Текст книги "Русские музы. Истории любви великих художников и их русских муз"

В 1938 году атмосфера во Франции не была спокойной. Гитлер заключил союз с Муссолини, аннексировал Австрию и готовился к вторжению в Чехословакию. Французы боялись последствий и начали спешно переезжать на запад. Цены на недвижимость упали, и Матисс, не веривший в возможность страшных боевых действий, решил купить две смежные квартиры в Ницце. Дети не понимали такого решения отца, ситуация в семье накалялась.

Пока в доме продолжались ремонтные работы, Матиссы и Лидия жили в отеле. Жене Матисса Амели пришлось ютиться в маленькой комнате, заваленной вещами. Анри проводил все время в мастерской, приходя в отель только ночевать.

Для Амели это было тяжелое время, ухудшившее ее психическое состояние. Апатию сменяло чрезмерное возбуждение. Постепенно она пришла к мысли, что Лидии стало слишком много в этой семье. В 1938 году мадам Матисс сказала мужу, что Делекторскую следует рассчитать, причем срочно. Матисс пробовал успокоить жену и объяснить, что не справится без помощницы, особенно в такое тяжелое время. Лидия действительно была нужна ему для работы и для организации быта. Чем более убедительные аргументы приводил Матисс в защиту Лидии, тем больше крепла уверенность Амели в том, что девушке не место в их доме. Матисс предложил жене компромисс: Лидия съедет из их дома в отдельную квартиру и будет приходить днем только как секретарь. Однако жену такой вариант не устроил. Матисс сдался и расстался с преданным другом, чтобы сохранить семью и прекратить сцены ревности, которые ужасно сказывались на здоровье пожилого художника.

Лидия была уволена 3 декабря 1938 года и съехала в скромную гостиницу. Это время было очень тяжелым для молодой девушки. Дело даже не в сплетнях, распространившихся в связи с ее резким уходом и сценами ревности жены художника, о которых стало известно окружающим. Во-первых, она чувствовала, что, сама того не желая, причинила зло людям, сделавшим для нее так много добра. Во-вторых, Европа была на пороге войны, и Лидия, как человек без гражданства и работы, не могла рассчитывать на спокойное будущее в этой стране. Однажды она уже потеряла родину, дом и семью. Лидия написала прощальную записку и выстрелила себе в сердце. К счастью, пуля застряла в грудной кости. Ей вовремя оказали помощь, и здоровью ничего не угрожало. Стрелять второй раз она не осмелилась, собрала свои вещи и уехала из Ниццы, поселившись у тети.

Мира в семействе Матиссов тоже больше не было.

С одной стороны, никто не сомневался в честности Лидии и невинности ее отношений с художником. С другой стороны, всем было ясно, какое значение для Матисса приобрела эта русская за такое короткое время. Именно эту духовную близость и особое значение чужой, по сути, женщины не могла простить ему жена.

Дело в том, что Амели посвятила свою жизнь мужу и его профессии. Когда в начале их отношений Матисс заявил, что любит Амели, но живопись будет для него всегда на первом месте, юная девушка приняла это и решила стать частью и этого мира. Именно она поддержала Матисса, когда он сомневался, делать ли живопись своей профессией или оставить это как хобби. Она читала ему вслух по ночам, когда из-за тяжелых мыслей он не мог заснуть. Она настояла на том, чтобы официально признать и забрать в семью Маргарет, дочь Анри от одной из натурщиц. Она позировала для его картин сама, искала других подходящих девушек и материалы для работы. Когда Матисс не мог обеспечивать семью, она открыла шляпный магазин, чтобы Анри мог творить дальше. И вдруг через 40 лет совместной жизни Амели поняла, что ее место заняла посторонняя женщина.

Лидии больше не было в доме. Но Матисс не мог работать без этой русской. У него начались приступы тахикардии, он не мог спать. Амели это чувствовала и съехала из квартиры весной 1939 года, распорядившись, чтобы адвокат начал процедуру развода и раздела имущества, в том числе всех картин, рисунков, гравюр и других произведений, созданных Матиссом.

Адвокаты и помощники стали частыми гостями в ателье художника – необходимо было точно подсчитать и описать все его работы. Матисс был раздавлен, он встретил свою жену только летом, в первую неделю июля, в кафе, однако он не смог вымолвить и слова. Амели общалась с его другом и арт-дилером на протяжении получаса. «Я сидел словно истукан, клянясь, что больше никогда не позволю заманить себя в подобную ловушку»[11]11
  Сперлинг X. Матисс / перевод с английского Н. Ю. Семеновой. Москва: Молодая гвардия, 2011.


