Текст книги "Привет privet, народ narod! Собрание маленьких сочинений"

Русский сувенир: возможно ли обновление?

Эстетика русского сувенира – вещицы на память о России – сформировалась давно и накрепко. Намертво, можно сказать. Как и во многих странах мира, тут в ход идёт самое узнаваемое, расхожее, известное – к примеру, изображения знаменитых соборов, дворцов, башен. Из сувенирных фигурок Эйфелевой башни уже можно было бы сделать десять «Эйфелек» в натуральную величину. Кстати, вспоминается, как один бешеный итальянец звезданул сувенирным изображением Миланского собора по лбу тогдашнего премьера Берлускони… но это нецелевое использование сувенира. Вообще сувенир должен быть абсолютно бесполезен. Это его предназначение.

Сувенир вбирает в себя всю могучую энергию местного колорита и воплощает её в виде символа. Матрёшка. Балалайка. Шапка-ушанка. Валенки. Самовар. Баба на чайник. Перестройка и девяностые годы добавили советскую атрибутику и лица вождей на матрёшках. Двадцать первый век – изображения действующего Президента. В целом канон сформировался. Турист поставлен перед довольно богатым выбором (одна шапка-ушанка на европейские глаза чего стоит! Они стоят перед ней со счастливыми лицами!). Есть, конечно, происки национальной оригинальности – так, в одном магазине мне встретились консервы (баночка) с надписью «Русская земля». Пользовалась спросом. Турист, он кто, по мнению продавца сувениров? Турист – овца. Мы-то сами, оказавшись туристами, что покупаем в иных странах? Те же «матрёшки и балалайки», только местного извода…

Но есть в этой чёткой сложившейся практике некая нота. Это петербургская нота, заветный вздох неполного удовлетворения. Чего-то вот не хватает, по мнению многих петербуржцев, в эстетике русского сувенира, когда она раскидывает своё мощное тело под сенью нашего города. Балалайки и самовары – это явления недискуссионные, так сказать, федерального пространства. Но у Санкт-Петербурга своё место в истории. Как его воплотить в образе сувенира?

Неоднократно на Московском вокзале я разглядывала сувениры с петербургской символикой. Стаканы, чашки, медали с силуэтами достопримечательностей, копии Медного всадника… Банально, аляповато, безвкусно. А ведь как ни крути, вкус у зодчих Петербурга определённо был. Встретилось оригинальное сочетание «русского» и «петербургского»: кукла-неваляшка «Исаакиевский собор» (изображение Исаакия красовалось на пузе игрушки). Всё бы ничего и даже смешно, учитывая баталии вокруг собора, да дело портила физиономия куклы. Румяная, улыбающаяся идиотической ухмылкой. Не наше, не петербургское выражение лица!

Я довольно часто вижу работы наших современных петербургских художников, фотографов, мастеров прикладного искусства. Поверьте, среди них уйма талантов. В том числе таланты запечатлевать образы города свежо, оригинально, остроумно. Известны вам такие имена: Алиса Юфа, Александра Овчинникова, Ирина Дудина (из гендерной солидарности называю женщин-художниц)? А ведь даже открытки и копии их работ могли бы привлечь внимание интуриста. Разве плохо купить вместо или вместе с лаптями и балалайкой хорошую оригинальную фотографию Города, картинку, открытку? Или турист-овца изначально считается лишённым вкуса и соображения? Но ведь это не так. Турист охвачен потоком мощной инерции, идёт проторенными для него путями, берёт, что дают. А если ему подсунуть не банальную кружку с кое-как намалёванными разваленными мостами, а реально ценный продукт самостоятельного творчества?

Пора, давно пора объявлять конкурсы на изготовление «русских петербургских сувениров». Строго отбирать лучшее. И давать нашим замечательным художникам и фотографам шансы заработать на жизнь честным трудом.

Что есть настоящее, иногда доступное на земле счастье.

Проверять, проверять и ещё раз проверять

Бурный поток современной информации состоит из таких диковинных сплавов правды и лжи, что не выдерживают даже сильные, в целом ясные головы. Вот встречаю на днях массу прикольных фотографий и возмущённых воплей на тему курения на балконе. Дескать, обезумевшие от злобы к народу власти запрещают курить на балконе, штраф за это положен! Почему? Уф, они ещё спрашивают – почему. Да там круглыми сутками только и думают, как бы людей замучить окончательно, что непонятно-то?

И начинается народное творчество. Лихое вдохновенное зубоскальство – скажем, публикуются изображения знаменитых людей, которые курят на балконе, и к ним идут иронические и скорбные подписи: а нам запрещено. Отдельную лепту вносят индивидуумы, публикующие бесконечно ценную информацию, что у них нет балкона или они вообще не курят… Извергается бурный поток творчества – и притом на ровном месте.

