Текст книги "Ловля молний на живца"

– Слушай сюда. Мою подругу вот-вот напичкают радиацией, она станет худой и лысой, как Добби. Мы кричим, что она поправится, и мы вместе будем гонять на досках в Швейцарии, но это маловероятно… Все, что происходит за той дверью…

Из зала, объятого тьмой, слышался грохот переворачиваемой мебели. По квартире гулял ветер, будто во всех комнатах распахнули окна.

– Маша, – ее громко окликнули со стороны коридора. Она оглянулась. В дверном проеме стоял Шалтай. Он деловито подошел к ней, поцеловал в щеку и зашептал:

– Давай сваливать.

– Куда?

– У тебя вещи где? Куртка? Мы уходим. Это понятно? – Он слегка подтолкнул ее за плечо.

Маша, как робот, пошла с ним в сторону выхода. В коридоре уже никто не толпился. Наверное, все, кто рвался внутрь, поняли, как открыть дверь. Маша не знала, что стало с ржаным. Казалось, он должен так и остаться посреди кухни, охреневший от сказанного. Но она не оглянулась. Ее уводил Шалтай.

* * *

Они шли по набережной Карповки. Маша засунула замерзшие руки в рукава куртки: перчатки забыла в туалете бистро на Садовой. Она смотрела на густую воду в реке. В ушах гудело. Во рту горчил вкус горилки. По крайней мере, заикаться она не будет.

– Я на входе встретил часть наших… – начал Шалтай. Его голос звучал так, словно он оправдывался. – Дырявый сказал, там ад какой-то. Мажоры какие-то, обхерачились все. До него докопался один… Атмосфера стала слишком злостной!

– Так там же ребята остались еще! Вернемся!

– Вечно хочешь спасать других, да? – спросил Шалтай, наклонив голову. – Со мной Влад, он их соберет. Я тебя сразу вывел, решил, ты тоже уже не в себе. Этот тип тебя так агрессивно держал. Кстати, хочешь апельсин? Может, полегчает.

Он достал из кармана маленький оранжевый шарик и протянул Маше.

– Хочу извиниться. За грубость, там. И остальное. Я опять мудак. Сам виноват, а злюсь на весь мир. Я ошалел от всего… В «Молоке»… И Лиза… Я к ней ездил.

– И как?

– Как-как… – Его лицо опять приняло обвинительную гримасу, только направлено теперь это было не на Машу, а просто в воздух. Или внутрь его самого. – Трубки, вонь. Меня на одну минуту пустили. Одну, прикинь? И то пришлось санитару забашлять. Она лежит вся голубая. В бинтах.

– Кошмар.

– Думаешь, мне паршиво, потому что любимая девушка в коме?

– Она разве не в коме?

– Я не о том. Мы с ней встретились типа раза три. Потом на эту дачу ее потащил. И уже там, уже по пути и в Сосново понял окончательно, что Лиза – ну не мое. Какая-то она… Приторная… Я ее и на концерт тебя попросил позвать, чтобы извиниться за дачу и сказать, что отношения мне не нужны. Ведь с первой встречи чуял, что это уголь один. И от этого вдвойне паршиво. Притворялся чего-то. А девчонка из-за этого пропала. Там ворох планов был, стажировки, скандинавские языки, голубых кровей девчонка… Вот она теперь там вся голубая и лежит. А виноват кто? – Он шумно шмыгнул носом.

– Никто не виноват. Такие аварии случаются постоянно. Электричество. Это просто рок.

– Любишь рок? – Он переменил тему стремительно, будто кто-то внутри него выключил лампочку с надписью «Исповедь» и завел обычный режим.

– Люблю. – Маша исподтишка разглядывала его. Кончик носа покраснел от ветра, он курил, причудливо зажав сигарету загнутыми пальцами. Не как она сама, не как другие ребята, прямыми указательным и средним. А как бы создав пальцевую петлю, внутрь которой была просунута папироса. Он лихо подносил эту конструкцию ко рту.

От сквера у готического дома отделилась группка людей: Влад, Ванечка, который ковылял нетвердой походкой, и Юля, ведущая Лопеза за руку чуть позади себя, как породистого пса.

– Йоу! – крикнул Влад.

– Ну что там?

