороги, останутся, где петь нельзя.
 
 
А можно только шевелиться и в небо вечное глядеть,
Увидев неземные лица, к ним руки слабые воздеть.
 
 
И в думах о мирах нездешних, в осенних сумерках плутать,
Свой дом покинув, как скворечник, невзрачной,
певчей птицей стать.
 

Мороз и солнце

 
Мороз и солнце приводят в трепет,
И сердце громче начнет стучать!
Зима утюжит, рисует, лепит,
На зябких стеклах ее печать.
 
 
Я ощущаю ее дыханье,
Мечты и мысли прозрачней льда.
Моя молитва – ее молчанье,
Моя надежда – ее звезда.
 
 
Она на ощупь меня находит,
Уводит снова в свою страну,
Где белый конь по травам ходит,
Ждет – не дождется меня одну.
 
 
Метели, реки, леса какие!
Какая скорость, мельканье вех!
Умчусь на запад – проснусь в России,
Зимой, в ознобе, счастливей всех.
 
 
Под пышным снегом стоят недвижно
Деревья, крыши – светла зима!
За поворотом я дом свой вижу
И от волненья схожу с ума…
 

Родина

 
России родниковая купель
Таит в себе непознанную силу.
И, кажется, что распахнётся дверь —
И я увижу новую Россию.
 
 
На вере и любви стоит она
И рук не опускает работящих.
Но почему великая страна
Из века в век на шее жернов тащит?
 
 
Во сне желает прорубить окно
И утонуть в желанном евро-лоске,
А наяву в слезах ей суждено
Шептать стихи и кланяться березке…
 

Наводнение в Крымске

 
Где же ты был, покровитель наш, Михаил Архангел?
Откуда потоп? Спросить бы у ясновидящей Ванги,
но она поднялась на небо свое седьмое,
и теперь беда грозит сумою и тьмою.
 
 
Бешеная вода в крымской реке Адагумке
поднялась до крыш… Какие-то недоумки
барахло свое спасали, а люди тонули…
Та искала в панике мужа, а тот – жену ли,
 
 
тачку ли… бабка схватилась за дедку,
прижимая к груди с цыпленком наседку…
Гуси хлопали крыльями, бедная жучка
с мышкой плыла, но – случилась отключка.
 
 
Кто-то нырнул под крышу, в проем чердачный.
Магазин «Магнит» покосился, мрачный.
Повалились хаты саманные, с илом
породненные… Кто-то вздыхал о милом
 
 
времени, когда – персик на ветке! —
Крымск утопал в цветах… Память навеки
связана с этой водой, с этой бедою,
с гуманитарной помощью, с кровью рудою,
 
 
с этими всплесками неуемной стихии
гнева народного… Эти вести плохие,
эти люди чужие и сапоги худые,
эти лекарства горькие… сны золотые,
 
 
где стоят один к одному домики в балке,
где склоняется бабка – к деду, а дед – к бабке,
где петух кукарекает в три часа ночи —
и вода убывает что есть мочи!
 

«Эх, объять бы необъятное…»

 
Эх, объять бы необъятное,
Юность трудную вернуть,
Устранить бы зло досадное,
Осветить в потемках путь.
 
 
И с любовью ненаглядною
Босиком – да по стерне!
И на яблоню нарядную
Все глядеть, как в дивном сне.
 

У иконы «Озарение»

Елене Мироновой

 
Сердцу одно утешенье: твоя записка.
Долго читаю, слышу твой голос близко.
Вечером у свечи погружаясь в моленье,
воспламеняю дух, как в печи поленья.
 
 
Дева Пречистая, Матушка всех скорбящих!
Дай исцеленье душе! Не бывает слаще
тех минут, когда придет озаренье:
жизнь – Жар-Птица! Прекрасно ее паренье.
 
 
Искры гаснут, и пепел летит на землю.
Лик Богоматери: ей, милосердной, внемлю.
Знаю, что помощь свыше придет, что слово молвит
Матушка за меня… Что тяжкий молот
горя и чаша греха – меня минуют…
 
 
Славлю Любовь – небесную и земную!
Это ее крыла шумят за моей спиною…
Озарена небесною и земною
благодатью, любовью, духовной силой.
От скорбей спаси меня – и помилуй!
 

Сыну

 
Мой родной,
ты будешь уже в пути,
когда прочитаешь мое письмо.
Ты, словно дерево, вверх продолжаешь расти…
Дерево без корней не растет само.
Я – твой корень. Любви живою водой —
материнской – день и ночь питаю тебя.
Молюсь под рождественскою звездой.
Морщусь, ветки сухие рубя.
Если крона завянет – мне тяжело осознать,
что рухнет ствол, зацепивший ветвями звезду.
Ты только живи, дыши…
Знай, что родная мать
руками-корнями
отведет от тебя беду…
 

В минуты скорби

Р. М.

 
Неутихающая боль,
незаживающая рана.
Тебя во сне обнять позволь,
плутая в зарослях бурьяна.
 
