Текст книги "Муаровая жизнь"

– Ты что – с ума сошел? – закричали ему. – Они же в навозе.

Мишаня стоял снова с глазами, полными слез. Его все лицо было измурзано навозом.

– Дед Панас сказал, что так я поймаю самую большую рыбу и победю, – и уже слезы у него текли из глаз: он понял, что старик над ним просто пошутил.

– Сегодня, Мишаня, ты победил, – сказал Петька, смеясь, и весь свой улов пересыпал малышу в его ведро. – Беги к мамке, покажи, сколько у тебя рыбы.

Когда он убежал, мы покатились со смеху, вспоминая, с каким умным видом Мишаня искал, где у червя голова, и облизывал на удачу навозного жителя.

Все было по-другому в этом новом мире, куда меня забрала мама. Мне не давали затрещины старшие дети, младших вообще не обижали, а наоборот, защищали и оберегали, именно так, как я всегда это себе представлял. А с Петькой у меня складывались настоящие дружеские отношения. Мне не нужно было отдавать ему через силу кусок хлеба, я с удовольствием всем делился с другом.

Рыбалка стала моим любимым развлечением. В этот день Петька не смог пойти со мной на реку. Его мама плохо себя чувствовала, и он остался помогать. Я же решил порадовать их вечером свежей рыбой для ужина. Думал отдать всю, что поймаю.

Из недолгого опыта рыбной ловли, понял, что лучше всего заходить в камыши и оттуда забрасывать удочку: там рыбка покрупнее и клюет чаще. Выбрал новое место, подальше от села. «Наверное, здесь никто не ловил до меня, камыши вон какие высокие», – подумал я, идя вдоль реки по берегу. Отойдя довольно далеко от обычных наших мест, я как всегда закатал штаны выше колен и зашел в камыши. Но все никак не удавалось поймать ни одной рыбки. Двигаясь влево и вглубь камышовой заводи, внезапно ощутил движение вокруг моей правой ноги. Посмотрел вниз на воду. И – о, ужас! В мгновение из воды показалась небольшая голова с открытой пастью, которая вцепилась мне в ногу. По всему телу пробежала дрожь. От боли страх исчез, я схватил тварь за голову и с силой потянул. Это оказалась змея. Инстинктивно бросил ее подальше. Гадина полетела на середину реки, словно кусок веревки, извиваясь и проворачиваясь в воздухе. Мне показалось, я научился бегать по воде, так быстро я несся и орал:

– Помогите! Умираю! Меня укусила змея!

Я же сам на реке был. Петька дома, другие ребята не захотели идти с утра. Бежал и больше всего боялся, что мне станет плохо, и меня никто не найдет в этих местах. Думаю, в тот день я побил все существующие рекорды по бегу на дистанцию примерно в два километра. В месте укуса ощущал, будто приложили раскаленную кочергу и держат, но я даже не прихрамывал. Мама как раз развешивала стирку во дворе, и побежала мне навстречу, услышав мои истошные вопли.

Николай Федорович в тот день понял, что я буду его частым пациентом. Медсестра под его руководством делала какие-то манипуляции с ногой, но я решил не смотреть после того, как она взяла в руки большущий шприц и приблизилась ко мне. Я же герой, а герои не трусят. Подумаешь, шприц, в котором игла размером с карандаш. Мне сделали уколы шприцем поменьше в руку и в ногу.

– Ну что, боец, страшно было? – спросил доктор.

– Немного, – признался я.

– Наступил на нее, наверное, вот она и укусила, – обернувшись к маме, продолжил. – Сейчас очень много случаев укусов гадюк. Хорошо, что сразу же пришли, – посмотрев на мое раскрасневшееся лицо от бега, добавил: – Точнее долетели, – мы все засмеялись.