– Дурка. – Юля выглядела трезвой и замерзшей. – По квартире бегает голая девка и по очереди со всеми трахается.

– А мне какой-то хрен предлагал гéрой поставиться…

Маша ждала, что Юля предложит поехать к ней. Но к ее ужасу, Лопез провозгласил:

– Мы ко мне.

– Ой. А я с вами впишусь? – Маша многозначительно глянула на Юлю. Не хотелось при Шалтае обнаруживать, что ей некуда идти.

– Не выйдет, сорян, – качнул головой Лопез. – У меня маленькая кровать. А дома отец после смены. Без обид?

– У меня никого, – спасительно встрял в разговор Ванечка.

Шалтай молчал, а потом достал из кармана мобильник и отвернулся, прижав его к уху.

– Я поймаю тачку. – Ванечка ступил на проезжую часть с вытянутой рукой.

– Все тогда, пацаны. До скорых встреч.

В тачке Маша сидела одна на заднем сиденье. Ванечка молчал и смотрел на проносившиеся мимо реки и улицы.

– Заедем в «Мак»? – спросил он.

У Маши завибрировал телефон.

«Ты так скоро уехала. Приятного вечера», – это был Шалтай.

По нутру Маши разлилось густое концентрированное блаженство. Хотелось попросить Ванечку докинуть ее обратно, оставить ее там, но делать так было нельзя. Точно нельзя.

* * *

Она переночевала у Ванечки в комнате, на мальчишеской односпальной кровати, сам он галантно лег в спальне родителей. Утром сидели у него в комнате, умытые, и Маша рассказывала Ванечке, что творилось в готической квартире, пока он спал. К ее удивлению, заикание не возобновилось. Возможно, от крепких напитков оно проходило на длительный срок. Ванечка бренчал на гитаре.

– И потом… – говорила Маша, – Шалтай меня оттуда дернул. Взял и увел от этого парня. Так… – Уголки Машиных губ сами собой поползли вверх.

– С ума по нему сходишь, да? – спросил Ванечка.

И, не дожидаясь ответа, начал перебирать струны: громко, на всю квартиру разнеслось заливистое, многостопное электрическое соло, выражавшее весь пир Машиных эмоций.

– Ничего себе! – Ванечка оборвал игру.

Маша распахнула глаза.

– Ты ведь сейчас слышала, как я играл? – воскликнул он с детским изумлением. – Смотри! Комбик не включен в розетку! Вот моя нога, а вот штепсель, и я его не трогал! Где комбик взял ток?

Задача 3
Полезай в мусорный грузовик

– Вставай, пора убираться! – прокричала мама, распахивая дверь в Машину комнату.

Маша ненавидела эти воскресенья, полные уборки, когда мама врывалась в комнату, в коридоре гудел пылесос, а на кухне орал телевизор. Предписано было подниматься и присоединяться к еженедельной чистке квартиры: вытирать пыль, приводить в порядок заваленный тетрадями письменный стол, разбирать по парам таз папиных носков.

Со времени мрачной тусовки на Петроградской минул месяц, Маша сдала еще одну олимпиаду, по математике, и от поступления ее отделял единственный экзамен. В то, что, если он будет сдан, она поступит в политех еще до выпускных экзаменов в школе, было сложно поверить. Поэтому, когда выяснилось, что две олимпиады зачтены, родители тихо радовались, хотя и подозревали, что основной поток отсеивается именно на последнем испытании. После прощания у готического дома Маша видела Шалтая несколько раз, но он не замечал ее.

– Слушай, мне надоел этот дебилизм, – говорила Юлька. – Я уже сегодня стреляла у него сигареты и в прошлый раз. Он про меня хер знает что думает. Если ты так на нем помешалась, почему не подойдешь сама, не наладишь контакт?

– Юля, тебе что, сложно? Не могу же я просто так подкатить? – обиделась Маша.

– Что тут невозможного? Вон же он, сидит пиво пьет. Подошла, подсела, стрельнула сигу, завела разговор… Он же тебя с той хаты увел. Думаешь, просто так?

– Он что-то говорил?

– Да ежу понятно, он тогда хотел с тобой дальше… Вы уехали, он сразу распрощался. Ни с нами не стал проситься, хотя его-то уж Лопез бы вписал, ни с Владом. Почапал в сторону метро. Понурый. Не дрейфь!

