Текст книги "Возраст гусеницы"

3

В машине меня накрыла волна отчаяния. Все без толку. Наверное, в справочнике информация устаревшая. Может, отец жил тут когда-то, а потом съехал. И вселилась в его квартиру эта Бернадоттир. Но как узнать, куда он переехал? Особенно если это было больше двух лет назад.

Усталость навалилась внезапно могильной плитой. Даже голод пропал куда-то. Я лег на руль, обхватив его руками, прижался к холодной коже лбом. Внезапно почувствовал себя очень маленьким и одиноким, затерянным в чужом большом городе на закатанной в асфальт и бетон земле, никому не нужным, очередным анонимом в стандартном спальном районе, где у одинаковых домов номера вместо названий [16]16
  В Дании хозяева часто дают своим домам названия, например «Приют», «Эмма», «Рай», «Гнездо» и т. п.


[Закрыть].

От жалости к себе захотелось плакать. Реветь, пуская сопли и слезы на руль. Какая теперь разница? Чего мне стыдиться? Все равно никто не увидит и не узнает. Да даже если бы и узнали… Всем плевать.

Но пустота внутри не могла пролиться слезами. Я пересох, как старый колодец. Я не плакал на похоронах матери, даже слезинки не проронил. Не плакал, когда жег ее вещи. Когда держал в руках символ ее предательства. А теперь, казалось, эта способность исчезла, как отобранная злодеем суперсила. Глаза жгло, горло скрутил спазм, так что больно было глотать и дышать, но больше ничего не происходило.

Я судорожно вздохнул, пытаясь справиться с собой. Попробовал сосредоточиться на том, что делать дальше.

Я мог бы заправиться на последние деньги и вернуться на Фанё. Там меня ждут теплый дом, чистая постель и еда в холодильнике. Я так спешил отправиться на поиски семьи, что даже не выкинул скоропортящиеся продукты. Вот только я знал: если поверну сейчас назад, обратного пути уже не будет. Я сдержу данную маме клятву и останусь на острове. Ну, закончу гимназию, может, поступлю в какой-нибудь местный вуз в Эсбьерге, может, найду работу в каком-нибудь супермаркете или на заправке, как тот чернокожий паренек. Потом встречу симпатичную девушку… Тут почему-то в голове всплыл образ Марии с кошачьими глазами, хитро улыбающейся мне, как там, на парковке у бассейна. Пришлось помотать башкой, чтобы эту картинку оттуда вытрясти.

Нет, про девушку я зря. Кто на такого урода позарится-то? Разве что крокодил какой. Так лучше я буду и дальше с правой рукой дружить. Все равно мамина идея поселить в ее комнату каких-то там детей мне совсем не нравилась.

Я представил себя лет через десять: на диване перед теликом с банкой дешевого пива, в майке-алкоголичке, прикрывающей растущее пузо, и с рукой, сунутой под резинку треников. А на экране – порно с сисястыми блондинками.

От этой картины захотелось взвыть по-волчьи.

Ну уж нет. Придется идти до конца, потому что другого шанса уже не будет. Я что, тряпка – сдаваться после первой же неудачи? С чего я вообще рассчитывал, что в справочник загляну и он мне сразу адреса всех родственников выдаст? Люди вон годами родню свою ищут, даже передачу про это показывали, «Найди меня» вроде называется. А я-то в поисках всего второй день, и вот уже – раскис, как девчонка, хрен знает в какой дыре. Слизняк! Чмо бесхребетное! Размазня!

Я откинул голову назад и резко опустил ее на руль. Перед глазами взорвались фейерверки, и слезы наконец брызнули – чисто рефлекторно, от боли. Шипя, я потер горячо пульсирующий лоб. Под пальцами ощущалась быстро набухающая припухлость. Я включил свет в салоне и развернул на себя зеркало заднего вида. Лоб перечеркнула красно-синяя полоса, в центре которой выступили бисеринки крови – кожа все-таки лопнула. Хреновая, кстати, намечается тенденция. Когда мне плохо, я либо что-то крушу вокруг себя, либо… Я пощупал шишку на лбу, размазав темные капельки, и сморщился. М-да. А у меня только-только костяшки зажили, корочки еще остались. Это прямо «Бойцовский клуб» какой-то. Так я скоро себя по морде лупить начну, как Нортон-Дёрден.

