Текст книги "Лётчик"

Сколько он так пролежал, неизвестно. В мечтах о синем небе вместо этого облупленного потолка Алёшка мог провести сколько угодно времени.

– Привет! – весело поздоровалась Марина, усаживаясь на стул рядом с кроватью.

Алёша дернулся и спустился на землю. Сестра, улыбаясь, осматривала принесенное мамой. Осторожно уложила рассыпающиеся фрукты в тумбочку, положила свою сумочку наверх и посмотрела на брата.

– Как дела?

Алёшка пожал плечами.

– Мама давно была?

Он снова пожал плечами.

– Не говорила, когда снова придет? Алёшка! Хватит плечами пожимать! Хоть бы «привет» сказал, а то на Лизу дуешься, а сам?

– Привет, – хрипло ответил Алёшка.

– Ну, говори, как дела?

– Бывает хуже.

– Что за проблема, о, светлый рыцарь? Неужто ваш доблестный клинок подвел вас в бою с темными силами? – с пафосом продекламировала Марина.

Алёшка дернул плечом. Порой они с сестрой играли в фэнтезийный мир с прекрасными принцессами, коварными драконами, благородными рыцарями, хитрыми колдунами и величественными волшебниками. Роли каждый раз менялись, чтобы, как говорила Марина, почувствовать все стороны этого мира. Но Алёшка все равно оставался в глубине души благородным светлым рыцарем, странствуя в поисках приключений. А Марина взяла в качестве основной роли образ менестреля, трубадура, порой глашатая, а иногда, очень редко, правда, придворного шута. Вот и сейчас она взяла одну из этих ролей, чтобы расшевелить его.

– Она не принесла мне «Ночной полёт», – Алёшка старался, чтобы голос прозвучал бесстрастно, но почувствовал, что это прозвучало обиженно, поэтому надулся, терять было уже нечего! И выпалил: – Она считает, что я слишком маленький для этой книги! Думает, наверно, что я слегка или сильно тронулся на самолётах, так что ли? С какой стати она решила, что я не должен, не имею права читать эту книгу? Я же не вмешиваюсь в её увлечения! Я же не критикую, не осуждаю! Я не ругаю её подруг! Не вмешиваюсь в их разговоры! Тогда почему она так поступает? Я же все равно буду читать эту книгу! И мечтать о полётах тоже буду! И самолётики делать буду! И сделаю или найду такой, что облетит всю землю, чтобы потом вернуться ко мне и показать, как выглядят другие страны, если смотреть с самолёта! – голос у него сорвался, где-то в середине речи он начал всхлипывать, а слезы, обрадованные достигнутой, наконец, свободой, ринулись ручьями по покрасневшим щекам мальчика. – Неужели это не ясно?! – выкрикнул Алёшка и окончательно расплакался.

– Алёшка, ну не надо так, – Марина придвинулась к нему, обняла, стала гладить по голове, – ты не волнуйся, мама просто сильно испугалась, когда ты о радистке и ремонте крыла заговорил. Но она потом все поймет. Алёша, не переживай так сильно, не надо. Мы что-нибудь придумаем. А книгу мама принести не могла, – Алёшка дернулся и перепугано уставился на сестру, – Не бойся, просто её уже не было дома, когда она к тебе пошла. Её забрала я.

Марина не уточнила, что «Ночной полёт» она забрала именно потому, что мама вознамерилась избавиться от этой «треклятой», как она выразилась, книги. Сегодняшним утром она перерыла всю комнату сына, и Марина поняла, что предстоит серьезный разговор. Кстати, в её комнате мама тоже искала книгу, но Марина сразу же сунула «Ночной полёт» в свою сумку, забаррикадировав её своими черновыми бумажками. Конечно, мама попыталась сунуться и туда, проверить, не взяла ли дочь «Ночной полёт». Она ведь уже давно привыкла, что Марина всегда поддерживает любые начинания брата.

Но, как только мама сделала попытку (единственно верную!) поискать книгу в сумке дочери, Марина истошно завопила, что сейчас мама ей все перепутает, потом она никогда не разберется в этом бардаке, и вообще, какое отношение имеёт её, Марины, рабочая сумка к книге девятилетнего брата.

