Текст книги "Ноша"

Аксель

И какой исторический вывод мы делаем?

Что свободолюбивый Киев последние годы добивается воли, а Москва обещает стабильность в обмен на её потерю? Крым оторвала, войну на Востоке разожгла. А россиян уверяет, что у них-то в стране стабильность. Обеспеченная полной потерей свободы.

Людмила

Так бы и послала его куда-нибудь подальше.

Держится, держится, а потом вдруг сказанёт что-нибудь такое…

– Что, правда глаза колет?

Да пошёл ты! Я реально послала его куда подальше и пожелала, чтобы он оттуда не выбрался!!

Хлопнула дверью и понеслась.

По проторённому маршруту.

Остановилась. Возле бюро путешествий. Это в моих силах – маршрут изменить, вон, прочь куда-нибудь улететь. Хоть на недельку в жаркие страны смотаться.

Я ухватилась за эту идею, подёргала ручку, закрыто. Заглянула в окно. Запустение.

Вот те на, бюро больше нет… Нету туристов. Туристы из России не едут.

Я могла бы позлорадствовать. Да не того было. Я здесь годами визы домой оформляла. Теперь придётся в центр ездить… время терять. А здесь удобно было – под боком.

Но всё что ни делается, делается к лучшему. Не надо будет с хозяйкой этого бывшего бюро встречаться. В мае 2014 года, когда я к ней забежала, я чуть не попала как кур (курица) в ощип.

– Как дела? – спросила.

– Как? – она кивнула на огромный украинский флаг. Раньше его не было. Карта Европы с флажками, куда могут ездить туристы, раньше была на русском, а теперь на украинском. – Вот так, чтобы все сразу знали, на чьей я стороне.

– Понятно.

– Я, – продолжала она, – год назад своим говорю, когда домой, в Украину приехала: вы что, с ума посходили, русский язык вздумали запрещать? А сейчас…

– А сейчас?

– Я ничего в политике не понимаю, но федерация Украины невозможна.

– Почему? Германия – федеративная, Бельгия…

– Это нецелесообразно, не экономично, бюрократию только плодить.

– А кровь проливать?

– Да пошли они все, эти работяги с Донбасса, алкаши, русские прихвостни. В порошок их стереть и дело с концом.

Эта женщина – мать двоих детей, бабушка пятерых внуков… Господи, спаси и помилуй.

Зазвонил телефон. Я его на этот раз не забыла. Сын.

– Мам, как насчёт выходных?

– Без понятия. А есть какие-то предложения?

– Вдвоём бы побыть… – ответил сынок. – Мам, ну ты ж понимаешь…

Понимаю… Никаких жарких стран не предвидится.

– Мам, ты гуляешь?

– Да, дышу свежим воздухом.

– А папа в библиотеку уехал. Можешь домой возвращаться.

Вот спасибо за добрую весть! Я как цуцик замёрзла.

До чего ж приятно пройтись по чистой квартире!

Справа – гостиная, слева – кухня, за ними – моя комнатка, правда, Митя её считает своей, (раньше она была детской Антона) и кабинет Акселя, заваленный сверху донизу журналами, газетами, книгами, папками, вырезками. Ни с чем не может расстаться. Плюшкин.

Ах, какая неожиданность. Он всё же разгрёб свой кабинет.

Есть у нас ещё одна комнатка, крошечная, Mädchenzimmer[11]11
  Комната для женской прислуги.


[Закрыть], нам она служит кладовкой. Там полно всякой всячины, надо бы выбросить половину, да руки всё не доходят. Пылесос, ведро, гладильную доску – оставлю, гвозди, молотки, плоскогубцы – по ящичкам разложу, на стремянку залезу и верхние полки освобожу. Что это? Блин. Так вот куда Аксель старые подшивки припрятал. Я думала, в мусорку снёс. В контейнер с надписью «Бумага-картон». Думала, не один контейнер заполнил.

Я всё решительно скинула вниз. Только вырезки оставила, в папку сложила, села на стремянку и прочитала одну. Это была статья Евгения Руге. Он – писатель. За свой дебютный роман «In Zeiten des abnehmenden Lichts»[12]12
  «Во времена убывающего света».


[Закрыть] получил Немецкую Книжную премию 2011 года.

Статья называлась «Der Krieg gegen Russland»[13]13
  «Война против России», Eugen Rüge, 8 Mai 2014, Die Zeit № 20.


[Закрыть], он её написал после тех страшных событий в Одессе.