Эта мысль меня как-то отрезвила. Я вспомнил, что в бардачке есть бумажные носовые платки – лоб вытереть. Полез за ними и наткнулся на блеснувшую в свете салонной лампы пластиковую карту. Студенческий Марии! Точно, я сунул его в бардачок, потому что боялся, что в кармане штанов карта сломается или погнется. Девчонка укоризненно смотрела на меня с фотографии, слегка надув губы. А ведь я мог бы сделать доброе дело. Закончить хорошо этот гребаный день. Обрадовать человека, вернув студенческий.

Я убедился, что шишка больше не кровит, сунул карточку обратно в бардачок и решительно завел мотор. Допустим, Мария пошла в бассейн – ноги там или не ноги. Может, у нее тренировка. Или она там встречалась с подружками. Да какая разница! По моему опыту походов в бассейн с классом, девчонки одеваются-раздеваются минимум минут тридцать. Накинем еще час на поплавать. Я глянул на цифры в телефоне. Выходило, если потороплюсь, то успею встретить ее у бассейна и вернуть карту. Оставалось только вспомнить, как туда доехать.

Зрительная память у меня была неплохая, поэтому я решил вернуться в центр, ориентируясь по указателям, добраться до ТЦ, у которого все произошло, а оттуда уже следовать маршрутом, который мне показала Мария. Так я и сделал. Поплутал, конечно, немного, но в итоге выехал к зданию с пирамидой на крыше, хоть и с другой стороны. К моему разочарованию, бассейн уже закрылся. Парковка опустела, здание было темным – только за стеклом мягко фосфоресцировала вода, подсвеченная встроенными в стенки чаши лампами.

Я настолько устал и выдохся, что решил заночевать прямо там – на парковке. Сил не было думать о чем-то, искать местечко поукромнее. Сообразил только поставить будильник в телефоне на семь. Вряд ли бассейн откроется раньше.

Я заполз в спальный мешок, скрючился в позе креветки – места в багажнике не хватало, чтобы лежать во весь рост. Даже вой полицейской сирены на фоне неутихающего городского шума не помешал мне провалиться в сон.

Я снова оказался в том доме. Сразу его узнал, хотя на этот раз не сидел у подножья лестницы, а смотрел на нее сверху, сквозь перила второго этажа. Я чувствовал под ладонями гладкость полированного дерева, коленями ощущал шероховатость коврового ворса. Рядом поблескивали рассыпанные повсюду в беспорядке камушки. Валялась открытая голубая коробка с монстром на крышке.

И все же на этот раз я видел знакомую сцену в другой перспективе. Внизу, на полу прямо подо мной, лежала Мария. Лежала лицом кверху, закрыв глаза и раскинув руки, будто собиралась сделать снежного ангела. Светлые дреды рассыпались вокруг головы, образуя сияющий в беглом солнечном луче нимб. Браслет на запястье порвался. Разноцветные стеклянные бусины раскатились по полу, образуя спиралевидный узор, так что казалось, девушка лежит в центре странного лабиринта. Из-под тела медленно растекалась темно-красная, почти черная жидкость. Словно приливная волна, она поглощала бусину за бусиной, виток за витком спирали, пока не коснулась стен. Тогда глаза на бледном лице Марии распахнулись, и она закричала.

Меня разбудил собственный вопль. Я забыл, что сплю в спальнике, и забился, извиваясь и стукаясь о стенки багажника, – казалось, меня связали по рукам и ногам. Потом, конечно, очухался, обливаясь потом, хотя машина за ночь остыла и в салоне установилась температура холодильника. Стекла в машине запотели от дыхания, но сквозь туманную муть проникал утренний свет. Будильник еще не звонил. Я кое-как выпутался из спальника, накинул куртку и выполз наружу, глотнуть свежего воздуха.

Небо надо головой очистилось, только легкая вата облаков переливалась перламутрово-розовым и сиреневым в лучах поднимающегося над крышами домов солнца. Одно из облаков формой напоминало динозавра – такого, с воротником вокруг шеи. Как они там называются?

– Ты что, меня сталкеришь?