Но Алёша не подозревал обо всех этих махинациях и потому был несказанно рад. Он заулыбался, шмыгая носом и сверкая блестящими от слез глазами.

– Маринка, ты лучшая! – воскликнул он.

– Рада, что заметно, – усмехнулась она. – Ладно, держи свою книгу, – она откопала «Ночной полёт» из свалки своих загадочных листиков, – Читай на здоровье. Я завтра приду, сегодня уже поздно. Смотри, веди себя тут хорошо, договорились?

Алёшка поспешно закивал, листая книгу. Даже закладка была на месте!

– Спасибо, Маринка, я тебя обожаю!

Она рассмеялась, щелкнула по тумбочке.

– И не забудь все съесть! Пока-пока!

…Алёшка проснулся и, недоумевая, сел. Комната вокруг была совсем незнакомой, чужие холодные обои, фиолетовая грязная лампа, возле которой, звонко жужжа, носилась муха весьма крупных размеров. Хотя, как отметил про себя Алёшка, она все же была намного меньше, чем те два «боинга» у потолка в больнице.

Дверь распахнулась, громко лязгнув. Алёшка похолодел, звук был деревянно-железный, как будто замок ударился о шершавую поверхность стены. Сейчас Алёшка заметил, что и стены действительно были деревянными, высокими, когда-то, верно, красивыми, а ныне засиженные мухами. Да ещё и большой черный паук висел в углу.

А на стенах была причудливая резьба, кое-где даже можно было ещё разглядеть гордые профили петушков и скошенные крыши теремков. Алёшка непонимающе огляделся. Где он очутился? Как он, вообще, мог сюда попасть, что он здесь делает, и кто открыл дверь?

На пороге никого не было, видимый коридор освещался слабой качающейся лампочкой, которая издавала противный писк. Тени колебались, а свет постоянно, будто нервничая, то собирался в кучку, то разбегался по углам. Алёшка стал понимать ощущение, когда волосы встают дыбом. Сейчас они именно этим и занимались.

– Ага! – торжествующе воскликнул смутно знакомый голос. – Вот ты и попался! Я знаю про тебя все! Я знаю, что ты поддерживаешь этого наглого бастарда!

Алёшка испугался и попробовал сбежать, забыв на мгновение, что это невозможно. Резкое движение сыграло неудачную роль, не удержавшись, Алёшка почувствовал, что теряет опору, нелепо взмахнул руками и полётел на пол. На долю секунды ему показалось, что грохот от его падения прозвучал на всю Вселенную, так звонко отреагировал на него пол, будто сделанный из железа, как и сам Алёшка.

– Бежать бесполезно! – проскрипел входящий в комнату человек. – Все равно ничего не выйдет!

Алёшка поднял голову и с ужасом отпрянул. Раньше он никогда не задумывался над тем, как выглядит облачный колдун вблизи, но, увидев вошедшего, сразу же узнал этого злобного, отвратительного, вредного старикашку, который постоянно встревал в дела графа Гелиоса.

– Колдун… – прошептал Алёшка.

– А ты думал! – вскинул голову облачный нарушитель спокойствия. – Вот и конец тебе пришел! Графа Гелиоса не жди, он слишком занят, принцессу отправился вызволять! – после этих слов колдун довольно неприятно захихикал, потирая руки. – Насколько мне известно, охраняет её весьма крупный дракон, с ним граф вряд ли справится! И тогда никто, слышишь, НИКТО больше не станет мне мешать на небесных просторах!

Алёшка внутренне задрожал, внешне же это отразилось лишь сжатием и без того плотно сжатых губ. Он внезапно понял, что обязан каким-то непостижимым образом остановить колдуна. Во что бы то ни стало!

– Граф Гелиос победит тебя! – дерзко выкрикнул он.

– Неужели? – насмешливо протянул колдун. – Чего же он ждет? Я здесь! Не прячусь, не бегу, не отказываюсь от сражения… Ну и где твой хваленый граф? Где?..

… – Просыпайся! Просыпайся же! – услышал Алёшка настойчивый шепот. – Хватит спать! Проснись!

Кто-то дергал его за рукав, и это явно был не колдун! Ещё до того, как Алёшка открыл глаза, он уже успел обрадоваться, что злобный темный маг был всего лишь сном. Он чуть улыбнулся и окончательно проснулся.