Он вынужден, прочла я, прервать свою работу, потому что выбит из равновесия, потому что спрашивает себя, зачем писать книги, если будущего, возможно, не будет. Он знает, это звучит патетично. И такие, как он, кто к чему-то зовёт, кто напоминает о чём-то, не воспринимаются всерьёз. Только не забудем: политическая эскалация, которая чуть не привела к войне между супердержавами, возникла в 1962 году, когда Советский Союз собрался разместить атомное оружие на Кубе и угрожал США. То же происходит и сегодня. Только с точностью наоборот. Ситуация в Украине взрывоопасна, и не нужно быть пророком, чтобы предсказать: эскалация ускоряется. Проевропейский политик Юлия Тимошенко предложила взять «Калашников» и перебить всех русских. Её предложение на Западе не особенно критиковали. И – не избранное – украинское правительство пытается осуществить это предложение.

В Одессе убиты майдановцами 40 человек. Но немецкое радио так преподносит сообщение, так формулирует, пережёвывает, что оно каким-то образом, неизвестно, каким, превращается в свою противоположность. Повсюду трубят о влиянии и вмешательстве Путина. А что с вмешательством Кэрри? Что делает шеф CIA в Украине? То, что население Крыма проголосовало за выход из Украины, обозначается не иначе, как «аннексия». То, что не избранное правительство ведёт военные действия против населения, называется «мерами против прорусских сепаратистов». А «прорусские сепаратисты» – это «вражеские группировки, против которых необходимо выступать».

Нечто подобное, писал дальше Руге, он уже пережил в ГДР – у него в ГДР тоже было такое чувство, которое сводило с ума, потому что простейшие вещи, факты «не замечались». Как теперь в ФРГ. Ни слова о том, что кризис в Украине был вызван Европейским Союзом. Мануэль Барросо, и никто другой, сформулировал весной 2013 года, что «Украина должна решить»: или, или. Или Евросоюз, или Таможенный Союз с Россией.

Но ведь ясно было заранее, что такое давление на расколотую страну, в которой прорусские и проевропейские силы примерно равны, приведёт к разрыву. Почему же Евросоюз тем не менее всё равно давил?

Всё во имя и ради горячо провозглашаемой свободы, свободы инакомыслия, то есть свободы думать по-другому – такая аргументация постоянно и весьма охотно использовалась против ГДР, против социализма. По праву. Россия и сегодня всё что угодно, только не образцовая демократия, и он, Руге, если бы жил в России, был бы, очевидно, противником Путина.

Но ценности, которые представляет этот Евросоюз, которые с риском войны насаждаются на другие культуры и народы, он ставит под сомнение. Он, гражданин бывшей ГДР, понимает тех, кто живёт в недостатке и бедности, тех, кому Евросоюз издалека представляется большой красочной витриной. И в сущности так оно есть – несмотря на попытки Брюсселя сгладить противоречия, разрешить проблемы, связанные с темпом роста и глобализации, нельзя не видеть, что Евросоюз в своей основе и есть то самое: сообщество к востребованию темпов роста и глобализации. И эти темпы роста мы дорого оплачиваем – ухудшение окружающей среды снижает качество жизни. Возникает вопрос: кому эти темпы роста принесут что-то хорошее?

Когда Руге бежал из ГДР в Западную Германию, он не мог упрекнуть ФРГ в том, что она склонна к экспансии. Пусть даже ФРГ и считала свою экономику сильнее, свои ценности и свою демократию лучше, чем в большинстве других стран мира, она не пыталась навязывать эти ценности другим народам. После возникновения Евросоюза всё изменилось. Евросоюз расширяется, распространяет свою систему ценностей на всё новых и новых членов, которые рано или поздно становятся членами НАТО. Поэтому переговоры по включению Украины в ЕС были и переговорами по её будущей принадлежности к блоку НАТО.

Франк-Вальтер Штайнмайер[14]14
  Тогдашний министр иностранных дел ФРГ.


[Закрыть] исключал её вступление в НАТО. Но насколько это правдоподобно? Ведь всё говорит о противоположном: и опыт со вступлением в НАТО восточно-европейских стран, и характер переговоров с Украиной («или-или»), и то, что сам ЕС в его нынешнем виде – близнец НАТО и верный вассал США.

ЕС не в состоянии повлиять на украинских политиков. Стратегию уже давным-давно определяют США. Было бы глупо верить, что украинское руководство действует против так называемых прорусских сепаратистов (отказываясь от переговоров с ними) без одобрения и поддержки своего великого партнёра, от которого Украина десятилетиями будет зависеть в военных и экономических вопросах. По существу США уже ведут войну против России. В этой войне не будет победителей, а шанс ЕС ещё хоть как-то повлиять на события очень мал. И уменьшается с каждым днём.