Когда вернулись домой, мама, по рекомендации доктора, уложила меня в кровать и принесла чай. Мне нужно было так провести пару дней и много пить. Пока я был дома, все ребята ходили смотреть на мои новые шрамы от укуса змеи. Их еще никогда не кусала змея, и им было очень интересно послушать, каково это. Я был знатным рассказчиком, все слушали мою историю и аж рты раскрывали, особенно когда я в красках описывал, как огромная змея свою пасть открыла, да так, что я увидел ее желудок и все, что она ела до этого. Девчонки, которым тоже было интересно послушать, аж зажмуривались, когда я описывал змеиные клыки, с которых капал яд, и зловещие огромные глаза твари. По правде, глаз змеи я вообще не увидел, да и зубы почувствовал только уже в своей ноге. Но им нравилось слушать, а я любил рассказывать. Еще им нравилась та часть истории, в которой я сражался с огромной гадюкой, обвившей всего меня своим скользким телом. Теперь я окончательно стал самым популярным парнем на селе.

Мне снова можно было гулять. Солнце каждый день заглядывало в комнату и манило лучами идти резвиться по зеленым склонам. А я не мог даже по комнате побегать. Мама следила за тем, чтобы я не вставал, или просила Петьку присмотреть за мной. Он ей давал обещание, поэтому я несколько дней был, как умирающий, прикован к постели. Ребята навещали меня все дни, а Петька вообще не гулял, пока я болел, и не ходил на улицу играть с другими ребятами.

– Якщо бы пошел з тобою, тебя бы нихто не укусил, – говорил он мне, ощущая вину за случившееся. Поэтому в первый же день моего выздоровления решил по-своему ее загладить. – Сегодня пойдем, – подмигнул мне. – Через пятнадцать минут, биля мого дому, только никому не говори, – сказал это и убежал.

Я остался играть во дворе школы для вида. Потом не спеша пошел к дому друга. Там меня уже ждало пятеро ребят и Петька.

– Вси? – спросил он сам себя. Осмотрев нас, добавил. – Кажись, вси. Ну, побиглы.

Я знал, что недалеко от Рашевки располагался большой, известный на всю страну завод по переработке семечки. На нем работали люди из близлежащих сел. Он находился не совсем близко, и мы бежали всю дорогу. Взобрались на небольшой пригорок, и в низине нашим глазам открылся дивный вид. На равнине, вдалеке, стоял большой комплекс, похожий на огромное серебряное чудовище не из нашего мира. Шесть огромных бочек соединялись причудливыми металлическими конструкциями. Чуть дальше виднелись бочки поменьше, необычной формы, напоминающие огромные болты: большая толстая нога, а сверху круглая шляпка. На въезде, ожидая пропуска, стояла вереница груженных мешками телег.

– Це семечку привезли, – пояснил Петька, показывая пальцем на обоз.

Чуть поодаль от серебряных бочек-болтов стояла высоченная труба, которую опоясывали металлические конструкции. Из нее поднимался в небо белый дым, который, казалось, образовывал облака причудливых форм.

– Ходимо, – скомандовал наш главарь.

Мы спустились с пригорка, обогнули обоз и вышли к забору, который ограждал территорию завода. Сверху ограждения, подобно растянутой пружине, красовалась колючая проволока. Мы прошли вдоль него метров триста, повернули за угол. Пройдя совсем немного, Петька остановился. К забору в этом месте был приставлен большой кусок шифера, а из-за кустов, растущих в этом месте, сразу его и не разглядеть. Заслонка была бетонного серого цвета, точь-в-точь как забор. Ребята аккуратно отодвинули шифер, и за ним оказалась дыра в заборе.

– Он треснул в этом месте, а мы розибрали и прикрыли. Это нашенское тайное место для игр. О нем тебе все время казав, – сказал это Петро и полез в дыру. Мы все последовали за ним. – Не боись, нас не гонют отсюда, мы тута свои.

И действительно, мы спокойно шагали по заводу, некоторые работники даже здоровались с Петькой и ребятами.

– Моя мамка тута работает, – важно сообщил он.

Мы прошли в одно из помещений завода.

– Здеся жарят семечку, – с видом гида начал экскурсию Петро. – Открывайте карманы ширше.

Мы зашли в большой зал, в котором вкусно пахло и было очень жарко. Наш гид подошел к одной из работниц, которая с ним поздоровалась.

– Тебе как обычно? Попрожареннее? – спросила она его, улыбаясь.