Мальчишку, который навис над ним, Алёша никогда прежде не видел и потому немного удивился. Мальчишка был темноволосый, худой, чуть нервно дергающий правым плечом и шмыгающий носом. На фоне окна он казался похожим на привидение, и если бы Алёшка не был твердо убежден, что привидений нет, то точно принял бы его за потустороннего духа.

В коридоре послышались тихие голоса медсестер, и мальчишка, уже было открывший рот, резко захлопнул его. Это случайно получилось у него с довольно громким стуком, Алёшка рассмеялся.

– Тихо! – прошипел мальчишка, приседая, чтобы спрятаться за его постель. – Услышат же!

– Ты так громко лязгнул зубами, что будет диво, если они пройдут мимо! – ответил Алёшка. – Ты кто?

– Влад. А ты?

– Алёша.

– Привет. Рад знакомству.

– Аналогично, – Алёшка чуть приподнялся на локтях, ничто в палате не нарушало тишины, кроме них, больные мирно сопели в своих кроватях, которые временами издавали скрипы разного уровня громкости (скрипели, разумеётся, не дети, а кровати!), когда больные поворачиваясь на другой бок. – Что случилось?

Влад замялся, вдруг смущенно опустил голову и стал шмыгать носом ещё сильнеё. Алёшка удивленно наблюдал за ним.

– Да что такое?

– Я это… меня совесть замучила… – наконец выдавил Влад.

– Совесть? – изумился Алёшка. – А я причем?

– Ну, я… это… я плохое сделал, поступок мой плохой, понимаешь?

– Вред какому-то человеку причинил? – деловито поинтересовался Алёшка, мама учила, чем можно помочь в такой ситуации. – Попроси прощения и все! Только, – поспешно добавил он, – Просить прощения надо искренне, знаешь, от всего сердца, ты действительно должен чувствовать себя виноватым и сожалеть о поступке. А если не чувствуешь, значит, грош цена такому извинению.

– Ага… – печально сказал Влад, наклоняя голову.

– И все наладится! – весело закончил Алёшка.

– Ага… – повторил Влад.

Алёшку посетило смутное подозрение, он задумался… и спросил:

– А этот человек, которому ты сделал что-то плохое, это, извини, конечно, но это не я, случайно?

Влад поднял на него свои несчастные глаза и в третий раз промолвил:

– Ага…

Алёшка пораженно уставился на него. Когда? Как?

– Не понимаю…

– Я тебя потому и разбудил, что именно тебя обидел. Ты сейчас не понимаешь, а завтра точно обнаружил бы. Я себя успокаивал, мол, может, ты и не заметишь, а если заметишь, не поймешь, чьих рук дело – народу же много! – но, знаешь, неубедительно это было как-то… как ни крути…

– Да что случилось-то? – воскликнул Алёшка, осекся и гораздо тише: – Что случилось?

– Ты заснул очень рано… а я… я ждал маму, она должна была придти сегодня в пять, но позвонила и сказала, что не может, не знаю, почему. Вот, – Влад виновато показал мобильный телефон, который сжимал в руке. Алёшка все ещё ничего не понимал. – А я раздал свои апельсины мальчишкам из соседней палаты, они мне воздушного змея пообещали сделать. Я думал, мама придет и принесет новые апельсины, а она не пришла… И я… мне так что-то апельсинов этих захотелось! Вот, веришь ли, будто жизнь моя от них зависит! Я походил чуток туда-сюда, а потом смотрю, ты руку как-то неудачно уронил, и дверца тумбочки приоткрылась. И вижу, что там и апельсины, и бананы есть… я подумал, может, разбудить тебя и попросить, но смотрю, ты спишь так хорошо… и я… – Влад перевел дыхание, – Я стянул у тебя апельсин.

– А… – только и сказал Алёшка.

– Всего один, правда! – стал убеждать Влад. – Мне сразу же стыдно стало. Сам не знаю, что на меня нашло… А потом лег спать и стал ворочаться. Совесть у меня довольно-таки беспокойная, правильная, настойчивая, серьезная – прямо настоящая леди! Моя совесть такая вот – как прицепится, так хоть волком вой. Даже когда я уже понял, что поступил плохо. Но у меня так нечасто случается. В смысле, плохие дела.

