Текст книги "Дела семейные. Рассказы"

Бес – в ребро

Жена

Хлопнула дверь. Сергей подхватил чемоданы и ушел в ночь. Насовсем. Может, оно и лучше, чем бесконечное вранье, безрадостное совместное существование, жалкое подобие семьи.

Как-то Наталья заскочила в «Kodak», чтобы забрать фотографии, сделанные на корпоративе их фирмы. Разыскивая нужный конверт, женщина натолкнулись на другой, с собственным домашним адресом. Удивившись, она открыла пакет, и сердце тут же ухнуло в желудок: на всех фотоснимках, в обнимку с ее Сержем, стояла, сидела и лежала кудрявая блондинка лет тридцати. Не то, чтобы красавица, но довольно стройная и породистая.

Фотографии были свежими и соответствовали периоду курортного лечения Сергея в Баден-Бадене. Правда, горами Шварцвальда на снимках даже не пахло. Счастливая парочка находилась в карликовом государстве Монако, знакомом Наталье по телесюжетам и снимкам в глянцевых журналах.

Если бы не соседка Вера, всю ночь проводившая ее «реабилитацию», ближайшие сутки Наталья бы не пережила.

«Плюнь, Натаха! У кого из мужиков не случаются прыжки в гречку? У них после полтинника собственный климакс начинается, – внушала она отчаявшейся подруге. – Ты думаешь, один твой такой? Была я однажды на одном из их семинаров. Такого там насмотрелась…

Эти страховые агенты – профессиональные кобеля. Большая половина из них со своими прошмандовками приезжает, остальные ориентируются на местности. Поглядела бы ты на их рожи на второй день семинара – Пикассо отдыхает. И как они домой потом добираются с перепою да с перетраху, ума не приложу. Короче, не горячись. Обожди маленько».

Но Наталья не выдержала. На следующий же день у них с мужем состоялся тяжелый разговор, в результате которого Сергей поклялся, что никаких интрижек в его жизни больше не будет.

Женщина ему поверила и верила до тех пор, пока не получила по почте штрафную фотографию своего благоверного. Снимок был сделан дорожным автоматом, следящим за превышением скорости. Несмотря на то, что изображение пассажирки было затушевано темным квадратом, рядом с улыбающейся ряхой Сереги в кадре оказались, уже знакомые Наталье, пышные белые кудри.

Слез больше не было, в душе поселились пустота и безразличие. Она так и просидела весь вечер с этим листком в руках. Ближе к ночи в бравурном настроении явился домой Сергей и прямо с порога стал мести пургу об удачной командировке, увенчавшейся новыми страховыми договорами.

Увидев в руках жены компромат, фальшиво засмеялся и тут же зарядил байку о коллеге, которую в тот самый день подвозил домой. Слушать его Наталья больше не стала. «Убирайся к своей потаскухе! – выкрикнула она в сердцах. – Не могу тебя больше видеть».

К ее изумлению, Серж перестал оправдываться и стал собирать вещи.

«У него не блиц-романчик, а параллельная семья, – поняла вдруг женщина. – Неужели, и в самом деле, уйдет? В прошлом году, на праздновании серебряной свадьбы, Сергей благодарил меня за терпение, мудрость и оптимизм. Теперь понятно, что он имел ввиду. Дети выросли, появились внуки, и любовь ко мне угасла.

Таки уходит? Господи, как же я теперь буду жить?».

Муж

Хлопнула дверь. Фу-у-ух! Наконец-то, я свободен от постоя! Не нужно больше врать, притворяться, испытывать угрызения совести.

Что греха таить, к Натахе я давно равнодушен. Мы уже столько лет вместе, что надоели друг другу, как галерные рабы, скованные одной цепью. А жизнь-то продолжается, и подковы сдирать мне еще рано. Баба в полтинник уже никому не нужна, а мужик – все еще жених.