– Угу, – ответил Петруха и подошел ближе. Она насыпала ему полные карманы только что приготовленной семечки. Он подвел меня.

– Це Савва, мий друг, – отрекомендовал Петька. Я скромно, опустив голову, приоткрыл карман брюк. В то мгновение мне вспомнились времена колонии и базар почему-то. Семечки приятно обожгли ногу, оказавшись в карманах брюк. Работницы этого цеха с удовольствием наполняли детворе все имеющиеся карманы на одежде: и в штанах, и на рубашках, у кого был нагрудный. У некоторых даже был специально пришит внутренний кармашек на брюках. Теперь мне стало понятно, для чего он предназначался.

– Теперь пошли в нашу схованку, – и гид по заводу увлек нас за собой в другое помещение. Мы попали в огромный ангар, куда сгружали отходы. Огромные кучи шелухи от семечек, высились словно горы, образовывая горный хребет.

– А теперь будем играть в цурки.

– Чего? – не понял я, когда все разбежались по ангару, словно мыши, а я остался стоять один.

– Прятки, жмурки, цурки, – убегая от меня, кричал Петька. – Ты во́да, раз последний остался.

Конечно, первую и последующие три игры во́дой был я. Игра проста – найти всех, но на деле оказалось все не так просто. Прятались не за кучами шелухи, а полностью в них зарывались. Только спустя годы я понимаю, что эта игра всех нас могла тогда погубить. Можно было запросто задохнуться, или присыпать могло так, что мы бы и не нашли игрока. Но в этой игре с нами ничего не приключилось плохого. Единственный минус – потом эти шкарлупки и семечки были везде, когда я приходил домой и раздевался. Мама немного ругалась, но как всегда с улыбкой:

– Савва, скоро в комнате прорастут подсолнухи, столько их с тебя сыпется каждый раз. Марш за веником. Я за тобой убирать не буду.

На завод бегали нечасто, но играть там было одно удовольствие. В одно утро Петро придумал старую игру на новый лад.

– Будем играть у вийну, – сообщил он, запрыгнув на пенек в лесу, где мы все собрались. – Зараз раздилымся на две команды. Одни за наших, другие за немцев.

Как и полагалось, немцами никто быть не хотел, но тянули жребий, и игра начиналась. Рогатки в руки, камушки, ягоды из рощи или леса – и вперед. Мелкие камушки вымазывали в ягодном соке, и сразу было видно, кто убит, а кто ранен. Сыграв раз, поменялись местами по команде командира Петьки, чтобы никому не было обидно.

После одного из таких сражений в лесах под Рашевкой, уже под вечер, залетаю домой довольный, раскрасневшийся, травами полевыми надышавшийся и понимаю, что сбит на подлёте. Мама стояла посреди комнаты, уперев руки в бока, сжав кулаки и потопывая одной ногой. Ее глаза в такие моменты меняли цвет, как тогда, в колонии, но грусти в них не было, она смотрела укоризненно. Ну, а если при этом я слышал: «Ярослав, давай поговорим серьезно», – всё: пиши пропало! Именем полным меня называла только она и исключительно, когда впереди предстоял долгий разговор «по душам».

Дело в том, что в этот день мы играли в войнушку, а соседский парнишка Грицько принес на игру казан из дома. Мы всегда очень метко стреляли из рогаток, целились, чтоб наверняка в голову, тогда игрок противоположной команды выбывает из игры. Если в тело, то считалось, что ранен, и можно еще продолжать играть до третьего ранения. Но если ягодный сок отпечатался на голове – это бесспорное выбывание.

– Я буду в каске, и если вы в нее попадете, то не считается, я же в броне.