Я аж на месте подскочил и чуть не описался – переполненный мочевой пузырь уже какое-то время напоминал о себе. Развернулся и наткнулся на яростно-синие глаза девчонки с дредами. Сейчас, в утреннем свете, я смог как следует ее рассмотреть, и от увиденного у меня захватило дух. Ее волосы были не просто светлыми, а почти белыми. Белыми были и сердито нахмуренные брови, и ресницы, наверное, тоже – просто она их красила. Немного пухлые аккуратные губы сурово поджались, глаза с приподнятыми внешними уголками прищурились, высокие скулы мазнул гневный румянец. Она злилась на меня, наверное, принимая за извращенца. А я и чувствовал себя извращенцем, потому что пялился на нее во все глаза, зная, что у меня встал и что это не просто обычная утренняя «неприятность», как однажды назвала эрекцию мама.

– Нет, ты не просто псих, ты еще и тупой псих, – заключила тем временем Мария и вдруг ткнула меня кулачком в плечо. Чувствительно так ткнула. – Джинсы мои где?

– Ч-что? – пробормотал я, очнувшись, и потер ушибленное место.

– Джинсы, говорю, мои куда дел? – медленно, почти по слогам повторила девчонка, будто я и правда был недоразвитым. – Они у тебя вчера остались, я точно помню.

– В-вы-выкинул.

Черт! Ну почему, когда говорю с ней, вечно заикаюсь, как дегенерат какой-то?

– Да ну? – Мария склонила голову набок, разглядывая меня, как экспонат в музее современного искусства, который то ли шедевр, то ли слепок испражнений скульптора. – А может, ты дрочишь на них, а? Угадала?

Капец, как я покраснел. Меня такой волной жара залило, что казалось, вот-вот не только уши, а волосы на голове вспыхнут. Смущение я постарался замаскировать гневом.

– Нужны мне твои грязные шмотки! Вышвырнул их в первую же мусорку.

– Грязные шмотки, говоришь. – Девчонка демонстративно повела носом. – Да от тебя самого воняет. – Она перевела взгляд на «фольксваген» с запотевшими окнами, потом снова на меня. – Ты что, в машине спал?

Внезапно я остро почувствовал мерзкую влажность нечистой кожи под мятой одеждой – я залез в спальник, не раздеваясь. А когда я в последний раз принимал душ и чистил зубы? Ну да, ну да, два дня назад.

– С чего ты взяла? – огрызнулся я. – Просто вспотел немного. У меня вообще это… повышенное потоотделение.

Сказал и тут же мысленно пнул себя по яйцам. Ну все. Это надо записать, как фразу года для пикапа. «У меня повышенное потоотделение».

– Да мне пофиг, – неожиданно легко согласилась девчонка. – Покажешь, куда выкинул?

Я тут же сообразил: не рваные штаны она искала, а свой студенческий. Спохватилась, наверное, вчера, что нету. Вспомнила, что он в кармане был, да уже поздно. Мелькнула на миг мстительная, мелкая такая мыслишка: отвезти ее к мусорке на заправке и посмотреть, как она в ней роется, вся такая по-утреннему свежая и пастой с ментолом благоухающая. Но я тут же отмел свой порыв в сторону.

– Это необязательно, Мария. – Я сделал паузу, чтобы понаблюдать за реакцией.

Девчонка длинно и странно выругалась. Я разобрал из всего только syka blyat, известное мне по разговорам в КС ГО и ВоВ. Поэтому решил, что Мария – геймерша.

– Студенческий нашел? – ее вопрос прозвучал скорее как утверждение.

Я кивнул.

– Он в машине лежит. Я подумал, тебе будет нужен… – Внезапно на меня снова нахлынуло смущение, и я скомкал фразу. – В общем, поэтому сюда и приехал.

Она смерила меня удивленным взглядом с головы до ног, будто стрелка на оценочной шкале «дерьмо – шедевр» сдвинулась на миллиметр в сторону шедевра.

– Да иди ты, – проговорила она недоверчиво. – Только зря ты старался. Трахаться с тобой все равно не буду.

Я аж поперхнулся. Хотел возразить, да слова в горле застряли. Метнулся торопливо к машине, склонился над бардачком. А я-то еще раздумывал, заметила она мой стояк или не заметила, полы куртки на него натягивал. Ну что за непутевый такой организм!

