Текст книги "Я уехала в кантон Ури. Дневник эмигрантки"

Бомжи во всём виноваты!

Отец крикнул от телевизора:

– Идите скорее!

По утренним новостям на фоне развалин жилого дома шёл текст:

«В результате террористического акта, который был осуществлён в столице в 23:58 мск по улице Гурьянова³, полностью уничтожены две секции 9-этажного панельного жилого дома номер 19. Жертвами трагедии стали более 300 человек: по предварительным данным около 100 человек погибли, более 200 получили ранения.»

– Что творится то: Боже мой! Представьте – уложила мать детей спать, а сама приготовила на завтра одежду – простирнула, погладила и уже решила, что пора тоже ложиться. И тут… Ой – как страшно становится жить на свете… – Валентина Фёдоровна потрясённо качала головой.

Отец сказал:

– А сколько сегодня чеченцев в Москве! А ведь война идёт с Чечнёй. Не могу представить, чтобы во время Отечественной немцы так беззаботно в Москве себя чувствовали! Какая-то либеральная мягкотелость, за которую человеческими жизнями платим.

Анна вспомнила чеченцев, которых встретила в Совете по делам миграций и сказала, горько усмехнувшись:

– Тут не либерализм, а вечное взяточничество русских чиновников, которые за сто долларов любому чеченскому бандиту паспорт русский выправят.

– Ну пусть и тебе за сто долларов выправят, – подхватила мать.

– Да мать, сто долларов – это так сказано – для красного словца, – сказал отец. – Цены там повыше. Ещё хуже, если берут не деньгами, а борзыми щенками. Мехами, золотом… Деньги нынче обесценены… И доллары уже не те, что раньше.

Анна подумала с тоской, которая у неё возникала всегда при разговоре о её делах с документами:

– А действительно, может шубу продать? Или сразу её чиновнице Волковой подарить?

– Ну нужно узнать эти цены точно, – рассудила вслух мама. А про себя подумала, что даже если будет очень дорого, она позвонит Олегу, унизится перед ним, попросит на коленях денег на взятку чиновникам из Совета по делам беженцев.

За трагедией на улице Гурьянова последовал ещё один взрыв. 13 сентября на Каширском шоссе был взорван 8-этажный жилой дом.

В Москве наступили бесприютные дни холодной осени 1999 года. После взрывов домов многие говорили о своём страхе уснуть ночью в домах. Какой-то интеллигентный человек, профессор, построил шалаш в лосиноостровском парке⁴ и уходил туда ночевать со своей собакой.

На улицах появились усиленные наряды милиции. Через каждые 10 метров стоял человек в штатской или милицейской одежде, требующий у проходящих мимо граждан показать паспорта с пропиской и регистрацией. Всех сомнительных лиц или лиц без регистрации вывозили из Москвы, отправляя в страну проживания, если она была указана в паспорте, или в спецприёмники для бомжей, если у человека не было гражданства или он был без документов вообще. В новостях показали кадры из этих спецприёмников, являющихся по сути тюрьмами: мелькали тогда среди заключённых вполне нормальные человеческие лица, растерянные и испуганные этим неожиданным и неоправданным лишением свободы. Все жители Москвы, как будто очнувшись, сразу возненавидели бомжей, до недавних событий встречавших даже сочувствие в виде съедобных подаяний от пышногрудых продавщиц на продовольственных рынках. В милицейские участки стали поступать доносы от граждан на подозрительных жильцов – часто на приезжих, снимающих квартиры в Москве.

Анна не могла выйти из дома: она могла только смотреть из окна, как опадают листья под холодным дождём московской осени – последней осени второго тысячелетия. На окне лежали ватные прожелтевшие яблоки, привезённые отцом с дачи.