– Я не могу, Юль… Вообще не могу. Боюсь заикания.

– Ты думаешь, само разрулится? Само ничего никогда не бывает. Если чего-то хочешь, борись! Или как там… Короче, я сейчас просто пойду к нему и сама все сделаю. Намекну парню, что ты на него глаз положила…

– Не вздумай! – Маша схватила Юлю за рукав парусиновой куртки.

Маше было ясно одно: если бы Шалтай был заинтересован, сам бы сделал первый шаг. Позвонил бы. Подошел здесь, на Садовой. Она десятки раз прокрутила в голове эпизод со спасением из готической квартиры и в конце концов решила, что ей померещилось. Что он мог просто вытолкать ее оттуда по чьей-то просьбе, а потом так вышло, что они гуляли вдвоем. В отличие от Юли, она не верила, что нужно действовать нахрапом, что ее, Машу, могут по доброй воле выбрать, захотеть проводить с ней время, а уж тем более пригласить на свидание. Она считала, что обстоятельства сказочным образом сами сложатся в судьбоносный витраж, столкнут их, а ее задача – не прошляпить момент. Поэтому Маша таскалась туда-сюда по Садовой, кидала монетки в бронзового кота на карнизе и ждала. Один раз пошла на вечеринку, которые проходили по средам в клубе «Пятница» около Сенной площади, в надежде встретить там его, и, не сказав ничего Юльке, там простояла одна у бара часа три. Шалтай не появился. Тогда Маша прекратила появляться на Садовой. Чтобы угомонить этот надрыв, стала усиленно заниматься. Хоть частенько зависала над текстом учебников и мало что в нем разбирала, но одергивалась, решала подряд по три задачи по физике и уходила в эти расчеты, исчезала.

* * *

Дни тянулись невообразимо медленно. Заикаться она действительно перестала. Один раз ощутила было металлическую, будто там гремела цепь, щекотку в горле, когда на лекции ее внезапно призвал к ответу профессор Кьяница.

– Что такое релятивистское замедление времени? – Он подошел к рядам скамеек и разрубил воздух своей маленькой рукой прямо по направлению к Маше.

– Эффект специальной теории относительности, – цепь поднималась по горлу, но Маша набрала в грудь воздух и продавила ее усилием воли, ощутив легкую тяжесть в животе, – это когда в движущемся теле физические процессы проходят медленнее, чем следовало бы для неподвижного тела по отсчетам времени неподвижной системы.

– А вы почему замедлились во время ответа? – кивнув, спросил профессор.

– Вспоминала определение. – У Маши защипало глаза. Смотреть на профессора она боялась.

– Мария Депре, я не путаю?

Аудитория с шелестом завертелась, на Машу уставились сразу несколько человек. Откуда профессор знает ее имя? Может, уже следит за теми, кто сдал олимпиады?

Вечером за ужином она рассказала об эпизоде папе.

– Да, он тебя знает… Сашка… – Папа цеплял вилкой вареные картофелины.

– Сашка? Ты с ним тоже знаком? – изумилась Маша.

– Знаком. Конечно, знаком. – Маше показалось, что папа покосился на маму, которая подошла к столу со сковородой и выгрузила котлеты на голубые тарелки, стараясь не запачкать пестрый передник. – И ты, можно сказать, знакома. Мы с Кьяницей вместе трудились над одним экспериментальным проектом. Довольно давно. Ты тогда была карапузом. Бегала с нами по лабораториям.

– Над каким проектом? В девяностые? Я думала, ты тогда ушел из института.

– Имелись у нас некоторые задумки. Как-нибудь поведаю. С электромагнитным полем. Но тогда творился такой кавардак… У нас в итоге ничего не вышло с Сашей. Мы часто спорили, а потом совсем разошлись.

– Как это разошлись?

– Примерно как корабли, которые идут по руслу реки в одном направлении, но в отдалении друг от друга, так можно сказать. Здороваемся в политехе, если видимся. Но за один стол с ним я бы уже не сел.

– Ты знаешь, что он любимый препод у кучи народа?

– И у тебя? – Папа принялся разминать картофель вилкой.

– Он так все подает… Слушаешь лекцию про полупроводники: вроде в школе сто раз пройдено, а он будто через эти полупроводники объясняет, как жизнь устроена. Вот. – Маша тоже взяла вилку и принялась за еду.