 
Там, за межою, камыши
шумят над заводью озерной,
но все тепло твоей души
поглощено землёю черной.
 
 
И пусть тебя мои слова
как жёлуди – сырую глину —
отыщут!.. Я еще жива.
Тебя же ангел твой покинул.
 

«Я, любившая луч…»

 
Я, любившая луч
солнца,
сеть паутины пронзивший,
вырастаю до туч!
Вихрь судьбы,
меня подкосивший,
сник,
он не смог одолеть желанье
жить!
Душа моя, как родник —
в ней студеных глубин
пыланье.
 

«За окном моим дачные домики…»

Евгении Вавиловой

 
За окном моим дачные домики
и нависшие облака.
За стеной – голос девочки тоненький,
на столе – кувшин молока.
 
 
Вновь кипение солнечной мякоти
одуванчиков на лугу,
очищает от будничной слякоти,
той, что не пожелаешь врагу.
 

Поле

Сергею Тресвятскому

 
Ветру нравится русское поле:
как волнуется рожь при луне!
Как играют коварные роли
свет и тень, приближаясь ко мне!
 
 
Как бурьян, вырастая стеною,
отряхнёт чужаков семена,
и – стена меж тобою и мною,
снова чертополоха стена!
 
 
Это поле, что полито кровью
человечьей, шумит по ночам.
Стебли маков, прильнув к изголовью,
приближаются к сонным очам.
 
 
Утром птицы в воздушном потоке
устремляются вдаль, за межу,
и гудит самолет на востоке,
за которым я долго слежу.
 

Гроза в августе

 
Прохладой тянуло с березовых рощ
и близкой порой звездопада.
Был вечер на даче румяно – хорош,
как яблоки райского сада.
Вдруг гром прокатился, и звуком своим
напомнил о безднах и высях,
и на горизонте возник херувим
и в наших запутался мыслях.
 
 
А молнии – линий кривых торжество
у неба на темной ладони —
легко зачеркнули с лучами родство
багрового солнца на склоне.
Был август – в былинках на колкой стерне,
в румянах на старой рябине.
Но – гром! И мурашки бегут по спине,
и прячется кошка в корзине.
 

На пороге открытий

Наталье Мареевой

 
Я войду в этот лес и нырну в эту воду,
и в зеркальной воде растревожу природу.
И кувшинки будя, подплывая к раките,
я замру, словно бог, на пороге открытий.
 
 
Вижу профиль точеный, сплетенные руки,
слышу речи о глуби небес, о разлуке,
о вулканных слоях огнедышащей страсти,
о потоках дождя, о вселенской напасти.
 
 
И не сделать глотка без глубинного вдоха!
Больно ветки ломает какой-то пройдоха,
ветки прячут луну, плавно перетекает
в утро – ночь, электричка за лесом смолкает.
 
 
Лес как дом, в потолок упираются ели,
а река огибает песчаные мели,
моет корни, как ноги, продрогшей раките,
и она умоляет: тону, помогите!
 
 
Но вокруг – тишина, лишь туман за излукой
подступает и дышит полынной разлукой,
роковым поворотом в судьбе, где кувшинки
озирают стрекоз бирюзовые спинки.
 

Осенние метаморфозы

 
Богата я или бедна, не знаю, почему,
но отвечать на твой вопрос не буду.
Включи фонарик – он пронижет тьму,
и мы увидим влажных листьев груду.
 
 
Да, осень, слякоть, что-то в ней не так,
сломался механизм какой-то штуки.
Смотрю под ноги – там блестит пятак,
но съежился: наверное, от скуки.
 
 
Душа? О, эфемерная раба,
что легче пуха и острей занозы,
сварила зелье, прошептав: «Судьба»,
и в жизни начались метаморфозы.
 
 
Шумело лето – вдруг пришла зима,
и снег летит на голову, как пепел.
И скоро я, наверное, с ума
сойду, срывая в доме двери с петель.
 
 
Вот этот дом: шкатулкою лежит
не на моей ли дрогнувшей ладони?
И снова снег под колесом визжит,
щенком зимы, уставшим от погони.
 

Пятый угол

 
Душа в потемках, но уже светает.
И пятый угол, словно третий глаз,
Оттенок синевы приобретает,
Разглядывая утомленных нас.
 
 
Не разнимая рук, мы тихо дремлем,
Ведь на рассвете самый сладкий сон.
И светлый ангел, что пришел на землю,
Лучами солнца в небо вознесён.
 
 
А пятый угол хмурится зловеще,
И падают с высоких полок вещи,
И начинает мой язык дерзить,
Уже готовый слово исказить.
 
 
И продолжает этот пятый угол
За мной следить (а у меня из рук
Всё валится), и, чёрный, будто уголь,
Вокруг меня очерчивает круг.
 
 
Но круг и угол вряд ли совместимы,
И вскоре я забуду эту смесь
Из ломано-округлых линий… Мимо
Бегу, а пятый угол копит месть.
 