– Вот, – я протянул ей студенческий. Конечно, выпустил его слишком рано, чтобы ненароком не коснуться ее пальцев, а то она еще подумает чего. Карточка упала на асфальт фотографией кверху. – Ой, прости!

Мы нагнулись одновременно и смачно треснулись лбами. Я вякнул, потому что ударился прямо вчерашней шишкой, и в глазах снова вспыхнули звезды. Ее реакцию я поэтому не увидел, но на всякий случай снова решил извиниться.

– Прости, Мария, пожалуйста, я…

– Да Маша я, Маша! – раздраженно перебила она, выплывая из оранжевых и лиловых пятен. – Хосспади ж, ну вот знала я, что все это добром не кончится. И на хрена я только в этот гроб на колесиках села?!

Я осторожно потер пульсирующий лоб. Шишка по ощущениям выросла за ночь до размеров хорошего рога.

– А Маша – это как в «Маше и Медведе» [17]17
  В Дании не используются уменьшительно-ласкательные формы имен собственных, поэтому Маша и Мария воспринимаются как два разных имени.


[Закрыть]? – осторожно спросил я, решив, что угадал происхождение прозвища Марии. Уж больно она напоминала эту мультяшную героиню – такая же маленькая, шустрая и агрессивная.

– Вот медведя, – тяжело вздохнула девчонка, – мне только и не хватало.

4

Я вонзил зубы в истекающий кетчупом и мясным соком бигмак и понял, что никогда еще не был так счастлив.

На самом деле я не собирался идти в «Макдоналдс». Туда направлялась Мария, в смысле Маша, чтобы позавтракать. Я сообразил, что в «Макдаке», как его называла Маша, есть туалет, и увязался следом. Мочевой пузырь уже просто разрывался. К тому же в туалете можно было бы умыться и даже зубы почистить… Если бы, конечно, я взял с собой зубную щетку и пасту. Но не лезть же было за ними в машину на глазах у девчонки? Я же, типа, не там ночевал. Я же человек цивилизованный, не бомж какой-то.

Правда, когда я поймал свое отражение в зеркале над раковиной, моя уверенность в собственном статусе заметно поколебалась. Жирные черные патлы стояли торчком над продолговатой шишкой, конкурирующей лиловостью с синяками под опухшими со сна глазами. Одежда мятая, будто только что вытащил ее из мусорки и нацепил. На подбородке и верхней губе начала пробиваться светлая щетина, дико сочетавшаяся с крашеными волосами. Самое время вставать у ближайшего супермаркета со стопкой благотворительных журналов «Мимо дома» [18]18
  «Мимо дома» (дат. Hus forbi) – благотворительный датский журнал, который продают бездомные. Деньги от продажи журнала уличные продавцы оставляют себе.


[Закрыть]. За полчаса смог бы на сытный завтрак заработать.

Вдруг меня повело, в глазах потемнело, и не ухватись я за стену, вписался бы носом прямо в раковину. К счастью, в такую рань в туалете я был один, и никто моего позора не видел. Вот почему на последние деньги я накупил себе еды. Как я продвинусь в своих поисках, если завалюсь в голодный обморок и башку себе расшибу? К тому же в «Макдоналдсе» так зазывно пахло жарящимися котлетами и горячим сыром!

– Зовут-то тебя как, медведь? – спросила Маша, сидевшая напротив и деликатно посасывавшая молочный коктейль через трубочку.

– Мно-мна, – невнятно прочавкал я, выуживая из пакетика на подносе самые длинные и сочные палочки картошки фри. Медведь мне польстил – ровно на секунду, пока я не сообразил, что девчонка имеет в виду злосчастный мультик.

– Ты хавчик в себя так быстро не запихивай, – посоветовала Маша, макнув свою картошку в трюфельный майонез. – Пузо потом болеть будет. Так как там тебя?..

Я с усилием проглотил огромный кусок уже второго бигмака, помог ему на пути в желудок глотком колы и просипел:

– Ноа. Ты извини, я…

Она подтолкнула ко мне пачку чистых салфеток.

– Кетчуп вытри с бороды. И кончай уже извиняться, задолбал. Скажи лучше, что там у тебя стряслось.

Я так и замер с салфеткой у рта. Мария эта что, экстрасенс? Или у меня прямо на лбу написано? Хотя да, наверное, написано. Фиолетовым маркером.