– Он эффектный лектор. Умеет зарядить. Но все не так просто, Мань. – И папа отправил в рот половину котлеты.

– Лучше расскажи, что вы на выпускной придумали. – Мама уселась за стол, и разговор плавно перетек в другое русло.

* * *

Наступил май, улицы Петербурга покрылись влажной испариной, которая умыла все вокруг, расчистила тротуары. И уже можно было надеть белые кеды. Подходило время школьных выпускных экзаменов. В первые майские выходные Маша с одноклассниками отправилась в театр. Классная руководительница решила последний раз сводить их на спектакль. Маше сначала идти не хотелось, а потом она подумала: почему, собственно, нет? Отвлечься, надеть платье и туфли, стать похожей на девочку, посмотреть пьесу, съесть пару конфет.

Ванечка ждал ее в фойе театра «На Литейном». Возле гардероба гудели и хихикали другие одноклассники. Влад достал из кармана фляжку, которая теперь ходила по рукам, то и дело пряталась, чтобы не попасться на глаза классной.

– Какой хоть спектакль? – спросила Ванечку Маша, стягивая с плеч бежевый, позаимствованный из маминого гардероба плащ.

– Так «Митина любовь» же. – Ванечка тряхнул головой, как будто это был единственный возможный вариант. Маша когда-то заставила его прочитать «Темные аллеи».

Отправились искать свои места в зал. В антракте, размышляя о том, до чего же она похожа на Митю, словно Бунин успел покопаться в ее собственном мозгу, Маша пробиралась в буфет. Что, если события жизни, все ее акты синтезируются не из высшего замысла, не диктуются физическими процессами галактики, а вытекают прямиком из прочитанных Машей книг? Не будь в этом списке Бунина, то она бы легко перешагнула диковатые переживания? Ванечка с другими парнями пошел курить на улицу. Маша должна была занять очередь. Договорились выпить сока. Маша пристроилась в хвост вереницы нарядных людей, растянувшийся через все фойе. Ее окликнула классная руководительница, низкая женщина с рыжими завитыми волосами, стоявшая у заветной стойки с пирожными. Решительным жестом поманила Машу и поставила прямо за собой, смерив поверх очков презрительным педагогическим взглядом тех женщин, которые принялись было протестовать.

– Два яблочных, – бросила Маша бармену в бабочке и начала рыться в сумочке в поисках монет. Монеты гулко ударились о бордовую лакированную поверхность.

– Не знал, что вы театралы, – вдруг донеслось до ее ушей. Маша подняла глаза. За деревянным баром, в черной жилетке поверх белоснежной рубашки, с волосами, собранными в смешной хвостик, возился с пирожными «картошка» Шалтай.

– Что ты тут… – Она вцепилась руками в бокалы и всем телом потянулась к нему, за бар.

– Не видно? – Он торопливо вытер ладонь о жилетку. – В моем мире людям приходится работать, чтобы было что кушать. – И он отошел в другую часть бара.

Маша продолжала стоять на месте. Скоро он опять оказался перед ней с бумажной тарелкой, на которой лежали два бутерброда с красной икрой, и протянул их одной из мымр, что хотели выгнать Машу из очереди.

– О! Привет! – Ванечка протянул Шалтаю руку через Машино плечо. Вот кто всегда знал, что говорить. – Давно тут трудишься?

– У меня батя здесь работал, – ответил Шалтай. – В театре с детства на побегушках.

– Круто. – Ванечка бережно, чтобы не расплескать, вынул стаканы из Машиных рук и повлек ее прочь. Мол, разговор окончен, нам пора, чего тут застряла? У высокого столика она в три глотка опустошила сок.

– Идем в зал? – бросил Ванечка. – Третий звонок.

Маша двинулась за другом в сторону больших двустворчатых дверей. На входе приостановилась и оглянулась. Фойе опустело.

– Я догоню. – Развернувшись, она зашагала в сторону буфета.

Она не сразу нашла его. Вначале ей показалось, что за баром пусто, но когда она заглянула за стойку, то увидела черную макушку. Стоя на корточках, Шалтай возился с ящиком, полным стеклянных бутылочек колы.

– Есть сиги?

Поднял на Машу хмурые глаза.