Вон Светке всего тридцатник, а она меня обожает. В постели называет жеребцом, в магазинах – спонсором. Считает меня самым красивым, самым умным и самым галантным, а Натаха обзывает похотливым павианом. Когда на наши фотки напоролась, орала: «Седина – в бороду, бес – в ребро!» Уверена, дура, что Светка на мой Мерседес повелась и на возможность тунеядствовать за мой счет. Ну, и пусть тунеядствует – на то и мужик в доме.

От Натахи-то, кроме борща, «ловить» уже нечего. Борщ, правда, у нее знатный, такой, что слюнки текут от одного запаха. Так я и Светку заставлю его варить, подумаешь эксклюзив…

Новая жена – это новая жизнь. Говорят, что рядом с молодыми пожилые сами молодеют. Глядишь, годка через три меня и не узнает никто: похудею, посвежею, подтянусь…

В общем, все нормалек. Светка уже второй год истерит: «Уходи от своей грымзы! Надоело мне в любовницах ходить!». Надоело ей… И как я вляпался с тем превышением скорости?

Ладно, раз пасьянс так сложился, надо адрес менять, а то от этой жизни двойной сердце уже стало прихватывать. Надо бы доктору показаться, блин немазаный.

В конце концов, Наташка уже давно меня раздражает. То ли дело Светка… Всегда нарядная, легкая, веселая. В кружевном белье, тонких чулочках и туфельках на высоких шпильках. Умные книжки читает, рассуждает про эк… Как же оно называется? Ага! Эк-зи-стен-ци-а-лизм.

Господи, как же мы классно с ней заживем!

Любовница

Хлопнула дверь. На лестнице послышались гулкие шаги. Это навьюченный чемоданами Сергей тяжело поднимается по ступенькам.

Неужели я додавила его, и он бросил свою каргу? Наконец-то! А то – одни комплименты, а до конкретных действий, как до китайской границы.

Немного посожительствуем, а после его развода сразу распишемся. Наконец, я смогу бросить постылую работу и заняться родней.

Сначала Серж сделает вызов маме и сыну, затем сестре с племянницей, потом дойдет очередь и до подружек. А когда распишемся, он усыновит Андрейку и заберет его в Германию.

В общем-то, Сергей – мужик нормальный, даром, что старый. Вон посылки моим высылает, деньги им переводит. Немного, правда, по двести евриков в месяц, но это пока…

А что толку от молодых? Один полгода лежал на моем диване, не работал, наркотики принимал – едва вытолкала. Другой денег занял на «Идиотентест» и… поминай, как звали. Третий приревновал к первому и морду набил… мне. О немце местном вообще говорить не стоит. Тот, жмотяра, даже снедь, недоеденную в ресторане, псу своему забирал. Какое там спонсорство! А этот, хоть и чавкает за столом и храпит немилосердно, но права водительские мне оплатил. Обещает машину купить, маленькую, бэушную, но это на первых порах, чтобы разбить не страшно было.

В постели он, конечно, слабоват: быстро выдыхается и сердце потом трет. Да бог с ним уже, с тем сексом, раз он Андрейке компьютер купил.

И выглядит Серж сносно для дядьки его возраста. На люди с ним показываться пока еще можно. Вот только заставлю его по утрам бегать – от пуза нужно избавиться и сердце потренировать, а то еще свалится на мою голову со своими возрастными болячками.

В принципе, все у нас складывается замечательно. Если не считать его бесконечного трындежа о внуках и украинском борще. Какой там ему борщ! Его нужно на диету посадить, а то дышит уже, как паровоз. Ну, и Петра этого, дружка его придурковатого, надо аккуратненько от дома отвадить – не ровен час, начнет моему дурные советы давать.

Господи, наконец-то я заживу по-человечески!

Пять лет спустя

Хлопнула дверь. На лестнице послышалось шумное дыхание поднимающегося на верхний этаж астматика. Тяжелые шаги затихли как раз перед ее квартирой. Она убрала с плиты кастрюлю с горячим борщом, на цыпочках подошла к двери, опасливо заглянула в глазок.

Какой-то небритый тип в стариковском берете смотрел на нее мутными глазами, осеняя лоб крестным знамением.