Алёшка подумал немного об утерянном апельсине, стало чуть смешно, а потом стало ещё смешнеё, потому, что он вдруг понял, что потом (с такой-то совестью!), когда дело об апельсине будет закрыто, Влад ляжет спать, но вскоре снова проснется от мыслей об ещё одном плохом деле – ведь он его посреди ночи разбудил! Алёшка подумал, что за это необходимо сразу же сказать спасибо, потому что сон про колдуна был отнюдь не из приятных. А то, что Влад стянул у него какой-то апельсин, ему было абсолютно безразлично. Мама эти апельсины чуть ли не каждый день приносила, ей их постоянно дарили, а порой выдавали в качестве части зарплаты. Мама работала в какой-то фирме, которая имела непосредственное отношение к цитрусовым. И потому эти апельсины, если уж на то пошло, стояли у Алёшки поперек горла. Он порой был бы и рад кому-нибудь их сплавить, да желающих не находилось. Тем болеё, летом, когда все соседские мальчишки разъехались.

А тут такой подарок судьбы! Любитель апельсинов! Алёшке стало невыносимо смешно. Влад заметил, что он начал улыбаться, и сам робко улыбнулся в ответ.

– Не сердишься? – опасливо поинтересовался он.

– В принципе, нет, – усмехнувшись, ответил Алёшка, – Даже прикольно.

– Да?

– Ну, я точно говорю. А ты вообще, по жизни, не страдаешь клептоманией?

– Чего?

– В смысле, стянул впервые, или это патология… ммм… болезнь, привычка.

– Впервые, – тихо-тихо прошептал Влад, – И как же это гадостно! Я ещё думал, что когда мама придет, она апельсины принесет, и я положу тебе один вместо того, который стащил. Но совесть даже заснуть не дала, – тоскливо закончил он.

Алёшка окончательно развеселился.

– Вот бы всем такую совесть! Глядишь, и преступлений было бы поменьше. Или, наоборот, – тюрьмы бы переполнились!

Влад несмело улыбнулся, продолжая шмыгать носом.

– Да ладно, забудь! Я же про апельсины забыл уже! И вообще, мне мама их каждый день приносит, житья от них нет. Хочешь? – Алёшка потянулся к своему пакету, вытащил один и протянул Владу.

Если бы было чуть светлей, Алёшка увидел бы, что Влад залился темно-бордовой краской от смущения. Но ночь тщательно скрывала такие подробности.

– Спасибо, – пролепетал он, крепко сжимая апельсин. – Значит, ты простил меня?

– Ага!

– Спасибо, – повторил Влад, улыбнулся, а потом в страхе добавил: – Ой! Прости, пожалуйста, я из-за такой глупости разбудил тебя! Ты только после капельницы! А мы ведь могли и утром поговорить, а я сегодня влез… Подождать не мог! Прости…

– Забудь! – перебил его Алёшка. – Мне сон снился, мягко говоря, неудобоваримый, к тому же я ведь не знал, что это сон, потому, когда проснулся, сильно обрадовался. Спасибо, что разбудил!

Влад растерянно улыбнулся. Похоже, этой ночью он перепробовал все виды улыбок, от совершенно виноватой до абсолютно счастливой. И вот это было довольно-таки забавно, Алёшка просто не мог не улыбаться, глядя на этого смешного мальчишку, которого до такой степени замучила совесть, что он даже осмелился разбудить уже обиженного им человека, только чтобы попросить прощения.

– А ты как здесь очутился? – спросил Алёшка, чтобы сменить тему. – Я имею в виду, чем заболел?

– Да я это… случайно с крыши свалился.

– С крыши?

– Да, у бабушки в деревне был, полез на чердак, а потом ещё выше захотелось. А потом ещё и выглянуть захотелось, а палка подо мной возьми да и подломись! И отправился в полёт.

– Посадка, верно, была жесткой, – усмехнулся Алёшка.