Мы все тогда сильно позавидовали ему. Он в тот день дольше всех в игре был и победил несколько раз. Но когда начали расходиться по домам, наша зависть рассеялась, как туман на солнце. Поначалу долго смеялись, катаясь по траве и держась за животы, но потом немного испугались. Все потому, что Грицько был обладателем ушей, которые сильно торчали в стороны. Надел он казан легко, а снять вечером его уже не смог. Мы тянули, каждый по очереди, но все впустую. Грицько визжал, как резаный поросенок. Поняв, что самим друга не освободить, пошли с повинной к взрослым. Казан был отменный, чугунный, долго еще с ним возились слесари на машинно-тракторной станции, куда мы привели бойца. Мы же все у двери столпились и ждали, чем закончится. Ярко-желтые искры от пилы летели в разные стороны, а от звука наш солдат и вовсе, думаю, оглох. Когда прибежала его мама, мы спрятались. Из гаража Грицько вышел свободный и довольный, получая от матери подзатыльники по дороге. Его уши были цвета буряка и теперь, казалось, торчат больше прежнего, на лбу четко отпечатался ободок казана. Самое главное, ему не придется ходить с этой посудиной на голове всю жизнь.

– Мне стало известно, что одна из семей в селе осталась без казана, – начала разговор со мной мама, несколько раз назвав меня полным именем. – Мне пришлось отдать им нашу кастрюлю. Теперь не знаю, в чем готовить, у нас она тоже была одна. Придется одалживать у Семеновых. Когда же ты повзрослеешь?

– Я уже взрослый, – обычно отвечал я. – А вдруг немцы придут, а мы как раз тренируемся.

Грозно смотреть на меня она долго не могла. А в этот раз на мою реплику рассмеялась. Я даже слегка обиделся, ведь к тренировкам относился серьезно, а она смеется.

* * *

– Немой сегодня будет ловить, айда покажу. – Петро забежал ко мне в комнату с самого утра, я еще в кровати лежал.

Я молниеносно оделся: меня ждали новые приключения. Когда прибежали на мост, на одной из сторон, у поручня, уже стоял мужичок в рваной неопрятной одежде, невысокого роста и очень худой, в руках держал огромный четырехзубчатый крючок. Когда подошли ближе, то я увидел, что это была так называемая «кошка» – приспособление для вытаскивания ведер из колодца. Сверху этого большого металлического крючка было приварено кольцо, в которое немой продел и закрепил толстую веревку толщиной в несколько моих пальцев. Немой осмотрел работу, подергал, проверив на прочность, и отложил в сторону. Наклонился к мешку, лежащему у его ног, и достал наживку. Мы стояли недалеко и за всем наблюдали, стараясь ничего не пропустить. Иногда Петька комментировал и пояснял мне действия необычного рыболова. Когда наживка показалась из мешка, мне сделалось дурно. Вонь стояла ужасная. Это была дохлая крыса, причем хорошо по времени полежавшая и приобретшая изюминку для сомов.

– Вин приманку специально подолгу вялит. Я ж тебе говорил, что сомы любят дохлятину, – прокомментировал Петька, зажимая, как и я, нос рукой.

Рыбак наживил на крючок протухшее мясо целиком и начал неспешно опускать его на дно. Тяжелый крючок опускался ровно вниз, его не сносило течением, которое в этом месте было не таким сильным, поэтому сомы и облюбовали это место. Сквозь прозрачную воду было видно, как снасть погружается на самое дно. Поначалу огромные рыбины неспешно отплыли от незнакомого объекта. Видно было, как они проплывали мимо большого крюка, а потом одна из них, учуяв для себя деликатес, подплыла ближе. В этот момент рыбак замер сильнее, сжав канат руками.

– Она ухватила крючок! – закричал я, пораженный, как быстро это произошло.

Рыбак лишь проверил, закреплен ли конец каната за поручень моста. Сом начал уплывать, утаскивая крючок и натягивая канат. Когда трос натянулся полностью, я почувствовал вибрацию от первого рывка, которая передалась конструкции моста.

– Ничего себе! – я сильнее схватился за поручень, мне казалось, что мост может и не выдержать такого рывка.

– Мост намного крепче, чем даже такая рыбка, – успокоил Петька.