– Ты про это? – Я ткнул пальцем в направлении шишки. – Это фигня. Просто тормознул резко и о руль приложился.

– Ага, – покивала Маша, качая дредами. – И в машине ты не ночевал. И гамбургер этот несчастный в себя запихиваешь не с голодухи, просто ты их очень любишь. А воняет от тебя из-за усиленного этого… – она повертела маленькой кистью, будто пыталась выудить из воздуха нужное слово, – потоотделения, так?

– Ты к чему клонишь? – набычился я.

Маша взяла с моего подноса наггетс, который в меня уже точно бы не влез, и макнула сначала в свой майонез, а потом в мой кетчуп.

– К тому, – она задумчиво откусила от наггетса, разглядывая меня так, что я снова почувствовал себя музейным экспонатом, – что не стоит отрицать очевидного. Ты домашний мальчик, на улице новичок, да и в городе тоже. Вероятно, с западного побережья, судя по выговору. Такие, как ты, не уходят из дома, чтобы приключений на жопу поискать. На торчка вроде не похож – кожа слишком чистая. Так что у тебя там случилось? Отчим абьюзит или одноклассники чморят? Поэтому ноги сделал?

Я бросил на стол скомканную салфетку, вскочил со стула и рванул по проходу между столиками. Зря это она про одноклассников сказала. И вообще…

– Ноа! – донеслось до меня сзади. – Постой! Да подожди ты!

Я торпедой влетел в кучку заходивших в «Макдоналдс» мужиков в рабочих комбинезонах. Наверное, вид у меня был такой дикий, что даже они шарахнулись в стороны. Зашагал широко обратно к «фольксвагену» на парковке.

– Ноа! – за спиной послышался торопливый стук каблучков.

«А вчера на ней кеды были», – какой-то частью сознания отметил я. Как она, интересно, вообще узнала, что я буду у бассейна сегодня утром? У нее что, правда какие-то способности?

– Да погоди же ты, черт! Вот никогда за парнями не бегала, не унижалась.

– А меня унижать, значит, можно, да?! – Я развернулся к ней лицом, и Маша налетела на меня, ткнувшись носом в грудь.

Я ошибся. Даже на каблуках ее макушка не доходила мне до подбородка.

– Да блин! – Она отскочила от меня, как теннисный мячик. – Я же не думала, что ты такой нежный! А что, угадала, да?

Я только зубами скрипнул. Снова повернулся к ней спиной, но она, как по волшебству, уже прыгала передо мной на своих каблуках, состроив мордочку кота из «Шрека».

– Ноа, ну стой! Я же помочь хотела. Вместо спасибо. Просто иногда у меня получается… – она откинула упавший на лицо пучок дредов, – типа через жопу.

– Я о помощи не просил, – процедил я сквозь зубы, хотя получилось не так жестко, как хотелось бы. – И благодарить меня не надо. Особенно… через то самое место.

Попытался обойти ее, но она оказалась шустрее. Вцепилась в рукав куртки.

– Поняла, поняла, ты гордый. Ну прости. Я дура, да? – И снова эти бровки белые домиком и глазищи, в которых синяя скорбь плещется. – Ты меня два раза, получается, выручил. Не могу же я сволочью быть. Не по совести это как-то.

У меня просто сил не хватило больше на нее злиться. Да и за что? В целом она все верно сказала. Я устало покачал головой.

– Да чем ты можешь помочь, Маша? У тебя, наверное, своих проблем…

Она сверкнула улыбкой и стукнула меня острым кулачком в грудь, на этот раз – совсем не больно.

– Мои проблемы я потом сосчитаю. Давай пока займемся твоими, Медведь.

Медведь? Это, по крайней мере, лучше, чем корова. Только я улыбнулся этой мысли, как у меня чудовищно и беспощадно скрутило живот.

5

– Закрой глаза и открой рот.

Мы сидели в сквере неподалеку от «Макдоналдса», у самого фьорда. Я сложился почти пополам, баюкая живот обеими руками. Маша курила странную толстую такую, коричневую сигарету. От ее терпкой вони меня мутило, но попросить ее затушить у меня не хватало ни сил, ни совести. Все-таки человек меня буквально на себе до скамейки дотащил. И даже не сказал ни разу: «Я же тебе говорила!»