В 2014 году мы вспоминаем Первую Мировую войну, разодравшую Европу. Нам нельзя забывать и о конце этой войны, о том, что поверженная Германия и последствия Версальского договора стали причиной следующей войны.

Аксель

Я вернулся с полными сумками, крикнул:

– Это я!

И никто не откликнулся! Не поспешил мне навстречу! Я крикнул погромче:

– Я всего накупил! Приглашаю на ужин!

Из кладовки вышла Людмила с таким отчуждённым лицом, будто уж кого-кого, а меня-то она и не ожидала увидеть, постояла мгновение, свыкаясь с моим прямо-таки неожиданным появлением, глаза отвела.

– Я убирала.

Пока она что-то там убирала, я нарезал хлеб, сыр, колбасу и ни сном, ни духом не ведал, что это с ней, а спрашивать не хотел – чревато. Надоели мне все эти выяснения, перепады настроения, никогда не знаешь, что ждать. Уходил – кипятилась, вернулся – холодом обдаёт.

Не то чтоб я ожидал, жена на шею мне бросится, ах, это ты, скажет, но всё же… в глубине души, в самой, в самой глубинке, надеялся.

Всего-то несколько слов: это ты! Милый ты мой!

Но нет, не дождался.

Людмила

Длинный, тощий, взъерошенный, в этой своей шапке-ушанке, которую я ему давным-давно подарила. Широко улыбается. Приглашает на ужин.

Я же его куда подальше послала, а он вид делает, что не посылала.

Может, и мне сделать?

А, может, как раз потому, что послала, он стал таким шёлковым?

Да кто же их знает!.. Галина рассказывала, как Петера обругала, правда, по-немецки, и на него это так подействовало, что он потом только и повторял: «Галинка, Галинка!»

А что она такого сказала? Сказала: «Ты – дырка в заднице!»

И в самую, в ту самую, точку попала. Это страшнейшее ругательство для немца. Для наших ушей пустячное, а для них!..

– Почему обругала?

– Довёл! Крым, Украина, «аннексия», «оккупация». Чья бы корова мычала, а его бы молчала!

– И ты его аршлохом назвала.

– Ты меня знаешь, я «отборных» слов не люблю, а тут вырвалось. Я сама потом испугалась. Лежу, реву, сама себя не узнаю. Но, видишь, подействовало! А то у них такая над-позиция, всё нас поучают, всё лучше нас знают.

– Да.

– Тяжело. Позвонила подруге, теперь уже бывшей, в Одессу, спросила про Дом Профсоюзов. А она мне: «Погорели алкаши и наркоманы, о том же, сколько работяг погибло на Донбассе – по вине агрессора! – так Россия молчит!» Тут Петер со своими советами: не надо трубку бросать, не руби с плеча, успокойся. Не могу!! Уйди, говорю, уйди от греха подальше! Он, родной мне человек, а не понимает!

– А ты?

– А я, когда сил хватает, объясняю, втолковываю. А когда не хватает, задыхаюсь от несправедливости, во мне ненависть поднимается к ЗЛУ, к его адептам, лжецам, пустобрёхам, слепцам. К старухе Европе, которая делает вид, что нигде ничего не горит и фашисты из всех прорех не повылазили.

Да, да, да…

Я, не помню, когда, спросила у Акселя, почему в Германии не запрещены подобные партии?

– Потому что у нас демократия, все имеют право на…

– …на убийства, на преступления?

– Что?

– То-то и оно, что преступления и убийства караются законом, то есть «право» ограничивается.

Ему крыть нечем, он заводится.

И я завожусь.

Видеть его не могу.

– Сударыня, прошу к столу! – Он в кладовку ко мне заглянул.

Я всё ещё в кладовке сидела. Газетные и журнальные вырезки сортировала, с пола подбирала, по стопкам раскладывала. Ведь это его, его вырезки! Его подборка! Он всё это читал, думал о чём-то, сопоставлял, собирал статьи, интервью, эссе, очерки, в которых была иная, не общепринятая точка зрения на события.

Но, блин, упорно придерживался последней.

Почему?

Спрошу. Спокойно спрошу, спокойно выслушаю.

Неважнецкий я собеседник.

Аксель

Я понимал, что моя затея с «ужином при свечах» провалилась. Людмила хотела о чём-то спросить, но не спрашивала. Я тоже не лез на рожон, только, упреждая вопрос, заверил, что вынесу из кладовки «макулатуру», завтра же вынесу, пусть не волнуется.