Нет запрета за курение на балконе. Его не существует. Штраф за курение на балконе положен только тогда, когда это привело к пожару. Вдохновенное зубоскальство было абсолютно вздорным, напрасным, а многие, слышавшие какой-то звон, да не знающие, где он, так и остались в убеждении, что рехнувшаяся власть опять бесчинствует.

Ещё случай: начинается обсуждение высказываний некоего правнука архитектора Шухова, который приглашён к нам на культурный форум дискутировать о судьбе исторического центра. Правнук формулирует крайне неудачно ту куцую мыслишку, что если нет денег на реставрацию, так надо дать девелоперам и прочим страждущим маленько заработать на сносах, на сооружении очередных градостроительных ошибок, короче, город должен развиваться. Это они называют – развиваться. Тут, конечно, у петербуржцев закипает разум возмущённый. Господи! Как они, эти мнимые развиватели (в основном, своего кармана), нам надоели! Живёшь тут – ни погоды, ни комфорта, ни денег, ни перспектив, одна красота исторического центра, и ту хотят испоганить… Активисты предлагают различные меры по встрече борзого правнука Шухова на культурном форуме. Ну так, чтобы мало не показалось. Чтоб навеки тот день ему запомнился. Тем более как будто бы правнук обмолвился, что-де Петербург превратился в мёртвый город и его надо бы оживить. Так мы все мёртвые, зомби, нам терять нечего – ха, мы вам, чрезмерно живым, с вашим брюхом ненасытным, покажем!

И что же оказалось? Что никакого правнука у Шухова нет, что свои мнения – видимо, для поднятия жизненного тонуса петербургских активистов, подувядших по осени, – высказывал, видимо, какой-то мелкий околоархитектурный аферист. Что, конечно, бдительности терять нельзя и за действиями властей всех уровней следить надо неустанно, но именно эта информация, насчёт правнука Шухова, не во всех очертаниях правдива.

То есть приходится буквально на каждом шагу проверять, проверять, проверять.

И сохранять хладнокровие. Так легко поддаться панике или общей истерике, начать вопить и бежать куда-то: а всё может оказаться враньём, чьей-то фантазией, выдумкой, искажением, словесной или оптической иллюзией. Граждане, попусту не яритесь, берегите энергию – ей-богу, ещё пригодится.

А нам как заряжаться?

Перед сном каждый день я непременно ставлю на зарядку все мои устройства: телефон, айпад, компьютер. Втыкаю вилку в розетку, и маленький знак-зигзаг на экране подтверждает, что зарядка началась. Тогда я ложусь спать – а это мой (и всеобщий) способ подзарядиться. Мы тоже втыкаем какую-то незримую вилку в розетку Вселенной, и есть вероятность, что мы проснёмся с новой, неизвестно откуда в нас закаченной, стопроцентной энергией.

Но сами знаете – ночной зарядки недостаточно. Надо куда-то подключаться в течение дня. А куда?

Лично меня обновляет природная вода – река, озеро, море, но это явление сезонное. Есть возможность подпитки от деревьев, я иногда обнимаю их (особенно люблю дубы) и чувствую бегущие от их стволов могучие токи. Так что если вы в парке увидите полную женщину, обнимающую деревья, не спешите думать, что это городская сумашайка, – это могу быть я! Но деревья надо искать, ехать за город или отправляться в хороший парк. А парков в городе мало, да и в тех, что есть, то и дело затевается порубка, так что зарядка от деревьев сопряжена с трудностями. Для добычи энергии придётся энергию тратить, так где смысл?

Люди. Да, от людей можно разжиться энергией, если они жизнерадостны, доброжелательны и не прочь поделиться с вами своими силами. В задаче спрашивается, вы много таких персонажей видели? В существование «энергетических вампиров» я не особенно верю, мне чаще встречаются «энергетические аутисты». То есть те, кому едва-едва хватает энергии для личного потребления, они её берегут, скрывают в глубинах, и подзарядиться от них нечем.

А искусство? Может ли оно зарядить человека? Я часто бываю, скажем, в художественных музеях. Конечно, это отличное приключение для мозга и души. Но после нескольких часов, проведённых среди бесспорных шедевров, чувствуешь скорее какую-то вымотанность. Явно устаёшь. Музеи заряжают, так сказать, в дальней перспективе, но реальную, сегодня и сейчас живущую в индивиде энергию забирают и тратят. Культурное обогащение – энергозатратный процесс.