– Ещё бы! Минут двадцать встать не мог, лежу, постанываю, часы издевательски тикают, главное шарахнулись о землю не слабее, чем я, а тикают! Покряхтел, покряхтел, отодрал себя от земли и, шатаясь, потащился в дом. Бабушка ахнула, тарелки – бух! – и в дребезги! Любимые тарелки (впрочем, нелюбимых у неё нет). А кто виноват? Я, конечно! Во-первых, зачем полез на крышу? Во-вторых, почему на помощь не позвал? Лежал бы себе и лежал, пришла бы сама. И, в-третьих, сколько можно говорить, грохнулся на спину, я вообще, падаю довольно часто, так вот, если упал на спину, замри лучше, а то калекой можно на всю жизнь остаться.

Улыбка Алёшки немного исказилась, глаза моментально увлажнились, он сглотнул противный комок в горле.

– А я что? Как-то так вот, – ничего не заметив, продолжил Влад, – Ты же понимаешь, интересно мне было на крыше, а на помощь я звал. Только бабушка же старенькая, да ещё и радио орет, как сто сорок два мартовских кота, как тут услышишь? А то, что при переломе спины лучше замереть, лежать себе тихо-смирно, вообще не двигаться, это я, конечно, помню, но в нужный момент вечно забываю. Вот такой я непутевый! – улыбнулся Влад. – А ты с чем сюда попал?

Алёшка перевел дыхание, глубоко вздохнул, замер на некоторое время, собираясь с духом, и ответил:

– Соседка газ то ли забыла выключить, то ли какая-то неполадка техническая, я не знаю, в общем, просто газ из её квартиры и в нашу перешел, через окно, как я понял, вонь дикая неслась оттуда. А я хоть немного, но умудрился наглотаться газа (и это противно!) и сознание потерял.

– Ого! А ты в газовую службу звонил?

– Звонил. Там мне не поверили, решили, что я шучу.

– Вот гады! Что, проверить нельзя было? Ну, и как, и чем все закончилось?

– Сестра домой позвонила, я про газ ей успел сказать и отключился. А потом оказался здесь.

– Ну, хорошо хоть так все вышло. А соседи дома были?

– Разъехались, лето, отпуска и все такое…

– Да, «удачно»! Но, в конце концов, завершилась неприятность вполне успешно. А соседка? Как она?

Алёшка пожал плечами.

– Я о ней больше ничего не слышал пока. Может, завтра скажут.

Влад вытащил мобильный телефон, посмотрел на часы и тихонько присвистнул:

– Ничего себе! Поздновато уже, спать, наверно, пора. Ну, не поминай лихом, завтра пообщаемся ещё? – Алёшка кивнул. – Тогда до завтра. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи.

Влад быстро прошуршал к себе, а Алёшка невидяще уставился в потолок, вспоминая слова о том, как можно стать калекой и остаться таким на всю жизнь… Нет, Алёша не помнил, как это случилось с ним, он был слишком маленький, ему потом только рассказывали об этом, и ощущение способности передвигаться на ногах он уже не помнил. Всю сознательную жизнь его ногами была инвалидная коляска, к которой он неплохо приспособился. А чтобы Алёшке было как можно болеё удобно, если коляски нет – в ремонте или моется – по всей квартире были расставлены устройства, благодаря которым он мог вполне сносно передвигаться без чужой помощи.

Ребята, которые лазали по деревьям, гоняли на велосипедах и бегали наперегонки, конечно, вызывали у Алёшки зависть. Иногда он расстраивался просто до слёз, видя всё это. Но все же ко всему такому он, в конце концов, как-то смог привыкнуть, приспособиться, теперь в груди не настолько тоскливо ныло, осталась тупая, ноющая боль при виде всего того, на что он никогда не будет способен.

А вот к тому, что из-за коляски ему предстоит остаться бескрылым, и самолётом, на который ему будет позволено войти, навсегда останется только пассажирский лайнер, с высоты которого при особом желании, конечно, можно рассмотреть землю, города, деревушки… но неудобно фотографировать, да и вообще, не принято это, скучно, не чувствуются крылья, мощь двигателей, сила штурвала в руках… Вот к этому привыкнуть было гораздо сложнее. Практически невозможно…

Но время шло, и Алёшка все-таки сумел научиться жить и без этого тоже. Потом, конечно, много позже он даже смог с этим смириться, и вместо недостижимой мечты у него появилась навязчивая идея найти подходящего лётчика, который бы сделал для него снимки. Найти человека, который бы писал ему о своих полётах, который бы понимал его, как лётчик лётчика.