Надо было её в кафе пригласить. В ресторан. Но она б отказалась: ах, я не готова!

Надо было не с сумками заявляться, а с цветами.

В следующий раз букет принесу.

А как хорошо мы вчера с Петером посидели! Наговориться не могли! И, слово за словом, выяснилось, что мы росли… в одном дворе! Меня он не помнил, я пацан был, а сестру мою вспомнил!

Нет, ну бывает такое? Росли в одном дворе!

А 13 августа 1961 года появились солдаты. Одни, с автоматами, никого не подпускали, другие, из стройбата, устанавливали бетонные плиты. Мне было четыре, но я помню, какое смятение началось. Кто-то выпрыгивал из окон на ту, на Западную сторону, потом окна-двери и все щели замуровали.

Петер тоже туда махнул.

И нас разделила Стена.

Западный Берлин, обнесённый Стеной, стал островом посреди ГДР. «Островитяне» сообщались с «материком», с ФРГ, только по специальным коридорам.

К нам они могли приезжать только по специальным пропускам, только через специальные контрольные пункты и только за плату – 25 западных марок в сутки.

А нас к ним не пускали. Заперли в ГДР.

Сестра вырвалась – вышла замуж. Если бы бежала, она не смогла бы к нам приезжать, бежавшим запрещался въезд в ГДР. Но она не бежала и поэтому к нам приезжала. Сколько было радости! Даже отец смирился, несмотря на их политические разногласия и на неприятности по работе – связи с западниками не поощрялись.

Но у всех почти там были родственники. Все с нетерпением ожидали посылок, особенно на рождество – эти сверкающие ёлочные игрушки, блестящие пакеты с подарками, коробки необычайно вкусных конфет, пряников, коржиков, марципана… сказка! Рождественский сон!

Люблю рождество.

О чём мы ещё с Петером говорили? О путешествиях. Петер с Галиной побывал в Сибири, на Байкале, в Новосибирске, откуда Галина родом. Этим летом они поедут по Транссибирской дороге.

А я не рвусь в Зауралье, на родину Людмилы. Она туда каждый год ездит, «домой», как она говорит. Оставляет меня одного на целый месяц. И каждый раз я боюсь, а вдруг она там останется?

Людмила

Мы с Митей добрались до детской площадки, где должны были встретиться с Настей и Машей. Мы так давно их не видели! Целых две недели! Они отдыхали на море. А мы скучали, очень по ним соскучились.

Маша со всех ног припустила к нам, а Митя не побежал навстречу, спрятался за меня.

Я возмутилась. Что за пацан? Ведь мечтал с Машей встретиться. А теперь, когда мечта – вот она, сдрейфил.

– Что, друг дорогой, домой пойдём?

– Нет, – Митя шагнул к Маше. Безоговорочно сообщил: – Мы будем играть, как я скажу.

Здрасьте вам с кисточкой. Да с такими замашками диктаторскими вряд ли он найдёт понимание у милой Машуни.

– Хорошо, – согласилась эта славная девочка. – Сначала мы поиграем, как ты хочешь, а потом как я.

Пока дети, по желанию Митьки, в полицейских играли – а в кого же ещё? – и то один другого в тюрьму сажал, то этот другой сбегал, мы с Настей не могли нарадоваться, наглядеться друг на друга.

Прибежал Митя:

– Я не хочу играть в лошадей.

– А ты через «не хочу», дорогой. Ведь теперь Машина очередь.

– Я люблю скакать, – Маша фыркнула по-лошадиному, – я скакаю быстрей, чем бабана.

– А я, – заверил Митя, – ещё быстрей.

Они ускакали, и я посмеялась:

– Полиглоты. Уже и по-турецки чешут: бабаанне. Но это бабушка по отцу. А ты ей – аннеанне.

Настя тоже засмеялась:

– Я – баба На. Маша просто сокращает. Вторую бабушку, Лизу, Маша зовёт не ома Лиза, а О'Лиза.

– Да? А почему не просто по имени?

– Дочка против. Дочка хочет, чтобы всё было правильно: «баба Настя», «ома Лиза».

– Попробовал бы Митька меня «бабой Люсей» назвать, я бы ему!.. Ну, расскажи, как отдохнули?

Настя с Кришаном и Машей были в Турции. Там – почти никого, немцы туда перестали летать, боятся терактов и Эрдогана. Но одна наша знакомая турчанка запротестовала: ах, ерунда! Это пропаганда! Там (на Турецкой Ривьере) тихо, спокойно, солнце, море – тёплое, ещё и купаться можно.