«Сектанты заявились! – молнией пронеслось в голове у женщины. – Ведь месяц назад уже сказала им, что не читаю я подобной литературы, лучше бы детектив какой принесли. И вот – опять двадцать пять».

Она вытерла руки о кухонный передник, приоткрыла дверь и пулеметной очередью прострочила: «Мне не интересны ваши журнальчики, вычеркните меня из ваших списков», но пришелец прытко вставил ногу в щель и до боли родным голосом пробасил:

– Наташ, ты что, не узнала меня? Я тут это… мимо шел… Дай, думаю, зайду… погляжу на тебя…

Купюра в перчатке

Тамара вздрогнула от неожиданного телефонного звонка. Кто бы это мог быть среди ночи?

– Мамуль, привет, не разбудила? – раздался в трубке Машкин голос.

– Что случилось, дочка?

– Ничего. Просто Саша на симпозиуме, а мне одной скучно.

– Ты что, не в общежитии?

– Нет, мам, я теперь у друга живу, в его собственном доме с мезонином. Он забрал меня из общаги – кормит, поит, одевает, по утрам на Мерсе отвозит на занятия. Сбылась мечта идиотки о забугорном принце.

– О, Господи! – вырвалось у Тамары.

– Ну, мамуль, я так счастлива. Он умен, красив, галантен. И вообще – лучше всех. Саша – наш препод, и все студенты от него без ума.

Ты представляешь, он, как и я, обожает джаз, Ремарка и томатный сок. У нас одинаковые привычки, вкусы и взгляды на жизнь. По Зодиаку он тоже – Рак. У нас даже группа крови одна и та же. Но самое главное – он наш.

– Русский?

– Не совсем. Аусзидлер.

– Ктооо?

– Ну, немец-переселенец. Лет двадцать уже, как из России смотался вместе с родителями. Так что, идеальный вариант: по паспорту – немец, а по душе – русский. То, что доктор прописал.

– Маш, а… сколько ему лет?

– Да, мам, он – твой ровесник. И что? – повысила голос девушка. – Жена Чарли Чаплина, между прочим, была моложе его на тридцать шесть лет, и они счастливо прожили тридцать три года.

– Дочка, не дело это, – расстроилась Тамара. – Он же тебе в отцы годится.

– Вот и почувствую, наконец, отцовскую заботу, которой была лишена с рождения. Ну, какой толк от пацанов? У них же вся энергия идет не в поршень, а в свисток. А манеры? Ты даже не представляешь, какая в Германии молодежь. Они здесь до шести лет с соской во рту ходят. Почти до тридцати «детские» деньги от государства и карманные от родителей получают. И только к сорока до женитьбы дозревают. А разница между супругами в поколение на Западе – не аномалия.

Видела бы ты наших студентов! На башке – взрыв на макаронной фабрике, в ушах и бровях – серьги, все руки – в татуировках, а в кармане – вошь на аркане да блоха на цепи. Разве можно от этих папуасов детей заводить?

– Каких детей, Маш? Ты смотри там с этим…

– Поздно, мама, пить «Боржоми»… Я на третьем месяце…

У Тамары перехватило дыхание. Сердце ударилось о грудную клетку и застыло.

– Мамуль, ты что молчишь? – испугалась девушка. – Не волнуйся, я же не ребенок. Мне уже два десятка лет. Короче, жди гостей. Через две недели мы приедем за твоим благословлением. Саша тебе обязательно понравится.

Уснуть этой ночью Тамаре не удалось. Она долго ворочалась в постели, потом встала, набросила на плечи плед и вышла на балкон. На улице было тихо и свежо. Аромат сирени и стрекотание сверчков вернули ее к событиям двадцатилетней давности. Сам собой перекинулся мостик в полузабытую юность…

Было ей тогда двадцать лет. Работала она в школе помощницей педагога-организатора. В День защитника отечества ее питомцы давали праздничный концерт в подшефной войсковой части. Там она встретилась взглядом со смешливыми, зелеными, блестящими, как ягоды крыжовника под дождем, глазами солдатика, сидевшего в первом ряду. Произошло короткое замыкание: по спине поползли мурашки, закружилась голова, засосало под ложечкой. Ничего подобного испытывать ей еще не доводилось.