К сожалению, в ближайшем (да и в дальнем) окружении Алёшки таких не наблюдалось. К тому же, как объяснила мама, лётчики слишком занятые люди, у них нет времени для таких дел. Мама не говорила об этом вслух, но, очевидно, имела ввиду, что ни один лётчик не станет тратить свое время на подобные (как она считала) глупости. Нет у них времени. То есть, нет времени для Алёшки.

Мальчика пугала такая явная невыполнимость его мечты. Но он надеялся. Старался не унывать. Мало ли! Ведь мама не может знать всех лётчиков страны. А вдруг кто-то из них все же согласится?

И грустно, и парадоксально, что Алёше (как и маме) был известен, по крайней мере, один лётчик. По идеё, самый главный лётчик – Алёшин отец, который уж точно летал не на простых пассажирских самолётах и не по одному и тому же маршруту целыми днями. И, несомненно, Алёшка попросил бы его попутешествовать для себя, осуществить мечту, которую он сам никогда не сможет осуществить. Но, увы, это было уже давно невозможно.

Когда случилась трагедия, и выяснилось будущеё Алёшки, дома стали происходить частые скандалы. Мама что-то требовала от папы, какие-то деньги, тот огрызался, и скандалы с каждым разом становились все болеё шумными, а родители более сердитыми. В конце концов, постоянно длившаяся на протяжении нескольких месяцев ссора вылилась в последний, поистине грандиозный скандал, апофеозом которого стал окончательный уход папы. Он хлопнул дверью, бросив напоследок жестокие слова:

– Я просил тебя об одном ребенке, я будто чувствовал, что второй будет неудачным. Не я, а ты виновата в его несчастье, и не требуй от меня всю жизнь носиться с сыном-калекой!

Алёшка тогда выкатился в коридор, чтобы попросить их говорить потише, он учил уроки (первый класс, лучший в классе по математике, подготовка к возможной олимпиаде! родители будут гордиться сыном!).

И, конечно, таких слов он не мог ожидать. А кто бы мог? Алёша, услышав эти слова, в ужасе замер, застыл. Губы затряслись, быстро-быстро закапали горячие, казалось, просто огненные слезы, в груди стало больно, как ещё никогда не было больно маленькому мальчику. Он стоял и беззвучно плакал, содрогаясь. Заметили его не сразу. Мама ещё прокричала вслед уходящему отцу:

– Можно подумать тебе хоть кто-то из нас троих хоть когда-нибудь был нужен!

Этот разговор врезался в память Алёшки навсегда. Потом он узнал, что скандалы были не новостью, родители часто ссорились, ещё до катастрофы, когда с Алёшкой случилось это несчастье. Как ему заявила бабушка (мама папы), её сын был слишком хорош для «этой неумехи», он работал только для неё, а она этого не ценила. А когда Алёшка спросил, любил ли папа его и Маринку, бабушка чуть смутилась, но потом решительно ответила, что да, разумеётся. Когда же Алёшка процитировал слова папы перед уходом, она заплакала и стала гладить его по голове, ничего не ответив. Оно и понятно – что можно было ответить?

Сейчас мальчику снова все это живо вспомнилось и неудержимо захотелось плакать. Конечно, он был очень маленький, когда ушел папа, и его слабо помнил, не знал о его характере, привычках и все такое, но, тем не менеё, ему было очень обидно, как может быть любому обидно, кто, к своему несчастью, услышит такие слова.

Алёшка глубоко вдохнул, чтобы не дать слезам волю. Он не помнил, не знал, был ли он и до катастрофы таким же плаксивым, но сейчас это то и дело случалось. Хотя он и старался не пускать эмоции на самотек, держать все в себе или хотя бы плакать в отсутствии посторонних. Но иногда сдерживаться не получалось, как сейчас, например.

И, когда слезы прорвали защиту, Алёшка утешал себя только тем, что вся больница спит, и никто этого не увидит…

Утро разбудило Алёшку шаловливыми солнечными лучами и звонким голосом медсестры, которая объявила, что скоро придет доктор, потому необходимо как можно скореё проснуться, чтобы рассказать ему, как дела, на что они сегодня жалуются и все такое.