[Закрыть], – вспоминал художник. Дети встали на сторону матери, упрекнув отца в неблагодарности за все те годы, которыми она пожертвовала ради него.

Когда 3 сентября 1939 года Великобритания и Франция объявили Германии войну, Матисс хотел уехать на запад, но понял, что не осилит эту дорогу. Друзьям Анри признавался, что совершенно опустошен и хочет уехать из Парижа: «Последние двенадцать месяцев меня совершенно сломили»[12]12
  Там же.


[Закрыть]. Через Францию последовала вереница беженцев. Матисс уехал в небольшой город Рошфор-ле-Ивелин, чтобы решить, как и где жить дальше.

Примерно в это время он разыскал адрес Лидии и написал, что нуждается в ней. Она пришла в день его именин с букетом цветов, которые нарвала в саду своей тети: это были маргаритки и васильки.

Матисс в тот же день написал этот букет. Кроме того, они открыто поговорили о будущем сотрудничестве. «Я была одинока, ничем не связана, и в жизни меня ничто не удерживало. Я понимала, что будут говорить люди о молодой красавице и старом богатом мужчине, но проблемы собственной репутации меня не интересовали»[13]13
  Сперлинг X. Матисс / перевод с английского Н. Ю. Семеновой. Москва: Молодая гвардия, 2011.


[Закрыть], – вспоминала позже Лидия. Матисс, по ее воспоминаниям, был осторожнее: «Он говорил: „Вы молоды. У вас вся жизнь впереди, все дороги открыты перед вами“» [14]14
  Там же.


[Закрыть]. Лидия же видела не дороги, а только пропасти без него. Матисс не вполне понимал, что Лидию волновал не вопрос о том, как к ней будут относиться в интеллектуальных кругах Франции, а вопрос выживания во время войны и ответственности за душевное состояние человека, который так много для нее сделал. Лидия считала себя ответственной за разлад в семье мастера, и поэтому ей было важно поддержать художника, наладив его быт и создав условия для работы. В своих воспоминаниях она писала, что в тот период хотела спасти его: «Он заставил меня почувствовать, что я еще могу быть кому-то полезной»[15]15
  Лидия Делекторская – Анри Матисс. Взгляд из Москвы: сборник. 2002.


[Закрыть].

У Делекторской все еще не было французского паспорта, а значит, она не могла в случае чего уехать из Франции. Матисс подключил все свои связи, чтобы получить для нее специальное разрешение, дающее право покинуть страну при необходимости. Решено было пока оставаться в Ницце. Во-первых, тут Матисс мог работать в своей мастерской, а во-вторых, из Ниццы потом можно было уехать по морю.

Лидия Делекторская и Анри Матисс

Мастерская Матисса из-за предстоящего развода была пустой, все его работы были перенесены в хранилище. Оставались только незаконченные полотна и огромное количество птиц. Анри поселился в жилой части дома, а Лидия наотрез отказалась занимать комнаты. Считая себя не другом и музой, а лишь служащей, она спала в небольшой комнате для прислуги, носила передник, обращалась к нему только на «вы», представлялась секретарем, получала прежнее фиксированное жалование.

Его и ее семья вскоре поняли, что Матисс и Делекторская снова сотрудничают, и это подлило масла в огонь. Дети Матисса стали обвинять отца в разврате и считали, что «эта русская» манипулирует стариком ради финансовой выгоды. Тетя Лидии, узнав, что племянница снова живет у богатого старого художника и позирует обнаженной, больше не желала с ней общаться. Адвокаты Матисса стоили дорого, а изящные картины во время войны совсем не продавались. Однако все эти неприятности казались мелочью на фоне того, что творилось в мире.

Когда Италия объявила Франции войну, Матисс все равно остался во Франции. Сыну Анри он писал, что, покинув родину, почувствовал бы себя дезертиром. Матисс ввел режим строгой экономии, начал распродавать своих птиц. В этот период он снова пишет сыну: «Меня огорчает не сама необходимость продажи, а неуверенность, в которой живешь, и стыд за катастрофу, в которой ты неповинен <…> Если бы все делали свое дело, как Пикассо и я, трагедии не произошло бы…»[16]16
  Лидия Делекторская – Анри Матисс. Взгляд из Москвы: сборник. 2002.


[Закрыть]

Матисс остается в Ницце, его жизнь состоит из работы, сна и еды. Художнику уже за 70, скоро он снова заболевает. Врачи не могут поставить точный диагноз, и мэтру становится только хуже. Лидия пишет дочери художника и просит ее приехать. Маргарет относится к этой русской более чем прохладно. Посещая отца, Маргарет всегда показательно игнорировала существование Лидии. Однако поняв, что отец в опасности, она перевезла его в Лион к знакомому доктору. Нужна была экстренная сложная операция, а ее исход осложнял возраст и проблемы с сердцем пациента, а также запущенность болезни.