Дети набегались и пошли кататься на горке. Я с изумлением наблюдала за перевоплощением Мити – он по-рыцарски помогал Маше забраться наверх, за ручку держал, когда они вместе скатывались.

Ну и дела. В считанные минуты Маша превратила пацана в «рыцаря».

Мы, кстати, были единственные бабки на всей огромной площадке. Да нам с Настей медали нужно дать! Здесь бабки и дедки, за исключением турецких, не очень-то с внучатами носятся.

Может, и носились бы, если б им деток давали.

Здесь мамаши рожают, когда им самим впору бабками быть, вот детишек от бабок и ограждают, чтоб конкуренции избежать!

– Одно плохо, – пожаловалась я, – Митька вечно ревёт, не хочет домой…

– И у нас то же самое, – пожаловалась Настя.

Настин рассказ

– Ich bin ein Mensch[15]15
  – Я – человек.


[Закрыть], – сказала Маша, и я запомнила дату: 25 ноября 2016 года. Мы втроём были в Аланье, на турецкой Ривьере. Я думала, тяжело будет с четырёхлетним ребёнком. Но все страхи оказались напрасны. Маша не унывала, если был ливень:

– Ничего, наденем плащи, сапоги и пойдём гулять, я обожаю дождь и лужи.

Мы пошли и, став «лягушонками», квакали все втроём в унисон. Не просто так квакали, как вскоре выяснилось, выводили мелодию «Эх, полным полна моя коробушка, есть и ситцы, и парча…»

Маша всплёскивала ручонками и повторяла:

– Как красиво! Море! Пальмы! Ещё, ещё погуляем!

– Темно уже…

– Да, в темноте!

Мы пошли к светящимся фонтанам, цветникам, на детских площадках в кого только ни играли… Вернулись в отель.

Тихо легли, читали шёпотом (Кришан сразу заснул), у меня тоже глаза закрывались, но Маша попросила:

– А теперь расскажи сказку своим ротом.

С утра, пока мы собирались на пляж, Маша рисовала кошек и подписывала: ГОР. На четвёртом рисунке она написала: ГОРА.

Это первые слова, которые Маша написала сама.

Построили дом из песка. Маша спросила:

– А зачем тебе вымечки?

– Титечки. Я кормила твою мамочку молоком.

– Да, я раньше была мамочка, а теперь я стала детка.

Мистика. С учётом, ха-ха, «ГОР», «ГОРА»…

Мы сидели в кафе. Маша ела пирожное, пила турецкий чай, рассказывала:

– Когда ты была маленькая, я кормила тебя. Я была твоя мама. В коляске тебя тащила. Из вымечки (показала на свою левую грудку) кормила. И деду тоже.

Маша перешла на немецкий язык и всё это пересказала Кришану, показывая на правую грудку.

– Als du, Djeda, klein war, ich habe dir Milch gegeben. Ich war deine Mutter[16]16
  Когда ты, деда, был маленький, я давала тебе молоко. Я была твоя мать.


[Закрыть]. И дала ему, – рассказывала Маша дальше по-русски, – котлетку. Он съел, а ты не хотела есть. Я построила вам… нет, я построила нам ваш красивый старый дом. Фотографировала вас много-много. Покажу потом фотографии.

Я слушала и думала про Гора. Всё закономерно, во всём цикличность – ребёнок, ещё не умеющий читать (мы ещё только-только буквы в слоги складываем) и писать, подписывается «ГОР» и знает априори наши корни.

Гор – египетский бог с головой сокола, он – высота, небо, крылатое солнце.

Гор есть в нашей книге «Семь чудес света». Маша, как и я, любит эту книгу с картинками, и мы её перед сном разглядываем, читаем.

В музее Машу поразил Геракл. Маша его долго разглядывала.

– У него мускулы, – заключила.

Вечером в отеле Маша рисовала меня и себя с мускулами…. Ха-ха! Это мы с ней спортом занимаемся. Мускулы – кружочки на плечах, по одному на каждом.

– Замечательный рисунок, – говорю. – Подарим его деде на рождество?

– Подарим! А тебе я подарю украшение! Бусы! И браслет!

На следующий день они с Кришаном зашли в магазин и купили мне серёжки-снежинки.

И весь день потом Маша готовила подарки. Заворачивала в салфетки изюм, орешки, морские камешки.

То, что для других, может, обычно: ребёнок говорит на двух языках, для меня всё ещё – чудо. Дочка, незадолго до рождения Маши, мне вдруг объявила: зачем ей русский, если она в Германии? Я рыдала неделю. Не поговорить с родной внучкой по душам? Пушкина не прочесть? Наши песни не спеть? Но дочка перерешила:

– Мы поговорили с мужем. Он сначала сказал: «Я не буду вас понимать!» А сам учил русский в школе. И да, это было бы грустно, если ребёнок не будет знать языка своей матери.