– Ты такие курить не будешь. – Он рвал полиэтилен, вытаскивал бутылочки и по одной ставил их на пол.

– Почему?

– Не знаю девчонок, готовых курить черного «Петра». Поторопись, сейчас двери закроют.

– Да я покурить не успела, может, составишь компанию? Все равно два часа сидеть.

– Я-то пойду, только ты опоздаешь и потом не поймешь действие.

– Пять минут погоды не сделают.

Двор у входа в театр тонул в сумерках.

– Занятная постановка, – сказала Маша добродушно. Разглядывать его лицо было неловко, но, когда он поднес зажигалку ко рту, она заметила под его глазами серые тени. – Смотрел?

– Я тут больше работаю.

– Твой папа тоже сотрудник театра, да?

– Мой папа мертв. – Шалтай плюнул в сторону.

– Черт. Прости.

– Все нормально. – Он выпустил дым и посмотрел наверх, в стылую синь неба. – Батя сильно пил. Тут работал светиком. Прожекторы настраивал. Рассказывал, помню, как в девять часов утра, заныкавшись под сцену среди декораций, они с бригадой работяг пили спирт. А вечером спектакль «Овод». Знаешь такой?

Маша мотнула головой.

– О революционерах. По сюжету, бунтаря Овода расстреливают. Звук выстрела создают специальной хлопушкой под сценой. И вот актер, офицер, который должен расстрелять Овода из ружья, прицелился, а пьяный хлопушечник уснул: актер целится, а звука все нет. Актер находчивый, бродит вокруг Овода с ружьем, ругает его. Выстрела нет. Актер импровизирует дальше, начинает прочищать ружье, заглядывает в дуло и в этот момент… – Оставив сигарету меж губ, Шалтай хлопнул в ладоши. – Что же делать – офицер театрально падает. А за ним под лютый хохот зала падает и занавес. Папа до слез смеялся, когда травил эти байки… Но водка снесла даже его чувство юмора.

– Мой тоже всякое рассказывает. – Маша вдавила окурок в край фарфоровой урны. – Жаль твоего папу.

– Да все в норме… Они с мамашей были в разводе с моего младенчества, он с нами и не жил. Но в театре я все равно как дома.

– Давно не была в театре. Чаще в Малый драматический хожу.

– С парнем со своим? – Шалтай наклонил голову в сторону входа в театр.

– Ваня не мой парень! Мы одноклассники.

– Вы тогда ночью вместе укатили, смотрю, вы часто вместе.

– Нет, нет. Мы просто друзья.

– Ясно. – И он протянул ей зажигалку. В момент, когда кончики Машиных пальцев коснулись зеленого пластика, та взорвалась оглушительным хлопком.

– Вот и выстрел подоспел, – улыбнулся Шалтай. Он докурил: пора было возвращаться в театр. Маша потянула за длинную ручку деревянной двери.

– Постой-ка.

Маша застыла на пороге. Тяжелая дверь тянула ее руку. В наряде официанта Шалтай уже не казался таким недосягаемым.

– Ничего не забыла? – К ее ужасу, он протянул ее же пачку сигарет. Видимо, выпала из предательского кармана, когда они выходили, и Маша натолкнулась на дверь.

Она взяла пачку подрагивающими пальцами:

– Это Ванины.

– Не хочешь прогуляться как-нибудь вечерком?

– Можно.

– Тогда я напишу. Или наберу. Хорошего спектакля.

– Хорошего суицида?

– Что?

– Ну… «Митина любовь»!

– А… Не понял.

Когда они с Ваней вышли из зала после финальных аплодисментов, свет в буфете приглушили и за барной стойкой никого не было. Будто сцена отыграна и осветитель деликатно увел луч прожектора вместе с вниманием зрителей куда-то в другое место.

* * *

В школе Маша то и дело косилась на экран телефона. На уроках, потом, пока стояла в очереди за полосками и пила чай в столовой. На истории все-таки выключила и убрала в рюкзак. Но через несколько минут испугалась, что Шалтай будет звонить и наткнется на «Аппарат абонента выключен», и снова полезла за ним. Ее копошение заметила учительница.

– Маша! – выкликнула она, прервав тираду о путче девяносто первого года и Собчаке. – Давай сюда телефон!

– Я уберу, – взмолилась Маша. – Уже убрала.