Из московского дневника Анны. 19 сентября 1999 года

«Вот и заканчивается первое тысячелетие. Единица – примитивная цельность, начало отсчёта. Единица сама по себе картинка прошедшего тысячелетия – это копьё крестоносца, кол инквизиции. Это войны, революции, восстания – стрелы, копья, калашниковы⁵. Единица – символ бескомпромиссности, слабого ущербного начала, сексуальной революции, голос тоньше писка, пусть быстрее закатывается её власть, начавшаяся у креста распятия. Единица – это сломанный крест, заканчивающийся ядерными ракетами, устремлёнными в небеса. Двойка тоже немного пугает своей круглой головой. Что она принесёт миру: дипломатичный либерализм и равнодушную терпимость, аутичность интернетных связей, власть двуличия, приспособляемость, компромиссность, окончательное раздвоение личности? Поживём – увидим.»

Звонок Аниной мамы в Ригу

– Олег, здравствуй, это Валентина Фёдоровна.

– Здравствуйте, Валентина Фёдоровна! – голос зятя ей показался насмешливым и неприятным.

– Как ты живёшь – я не спрашиваю – не хочу даже знать об этом ничего. Прости, но это правда. Я просто хочу уведомить тебя, что Аня оказалась в очень тяжёлой ситуации – ей не дают гражданства, прописаться не может, на работу без прописки не берут, ни у неё, ни у Мити нет медицинской страховки – вчера были с ним в детской поликлинике – чтоб сделать прививку, до главврача дошли, заплатили свои деньги, и то сделали эту прививку ему, как одолжение.

– Я понимаю – я вышлю денег. Завтра же по Вестерн Юнион⁵.

Валентина Фёдоровна услышала в трубке женский голос, который что-то крикнул Олегу.

– Ой, – засмеялся Олег, – действительно, завтра просто физически не смогу… Я же забыл, что у нас завтра самолёт. Я обязательно вышлю Ане денег, когда вернусь. Позвоните мне ещё раз через две недели. Напомните, пожалуйста, если забуду…

– До свидания, – Валентина Фёдоровна повесила трубку.

Олег перезвонил минут через двадцать. Уже никто не кричал рядом с ним и не смеялся.

– Простите, но до меня как-то сразу не дошло… У меня сейчас такой бедлам в доме стоит – гости приехали из Франции: друг с женой и ребёнком. Я не сразу въехал в Анину ситуацию. Я не думал, что у неё будут какие-то проблемы такого плана. Это у нас в Латвии полмиллиона русских без гражданства. А латышам получить латышское гражданство просто – даже потомкам эмигрантов, родившимся в Канаде или в Австралии. А Аня вернулась к себе домой. В Россию, где она родилась, училась, где у неё все родные живут. Невероятно. Что же она собирается делать?

– Нам нужны деньги, – медленно и многозначительно произнесла Валентина Фёдоровна.

– Ну с деньгами проблем нет – я вышлю прямо сейчас. Сколько нужно?

– 10 тысяч долларов.

– Сколько!? – Олег, кажется, ничего не понял.

– Нам нужны деньги, – опять медленно произнесла Валентина Фёдоровна. Не могла же она сказать открытым текстом, что собирается давать взятку чиновникам в Совете по делам миграций.

– Такую сумму просто не могу сразу выслать – я тут машину поменял. И сейчас как раз мы тут собираемся в длинное путешествие по Европе… Простите, но я вышлю пока половину. Сейчас из банка перезвоню.

– Они в свадебное путешествие собрались – Олег и его новая жена. Поэтому он не может выслать 10 тысяч, – сказала Валентина Фёдоровна мужу. Он молча кивнул, больше всего боясь, что жена сейчас начнёт опять говорить о том, что всегда предчувствовала, что Ане не нужно было связываться с этим художником.

Из дневника Анны. Дорога за границу

«Когда нет паспорта – ни внутреннего, ни международного, перемещение через государственные границы – понятие неведомое в природе и поэтому легко преодолимое для всех живущих в природе тварей – насекомых, птиц, зверей и рыб – становится делом опасным и всё труднее достижимым для человека (какой уж тут царь природы!). Из космоса границ тоже не видно, поэтому переживания маленького человека, решившего пересечь государственные границы, кажутся бессмысленными метаниями божьей коровки.