«Зарницы», – говорит Маша, имея ввиду: «жениться».

– Тут зарницы, – она показывает на свадебный кортеж.

– Баба На, это чьи зоки?[17]17
  Socken.


[Закрыть]. Деды?

– Да, это его носки.

– А эти зонненбрылы?[18]18
  Sonnenbrille.


[Закрыть].

– Эти солнцезащитные очки тоже его.

– А где наши?

– Где наши, не помню, давай поищем.

Долго искали, нашли, надели. На море пошли. Маша пела:

– Я на солнышке лежу, Я на солнышко гляжу…

Я зашивала дырки на колготках. Маша подавала мне нужные нитки, ножницы, спросила:

– Что это?

– Это метр. Сейчас покажу, как им измерять.

Час или два Маша измеряла высоту и ширину стола, стульев, наших ног и прочего.

Я пошла в душ, вернулась, смотрю, Маша сделала пару стежков.

– Ты шила?

– Да… – Маша глазки опустила, не знала, плохо это или хорошо.

Вдела я нитку в иголку, дала ей, и мы обе, как сказала Маша, работали. Я подшивала штанишки, Маша одежку для куколок… Занималась словообразованием:

– Вкусно – вкуснятина. Дружно… нужно сказать: дружнятина.

Дружно рисуем. На пляже. Я – отдыхающих, Маша – «Гору в Аланье». Над горой – две фигуры.

– Это ты, баба На, а это я.

– А деда где?

– Вот он! На солнышке греется!

И правда, внизу у горы – третья фигурка.

Маша хохочет.

Радостный человек!

– Мы здесь долго-долго будем жить, ещё одну Wochenende[19]19
  Выходные.


[Закрыть] и ещё одну…

То есть она, ха-ха, отмеряла время выходными.

Мы бродили по берегу, набирали воду в ведёрко, строили крепость для лошадок.

«Advent, Advent, das erste Lichtlein brennt!»[20]20
  К первому адвенту зажигают одну свечку на венке с четырьмя свечками.


[Закрыть] – написала дочка.

До нас дошло, что зима!

А мы – загораем!

И даже купаемся! В декабре!

Поехали в крепость, почти всю её обошли, забрались наверх, и Маша, раскинув ручки, кружилась «как принцесса, ведь здесь раньше танцевали принцессы и пираты!» Шли пешком вниз. Любовались кактусами, скалами. Маша – молодец! Весело топала. И мы не подкачали, насилу дошли по этим крутым склонам, многочисленным лестницам, высоким ступеням… не успели присесть, как я стала «пиратом», Маша – «принцессой».

– У нас сейчас будет свадьба,

– Что, Маш?

– Свадьва. Пират и принцесса женятся.

– А деда?

– Деда будет петь.

– О nein, nein… – Кришан тяжко вздохнул, но всё же напел «Свадебный марш» Мендельсона.

На берегу собака залаяла. Маша обрадовалась:

– Sie singt mit![21]21
  Она тебе подпевает!


[Закрыть]

Сколько радости в Маше! Всему радуется человек! Проносится по фойе, тормозит возле ёлки. В нашем отеле ёлку поставили! А в городе рождественскую ярмарку устроили.

– О, будет много, много подарков! Дед Мороз мне принесёт…

– Маш, всё тебе да тебе. А ему что ты подаришь?

– Кому?

– Деду? Маме? Папе?

– Я всем всё приготовлю! Я нарисую!

Рисуем.

– Ну тогда, – Маша сердится, – я заберу у тебя свою кисточку!

– Забирай, я другую возьму. Только не понимаю, почему ты на меня сердишься. Я же тебя так люблю.

– И я тебя люблю, баба На, сильно-сильно!

– И деду.

– И деду, – Маша побежала к Кришану. – Djeda, ich liebe dich! Sehr! Und wir werden Russisch lernen. Einverstanden?

– Gut. Einverstanden[22]22
  Деда, я тебя люблю! Очень! И мы будем учить русский. Согласен?


[Закрыть].

– Хорошо. Согласен.

Маша взяла его за руку, повела по номеру, остановилась.

– Деда, скажи: часы!

– Часы, – повторил он послушно.