– Клади на стол. – Училка была непреклонна. – Заберешь после уроков.

Маша смиренно положила мобильник на покрытый стеклом учительский стол. Теперь точно проворонит. Но когда включила телефон после пятого урока, никаких сообщений о пропущенных звонках на нем не было. По дороге домой в метро соображала, а не написать ли первой, ведь он сам уже предложил встречу? Чего же тогда молчит? Он позвонил только через два дня.

– Привет, это Шалтай, – послышалось в трубке. – Еще не передумала погулять?

– Нет, – просто ответила Маша.

Хотя что-то подсказывало ей, что следует говорить увертками, заигрывать или передразнивать его, как это делали многие девчонки. Маша так не умела, не могла в столь ответственный момент решиться на игру, боясь показаться неуклюжей. Одна телочка с Малой Садовой – по кличке Щель, – крошечная голубоглазая обладательница русого каре, только и делала, что в присутствии парней ржала как конь над каждым произнесенным вслух словом. И к удивлению Маши, это работало. Щель пользовалась колоссальным успехом, меняя бойфрендов как перчатки.

– Слушай, – продолжил Шалтай, – тут подстава образовалась. Я работаю по вечерам на этой неделе. Начальник, сволочуга, смены переставил…

– То есть ты сможешь только на следующей неделе? – Его сообщение показалось Маше неправдоподобным. Возможно, он так плавно ее отшивает?

– Да. Это если гулять идти. Но можешь составить компанию на время, пока я работаю. Если такой расклад тебя устроит.

– Я не против, – ответила Маша.

Вечер в театральном буфете, пусть и по другую сторону барной стойки, виделся ей очаровательным. Да и провести время в совместном занятии будет не так стремно, как сидеть напротив друг друга в кафе. Париться, как не предстать свинтусом за едой или не облажаться при обсуждении музыки.

– Супер! Приезжай на Новочеркасскую часов в восемь, завтра. Вечером.

– Но театр ведь на Литейном.

Он усмехнулся.

– Я не театр имел в виду. Другую работу.

* * *

Маша в новой куртке, с блеском на губах и в чрезвычайном волнении стояла на эскалаторе станции метро «Новочеркасская». Рылась в рюкзаке в поисках пачки успокоительных таблеток, которыми мама кормила ее от заикания. Проглотила сразу две штуки. Воды с собой не было, и пришлось много раз сглатывать, чтобы таблетки провалились в горло. По рту разлилась омерзительная горечь. В вестибюле набрала Шалтая.

– Выходи наружу. Мы стоим чуть дальше входа в метро, напротив «Сабвея».

Напротив «Сабвея», к Машиному ужасу, был припаркован громадный мусорный грузовик. Шалтай в своей красной кепке, комбинезоне и в великанских перчатках сварщика копошился с замызганным зеленым баком.

– Здорова! – Он подошел и вытянул руку так, чтобы она дала ему пять. Рукавица была покрыта маслянистыми пятнами и коричневыми разводами. Маша легко коснулась ее.

– Готова к смене?

Она кивнула, робко поглядывая на грузовик. Он отстегнул бак от подъемного устройства, приделанного к кузову.

– В кабине напарник. Шофер. Жека. Мы ездим по району от дома к дому и разгружаем баки в кузов. Ты, наверное, видела это в городе. Можешь в кабине кататься, а можешь мне помогать, если не брезгливая. Я комбез дам.

От грузовика поднимался медленный зловонный пар. Шалтай подвел Машу к кабине, протянул наверх руку, чтобы открыть рыжую, поеденную ржавчиной дверь. Маша с трудом взобралась в салон. Внутри сильно пахло сладкими машинными елочками вперемешку с кислым мусорным душком. На водительском месте сидел и качал головой под рэп человек в синем комбинезоне и капюшоне. Тут же повернулся к Маше, сверкнув маленькими живыми глазами на длинном лице с крупным грушевидным носом.

– Приветствую! – сипло провозгласил он.

– Здравствуйте. – Машин затылок тронул холодненький спрут девичьего древнего страха. Залезать в кабину к ханыге-дальнобойщику, к мутному, взрослому парню в компании с Шалтаем, которого она толком-то и не знала. Куда они ее сейчас увезут?