Солдатик не сводил с нее глаз, а после концерта напросился в провожатые.

Шурик Кох руководил в клубе радиорубкой, сам чудесно пел и играл на гитаре. Служба у него была – «не бей лежачего» – к талантам в части относились уважительно.

С первой минуты общения у Томы с Александром возникло чувство глубокой симпатии, какое бывает у людей, давно и хорошо знающих друг друга. До утра ребята просидели на скамейке у Томкиного подъезда, даже не заметив, как пролетела ночь.

Солдатик рассказал девушке о своей немецкой родне, пострадавшей в свое время из-за «неправильной» национальности, об отце, блестящем литераторе-германисте, о матери, учительнице немецкого языка, о тетках, проживающих в Германии.

Тамара слушала, затаив дыхание. Она даже не подозревала, что пятая графа способна навредить владельцу паспорта. В тот вечер Шурик здорово раздвинул горизонты ее представлений о многих вещах и явлениях.

С тех пор молодые люди встречались ежевечерне. Мама Томы подрабатывала ночным сторожем, и квартира до самого утра была в распоряжении влюбленных. Тогда-то девушка впервые и познала прелесть бессонных ночей, в которых она растворилась без остатка.

Когда до окончания службы Коха оставалась всего неделя, Тома с ужасом поняла, что беременна. Они с Шуриком условились: по приезде домой тот сообщит родителям о намерении жениться и возвратится за ней.

Девушка верила обещаниям любимого, но, провожая его на поезд, почувствовала, как к ней тихонько, на цыпочках, подступила тоска.

Стараясь унять дрожь в голосе, Тамара рассказала парню о своей беременности. Тот обнял ее за плечи: «Глупышка, рано нам еще спиногрыза на шею вешать, надо сначала для себя пожить. Сама знаешь, что в таких случаях делают, ты же умница». Он достал из портмоне десятитысячную купюру и засунул ее в перчатку оцепеневшей Тамары.

Уже запрыгнув на подножку вагона, Шурик послал ей воздушный поцелуй и крикнул: «Завтра позвоню!» Ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц он не позвонил.

Деньгами Тома так и не воспользовалась. Все ждала: вот придет жених, они распишутся и ей удастся уговорить его оставить ребенка. А когда поняла, что надеяться больше не на что, было уже поздно.

Она была в полном отчаянии. Не хотела ни есть, ни спать, ни жить. Неделями лежала на кровати, разглядывала потолок остановившимися глазами.

«Сколько можно себя изводить? – сердилась на нее мать. – Говори, что натворила».

Томка дала волю слезам и все рассказала.

Мать погладила ее по голове.

– Ничего, дочка, не все плетут кружева семейного счастья. Будем рожать.

Новорожденную назвали Марией. Отчество в свидетельство о рождении записали по покойному деду и, сочинив версию о смерти ее отца в автомобильной катастрофе, переехали под Одессу, в поселок Рыбачий.

Малышка плохо спала, постоянно плакала, переболела всеми детскими болезнями. И когда Томка по ночам рыдала в подушку, мать, гладя ее по голове, повторяла: «Невезуха, дочка, – как детская инфекция. Ее нужно пережить, окрепнуть, выработать иммунитет».

Тамара пережила, окрепла и на всю жизнь выработала иммунитет к мужчинам. Ни одному из них она не верила. Была твердо убеждена: отчим невзлюбит падчерицу, ибо любой мужик руководствуется принципом: «Люблю тебя, моя Комета, но не люблю твой длинный хвост».

Когда Машке исполнилось десять лет, умерла Томина мать, и дочку пришлось поднимать самой. Тяжело было, но выдюжила. Вырастила умницу и красавицу. Та с медалью закончила школу, поступила в Одесский университет на факультет романо-германской филологии, а после четвертого курса продолжила образование в Германии. И только Тамара вздохнула облегченно, – на тебе: та собралась замуж за ее ровесника.