– Ну видишь, деда, ты можешь. А теперь смотри, – Маша принесла свою музыкальную азбуку, показала все буквы от «А» до «Я», объяснила, что делать. – Нажимаешь на кнопочку, – Маша нажала, – и слушаешь. «Буква Э. Экскаватор. Эскимо. Эскимос». Тут всё нарисовано, – она поводила пальчиком по картинкам. Потом объявила: – Сейчас мы будем играть в цирк. Баба На, иди сюда!

– Пожалуйста.

– Баба На, иди сюда, пожалуйста.

Маша усадила нас в кресла, устроила на полу арену, вывела на арену всех своих лошадок, и представление началось.

Я всё ещё с замиранием сердца слушаю, как она говорит по-русски. Мне всё ещё в это не верится. Маша ходит в немецкий детсад и по-русски говорит только с мамой и со мной.

И как бы я ни уставала играть с Машей во все её игры, я играю – чтобы она учила русский язык.

Когда мы идём гулять, Маша в кого-нибудь перевоплощается, сообщая при этом:

– Я – маленький козлёнок. Ты – коза. А деда – коз.

После обеда Маша спит на пляже под зонтиком. Просыпается:

– А давай, баба На, ты будешь лошадкой, а я буду…

– Маша! То ты коза, то лягушка, то ещё какая-нибудь зверушка, а когда же ты просто Маша?

– Баааба На! Когда я сплю.

Маша гладила маленьким утюжком одежку поросёнка.

– Баба На, мы – свинюшки. Ты – пша. – свинюшка, я – мама.

Она усадила себе на коленки поросёнка и сообщила:

– У нас родился ребёнок.

– Какой хорошенький у нас поросёнок.

На обед «кормили» его пюре и курицей, уговаривали морковку погрызть, соком поили, долго спать укладывали.

Маша проснулась радостная, хохочет.

Пошли гулять под дождём, наш «ребёнок» – с нами.

Маша не нарадуется – всё ей нравится, дождь, мокрые кусты, зонтик, поросёнок, она ему сказки рассказывает. Заворачивает на детскую площадку. Там – ни души.

Бежит к качелям:

– Это наши кареты! А кони удрали! Удрали! – Маша ругает коньков, призывает: – Назад! – Ждёт. Сообщает: – Мы сейчас войдём во дворец и увидим… увидим… принца!

– Лягушонка-королевича?

– Да! – Маша входит «во дворец», поднимает «королевича», держит в ладошках.

И… их (лягушат) становится всё больше и больше, они даже «падают» с потолка…

– Мы разбогателись! – кричит Маша. – У нас много лягушонков! В отеле Маша становится мамой. Моей.

– Ты мой золотой ребёнок, – Маша чистит меня своей зубной щёткой. – Я покрываю тебя золотым кремом. А я твоя золотая мама, – себя Маша тоже щёткой почистила.

Пока я душ принимала, Маша перевоплотилась в принцессу – с короной, с колечком, волшебной палочкой. Осмотрела себя в зеркале, сказала:

– Вот теперь я красавица.

Мы спустились в ресторан ужинать. Я взяла нам с Машей жареную форель. Не успела оглянуться, в моей тарелке нет хвоста.

– Ой, Маша, а хвост где?

Маша на ротик показывает: съела и не знает, хорошо это или плохо?

Мне смешно. Оказывается, не только я, но и Маша тоже всё в рыбке подъедает, плавники, хвост, глаза… Зубки форельи разглядывала, тоже съесть хотела, но… ха-ха!

Потом она совершила ежевечерний обход. Всем доброго вечера пожелала, побеседовала с каждым величественно.

Она у нас в отеле единственный ребёнок, и все, немцы и турки, её обществом наслаждаются. Одной бабушке Маша подарила корону. Бабушка до слёз растрогалась. Но брать не хотела.

– Das ist Geschenk, – сказала Маша. – Darf man nicht nein sagen[23]23
  Это подарок. Нельзя нет говорить.


[Закрыть].

Бабушка потом хотела тайком вернуть мне корону, я засмеялась: подарки назад не берём.

Маша приплясывает от радости, что мы поедем в древнегреческий город на скалах, где живут черепахи.

Мы туда насилу въехали, такой серпантин… припарковались, и Маша, раскинув ручки, закружилась:

– Ура, ура, я научусь лазать по скалам!

Мы влезли. По всем правилам лазательного искусства. Обошли руины, черепах не нашли. Маша меня успокоила:

– Ничего, Нануся, черепах я видела в зоопарке. А где храм?

Вон он! Но там ни одной колонны. Только остов храма. Устроили на нём пикник. Маша поедала йогурты, любовалась ромашками, ковыль её «щекотил». Нашли крокусы, фиалки и гвоздики.