– По коням? – весело провозгласил Шалтай и плюхнулся на сиденье рядом с Машей. Когда их бедра плотно соприкоснулись, спрут отклеился от ее шеи и улетел в маленькую треугольную форточку, открытую рядом с торпедой и пропускающую внутрь салона огурцовый майский воздух.

– Меня Евгений звать, – сказал капюшон, когда они тронулись.

– Маша, очень приятно.

– А это Вова, – усмехнулся Евгений. – Мой падаван.

– Эй! Непонятно еще, кто тут чей падаван! – отозвался Шалтай.

Сегодня его лицо, жесты и вообще весь образ отличался от привычного Маше, надменного и отстраненного от других. Голос звучал радушно.

– Давно так работаешь? – спросила она.

– С девятого класса, как в техникум поступил. Платить за учебу чем-то надо.

Маше хотелось спросить, почему за учебу не платит его мама, но она не осмелилась это сделать.

– Смены по утрам, с шести и до девяти, до пар управляюсь. Но на этой неделе все пошло кувырком из-за того, что я много отпрашивался.

Они подъехали к одному из светлых и ампирных зданий, которыми славится Малая Охта. Около высокой арки гнездились целых три бачка. Шалтай резко распахнул дверь.

– Идешь?

Маша конечно пошла. Жека расслабленно откинулся на спинку сиденья и зажег сигарету. На улице Шалтай пристегивал механизм кузова машины к крепежам на бачке. Когда все было готово, кулаком в перчатке бил по кузову. Очевидно, в этот момент Жека нажимал на какую-то хитрую кнопку, механизм тут же поднимал бачок высоко над их головами и потрошил его. Из бака летели синие и черные пакеты, пластик, консервные банки, тряпки, лилась желтоватая мутная жидкость. Все это грохалось в кузов с задорным стрекотанием, и начинало вонять чем-то кислым.

– Блюз мусорных баков, – улыбнулся Шалтай. – Консервные банки вступают как бас. Всегда вовремя.

– Неплохо.

– Не говори. Потом под душем два часа отмокаю. – Он дернул бровями. Из кузова выпрыгнула и пушистым шаром прокатилась по Машиным кедам черная крыса с лысым розовым хвостом. Маша даже не успела взвизгнуть, а только отпрыгнула.

– Ха! Их тут полно. Привыкнешь после третьей.

В кабине Маша тревожно оглядела свои кеды.

– Крысы это детский сад, – со знанием дела усмехнулся Жека. – Пусть Вова тебе расскажет, что мы иногда находим… Жмуров, для начала.

– Жмуров?

– Не знаешь, что такое жмур? Жмурки-то смотрела? Их заворачивают в ковры и выбрасывают в помойки. Вовка не даст соврать.

– Да не пугай ты ее!

– Может, и сейчас там кто-то притаился. В кузове. Кто-то живой еще… Хочешь проверить? А, Мария?

– Какая жесть!

– А чего ты хотела? Только сиропную сторону жизни наблюдать? Собачек, кошечек и цветочки? Ты кидаешь мусор в помойку и не думаешь, куда он держит путь дальше. А там целая тайная мусорная жизнь… Я из мусора гербарий собираю.

– Заткнись, Жек, а?

– А чего такого? Может, девушке интересно?

– Что тут интересного? Дрянь одна. Я на прошлой неделе поскользнулся и в бак упал. – Он повернулся к Маше и неловко положил руку на спинку позади нее. – Пришлось шастать по поликлиникам. Отходы человеческого существования. Омерзительные. Как и сами люди. Человеки.

– Не любишь ты, Вовка, людей.

– А за что мне их любить? Мне никто из них ничего хорошего не принес. Родители слабаки. Отчим быдлоган. В техникуме порядки как на зоне… И все это люди. Только музыка меня спасает.

Через час Жека высадил их на Большой Пороховской улице.

– Мне бы домой заскочить, ополоснуться по-быстрому. К себе пригласить не смогу, там мама с мелким братом. Тут кафе есть, возле магазина, там можно кофе выпить.

Когда он зашел за ней через пару десятков минут, она допивала второй чай.

– Шокирована моей работкой?

– Есть немного. – Маша наматывала шарф. Ей показалось, что от одежды тянет мусорным ведром. – Крысы страшные… Но мне кажется, любая профессия достойна уважения. Особенно в нашем возрасте.