После первого рывка немой потянул канат и перевязал его к перилам ближе к берегу. Снова натянулся трос, и снова я машинально ухватился сильнее за перила после рывка рыбы, которой не нравилось, что она уже несвободно плавает. И снова немой подтянул канат и перевязал его еще ближе к берегу. Это продолжалось не один час. Постепенно рыбак вытянул на берег рыбу таких огромных размеров, что я в жизни не видел и не мог представить, что такие бывают. У нее был рот, я бы сказал, от уха до уха, если бы эти уши имелись, маленькие глазки и огромные усища. Ну, совсем неприятная тварь. Я даже засомневался в том, буду ли плавать так же, не боясь, зная теперь, что подо мной такие вот чудовища. Что дальше делал немой, я не посмотрел, отвлекся. Увидел только, что он уже на мосту и снова лезет в свой мешок за наживкой. Мы хотели уже уходить, но решили все же еще немного посмотреть. Снова крючок опустился на дно, но немой зачем-то перегнулся через поручень моста, возможно, крючок за что-то зацепился. Нам не очень было видно с того места, где мы стояли.

– Давай ближе подойдем, – попросил я Петьку.

Не успели мы подойти, как канат дернулся, и рыбак полетел головой вниз с моста. Он совсем не закрепил в этот раз конец веревки за поручень. С шумом упал в воду и быстро погружался на дно. Нам было видно, как немой пытается высвободить руку, вокруг которой обмоталась веревка. Один из молодых людей прыгнул с моста вниз, но ему не хватило дыхания погрузиться вслед за утопающим, которого утягивал сом. Мы уже совсем его не видели, все произошло очень быстро. Улов поймал рыбака, утягивая бедного старика из нашего поля зрения вдоль реки. И вот о том, что рыбак был здесь, напоминает лишь рюкзак на мосту и сом на берегу.

Спустя три дня Петька рассказал мне, что немого нашли рыбаки на берегу, ниже по течению реки. Поговаривали, что сом, утянувший его, самый крупный и взрослый среди всех. Ведь известно, что эти рыбы растут всю свою жизнь, а живут они сто лет. После случившегося я неделю в реку не заходил.

Первое осознанное свободное лето пролетело, оставив уйму впечатлений на всю мою долгую жизнь. Наступила осень. Красивая пора. Когда ты радуешься жизни, а не тоскуешь по любимому человеку, для тебя мир открывается с новых сторон и светится новыми цветами. Любовался видами природы, каждым листочком, травинкой. Дорожил каждым прожитым днем, потому что всему этому знал цену, будучи всего лишь семилетним ребенком. Многие, прожив жизнь, не понимают счастья в окружающем мире, но только не я. Прочувствовал на себе, что такое, когда у тебя это все отбирают, запирают в клетку и надевают оковы. А потом к тебе все утраченное возвращается, у тебя появляются настоящие друзья и настоящая любящая семья.

Наступило время идти в первый класс. Мама тоже светилась от счастья, она так долго об этом просила небеса. Ее сын идет в школу, и она его первая учительница.

На мои плечи при этом лег двойной груз ответственности.

Не подвести маму, учиться лучше всех остальных, чтобы она мной гордилась. Конечно же, я не подвел маму и стал самым старательным учеником ее класса. Незаметно пролетела и осень, наступили холода.

Зима в колонии проходила намного скучнее, чем лето. Одежда, точнее, ее подобие, и обувь не позволяли долго находиться на улице в мороз. Мы выходили только, чтобы перейти из барака в барак. В этот период я погружался в чтение книг по выходным.

Село – это совсем другое дело, как оказалось. Одним словом – свобода. И одежда не теплее ведь была, но нас было не остановить, никто и не пытался, конечно. Выпал снег, и начала работать Петькина фантазия.

– Вмиеш на лыжах кататыся? – спросил он меня, когда снег шел несколько дней и покрыл все вокруг белым покрывалом.

Я отрицательно покачал головой, но понял, будет весело, как всегда.

– Тогда тебе нужно сперва смастерить лыжи. У нас у всех уже есть, – начал поучать друг. – Пошли шукать.

Найти нужно было две по ширине одинаковые доски.

– Шукай подлинее, – продолжал теоретический курс горнолыжного спорта Петька, – тогда быстрее будет.

Наконец-то я нашел то, что просил Петро, правда, на соседском заборе.