Тогда в Москве, уже решив эмигрировать и познакомившись через Диму Орлова с Марией, его знакомой переводчицей из Швейцарии, я всё равно никак не могла представить себе, что вот так просто возьму и уеду…

Что тут было больше, в моём решении – страха или обиды – не знаю, наверное было такое чувство как у детей: вот умру, а вы ещё пожалеете.

Итак, уже решив уехать, я ещё не собиралась уезжать. Я ждала знака от судьбы: принять такое важное решение, так резко – решением – изменить жизнь мою и сына – я не могла никак осмелиться. То, что теоретическое решение появилось – мне от этого было уже легче. Гонимая, как преступница, не заслужившая права жить в стране, в которой родилась, без вины виноватая перед представителями власти всех мастей – от чиновников до участковых… За что? Этот вопрос на время перестал мучить меня, уступив место другому – не менее болезненному – вопросу: ехать или не ехать? Такое большое искушение увидеть в нём тень гамлетовского вопроса, но жизнь покажет, что для меня «быть» и что «не быть»? Как для Ставрогина⁷ быть в кантоне Ури означало не быть вообще. Хуже чем повеситься в мезонине.

Итак, в ожидании подсказки от судьбы я стала смотреть свои детские альбомы, как будто прощаясь навсегда сама с собой, и звонить своим старым знакомым. Рассказать о своих планах я не могла – конспирация, мой друг! – но многие из моих собеседников почему-то начинали чувствовать, что неспроста я решила позвонить им и на половине фразы вдруг замолкали и прислушивались к моим ремаркам, дыханию, моему молчанию как-то особенно чутко. Может быть, в моём голосе и правда была уже какая-то тень чужбины – поди разберись. Я всё больше убеждаюсь, что люди сейчас считывают информацию настолько точно и без слов, что иначе как приближением конца света это не объяснишь. Раньше таких сверхчувствительных людей звали колдунами и прорицателями, а теперь – эвона сколько их!»

________________________________

¹ Ленинские горы – микрорайон в Москве, к юго-западу от центра. На территории Ленинских гор находится МГУ имени М. В. Ломоносова.

² «Бомж» – сокр. акроним, от «без определённого места жительства» – термин протокола милиции (полиции), в дальнейшем перекочевавший в сленг.

³ Террористический акт в Москве на улице Гурьянова, 19 – взрыв в жилом доме 8 сентября 1999 года.

⁴ Парк Лосиный Остров – национальный парк (с 1983 г.) в северо-восточной части столицы, крупнейший лесной массив Москвы.

⁵ Имеется в виду «Автомат Калашникова» как символ масскульта. «Калашниковизация» (англ. Kalashnikovization) – распространённый термин, описывающий оружейные традиции развивающихся стран.

⁶ «Вестерн Юнион» – компания, специализирующаяся на денежных переводах.

⁷ Николай Ставрогин – центральный персонаж романа Ф. М. Достоевского «Бесы». Это также одна из ключевых фигур для всего творчества Достоевского. Фамилия «Ставрогин» происходит от греческого слова σταυρός – крест.

Рейд

В московском отделении милиции номер… шло собрание по результатам работы к концу года. Раскрыто 337 преступлений, задержано 2100 правонарушителей, заведено 311 уголовных дел. На собрании присутствовал начальник паспортного режима из городского управления. Он задал вопрос докладчику, лейтенанту Маршенину:

– А сколько у вас в отделении задержано лиц без прописки и регистрации? Я имею в виду: за этот год?

Маршенин, не моргнув глазом, ответил бойко:

– Почти 17500 человек.

– Ну и куда вы их?

– Без регистрации, но с паспортами штрафуем, с более грубыми нарушениями задерживаем и обычно отправляем в пересыльную тюрьму. Оформляем как бомжей.

– Плохие у вас показатели, – подытожил начальник паспортного режима. – Вот соседи ваши в Первомайском районе задержали в этом году более 32000 бомжей.

– У них, товарищ майор, автостанция междугородняя…

– А у вас три вокзала под боком. Работать лучше надо. Тогда и дома не будут взрываться!

Маршенин виновато замолчал и подумал: «Почему я всегда виноват-то?»