Может быть, театр? Там на сцене живые люди, от них ведь бегут силы и токи в зал? Вспоминаю, сорок пять лет назад в Московском театре имени Ленинского комсомола состоялась премьера музыкального спектакля «Тиль» (драматург Г. Горин, режиссер М. Захаров, композитор Г. Гладков, в заглавной роли Н. Караченцов). Чудом я, школьница, попала на спектакль и была им оглушена и потрясена, потом специально приезжала в столицу попасть на «Тиля». Окунуться в неимоверную грозу и бурю этой уникальной постановки, где артисты не ходили, а летали по сцене, где на зрителя обрушивались живительные потоки созидательной светлой энергии… То есть да, от театра зарядиться можно. Было. Сейчас нет никаких гарантий, что, посетив очередное издевательство над классической пьесой, вы получите хоть полпроцента «зарядки». Скорее, это вас опустошат, вашу энергию выкачают…

Так как нам заряжаться? Так и заряжаться: сон, вода, деревья, хорошие люди. Искусство? Попробуйте перечитать раннего Чехова, Булгакова, Аверченко и Тэффи. Мне лично помогает.

Одним словом

Сижу себе у воды (река, озеро, залив, всё годится), с интересом рассматриваю книжку-карту дорог России и невольно прислушиваюсь-присматриваюсь к людям. Интересно же – где ещё встретишь столько незнакомых соотечественников в их первозданной непосредственности тела и души.

Люди у воды, конечно, раскрепощаются, отдыхают, вольничают, шалят, но, в общем, ничего особенного не происходит. Если две молодые пары с детишками, общаясь между собой на полянке у озера, не в силах сказать ни одной фразы без мата, то, надо думать, та же обстановка царит у них и в доме. Поэтому детишки, на этом выращенные, воспримут мат как языковую норму. Всё понятно, но в общественном месте я не обязана это слушать. Поэтому делаю замечание. Спокойно, без агрессии. Но и без всякой надежды на успех.

Говорю и сама себя ругаю – зачем связываюсь, глупо и бесполезно. Ан нет! Компания моих невольных соседей замолкла и задумалась. Ничего они мне не ответили, а стали говорить тише и осторожнее. Как бы взглянув на себя и услышав себя со стороны.

И я поняла, что это для них в новинку. Они, не задумываясь, вели себя так, будто они дома среди своих, в эдакой психологической коробочке, и вдруг ОСОЗНАЛИ, что вокруг – общество. И хорошо бы, как говорится, следить за метлой и фильтровать базар, то есть лицемерить и изображать культурных, поскольку их первобытная непосредственность не всем нравится. Сбить инерцию поведения мне удалось всего лишь одним словом!

Ободрившись, я стала двигаться дальше. Вот двое плотных мужчин среднего возраста выходят на берег, и один из них огорчённо подбирает бутылку. «Эх, люди!» – вздыхает он. И я его понимаю. Эх – люди стали чуть получше, но в целом гадят и мусорят ужасно. Однако мужчина ещё недотягивает до культурного просветителя, имеющего право обличать невежество. «Вы вот людьми недовольны из-за мусора, а сами сейчас в озере матом ругались», – замечаю я ему (спокойно, без агрессии, тут главное – без агрессии). О чудо! Мужчина смотрит на меня ясными серыми глазами и отвечает: «Да-а… вы правы. Извините…» Хороший это был человек. Он тоже из бессознательного состояния пришёл в сознательное. Сработало! Одно слово сработало. Стало быть, эволюция поведения в обществе возможна.

Если есть точный общественный договор насчёт того, что можно и чего нельзя (а насчет мусора и мата такой договор есть), то людям доброй воли надо всего лишь спокойно, без агрессии, заявить свою позицию. Сбить инерцию поведения у тех, кто не видит себя со стороны, живёт бессознательно. Запустить у них механизм рефлексии. Только надо правильно выбрать интонацию, чтобы не вызвать раздражения. И в людях надо немножко разбираться – есть такие типчики, что им лучше никаких замечаний не делать вообще.

Так что по мату и мусору прогресс «у воды» (то есть в обществе) возможен. Если бы ещё добавить сюда музыку! Ну, то, что некоторые считают музыкой, врубая ЭТО на полную катушку… Что сказать? Не всё сразу, товарищи. Мы не в раю. Одним словом, шаг за шагом.

Эстетика скорби: это нам нужно?