– Молодец, то что нужно, – похвалил мою находку Петька. – Тут мы еще не брали.

Убедившись, что никого нет дома, мы осторожно оторвали четыре доски. Чтобы было незаметно, взяли с разных сторон забора и быстро побежали к нему домой. А я все думал, почему на заборах не хватает досок. Все стало ясно с приходом зимы. Забор идет в помощь начинающим спортсменам.

– Зроблю себе запасные, – объяснил Петька, почему взяли четыре доски.

У него дома в сарае оказалось много инструмента, которым он начал превращать обычные доски в спортивный инвентарь. Сначала поставил их возле меня.

– Потрибно отмерить длину и ровно отпилить, – с этими словами взял пилу и аккуратно подровнял дерево.

Потом из сарая достал рубанок и удалил с досок лишние сучки, зачистил их со всех сторон.

– Тримай, – протянул мне одну из досок и небольшой кусок бумаги, странной на ощупь. – Бэры и починай шлифуваты.

– А когда уже пойдем кататься? – нетерпеливо спросил друга.

– Не сегодня, точно. Еще багато работы, – ответил он деловито.

Мы почти до вечера возились с этими досками, я уже не хотел кататься. Все руки были в мелких занозах, я часто чихал от древесной пыли, которая образовывалась от нашей работы наждачной бумагой. А Петьке все не нравилось, то тут подпилит, то там. «Так скоро из забора спички получатся», – раздраженно думал я. Начинало темнеть, когда Петька сказал:

– Все готово!

– Ура! Бежим, покатаемся?

– Я ж тоби казав. Не сьогодни.

Я, расстроенный, присел на завалинку во дворе, а Петька начал разводить огонь. В недоумении посмотрел на друга. «На них же ездить нужно, а не сжигать, – подумал. – Пусть делает что хочет, я устал».

На огонь Петька поставил большой казан с водой.

– Зараз будэмо варыты их, – проговорил и улыбнулся мне.

«Ты, конечно, парень с фантазией, – вслух я это не произнес, боясь обидеть друга, – но не до такой же степени. Не смешно совсем».

Когда вода закипела, он поставил в казан все четыре доски той стороной, где они были заострены и походили на стрелочку, и так держал минут пять.

– Потрымай, а мне в сарай потрибно, – и он убежал.

Вернулся и в руках держал четыре небольших круглых полена.

– Ты мне по одной подавай, тогда скажу.

– Угу! – ответил я.

Первую доску он осторожно у самого края загнул и закрепил при помощи веревок полено как колодку, чтобы на конце доска получилась немного изогнутой кверху. Теперь мне все стало ясно. Повеселев, работа пошла живее.

– Положим в хате на печку. Потрибно гарно просушить дня три-четыре, и будут майжэ готови.

Слово «майжэ» меня насторожило, и то, что ждать три дня, не обрадовало. Но ничего не поделаешь. Эти три дня играли в снежки, строили дома из снега, резвились, как могли, я отвлекал все себя от мыслей и желания уже кататься на лыжах. На третий день с утра лыжи осмотрел мастер и сказал:

– Гарни!

И вот на снегу лежат две пары лыж. После этого работы оказалось совсем немного, как и обещал Петро. Посередине доски, немного ближе к загнутому концу, с нижней стороны, мы проделали неглубокие прорези в дереве для креплений из ремней. С другой стороны сделали углубления по размеру обуви, чтобы нога устойчивее стояла, немного утопленной в доске. Петька достал из сарая небольшую жестяную баночку со смолой, которую нагрел на разведенном огне во дворе. Кисточкой осторожно смазали в несколько слоев лыжи с обратной стороны.

– Чтобы хорошо скользили, – пояснил наши действия Петька.

Когда взял свою пару в руки, оказалось, что они выше моей головы.

– То, что нужно. На куцых неинтересно ездить.

– Каких? – не понял я, что сказал Петька.

– Коротких, – рассмеялся он.

Смола подсохла. Петька протянул мне небольшой ножик со словами:

– Теперь давай украшать.