Матисс пишет письма членам семьи, а также завещание, согласно которому дети должны разделить наследство отца. В письме сыну Матисс подводит итоги жизни, рассуждает об искусстве и берет на себя ответственность за разлад в семье. Кроме того, Матисс пишет военному цензору (в военные годы письма просматривали и редактировали), которого просит не уродовать возможно последнее письмо отца сыну.

Операция прошла успешно, но вскоре тромб закупорил легочную артерию, и шов загноился. Около трех месяцев Маргарет и Лидия дежурили у кровати Матисса. Маргарет тяжело мирилась с присутствием Делекторской, но понимала, как это важно для отца, поэтому приняла ее. Мучаясь болями, Матисс не справлялся с приступами гнева и доводил обеих молодых женщин до слез. Несмотря на свою неприязнь, Маргарет в конце концов даже заступится за Делекторскую.

Она понимает, что, если Лидия не выдержит и уйдет, отцу станет только хуже.

Когда ситуация стабилизировалась, Маргарет уехала, оставив отца на попечении Лидии.

Вернувшись из госпиталя домой, Лидия и Анри увидели, что клетки с птицами опустели. Достать специальный корм в военное время было невозможно, и они попросту погибли без заботы. Вскоре от старости умер любимый пес художника. Матисс все еще был слаб и очень подавлен, чтобы работать. Отныне он стал передвигаться на инвалидном кресле, а значит, стал еще больше привязан к своей ассистентке.

Весной 1941-го ему ничего не оставалось, кроме того, как вспоминать прожитые годы. В это время было решено издать мемуары художника. Знакомый издатель прислал к нему стенографиста и журналиста. Спустя три плодотворные встречи собралось достаточно материала для книги. Когда издатель предложил назвать книгу «Беседами с Анри Матиссом», художник только улыбнулся. Он не хотел видеть свою книгу слишком серьезной, поэтому согласился только на «Болтовню Анри Матисса». Однако когда макет книги был готов, Матисс все же не решился ее опубликовать. В последней беседе с представителем издательства он сказал: «То, что вы заставляете меня делать, и то, что я делаю сам, – идиотское занятие»[17]17
  Сперлинг X. Матисс / перевод с английского Н. Ю. Семеновой. Москва: Молодая гвардия, 2011.


[Закрыть]. Ему было неловко за откровения, которые он посчитал проявлением слабости в сложный момент жизни.

Матисс открыто критиковал систему преподавания в школе изящных искусств, он не желал принимать вмешательство политики в мир живописи. Выступив на радио со смелыми заявлениями, он поставил под удар Лидию. После скандальной радиопередачи иностранкой заинтересовались некоторые высокопоставленные лица. Лидии было приказано не высовываться из дома и вести себя крайне тихо.

Начались проблемы с продовольствием, в округе орудовали мародеры. Опасаясь за себя и пожилого художника, Лидия берет уроки бокса. К счастью, они ей не пригодились. Ей приходилось совершать другие подвиги. Однажды пришлось идти 25 километров под палящим солнцем, чтобы успеть передать срочную почту в Париж для издательства.

Во время войны эти двое в основном проводят время вдвоем. Иногда их посещают редкие гости. Например, девушки из окрестных деревень, ищущие возможность прокормиться, или Дина Верни, о которой мы поговорим в другой главе. Несмотря на скромное положение, Матисс и Лидия принимали этих людей и делились тем, что у них было. Молодая художница Аннелиза Нелк, попавшая на виллу Матисса во время войны, в своих воспоминаниях благодарила Лидию и Матисса, которые в эти тяжелые годы поддержали ее.

При все этом Лидия понимала, что для работы Матиссу необходимо спокойствие, и бесцеремонно выпроваживала зевак, желающих только посмотреть на великого мастера. Сын Матисса, Пьер, эмигрировавший в США, не мог посетить отца в эти годы. Удивительно, что болезненная мадам Матисс, годами лежавшая в кровати, воспряла во время войны. Вместе с дочерью она занималась подпольной деятельностью в движении Сопротивления. Обе были арестованы, и, к счастью, обе были освобождены из тюрьмы.