Признаюсь, я человек недоверчивый. Скажем, могу поверить в помощь человека человеку, если она явилась из рук в руки, тихо и без пафоса. Но если вижу, как под красивой пышной вывеской «благотворительность» разворачивается театральное действие с медийными лицами, произносятся речи под телекамеры, фигурируют номера счетов и разнообразные фонды с эффектными названиями, – что-то мешает мне ликовать. Я знаю, что должна делать понимающее лицо и смиренно жертвовать. Но какие-то сомнения терзают душу. А вот эти люди, благотворители и благодетели, они в самом деле сочувствуют обездоленным? Искренне? Или это такой способ почувствовать себя добрым и хорошим? Конечно, в этом ничего плохого нет – чувствовать себя добрым и хорошим. Но получается, что это чувство можно купить, а ведь это уже не очень хорошо?

Всё-таки искренность и честность – страшно важны в человеческих делах. И довольно трудно бывает отличить подлинные чувства от имитации. Причём имитация может быть не злонамеренной, а благонамеренной. Человек не ищет выгод, но просто хочет выглядеть иным, чем на самом деле. Для этого сформирована целая эстетика – эстетика публичной скорби.

Где-то в мире, в стране произошла трагедия – катастрофа, теракт, природный катаклизм, с человеческими жертвами. И вот люди, лично никак этим событием не задетые, сами не пострадали, никто из близких и знакомых не пострадал, считают нужным громко заявлять о своей скорби, постить в соцсетях свечки, нести куда-то мягкие игрушки (на мой вкус, чудовищная затея). Скорбь – эмоция тяжёлая и довольно редкая в обычной жизни. Скорбь охватывает всего человека, он, как правило, каменеет, выпадает из распорядка жизни. Можно ли скорбеть, попивая кофе со смартфоном в руке? Можно ли скорбеть в отпуске на берегу моря, загорая на даче, поглядывая телевизор, скорбеть на бегу, впопыхах, скорбеть между обедом и ужином? А «скорбящие» о событиях, которые никак не изменили их жизнь, частенько именно так и «скорбят».

Это не скорбь, извините. Это – желание показать, как ты благороден и отзывчив, какая у тебя чуткая душа, способная отзываться на любые несчастья мира. В чистом виде – благонамеренная имитация несуществующих чувств. Подделка. Не всегда – но во многих, слишком многих случаях. По-настоящему чуткая душа, действительно остро реагирующая на далёкое чужое горе, встречается редко. Большинство людей – увы-увы, но я тут ни при чём, не я их создавала – даже на несчастья друзей откликаются вяловато. Типа «держись, старик». Потому как тут что-либо имитировать бесполезно: близкие живо раскусят, ты реально сочувствуешь или лицемеришь. А вот в публичном пространстве – лицемерь, сколько хочешь, изображай несуществующие чувства, заявляй о своей скорби. Кругом такие же, как ты, – чуткие, благородные, душевные! Якобы.

Никого не хотелось бы обидеть. Но, работая со словами, инстинктивно опасаюсь их обесценивания. «Скорбь» – сильное, грозное слово, его вряд ли правильно произносить без обеспечения искренностью чувства. Тем более устраивать из этого понятия инфантильный и безвкусный спектакль. Притворство не становится правдой, если человек изображает себя лучшим, чем он есть на деле. Вот доктор Чехов бы с этим согласился, уверяю вас.

И я хочу запретить

В России есть две чередующиеся полосы истории: запретительная и разрешительная. Ясно-понятно, мы сейчас попали в запретительную полосу, и если кто-то самолично и может это игнорировать, то в качестве общественной единицы – дудки. Ну что ж, не первая зима на волка. Где я могу выпить кофе и закурить сигаретку? В Париже? Значит, надо меньше есть, больше работать и почаще бывать там, где сбываются мои неказистые мечты (на прилегающих к любому парижскому кафе террасах курить можно, а у нас нельзя). И вот я в поисках радости оглядываюсь по сторонам: раз уж пошла запретительная полоса, не выступить ли и мне с запретительной инициативой?

Эврика! Я хочу запретить насильственное прослушивание музыки. То есть принуждение к таковому прослушиванию без моего согласия. Ведь эта музыка (точнее назвать её музоном) вторгается в моё жизненное пространство хронически и неумолимо. В такси, в кафе, на пляже. Она вырывается из открытых окон автомобилей, внезапно начинает лютовать в ресторане, доносится из аудиоустановок мимо проходящих сограждан. Некоторым людям музон не страшен, они его не замечают, другим, наоборот, без музона жизнь не мила. Недавно довелось мне ехать в экскурсионном автобусе, так там группа отдыхающих (корпулентные девушки) потребовали, чтобы водитель включил «Ретро FM». И, к моему изумлению, девушки не только подпевали всем песням, покачивая бёдрышками в такт, но выпевали даже музыкальную заставку, это самое «ретро эф-эм!» – и притом в полной эйфории. А я, может, не желаю разделять эту эйфорию. Я, может, страдаю. У меня, может, давление повышается от их любимого музона!