Пока я думал, что же этакое нацарапать на своих первых лыжах, Петька что-то ловко строгал на одной из досок. Придумав, гордо начал выводить на одной из своих лыж свое имя: САВВА. На второй повторил имя. Надпись расположил ближе к концу лыж со стороны пятки. Впереди я вырезал по звезде. Получились красивые именные лыжи. Из сарая снова появилась новая жестяная баночка.

– Теперь смажь, чтобы скользили, – протянул Петька мне золотистого цвета баночку.

Это оказалась смесь свиного сала и рыбьего жира. Запах, конечно, мягко говоря, неприятный. Я задержал дыхание и нанес смесь поверх подсохшей смолы.

– Айда ганяты! – скомандовал довольный своей работой Петька.

Мы побежали на окраину села. Сейчас я и не узнал бы это место. А все потому, что здесь были овраги, и выпавший снег полностью поменял рельеф. Пейзаж изменился, из зеленого травяного превратился в белый, заснеженный. Повсюду возвышались белые большие холмы, подобно дюнам в пустыне. Множество детей и взрослых разных возрастов резвились в снегу. Некоторые были с лыжами, точнее на них. Одни дети катали из снега большие шары и делали снеговиков, другие карабкались на горки, а после с визгом и смехом скатывались кубарем вниз. Вариантов, как это сделать, было большое множество: кто на самодельных лыжах, как у нас, кто на кусочке фанеры, кто на большом тазу, а кто и вовсе по-простецки – на животе. На некоторых холмах вниз тянулись широкие полосы более темного цвета, по ним ребятня съезжала более стремительно.

– Это полили водою и укатали, – показал рукой на полосы Петька. – Чтобы быстрее было, кто посмелее.

Смех разносился на сотни метров вокруг. Еще когда подходили, я сначала не мог разобрать, что это. Радостные крики и смех слились в один звук, образуя необычный гул.

На одной, самой высокой горке, стояли сани без лошади. «Как они туда попали без упряжки?» – подумал я. В сани запрыгнуло человек десять, да так, что некоторые свисали, другие стояли сбоку, еще четверо сзади, разбегаясь, толкали их вниз. Запрыгнули, как кому удалось, и салазки полетели вниз, разворачиваясь в разные стороны. На таких саночках катались молодые парни, которые прыгали тогда летом с моста. Малышей в такие экстремальные катания не пускали. Когда эта куча мала спустилась в самый низ пригорка, все пассажиры со смехом высыпались на снег и начали играть в снежки, попадая друг другу за шиворот. После тайна поднятия саней на гору раскрылась. Шесть парней впряглись, подобно лошадям, впереди и потянули сани наверх. По дороге их сменяли другие ребята, потому что бурлаки утопали в снегу по колено, падали, а некоторые скатывались вниз. Увидев такие развлечения, самому тоже захотелось снестись с горы, чтобы в ушах свистел ветер.

– Побиглы, спочатку навчу ездить на них, – мой личный инструктор повел за собой на самую большую горку.

Мы долго карабкались. Холм был с хорошим уклоном, подниматься с лыжами в руках было сложно, ноги постоянно проваливались в пушистый снег. Когда поднялись на самый верх, Петька протянул мне два ремня и начал показывать, что с ними делать. Я в точности все проделал за тренером. И вот лыжи уже крепко привязаны к моим ботинкам.

– Не бийся. Это, як з плаванням, – и легонько подтолкнул меня в спину.

Услышав такие «успокаивающие» речи, я немножечко испугался. Вспомнил, как Петька учил плавать, но было поздно. Теперь стало понятно, почему он выбрал самую высокую из всех горку. «О, нет!» – пронеслось у меня в голове. Носки лыж скользнули стремительно вниз, унося меня по заснеженному склону. Мне казалось, я пролетел всю гору. На самом деле проехал я всего несколько метров. Доски пересеклись впереди, и я полетел кубарем вниз, зажмурив глаза. «Фу, кажется, больше не кувыркаюсь», – подумал, лежа внизу горы. Открыл осторожно один глаз, потом второй. Пошевелил одной рукой, потом другой, после попеременно ногами. Целый. А летел так долго, что даже устал падать. Отметил, что совсем не больно, а даже интересно. Петька ловко съехал ко мне с горы. Мне захотелось так же уметь. Насчет плавания не обманул в свое время: занятие оказалось интересным и полезным. Так же оказалось и с катанием на лыжах. К вечеру уже съезжал, упав всего несколько раз. Я научился самостоятельно вставать снова на лыжи после падения, а это, наверное, самое сложное в катании на лыжах. Так мне показалось. Немного получалось уже поворачивать.