Услышав новость о долгожданном окончании войны, Лидия решилась на смелый шаг. Приведу ее собственные слова:

«Что же до меня, то я пережила войну довольно пассивно, под теплым крылышком Матисса. Конечно, меня тоже не миновали какие-то трудности, но все же куда меньшие. Я была апатридом, не имеющим французских корней и потерявшим их на родине, которую я по-прежнему очень люблю. Тогда меня обуял порыв братских чувств по отношению к России. К примеру, мне очень хотелось послать туда огромный букет цветов. Это, увы, невозможно, а жаль. И мне неожиданно пришла в голову мысль: купить у Матисса несколько лучших рисунков, пусть даже ценой самых неразумных долгов, и отослать этот драгоценный и, если так можно выразиться, неувядаемый (по сравнению с цветами) подарок московскому музею, где, без сомнения, знают Матисса. Я тайком порылась в его картонных коробках с рисунками в поисках чего-нибудь достойного музея и к тому же пришедшегося мне по вкусу и отобрала семь работ обычного для Матисса формата, которые могли бы достойно украсить стены музея. Затем я нацарапала Матиссу короткое письмо, в котором приблизительно обрисовала приглянувшиеся рисунки, и попросила мне их продать, но при одном условии: он возьмет за них не „дружескую цену“, так как я не хочу его обременять, а цену, которую он запросил бы с торговца картинами. Прочитав мое робкое послание, Матисс не выказал никакого удивления, выразил свое согласие с самим принципом и попросил показать ему отобранные мною рисунки. Он одобрил мой выбор, но за ту же цену семи работ отдал мне еще один рисунок в качестве „подарка“. Таким образом в завуалированном виде он понизил ту цену, на что я, учитывая категорический тон моего письма, ни под каким видом бы не согласилась. Я очень обрадовалась и немедленно отправила в Москву письмо с вопросом, согласятся ли они принять мой дар. Кто знает… ведь дар был от „грязной“ эмигрантки… Я получила благосклонный ответ…»[18]18
  Сперлинг X. Матисс / перевод с английского Н. Ю. Семеновой. Москва: Молодая гвардия, 2011.


[Закрыть]

После окончания войны Матисс и Лидия могли наконец-то вернуться в Париж. Несмотря на то что прошли годы после развода, положение Лидии было двусмысленным. С одной стороны, ее считали виноватой в разладе пары и не принимали в обществе. С другой стороны, она была официальным ассистентом художника и его незаменимой правой рукой. Все контакты Матисса с внешним миром осуществлялись через нее. Она же сопровождала его во всех официальных визитах.

Жизнь в Париже казалась слишком суетной, и постоянное внимание прессы и хлопоты заставили художника снова бежать в провинцию. В следующие годы он сможет целиком посвятить себя творчеству. Лидия организует его быт так, чтобы художник занимался только любимой работой. Однако свидетели отмечали, что Матисс вел себя невыносимо по отношению к своей преданной помощнице. Поль Мартен, заставший приступы ярости Матисса, вспоминал: «Это было настоящее рабство, особенно для Лидии. Когда у ее патрона случались истерики или он впадал в ярость – она принимала удар на себя. Кроме поездок в Париж по делам патрона, позволявших хотя бы ненадолго вырваться из этого замкнутого круга, у Лидии не было ни выходных, ни свободных вечеров. В одиночестве ей удавалось побыть только поздно вечером, когда, закрыв дверь своей комнаты, она наливала себе рюмку крепкой, ею же приготовленной наливки и доставала сигарету. Матисс называл Лидию своей Снежной Королевой, постоянно говорил о ее выдающихся качествах, с трудом переносил расставание с ней, но при этом знал, как вывести Лидию из себя, чтобы она потеряла контроль и выругалась по-французски»[19]19
  Сперлинг X. Матисс / перевод с английского Н. Ю. Семеновой. Москва: Молодая гвардия, 2011.


[Закрыть].

Лидия Делекторская

Художник был порой невыносим, поэтому ночные сиделки не выдерживали дольше нескольких месяцев. Постоянные посетители дома – модели и прислуга – знали, что в шкафу Лидии стоял собранный чемодан. Они предполагали, что она была готова уйти, как только Матисс станет окончательно невыносим. Однако чемодан она приготовила не для этого.

Лидия честно служила не своему работодателю, а самому искусству. Она не покинула Матисса до самой смерти в 1954 году.

Он плохо чувствовал себя, но даже за день до смерти, увидев Лидию в тюрбане из полотенца на мокрых волосах, попросил бумагу и карандаш. Только после смерти художника Лидия достала свой чемодан и навсегда ушла из этого дома, взяв только свои личные вещи, двух котов и одну ночную сорочку художника.