Выходя с собрания, он хотел заехать в ту квартирку с журналисткой без паспорта: её давно надо было навестить. Но подумал и решил сегодня забыть о работе, жена обижается, что он всё время отсутствует. Но тянуть дольше, чем один день, в этом случае нельзя. Если пройдёт городская проверка – ему дадут выговор за эту «беспаспортную» дамочку.

Из дневника Анны

«Итак, я просила знака у судьбы. И судьба не замедлила: в середине ноября поздно вечером раздался стук в дверь. Соседка, Галина Васильевна, прибежала сообщить, что за мной идут. Она гуляла с собакой и заметила милицейский воронок, сворачивавший к нашему дому.

Как оказалось, это, действительно, был милицейский рейд по выявлению незарегистрированных лиц на территории района. В подобных рейдах главный результат, свидетельствующий об уровне работы околоточного участка – цифры изловленных. Вот, видимо, меня и не трогали до этого самого рейда, берегли для цифр.

Митя сидел в туалете, мама быстро вытащила его оттуда. Под звуки приближающегося лифта, мы забежали в квартиру Галины Васильевны.

Едва успели притворить дверь, как из лифта вышли несколько человек. Они сразу же пошли к родительской квартире. Позвонили в неё. Мать спросила из-за двери: «Кто там?» Они начали веско и достаточно вежливо – знать, кто-то из начальства был рядом! – говорить, что им должны немедленно открыть дверь. Они знают, что в квартире есть лица, проживающие здесь незаконно – без регистрации, без прописки и без гражданства. Я, застыв за соседской дверью, поняла те чувства, которые могли испытывать в 37-м году русские люди, когда за ними приходили ночью.

Мама потом рассказывала, что она успела почти все наши вещи покидать в шкаф, препираясь для выигрыша времени с милиционерами. Но когда они начали крепко долбить в дверь, она всё-таки открыла, надеясь, что на Митины игрушки, разбросанные в спальне, они не обратят внимания. Просто накрыла их одеялом.

Их было три человека, они прошлись по квартире и заглянули во все шкафы и под все кровати. Уходя, сказали матери: «Всё равно мы вернёмся ещё к вам: игрушки-то детские вы убрать не успели…»

Ночь мы провели у соседки, мама принесла наше постельное бельё к ней.

Мама была уверена, что милиционеры придут опять. Но они так больше не появились в эти три дня и три ночи до нашего отъезда. Всё это время мы находились у Галины Васильевны, которая начала уставать от постоянного присутствия чужих людей в её доме…

Нужно было собираться, а я целыми днями бездействовала у телевизора. Смотрела подряд такую муть по телевизору, слушала такие непонятные пошлые песни, но всё равно – уж лучше было это, чем задумываться о том, что нас ждёт в будущем.

В последний день нашего добровольного заточения мама пришла к нам с закусками, бутербродами, салатами, и бутылкой вина.

– Нужно вас проводить! – сказала она.

Это застолье было тяжёлым. Лучше бы мама его не придумывала. Она держала себя в руках, но я знаю её лицо в разные минуты – та минута была для неё чёрной. Куда она провожала нас? Увидимся ли мы с ней? Куда я везу её единственного внука?

Выпив фужер вина, я куражисто спросила:

– А хочешь, мам, мы останемся?

Мама внимательно посмотрела на меня:

– Нет, Аня, уезжайте!

Итак, я поняла, что уеду после того последнего рейда по выявлению незаконных жителей в нашем районе. Мамино разрешение было благословением на эмиграцию.»

***

Назавтра Анна уезжала.

Этот путь через несколько границ был бегством. Поиском безопасного места. Этот эксперимент, который должен был ответить на вопрос, часто встающий перед русскими: что лучше: повеситься в мезонине или уехать в кантон Ури, – Анна совершила над собой против воли, не справившись с бессмысленностью законов развалившейся страны, на обломках которой ещё не возникла другая.

На польско-белорусской границе, которой Мария опасалась больше всего, их не пропускали до тех пор, пока Мария не заплатила пограничнику – молодому офицеру, разговаривавшему грубо и не переменившему тона после получения взятки.

– Езжайте, – скомандовал он, дав знак солдатам открыть шлагбаум.