Через несколько недель, видя, что я уже неплохо стою на лыжах, Петька сказал:

– Пора учить тебя стрыбаты. Старшие сделали трамплин, – и повел немного в сторону от места, где катались все это время.

Ребят здесь было поменьше. «Наверное, только самые смелые», – решил я. Подойдя ближе, увидел почему. Трамплин был сделан прямо перед большим заброшенным колодцем, который давно пересох. Его диаметр составлял около двух метров, по краю обложен крупным камнем. Он был такой большой, что его даже не засыпало снегом. Лыжный трамплин сделали просто: набросали и утрамбовали снег. На вид – как небольшой пригорок перед колодцем, возвышение внизу спуска с горы.

– Нужно, съехав с горы, попасть точно на середину пригорка и полететь, – пальцем показал Петька.

– Через колодец? – в ужасе спросил я.

– Ага, именно, – Петька локтем толкнул меня легонько в бок.

– Я пока ремни подтяну. Ты иди, я догоню, – сказал и наклонился к ботинкам, а сам на самом деле хотел посмотреть, как это сделают другие ребята, потому что на словах выглядело неправдоподобно. С нерешительностью наблюдал, что будет дальше.

Один из ребят, стоящий на горе, направил свои лыжи ровно вниз и поскользил, не сворачивая, прямо на трамплин. Перелетел через колодец и приземлился на другой стороне. Второй, третий, четвертый, все уже прыгнули по разу. Кто приземлился без изъянов, кто менее удачно, но это уже меня не остановит. Наоборот, я полон был решимости. Мой страх как рукой сняло, робость улетучилась, уж очень это было красиво и казалось несложным. То, как они все это делали, на меня подействовало более чем убедительно. Все просто – лыжи ровно вниз, и можно снова почувствовать ощущение полета, как прыгая с моста.

Я на горе, носы лыж направляю как прицел на колодец. Трамплин сверху сливался со снегом, а серый каменный колодец хорошо выделялся.

– Посерёдке старайся, – давал последние наставления Петро.

– Полетели! – крикнул я, спускаясь вниз.

Обычно я, съезжая с горы, поворачивал то влево, то вправо по склону, тем самым погашая скорость. Сейчас я несся как стрела ровно вниз, глаза слезились, в ушах, как я и хотел, свистел ветер, лицо щипало от скорости. Трамплин, и… я полетел, но только не так, как следовало. На трамплине моя левая лыжа своим красиво загнутым носом зацепилась за край колодца, и я, сделав в воздухе сальто, полетел прямо в него. Закон притяжения сработал, я оказался на дне колодца. Воды в нем давно не было, и летел я до дна четыре метра. Результат – я снова в гостях у Николая Федоровича в больнице. Получилось точно, как с плаванием: сначала научился плавать, потом прыгать с моста, потом доктор. Сейчас: научился ездить, почти прыгать и снова доктор.

– Ну, снова здравствуй! Как соревнования? – спросил доктор, заходя в кабинет для осмотра моих травм.

– Какие? – не понял я вопроса.

– По лыжным видам спорта, – улыбка, как всегда, не сходила с его лица.

Я молчал, очень болела рука и нога. Выйдя из больницы, стал обладателем гипса на руке и ноге на целый месяц. И снова вся ребятня из села бегала посмотреть на героя полетов. Гипс еще никому не делали, я опять стал знаменитостью. Снова отличился. Всем было интересно послушать мои истории, что же там, на дне колодца. Я единственный побывал внизу, на самом дне. А просидел там достаточно, пока взрослые вытащили веревками. Моя новая история о призраке пирата, который охраняет клад на дне старого колодца, всем очень нравилась.