На похоронах Лидия не присутствовала. Официально она не была родственницей, да и не хотела превращать похороны важного для себя человека в скандал. Она поселилась в скромной квартире в Париже, окружив себя вещами, напоминавшими о долгих годах работы у Матисса.

Дело в том, что за более чем 20 лет сотрудничества с художником у нее накопились его произведения. Желая помочь своей ассистентке в безбедном будущем, Матисс дарил ей по две картины в год – одну на Рождество и одну на день рождения. Матисс знал, что цены на его работы будут только расти, а значит, Лидия сможет их продать и более чем комфортно встретить старость. Несмотря на бесценное богатство, которым обладала Лидия, жила она очень скромно. Много лет пользовалась общественным транспортом и носила всего несколько строгих костюмов.

Своей уникальной коллекцией Делекторская распорядилась совсем не так, как предполагал художник. Она постепенно передавала картины в дар музеям СССР и Франции. Единственным требованием оставалась анонимность дарителя. Чтобы прожить, она продала свою квартиру в Париже с условием, что останется жить в ней до самой смерти.

До конца жизни она оставалась лучшим специалистом по атрибуции картин Матисса. Кто еще, если не она, мог точно подтвердить авторство картин?

Делекторская много читала, в том числе на русском языке. Когда в 1956 году она услышала, что в Париж приедут Константин Паустовский и Даниил Гранин, отправилась в гостиницу попросить автограф. Завязался разговор, и Паустовский выразил желание посмотреть, как живут простые французы, на что Делекторская пригласила его к себе. Позже Паустовский так описал этот визит своем очерке «Мимолетный Париж»:

«В маленькой квартире комнаты были расположены на разных уровнях. Все окна, когда мы вошли, оказались распахнутыми настежь, хотя в квартире никого не было, кроме черного кота. Оказывается, окна не закрывались все лето. По комнатам бродил теплый ветер. Лидия Николаевна щелкнула выключателем. Вспыхнула люстра, и я невольно вскрикнул, – комнаты были увешаны великолепными холстами, написанными смело, ярко, как то и подобает большому, хотя и неизвестному мне мастеру. „Что это?! – спросил один из нас. – Что это такое?“ Я подошел к картинам и на каждой в правом углу увидел небрежную подпись черной краской: „Матисс“. Среди холстов было несколько портретов Лидии Николаевны с надписью по-французски: „Lidia“.

„Дело в том, – сказала наконец с усилием Лидия Николаевна, – что в течение более чем двадцати лет я была очень близким Матиссу человеком. Эти картины он подарил мне. Часть из них я отослала в дар Эрмитажу, остальные после моей смерти будут национальной собственностью. Какой человек был Матисс, я рассказать не могу, нечего даже и пытаться“ [20]20
  Паустовский К. Г. Сказки, очерки, литературные портреты: авторский сборник. Минск: Народная асвета, 1986.


[Закрыть].

Завязалась дружба, и Паустовский предложил Лидии попробовать перевести его книги на французский. Привыкшая к смелым авантюрам и большому объему работы, Делекторская согласилась. Благодаря ей в 1986 году во Франции было опубликовано собрание сочинений Паустовского. Благодаря ей проза Паустовского стала известна во Франции. Лидия приезжала в СССР передавать работы Матисса и лично обсуждать с Паустовским тонкости перевода.

Она охотно принимала у себя молодых гостей из СССР, отправленных во Францию. Будущий легендарный директор Пушкинского музея в Москве Ирина Александровна Антонова тепло вспоминала Делекторскую, с которой познакомилась еще в молодости. Вместе они ездили отдыхать в Ялту, вместе посещали спектакли в Москве и Париже. По воспоминаниям Ирины Антоновой, однажды Лидия получила предложение от Марка Шагала. Овдовевший художник хотел жениться на этой замечательной женщине, но она отказала, хоть и хорошо к нему относилась. Она не хотела связывать себя с кем-то еще.

К сожалению, в последние годы жизни Лидия не чувствовала себя счастливой. В ней погасла энергия жизни. Делекторская сама заказала себе место на кладбище в Париже и даже организовала скромное надгробие, оставив место для даты смерти. Она никому не хотела создавать хлопот, поэтому организовала все заранее, купила надгробие, подарила знакомым все свои сколько-нибудь ценные вещи. После очередной попытки самоубийства она скончалась в Париже в своей квартире в возрасте 88 лет.

Ее похоронили вместе с последней вещью, оставшейся от Матисса, – его ночной сорочкой.

Сегодня могила Делекторской находится в городе Павловске под Петербургом, после кончины родственники из России решили захоронить Лидию на родине. На лаконичном надгробии надпись: «Матисс сохранил ее красоту для вечности».