– Ну вот и всё, Анечка, – сказала Мария, – самое страшное позади. Теперь нас нигде не остановят.

Анна смотрела на осенний лес, польский хутор, через который они проезжали. Старая лошадь тянула по дороге телегу с железной бочкой, на которой русскими буквами было написано «бензин». Дорога за границу в самолёте, когда она летала в туристические поездки в Стокгольм или в Мюнхен, была некоей условностью, открывавшей вход в другую реальность. Но машина как четвёрка коней в старые времена – все перемены проходили перед глазами: все надписи на магазинах, пейзажи, одежда, автомобили, города, улицы. Пространство переменялось постепенно, давая время опомниться.

Некоторые подробности этого путешествия через четыре границы забудутся, некоторые останутся на всю жизнь. Запомнилась Варшава в рассветной дымке – с католическими храмами и восточной любовью к пышности… Город показался чувственным и самовольным, как избалованная польская красавица.

Запомнилась дорога по Польше в послеобеденной дремоте, когда по шоссе пронеслась навстречу спящая за рулём немолодая женщина. Её белый автомобиль ещё издали заносило на встречную полосу и все водители сигналили ей вслед, прижимаясь к обочине. Она пронеслась рядом, чуть не задев машину Марии, обе они увидели её лицо с закрытыми глазами, её руки на руле.

– Какой ужас! – воскликнула Анна.

– Она, бедняжка, спит и несётся к гибели, – сказала Мария.

Мария часто звонила домой, говорила по-немецки с кем-то из домашних. Её немецкий не вызывал ассоциаций с фильмами о войне. Он был красив – её мелодичный женственный немецкий.

Заехав в Германию, заблудились. Просили помощи у местных. Какие-то мужчины довезли их до нужного места на автобане, пожертвовав временем и бензином.

– Это всё-таки Восточная Германия, – сказала Мария. – В Западной никто бы такого не сделал. Всё-таки что-то было в вашем социалистическом строе.

– Общность нищей серой жизни, – передёрнуло Анну при воспоминаниях о драчливых очередях за колбасой в гастрономах или уроках атеизма в университете. О газетных статьях, начинающихся словами «Наш дорогой Леонид Ильич Брежнев», о серости бесконечных теле-выступлений депутатов Верховного Совета СССР.

– Скучно, невыразимо тоскливо мы жили в СССР. Одинаковые квартиры, одежда, одинаковые зарплаты. Мария, если бы вы знали, какой беспросветной была та жизнь! Спасала только живость наших людей…

Из бесед Анны с социальным психоаналитиком Бландин Берже

– Какая ассоциация возникает у вас при слова «Россия»?

– Женщина, мать, любовь, равнодушие, брошенные дети, слёзы.

– Какой образ вы могли бы из этих ассоциаций собрать?

– Россия – многодетная мать, деревенская женщина, у которой столько забот, что ей не до своих детей. Она красивая и сильная, а мы её дети – нездоровые, слабые. Она не докармливает нас.

– Какие чувства у вас возникают при этой картинке?

– Любовь и обида.

– Какая ассоциация возникает у вас при слове «мужчина»?

– Предательство, слабость, предательство.

– Какой образ вы могли бы из этих слов собрать?

– Предатель, который выдал Зою Космодемьянскую¹.

– А кто это – Зая Казмаденска?

– Это… Это я.

– Какие чувства у вас вызывает эта картинка?

– Я хочу отомстить предателю.

– Что вы хотели с ним сделать, была бы ваша воля?

– Поместить в полное одиночество, забвение.

– Ваш муж вам изменял?

– Он рисовал обнажённых натурщиц.

– Какие ассоциации вызывает у вас слово «Франция»?

– Эдит Пиаф, сигарета, бистро, франки, свободная любовь.

– Какой образ вы могли бы из этого сложить?

– Увядающая дама с бойкими манерами угощает в бистро молодого мачо.

– Какие чувства вызывает у вас эта картинка?

– Брезгливость и тоску.

– Почему? Вам кажется, что эта ситуация – против ваших убеждений?