Я почему так волнуюсь – я потому волнуюсь, что две недели провела в пансионате, расположенном рядом с детским оздоровительным лагерем. Не знаю, как дети выдерживали такое оздоровление. Ну, гимн России в восемь утра, это ладно. Я всегда рада послушать гимн России (да-да, так и запишите!). Но вожатые целый день орали в мегафон, а с восьми вечера – дискотека… Музон, доносящийся из лагеря, ревел раненым быком на десятки километров вокруг. Это нормально? Это ненормально. И пока идёт запретительная полоса, надо успеть придавить чудовищу музона его длинный агрессивный хвост.

Короче говоря, принуждение к прослушиванию музыки совершенно недопустимо. Оно создаёт не только дискомфорт у отдельных граждан, но и создаёт тревожный звуковой фон для подрастающих детей. Став взрослыми, они будут воспринимать музон как естественную звуковую среду ещё своего детства. Испортив слух и вкус безвозвратно! Итак, алло, депутаты: запретить на государственном уровне насильственное прослушивание музыки. В открытом публичном пространстве музон должен существовать в строго отведённых местах (концертные площадки, эстрады). Музон в автомобиле – исключительно при задраенных окнах. На своём дачном участке? Внутри дома, и двери заприте, пожалуйста. В кафе-ресторанах? Только в закрытом помещении и повесив объявление на входе в своё заведение: предупреждаем, у нас с такого-то по такое-то время звучит музон. И если хоть один посетитель против – музон замолкает. Иначе – штрафы, штрафы, штрафы…

Я вам отомщу за свою сигаретку!

Это правда?

Вот человек (в жизни ли, на телеэкране ли) заводит речь, и кажется, что он искренне, вдохновенно, от всей души, излагает всю правду. Но ведь это иллюзия. Многие искренне и вдохновенно врут, и есть даже мастера этого дела. Если бы героя «Мёртвых душ» Павла Ивановича Чичикова спросили, доживи он до наших дней, чем тот занимался в жизни, Павел Иванович стал бы со слезами на глазах рассказывать, как он много пострадал за правду и любовь к добродетели. А про то, как он провозил через границу контрабандные брабантские кружева, хитро обмотав ими стадо барашков, Чичиков бы ничего не сообщил.

Некоторое время тому назад в театре был популярен метод «вербатим» – когда реальные разговоры и рассказы людей записываются на диктофон, а потом эти разговоры и рассказы играются на сцене под видом «настоящей правды жизни». То, что люди врут, причём многие – беспрерывно, в расчёт не принималось. Но ведь в голове, к примеру, у великого драматурга нашего, Александра Николаевича Островского, был невидимый «диктофон», он запоминал человеческую речь – но затем отбирал нужное и доводил до совершенства. Потому что только гений, в крайнем случае – талант, может этот выбор и доводку совершить. И извлечь из хаоса жизни настоящую художественную правду!

На днях один популярный писатель провёл опрос на своей странице в соцсети – кто из вас, читатели, реально переболел ковидом, а также ваши близкие и друзья? Получив многочисленные ответы, писатель составил таблицу с процентами. Ну, занятие себе как занятие, но в информационной ценности этих ответов я что-то сильно сомневаюсь. Видите ли, заявление о болезни сегодня делает человека хоть на миг, но интересным. Его как минимум выслушают и даже станут расспрашивать о деталях. А тут ещё страница популярного писателя – большой соблазн для человека стать на минутку заметным, заявить о себе, привлечь внимание. Наверняка многие честно рассказали о том, что действительно пережили. А другие многие рассказали о том, что пережили в своём воображении, о чём слышали или читали. И как это различить? Вообще-то некоторые приметы есть. Существуют фальшивые интонации, и в устной речи, и на письме, но это, конечно, надо большую привычку иметь в докапывании до правды. Наверняка опытные следователи знают и чувствуют, когда подозреваемые им лгут…

Чувство правды, умение слышать и различать правду – оно довольно индивидуально, как и прочие чувства. Есть же слабослышащие – и есть слабо различающие правду и ложь. Но чувство правды, мне кажется, можно развивать, укреплять, совершенствовать.

При одном условии: чтобы различать правду, надо любить её в принципе, желать её, стремиться к ней.

В противном случае человек оказывается в положении заколдованной Марьи-искусницы в плену у царя Водо-крута (помните детский фильм «Марья-искусница»?), которая повторяла: «Что правда, что неправда – всё равно, всё равно, всё равно…» Грустная участь!