Двадцать лет разницы – это слишком… Впрочем, ей ничего не остается, как выбросить белый флаг. Дочь беременна, и перед этим аргументом отступают все разумные доводы. «Да и кто сказал, что браки между ровесниками отличаются прочностью? Скорее, наоборот…», – пыталась успокоить себя Тамара, но дурное предчувствие собралось под сердцем в будоражащий комок и никак не хотело рассасываться.

Невзирая на тревогу, женщина готовилась принять зарубежного зятя, как в лучших домах Лондона и Парижа. Всю неделю она вылизывала квартиру, составляла меню, экспериментировала с прической. Наконец, влезла в долги и купила сногсшибательные туфельки, которые чертовски шли к ее новому выходному костюму.

«Не теща, а картинка», – улыбнулась Тамара, разглядывая себя в трюмо. В зеркальном отражении на нее смотрела стройная женщина с медными, модно уложенными волосами, красиво очерченными губами и печальными, как у библейского пророка, глазами. Понравится ли она зятю-ровеснику? Да и как ей к нему обращаться? Сынок? Саша? Александр?

Раздалась веселая трель дверного звонка. Стук сердца в ушах, в голове, во всем теле заглушил тревожные мысли. Тамара рывком открыла дверь и громко вскрикнула…

Стильно одетый, импозантный мужчина, стоявший рядом с Машкой, от неожиданности выронил из рук бутылку шампанского, и та разбилась вдребезги, оросив светло-желтым дождиком шикарные модельные туфли будущей тещи.

На Тамару обескураженно глядели две пары одинаковых, влажных, как ягоды крыжовника под дождем, зеленых глаз – Машки и ее будущего мужа Александра… Саши… Шурика. Того самого, который много лет назад засунул ей в перчатку десятитысячную купюру.

Социологический опрос

– Внемлю! – раздался в телефонной трубке хриплый мужской голос.

– Здравствуйте! Вас беспокоит сотрудник исследовательского центра «ДЕМОС» Яна Лыкова. Мы изучаем общественное мнение жителей Энской области по направлениям: общество, экономика, образование, культура, религия… Приоритетной для нас является социальная сфера…

– Ну, и…

– Могу ли я задать вам несколько вопросов? Ваши ответы помогут улучшить работу социальных служб населенного пункта, в котором вы проживаете.

– Ага! Щас все бросят и кинутся улучшать. Засекайте время! – то ли засмеялся, то ли закашлялся мужчина. – А почему вы решили позвонить именно мне?

– Случайная компьютерная выборка телефонных номеров. Не пугайтесь – мы гарантируем вам полную анонимность.

– Я, деточка, уже давно никого не пугаюсь, и анонимность эта ваша мне побоку. Спрашивайте!

Яна ударила пальцем по клавише, и на мониторе ее компьютера возник перечень вопросов.

– Необходима ли лично вам социальная защита?

– А как же, – после некоторой паузы ответил респондент. – Я – инвалид-спинальник. Несколько лет назад получил повреждение позвоночника, в результате чего наступил паралич нижних конечностей. Прикован к инвалидному креслу и влачу серое, бессмысленное существование. Более двух лет я не видел ни белого света, ни свежего воздуха…

– Это как? – удивилась Лыкова, переворачивая песочные часы с временным интервалом в десять минут.

В трубке тяжело вздохнули.

– Родных у меня нет. После автомобильной катастрофы долго был в больнице. Затем – в реабилитационном центре. В конце концов, меня усадили в инвалидную коляску и отправили по месту прописки. А прописан я в хрущевке-двушке на пятом этаже. Без лифта и балкона. Стаскивать на прогулку меня, стодвадцатикилограммового хряка, решительно некому. Да, если б и было кому, в подъезде нет съезда для коляски, а ступеньки очень крутые. Опять же, куда можно податься инвалиду в нашей Тмутаракани? Ни в автобусах, ни в аптеках, ни в магазинах нет никаких приспособлений для колясочников. Это вам не Европа, где даже уличные туалеты оборудованы специальными поручнями. Тюрьма, короче… Хотя нет, в тюрьме зэкам положена ежедневная часовая прогулка на воздухе…

– Жуть! И кто же вам помогает?