– А какой смысл французы вкладывают в слово убеждения?

– Вам кажется, что в России в это слово вкладывается другой смысл?

– В России люди ради убеждений могут, например, бросить любимую работу. А во Франции могут?

Из дневника Анны

«Страдание на лицах людей здесь, на Западе. Они хорошо одеты, у многих есть что-то интересное в лицах – индивидуальность. Они вежливы, не толкаются, не ругаются, улыбаются, когда говорят «Пардон!», но при этом какая-то печать усталой обречённости на лицах французов. Это не политика, не демография, это какое-то запрятанное человеческое страдание.

Витрины бутиков, салонов красоты, рекламные афиши – всё сверкает, манит, дразнит запредельным уровнем цен и качества. В одежде, выставленной на манекенах, чувствуется бестрепетная рука творца – дизайнера. На эти одёжки можно смотреть как на шедевры в музеях. Весь творческий потенциал человечества сегодня на Западе идёт на то, чтобы ублажить тело: косметика, одежда, обувь, реклама центров Spa² и салонов красоты. На целую улицу бутиков ни одного книжного магазина. Каков спрос – таково и предложение. Хотя представлены в достаточных количествах газетные киоски с порно-журналами, обложки которых в увеличенном виде рекламируются у входа на огромных щитах, мимо которых спокойно идут прохожие с детьми.»

Благодаря мифу о француженках, подпитанному пикантностью анекдотов и окружённому непробиваемой стеной стереотипов, они всегда казались нам супер-женщинами, остроумными, элегантными, не теряющими чувства собственного достоинства ни при каких обстоятельствах… В реальности многое оказалось не так…

Француженки – надо сказать – большей частью некрасивы, но при этом никто из них не комплексует по этому поводу. Как будто у каждой дурнушки есть свой секрет, который выделяет её из общего круга. Русские женщины должны поучиться ценить себя, как ценит, например, наша уборщица Жаннет.

– Жаннет, бонжур! – кричат дети худой, чуть нервной в движениях уборщице, которая вначале улыбается, но потом строго просит детей разойтись и не мешать ей. Когда она, напевая, моет пол или протирает стены, даже взрослые обитатели общежитских этажей стараются не показываться Жаннет на глаза.

Она никогда не повысит голоса, но во взгляде её зелёных глаз есть некая магнетическая сила, заставляющая выполнять её просьбы без слов.

Рассказывали, что в прошлом Жаннет была наездницей на ипподроме, но получив травму, вынуждена была покинуть любимую работу и теперь работает фамм де менаж³, то есть уборщицей, чтобы прокормиться самой и вырастить своего сына-подростка.

У Жаннет есть машина, на которой она приезжает с утра на работу. Представить русскую уборщицу, разъезжающую на Рено последней модели, не могу.

Пообщавшись с Жаннет, которая с уважением относится к своему делу наведения чистоты, требуя этого и от других, я вспомнила русских уборщиц и нянечек – озверелых от постоянного презрения, выказываемого им окружающими.

– И ходють, и ходють! И ссуть, и ссуть! – ворчит тётка, намывая пол в русском туалете.

В чём их различие? По моему скромному мнению разница в том, что во Франции народ не определяется до конца своей работой, являющейся по сути лишь способом зарабатывания денег на жизнь. А в России работа – это жизнь. Ты есть именно то, кем ты работаешь. Вот в чём большая свобода французов – в творческом отношении к своей жизни. Это кстати, может быть является и позитивной стороной индивидуализма, поразившего все стороны западной жизни. Каждый человек сам принимает ответственность за свою жизни и уборщица не будет проклинать весь белый свет за свой – может быть и неудачный, но свой – выбор!»

______________________________

¹ Зоя Космодемьянская (1923—1941) – первая женщина, удостоенная звания Герой Советского Союза (посмертно) во время Великой Отечественной войны. Стала символом героизма советских людей в Великой Отечественной войне.

² Spa – физиотерапия, связанная с водой. Слово происходит от названия бельгийского курорта Спа, который приобрёл известность в Европе благодаря своим лечебным водам.

³ Femme de menage – фр. уборщица.