Медсестра рассказывала все это весело, быстро двигаясь по палате, заглядывая каждому больному в лицо, улыбаясь и помогая подняться.

– Скоро придет доктор, он вас посмотрит, а вы ему расскажете, если у вас что-нибудь все ещё болит, ладненько? А потом будем завтракать, да? Кушать хотите? Это хорошо. Я к вам приду и проведу всех в столовую.

Алёшка насупился, коляски вблизи не наблюдалось.

– Извините, – хрипло позвал он медсестру, прокашлялся и попробовал снова: – Простите, я не пойду… не смогу пойти в столовую.

– Ах! – воскликнула она. – А почему же это? Все мальчики пойдут, а ты не хочешь? Надо пойти покушать. Иначе доктор сердиться будет. Не капризничай.

Алёшка сердито поджал губы, потом прикрыл глаза, напоминая себе, что медсестра может быть и не в курсе (а вдруг именно эта медсестра не видела его больничную карту?), вздохнул и ответил:

– Я все равно не пойду в столовую. И нет, я не капризничаю. Просто мне коляска нужна. Я сам передвигаться не могу.

Медсестра ахнула, в испуге зажала рот руками, покраснела, поспешно схватила его больничный лист и покраснела ещё сильнеё.

– Извини, малыш. Алёша, да? Я не знала…

– Без проблем, – бодро откликнулся мальчик.

– Твой завтрак тебе принесут, я предупрежу.

– Спасибо.

Алёшка немного подумал, потом представил, что могут дать на завтрак в больнице, и счел, что ему вряд ли это очень понравится, потому что вспомнил, как Маринка фыркала при упоминании больничной еды после того, как на две недели попала в руки врачей. Он усмехнулся и мысленно пожалел себя вместе с остальными больными.

Влад подбежал к нему через пару минут. При солнечном свете стало видно, что он ещё худеё, чем казался ночью. Он прыгал на одной ноге, стараясь попасть в штанину, его взлохмаченные и, похоже, давно не стриженые волосы лезли ему в глаза, он встряхивал головой, они отлетали на пару секунд и возвращались.

– Доброе утро, Алёша! – приветствовал он.

– И тебе того же! Может, проще будет, если сесть? – сказал Алёшка, имея ввиду танец со штанами.

– Удобней будет, но так ведь интересней! – весело отозвался Влад. – К тому же, я к тебе пришел!

– Спасибо, что пришел, как спалось? Совесть успокоилась?

– Ага! Ещё бы! Я как убитый уснул. Буквально моментально! Рухнул и все! – Влад засмеялся, справившись, наконец, со штанами и тут же попал в поле зрение медсестры.

– Влад! – крикнула она. – Ты что это не в постели?

– Я поздороваться выбрался! – не смутившись, ответил он.

– Это, конечно, хорошо, но все-таки доктор тебя будет искать в твоей кровати, а не у друга, так что вернись на место, пожалуйста.

– Ладно, ладно, обход завершится, потом вместе пойдем в столовую, да? – Алёшка невольно помрачнел, и Влад сник. – Ну, если ты не против…

Алёша замотал головой.

– Я не против, я просто не могу.

– А, – просветлел Влад, – Тебе вставать ещё нельзя, да? Ну, тогда я быстро-быстро позавтракаю и прибегу, а потом, когда ты выздоровеёшь, меня-то сегодня-завтра выпишут (хватит уже, третья неделя как бы пошла!), но я к тебе приходить буду, так вот, когда тебя выпишут, мы с тобой ещё побегаем вместе, да? Ты мне сразу понравился, а я тебе такие места покажу! У меня возле дома деревья – во! – река широченная, холмы – красотища! – в общем, интересно. Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться и полазать? У меня даже домик на дереве есть! Представляешь? Мне его папа построил. Как идея?