Время

 
В память зароешь, словно в вязкую глину
Семечко времени: в прошлом оно цвело.
Утром проснёшься, выгнув дугою спину,
Глянешь в окно – там сугробы намело.
 
 
Это зима, летней неги противоположность.
Вечером, лежа, слушаешь ветер в трубе —
И ощущаешь безбрежность души, ничтожность
Времени, что отпущено лично тебе.
 
 
Видишь незримый отрезок, а он всё короче:
Тает, словно апрельский сугроб.
Выйдешь на улицу – снова бессонные очи
Фонарей и реклам расшибают лоб.
 
 
Лоб здравомыслящего человека
Весь исчеркан думами о пустоте
Прожитых лет… Оттого и фонарь, и аптека,
Незаметно подводят к последней черте.
 

«Брови – ласточкины крылья…»

 
Брови – ласточкины крылья,
а глаза – в траве каштаны.
Что же плачу от бессилья,
жизнь любить не перестану?
 
 
Словно зеркало – в осколки! —
так расколота на части
жизнь моя… Где кривотолки,
там не утихают страсти…
 
 
Словно страсти по Матфею,
жизнь и смерть столкнулись лбами.
Не царица и не фея —
жизнь чуть шевелит губами.
 
 
И тепло идет от жизни,
а от смерти – веет холод.
Обними, руками стисни,
жизнь мою, пока ты молод.
 
 
Купол над тобой раскрою,
я, бесстрашная в полете.
И дыхание второе
к нам придет на повороте.
 

Боярышник

Поэту Владимиру Бояринову

 
Срубишь ветку одну – тут же вырастут две,
срубишь две – тут же пять вырастают.
Пусть колючки, боярин, в твоей голове,
все же птицы над ними летают.
 
 
А лоскутное небо то дождичек льет,
то веревками вьюжными свяжет
твой колючий шатер, или наоборот:
путь библейский к блаженству укажет.
 
 
Белоснежной зимою созревший твой плод —
твой рубин драгоценный для птицы
стал случайной находкой – и птица поет,
снова ищет блаженства крупицы.
 
 
А блаженство – на женственность рощи намек,
и на вечную душу благую.
Приглашай же, боярин, меня в теремок,
кутай в шубу свою дорогую!
 
 
Одари же меня – за рубином рубин!
Расцелуй мои белые ручки!
Гляну в небо – затянет в одну из глубин,
гляну в очи – исчезнут колючки.
 
 
Станут перьями сны, станут мягкими льны…
Распрекрасное небо льняное!
Не измерить вовек мне твоей глубины,
но блаженство – навеки со мною.
 

Время живое

Мчись же быстрее, летучее время! М.Ю. Лермонтов «Пленный рыцарь»

 
О, время живое! Летит, словно ветер,
Окутает мягкой незримой волной…
Когда же прихлынет задумчивый вечер,
С нырнувшей в пучину луной ледяной,
Невольно подумаешь: день ускользнувший
Уже не вернётся… Он словно кирпич
В фундаменте прошлого… Он – утонувший
Булыжник! Стократно умноженный клич,
Что эхом доносится и затихает…
А ночь нам дана для раздумий и снов.
И вновь, словно бабочка, время порхает!..
Мгновенье в пространстве – основа основ.
Так мчись же быстрее, летучее время!
Избавь от болотной стоячей воды.
В грядущее?: В прошлое? Там ли мы? С теми?
На ниве Победы? На поле беды?
 

Лермонтов

 
Словно загнанную лошадь,
Торопил судьбу свою…
Ливень тень его полощет
В грозовом, чужом краю.
 
 
В том краю Кавказ не дремлет,
Тучи ходят чередой.
Лермонтов упал на землю:
Окрыленный, молодой.
 
 
Лермонтов упал – но крылья
Душу в небо вознесли!
В небесах – любви обилье,
Реют ангелы вдали.
 
 
Жизнь вокруг напоминает
Полноту пчелиных сот.
Там свежа трава льняная,
В драгоценный чаше – мёд.
 
 
Молоко вкушая с медом,
Там поэт слагает песнь…
Перед Господом, народом,
Чист душою… Был и есть!
 

В небо летят стихи

Ирине Дрогиной

 
Дни на цвета скупы, влажны лесные мхи.
Словно из скорлупы вышли на свет стихи.
 
 
Крылья у них растут, перья у них блестят,
Мал им утиный пруд, скучен осенний сад.
 
 
Как журавли летят, как облака плывут,
Ветра они хотят, в море они зовут.
 
 
В небе маши крылом, в заводи – плавником,
К острову – напролом, радугою влеком.
 
 
Что за отрада – звук, что за причуда – песнь!
Шишек еловых стук, губ онемевших лесть.
 
 
Ночь у нас впереди, звезды да лопухи,
Вырвавшись из груди, в небо летят стихи.