– Это ведь не обычная сигарета, да? – выдавил я все-таки, покосившись на короткую сижку, которую Маша прятала в согнутой ковшиком ладони.

– Какой догадливый, – усмехнулась она и прибавила приказным тоном: – Эй, что я сказала? Сядь прямо.

– Да зачем? – прокряхтел я, настигнутый очередным спазмом.

– Надо.

Меня чуть отпустило. Я перевел дыхание и сел прямее, по-прежнему держась за живот.

– Хороший мальчик, – улыбнулась Маша почти ласково. – Теперь закрой глазки и открой рот.

Я уже собирался снова спросить: «Зачем?» – но передумал. Неужели я девчонки боюсь? Да еще девчонки, которая младше меня и может поместиться в багажник, не сгибая ног? Я зажмурился от стыда. Да что я за извращенец такой? Сижу рядом с Машей и представляю ее в своем багажнике, даже в своем спальнике…

От неожиданного прикосновения к подбородку я вздрогнул.

– Не дергайся, – мягко сказала она, осторожно оттягивая мою челюсть книзу. – Сейчас тебе станет хорошо.

А потом она меня поцеловала. То есть я раньше думал, что целуются с закрытым ртом. А Маша накрыла мои открытые губы своими – всего на мгновение наверное, но я будто растворился в нем, завис в оранжевом пузыре вне времени и пространства.

Пузырь резко лопнул, заполнив рот сухим смолистым дымом с привкусом цитруса. Инстинктивно я вытаращил глаза и попытался выкашлять дым, но Маша ловко зажала мне рот. Дыхательные пути царапнуло, будто туда сунули туалетный ершик, но дым уже оказался в легких и пошел обратно носом.

Внезапно меня отпустили, и я зашелся в кашле, фыркая и плюясь. Даже про больной живот забыл.

– Ты что, не курил никогда? – посмеиваясь, спросила моя мучительница.

– Кху, кхе… Кх-нет! И не собирался! – удалось наконец выдавить мне. Я зло уставился на Машу слезящимися глазами. – Особенно такую дрянь!

Маша засмеялась, откинув голову назад, а потом посмотрела на меня с озорными искорками в глазах.

– Эта дрянь, – она продемонстрировала мне ладонь с прячущейся в ней сигаретой, – отлично расслабляет и обезболивает. Так что я тут, считай, лечу тебя за свой счет.

Я прислушался к ощущениям в животе.

– Что-то твое лечение не очень действует. И вообще, никто не просил…

– Так мы еще только начали, – улыбнулась Маша как-то хищно.

Я хотел запротестовать, но тут вспомнил, каким образом мерзкий дым попал мне в рот, и торопливо зажмурился.

– На этот раз закрывать глаза не обязательно, – промурлыкала Маша.

Я увидел, как она затягивается, а потом ее синие глазищи оказались прямо напротив моих. Через них плыли облака, как-то наискосок, и летели чайки. На этот раз мои губы раскрылись сами собой, и я вдохнул ее дыхание.

Минут пять спустя, когда косяк был докурен, я лежал на скамейке, согнув ноги в коленях и используя Машины бедра вместо подушки. Надо мной змеились по небу ее белые дреды, похожие на конденсационные следы от самолетов. Боль в животе ушла и сменилась состоянием, близким к эйфории. Делать ничего не хотелось. Хотелось просто… быть. Тело стало пустым и легким, как вата. Я держался руками за скамейку, потому что боялся, что ветер подхватит меня и я улечу. Хотя – какая разница, если Маша улетит вместе со мной.

– Маша, а можно вопрос?

– Валяй.

– А как ты узнала, что я утром буду ждать тебя у бассейна? Может, ты дунула и тебя просветлило?

Маша объяснила мне, что то, чем мы занимались, называется «дуть косяк». Я жадно впитывал новую лексику.

Она погладила меня по волосам, перебирая прядки, и я зажмурился от удовольствия.

– Давай я на этот вопрос потом отвечу. Мы же договорились, что сейчас ты рассказываешь о своих проблемах.

– А у меня уже нет проблем, – хихикнул я и пошевелил пальцами на ногах – просто чтобы убедиться, что они все еще у меня есть.

Маша вздохнула.

– Походу, переборщили чутка по первости. Ладно, тогда расскажи, как тебя занесло в Ольборг.