В декабре! Спустились, ставя ножки не параллельно, а перпендикулярно тропинке.

По дороге домой Маша, пока не заснула, разглядывала книжку про Анатолию, нашла скульптуру Николауса и долго о чём-то думала.

– Не понимаю, – сказала. – Детей много. Как же Николаус ко всем приходит?

– Да, как?

– Ты не знаешь?

– Не знаю.

– И не представляешь?

– Нет. А ты?

– Гномы что ли ему помогают?

– Вполне может быть.

Маша поразмышляла.

– Николаусы ходят не только к детям, – сообщила. – Гномы им не помогают.

– А я думала, помогают, он – один, а гномов – много.

– Не помогают, их, Николаусов, много, они на цыпочках ходят.

Мы сдали машину, сели в тенёчке чаю попить. Маша разговорились с турчанкой-бабушкой. Бабуля, как и многие здесь, говорила по-немецки. Предложила Маше:

– Bleib hier mit mir. Oma und Opa kommen wieder in Frühling[24]24
  Оставайся здесь со мной. Бабушка и дедушка приедут снова весной.


[Закрыть].

Маша перевела глаза на меня:

– Она шутит.

Я кивнула, и Маша меня обняла, расцеловала разноцветными поцелуями:

– Это голубой, как небо! Это розовый, как заря! Это синий, как море! Это зелёный, как травушка-муравушка! – И всё говорила, как сильно она меня любит. До радуги!

– И я тебя, детонька, сильно-сильно люблю, до неба.

– До солнышка!

– До солнышка и до самых звёздочек.

– А я тебя до луны!

После ужина мы свалились без задних ног.

Вторую ночь Маша к нам забирается. Прошлой ночью я проснулась, понять не могу, где я, тут вроде Кришан, а тут? Проснулась окончательно – это тут Маша лежит. Я её погладила, подождала, когда она заснёт, перенесла в её кроватку.

А сегодня хотела перенести, она же заснула, так нет, мгновенно проснулась, издала протестующий звук, соскочила со своей кроватки и нырнула к нам.

– Маш, – говорю ей утром, – нам тесно втроём.

– Я не буду мешать, обещаю, буду спать с краюшку, потому что с вами так хорошо, тепло, тёплым боком.

Что за день! Солнце! Как нам повезло! Мы шлёпали по волнам, плескались, купались, кувыркались, спортом занимались – прямо на пляже поставлены спортивные снаряды для всех.

Я впала в перманентное состояние счастья!

Маша «варила» суп из песка, «пекла» блины – без устали замешивала «тесто» в ведёрке, раскатывала его на столе и уговаривала нас съесть ещё один блин. И ещё. Мы так насытились, что и пошевелиться больше не могли. Маша занялась своим поросёнком, кормила его, купала, качала в гамаке, обнимала, ласкала:

– Ах ты мой миленький, славненький, прелесть!

Ждём Николауса. (Нашего, ведь их много). Маша почистила кроссовки Кришана и свои башмачки да ещё и пинетки (Кришан на ярмарке для поросёнка купил) поставила, чтобы Николаус мнооооого сладостей положил…

Маша заснула, улыбаясь. И смеялась во сне.

Утром она пробралась к подаркам. И была поражена:

– Николаус, как дед Мороз, подарки принёс, а не только сладости!

– Что ты говоришь!

– Да, смотри! Жёлтенький единорог! Как моя жёлтая лошадь!

– И правда!

– Как же Николаус узнал, что мне этот жёлтенький единорог вчера в магазине сильно-сильно понравился? Нануся, это ты сказала ему?

– Нет, я не говорила!

– А как тогда?

– Ну… он такой вездесущий.

– «Везде»… какой? Не понимаю.

– Всеведущий. Всевидящий.

– А, понимаю! Николаусы ночью были везде. Мы спали, их не видели. Они живут на высокой горе. Там дверь.

– Дверь в самой горе?

– Да. И окошки. Поэтому Николаусы всё видят.

Картина постепенно проясняется. Завораживающая картина. Сверкающая белоснежная гора, в ней разной формы окошки, жёлтые, нет, разноцветные, радужные. Дверь открывается, Николаусы разлетаются. На санках с оленями. Там ещё олени живут. И разные звери. Какие? Лошади и единороги. Наплывает воспоминание. Мы с Машей пришли на рождественскую ярмарку, покатались на всех каруселях, на поезде. Вдруг снег пошёл. Нет, не настоящий, из какой-то машинки вылетали «снежные» хлопья. Сквозь них проступила карета. С кучером на облучке. Конь в яблоках фыркнул. Настоящий! А не из папье-маше.