– А ты уже работала где-то?

– Чуть-чуть. Летом после девятого. Секретарем.

Они брели рядом по широкому слабоосвещенному проспекту.

– От меня пахнет помойкой?

Маша приблизилась к нему. Пахло только терпким парфюмом с нотками дерева.

– Вкусно пахнет.

– Правда?

Маша кивнула. В ее голове копошилось множество вопросов, которые хотелось задать, но это было явно не в тему.

– Смотри, – он остановился и показал на бежевое элегантное здание с высоченными колоннами, – это пленные немцы строили. А еще тут парикмахерская, куда я хожу.

Маша поглядела на здание, а он приблизил лицо, так что она не успела ничего понять и прочувствовать, и вжался губами в губы Маши. Она приоткрыла рот и подалась ему навстречу. Он взял ее за шею.

Ночью Маше снилось, как она тонет в кузове мусорного грузовика, в стаканчиках из-под сметаны, вате из матрацев, бутылках, шприцах и бесконечных картофельных очистках. И этот мусор пах леденцами и мороженым, Маше хотелось слиться с ним, пока она уходила в него все глубже, а дно так и не приближалось.

* * *

Они впервые появились на Садовой вместе. Когда заворачивали с Невского (Шалтай зашел за Машей в школу, она на глазах у изумленных парней схватила из гардероба куртку и удалилась с ним, ни с кем не попрощавшись), он деловито взял ее за руку. Она сделала вид, что не придала этому значения, но дышать стало сложнее. Подошли к подоконникам. Из-за скопления ребят выпрыгнула Юлька.

– Какие люди! – хрипло закричала она. – А потом заметила, что они держатся за руки, и фамильярно обняла обоих за шеи. – Да вас, дети мои, можно поздравить?

Маша смущенно захихикала. Шалтай вывернул голову из-под Юлиного объятия, выпустил Машину руку и отошел в сторону, здороваться с парнями.

– Пойдем в бистро, Машка, ну? – Юлька повисла на ее плече. – Помру, если не узнаю подробности прямо сейчас!

Маше хотелось остаться и насладиться общением с тусовкой в новом статусе, в статусе настоящей девушки Шалтая, но отказать Юльке она не смогла.

– Рассказывай! – Юлька с готовностью подперла мордочку кулаком, когда они приземлились за столик, заказав один сок на двоих. – Вы встречаетесь? Официально?

Маша отпила сока.

– Ходили на свидания…

– Куда?

– Гуляли, а еще я с ним по работе ездила (рассказывать о мусоре было стыдновато), еще в театре… – Маше хотелось увеличить значимость их свиданий и их количество, чтобы не осталось сомнений, что они по-взрослому встречаются. – Мне нравится.

– Вижу. У тебя физиономия довольная. Секс?

– Ну а где бы мы успели?

– Да где угодно!

– Мне бы хотелось по-человечески.

– Это как?

– Это не на чужой хате. И не в туалете «Дачи». – Маша бросила на Юлю лукавый взгляд.

– Возьмем по водке?

Скоро в бистро зашел в туалет кто-то из парней, их заметили, и тусовка присоединилась к ним. Шалтай пододвинул деревянный стул прямо к Маше и, когда в очередной раз чокнулись, наклонился к ее уху и спросил:

– Хочешь чего-нибудь?

Подозвал официантку. Спросил, что есть из десертов. И заказал крем-брюле с клубникой. Это происходило в гробовом молчании; ребята глазели на них, Маше стало невыносимо душно. Даже простую закуску, не то что десерт, никто за столом не мог себе позволить. А Маше принесли и поставили перед ней тонконогую вазочку, наполненную жирной гротескной клубникой.

– Ты даешь, брат, – хлопнул Шалтая по плечу Дырявый.

– Угощайтесь, ребята, – призвала Маша, и все завозились, совали чайные ложки в розетку, облизывали пальцы, топили клубничины в стопках. Маша поняла вдруг, что крем-брюле ее любимый десерт.

– У меня в пятницу все уезжают, – шепнул он, когда они прощались у Гостинки. – Приедешь?

* * *

– Готовишься к следующему экзамену? – Вечером мама погладила ее по щеке.

– Уже готова. – Маша копошилась с тетрадками.