И я рассказал. Про маму, пинетки и фотографию. Про говорящего медведя. Про сестру и брата, которые антихристы. Про отца, который вроде бы умер, но не совсем. Про тролля в приходской администрации и редкую фамилию. Про Бернадоттир, вселившуюся в квартиру Эрика Планицера.

– Погоди, так это тебе исландка та, что ли, по лбу вчера заехала? – Маша осторожно обвела подушечкой пальца мой рог.

– Не. – Я лежал неподвижно: то, что она делала, было очень приятно. – Это я сам. Я мазохист со склонностью к самобичеванию и селфхарму. Не давай мне ничего острого, пожалуйста.

– Даже та-ак, – задумчиво протянула Маша. Помолчала немного и спросила: – Слышь, а можно твой телефон глянуть?

– Да пожалуйста.

В воздухе передо мной возникла трехмерная проекция моего тела, сотканная из светящихся зеленых линий. Местонахождение кармана с телефоном было отмечено красным значком, как на «Гугл Картах». Я отпустил скамейку одной рукой. Синяя стрелочка на проекции указала ей маршрут. Рука послушно поползла по поле куртки к карману и вынырнула оттуда с черной «Нокией 105».

– Фигасе! – выдохнула Маша восхищенно, будто это был последний айфон. – И ты с этим артефактом добрался до Брёнеслева, а потом до Ольборга? Без всякого джипиэс?

– Ага, – заявил я гордо. Мне понравилось слово «артефакт». – Он, кстати, может сохранять до пятисот эсэмэсок.

– Силен, – согласилась Маша. – Слышь, Медведь: ты не медведь. Ты снежный человек прям какой-то!

Я решил, что это левел-ап, довольно хмыкнул и провел телефон обратно по тому же маршруту.

– Ну и что ты теперь собираешься делать?

– Ничего, – сообщил я, блаженно улыбаясь. – Буду расти, как трава. Можно?

– У нас свободная страна, – кивнула Маша, качнув дредами на полнеба.

– Так ты ответишь на мой вопрос? – напомнил я.

– А… это. – Ее голос поскучнел, стал безразличным, отстраненным.

Я попытался сосредоточиться на ее лице, но снизу видел только маленький твердый подбородок с небольшой ямочкой по центру.

– Все просто. Я…

Звонок телефона прервал ее. Я сразу понял, что это не моя «Нокия», потому что заиграла песня из мультика:

 
Det er Traktor Tom
Tom Tom Tom Tom
Hva ku vi uden din hjælp?
Ham kan vi li
Tom Tom Tom Tom
Hurra!
Ja han er uundværlig… [19]19
  «Это Трактор Том. Том, Том, Том, Том. Что бы мы без тебя делали? Мы его так любим. Том, Том, Том, Том. Ура! Он просто незаменим…» (дат.) Песня из мультфильма «Трактор Том».


[Закрыть]
 

Дреды надо мной заколыхались, Маша прижала к уху смартфон в чехле с картинкой из аниме. Черноволосый растрепанный парень на ней, чем-то смахивавший на меня, как-то странно сочетался с детской песенкой на звонке.

– Да. Когда? Успею. Точно. У тебя? Через пятнадцать минут. – Маша дала отбой и взлохматила мне волосы. – Вставай. Мне на работу надо.

– На работу? – От удивления я сел, выпустив из рук скамейку, но почему-то не улетел, хотя по-прежнему чувствовал себя легким и мягким, как пух. – А кем ты работаешь?

– Курьером. – Она поднялась на ноги и зашагала по дорожке сквера, не дожидаясь меня.

Я бросился следом.

– Погоди! Можно мне с тобой?

Она приостановилась и окинула меня внимательным взглядом. Я попытался стоять смирно, хотя меня так и подмывало попрыгать на месте, чтобы проверить, полечу все-таки или нет. Наконец Маша тяжело вздохнула.

– Ладно. Сама виновата. Пойдешь со мной. Только вот улыбочку эту дурацкую с морды сотри.

Я провел ладонью перед лицом и крепко сжал губы, сдерживая рвущийся наружу смех. Маша схватила меня за руку и буквально потащила в сторону идущего вдоль набережной проспекта. Кажется, она сильно торопилась.