– Две бабки-соседки. Одна убирается раз в неделю да шмотье мое стирает, другая… себе готовит и мне заносит плошку своего варева. Развлекают меня зомбоящик да компьютер. Первый новости рассказывает, второй играет со мной в карты и шахматы. А вообще, чем ты старше, тем уже становится круг твоих друзей. В конце концов, остаются самые преданные: тахта, холодильник и телевизор.

– А что же социальные службы?

– Да ну их, службы эти… Надоели мне их отписки да отмазки. Спасибо, что пенсию по инвалидности назначили да медсестру со шприцем на дом присылают – у меня ведь хронические боли… Впрочем, в той аварии виноват был я сам – за руль сел выпивши, вот и не сориентировался в дорожной ситуации…

– Если я правильно вас поняла, качество социально-медицинской помощи, оказываемой вам работниками местного социального учреждения, оставляет желать лучшего, – уточнила Яна, не сводя взгляда с тоненькой струйки песка, сочащейся в нижнюю колбу часов.

– Правильно поняли, деточка. У них на все жалобы и просьбы – универсальный ответ: «Нет родственников – оформляйся в богадельню!».

– А вы?

– Да замените расстрелом! На кой бес мне этот стресс?

«Печально это все, – подумала Лыкова, – лучше не доживать до преклонных лет, если ты болен, беден и одинок».

– Из каких источников вы получаете информацию о формах соцзащиты в вашем городе? – продолжила она опрос, пытаясь сдержать подступившие к горлу слезы.

– Из интернета, откуда ж еще? Заглядываю иногда на сайт местной соцслужбы. Вдруг там появились какие-нибудь ништяки для инвалидов.

Мужчина захихикал, и его смех перетек в приступ неукротимого кашля.

– А теперь давайте заполним паспортичку, – стала закругляться Яна. – Ваш возраст?

– Шестьдесят лет. Будет… через неделю, 21-го числа, – уточнил респондент.

– Трудовая занятость… Это я уже заполнила. Семейное положение… Ясно. Доходы… Тоже понятно. Кстати, о доходах. Вы в какие-нибудь благотворительные фонды обращались?

– В целых пять! Везде получил отказ. В каждом называли свои причины, но суть одна – средств нет.

– Ладно, идем дальше: образование…

– Высшее. Я – инженер по эксплуатации малого холодильного оборудования. Вернее, был им когда-то.

– Место проживания…

– Райцентр Сидоринск.

– Ну, вот и славно, – вздохнула Лыкова с облегчением – весь песок уже перетек в нижнюю колбу. – Спасибо вам за помощь, эээээ…

– Михалыч. Так меня все называют.

– До свидания, Михалыч! Здоровья вам, долголетия и… оптимизма.

– До свидания, Яночка. А… вы… мне еще позвоните?

Это был не столько вопрос, сколько просьба. Голос мужчины, тихий и жалобный, заставил ее проявить гуманизм.

– Как-нибудь позвоню, – пообещала она, совершенно не намереваясь этого делать.

Таких респондентов, как Михалыч, у нее было выше крыши. Все они норовили посетовать на вселенскую несправедливость, черствость местных чиновников, неблагодарность своих отпрысков. Яне их было очень жалко, но на один звонок нормативы отводят не более пятнадцати минут. А как в них уложиться, если ее принимают за психолога «Телефона доверия» и, дорвавшись до свободных ушей, вливают в них все, что накипело на душе?

Поэтому по ночам она долго не могла уснуть – хоть глаза зашивай. В мозгу, как заевшая пластинка, вертелись обрывки жалоб ее респондентов: «я Мерзликину третий год отбив