Алёшка жалко улыбнулся. Деревья… река… холмы… домик на дереве… недоступно. По крайней мере, так, как считает Влад. Доктора говорили, что Алёше полезно плавать, поэтому мама возила его в бассейн, и там он плавал вполне сносно, а однажды он даже на море побывал, но только раз, и мама сказала, что лучше больше не надо, но он никогда не плавал в реке. А все остальное…

Влад почувствовал, что Алёшка совсем не в восторге, огорчился, склонил голову к правому плечу и пробормотал:

– Не, ну если не хочешь, тогда я настаивать не буду… я так просто предложил… Только ответь, ты этого всего просто не любишь, или это лично я тебе не понравился?

– Ну что ты, Влад… – тихо сказал Алёшка, – Ты мне понравился. Дело не в этом. Я… не могу.

– Почему?

Алёшка тоскливо вздохнул

– Помнишь, ты вчера про калеку сказал? Ну, когда рассказывал про свое падение? Так вот, тебе совершенно правильно говорят, в таких случаях можно остаться калекой. И я – живой тому пример.

Влад раскрыл рот, его глаза широко распахнулись, он растерянно застыл, пораженно уставившись на Алёшку. Тот силился улыбнуться, сказать, что он уже сумел привыкнуть к своему несчастью, но не получалось. С ним всегда так было, когда приходилось рассказывать о своей болезни. В эти мгновенья он как будто заново переживал весь, казалось, давно стихший ужас своего положения, вспоминал самолёты, недоступное небо и нереальную, невыполнимую мечту…

– Ты не огорчайся, – сказал он с трудом, – Я уже привык. Я даже плавать научился, так что и в реке может, смогу… – здесь Алёшка подумал, что мама вряд ли опять позволит ему купаться в таком огромном водном пространстве, с неё хватило моря, и уныло закончил: – Если мама разрешит…

Влад молчал, Алёша даже голову опустил, сильно подозревая, что сейчас Влад скажет, что ему пора, отвернется и уйдет, а видеть его уход Алёшке совсем не хотелось! Сложно найти себе друга, когда настолько ограничен в возможностях. Не, ну вообще, друзья у Алёшки были, только все школьные, и летом ему приходилось оставаться совершенно одному, так как у всех были бабушки или путевки на море, или родственники за границей, как у Женьки, он каждый июль в Германию уезжал.

И летом Алёша как никогда чувствовал себя одиноким. Конечно, были мама, Марина, но у них работа, свои дела, друзья, мешать им Алёшке совершенно не хотелось (было неловко, в конце концов, он уже не такой уж и маленький, чтоб без мамы не мог ни минуты провести), поэтому он не жаловался на одиночество. В конце концов, у него же были его самолётики, «Ночной полёт» и мечта!

Он так задумался, что прослушал слова Влада.

– Прости, что ты сказал?

– Я говорю, это ужасно, – повторил Влад.

– Не поспоришь! – криво усмехнулся Алёшка.

– Мне так стыдно теперь…

– За что?

– Ну, за то, что я про калек ночью сказал… надо же было так ляпнуть!

– Да ничего страшного! На мне же табличка не висит, многие не знают. Ты не первый и, думаю, не последний. Забудь.

– Не смогу! Слушай, а может, твоя мама все же разрешит тебе поплавать в реке? Можно далеко не заплывать, к тому же, ты же умеёшь. И я умею… если что – помогу.

Алёшка печально покачал головой. Что-то ему слабо верилось в хоть какую-то возможность уговорить маму. Ведь она все годы, что он помнил, всегда относилась к нему, как к крохотной, хрупкой, будто хрустальной статуэтке, способной расколоться в любой момент. Всегда перед уходом она старательно созванивалась со своими знакомыми, соседями, друзьями, коллегами по работе и упрашивала посидеть с Алёшкой, если было подозрение, что она задержится на работе или появится другая какая-нибудь немаловажная причина.

Сколько времени и энергии пришлось потратить как Алёше, так и Марине, чтобы убедить маму оставлять сына хоть иногда, на время одного, чтобы он сам учился двигаться без чужой помощи, чтобы было проще привыкнуть к своему состоянию; чтобы мальчик находил возможности преодолевать случайные препятствия. Кстати, для преодоления этих препятствий, пришло ему в голову сегодня ночью, мобильный телефон был бы удобным средством связи, если бы их было как минимум, два, один у него, а другой у мамы или Марины. Тогда бы он просто им позвонил и сообщил об утечке газа. И никакой паники! «Надо сказать об этом маме», – решил он.