Текст книги "Маньяк между строк"

– О том, что эта херня не может быть доказательством в деле, в котором был проведен следственный эксперимент, подтвердивший причастность Шляпника.

– Да какой еще эксперимент? Единственный настоящий эксперимент по Шляпнику провели мы с его лечащим врачом. А те десять минут нарезки типа «лапша», что они тебе прислали на видео, это и я так могу смонтировать, ежели припрет. Любой начинающий журналист тебе состряпает ролик и сварит из лапшички бульончик, так сказать. Ну вспомни того же Чикатило и дело дураков. Ребята не только сами себя оговорили, но и один из трупов показали, как впоследствии выяснилось, они его просто нашли, играя на пустыре. Дело-то известное. Самооговор. А других улик у следствия нет.

Сомнений не осталось, пятый том истории криминалистики был проштудирован от корки до корки. Многие знания, как известно, рождают и многие печали, как говорил царь Соломон. Или, как записал Владимир Даль в словаре пословиц русского народа: «знайка бежит, а незнайка лежит».

Короче говоря, наотрез отказавшись подписывать экспертизу, которую от нее требовали коллеги майора Краснова из Ставроподольска, моя тетка создала неплохие предпосылки как для собственных новых печалей-забот, согласно еврейской мудрости, так и для большого количества лишних телодвижений, которые обещала русская народная мудрость.

Борис слушал, задумчиво перекладывая шарики какой-то очередной вариации тетриса на своем телефоне. То ли это помогало ему сосредоточиться, то ли успокоиться, то ли все вместе.

Когда Виктория закончила, Борис некоторое время помолчал, а потом уточнил, хитро сощурившись:

– И что ты предлагаешь?

– Только одно – идентифицировать настоящего автора этих писем.

– Но задержанный Шляпник признается, что это он писал. Что ненавидел этих людей из-за несправедливостей, которые они творили. И – Вика, задумайся – убивал их! Он признался, что убивал!

«Шило мочало, начинай сначала», – говорило выражение лица Виктории.

– Он-то признался, а текст – не признается. Там все неоднозначно. Кроме того, Борис, скажи мне, а что у следствия есть кроме показаний больного человека и десятиминутной записи следственного эксперимента. Я тоже не первый день со следственными органами работаю. На вас давят, общество требует расправы, тут еще эти несчастные собаки. Все против этого Шляпника безумного. Но представь себе, если права я, хотя бы на десять процентов. А на самом деле процент вероятности моей правоты гораздо выше. И вот, пока вы судите одного, появляется еще один труп? Или не один? Или даже не появляется, но маньяк на свободе. Нормально?

– У Шляпника мотив.

– Не смеши. Какой?

– Мегаидея. Восстановление справедливости. Он зовет себя Правдорубом.

Виктория расхохоталась.

– Все его соседи по палате зовут себя Наполеонами и спасителями человечества. Что же будем «Наполеона» из палаты номер шесть за пожар в Москве судить?

Борис вздохнул.

– Черт, как же вы, филологи, умеете все испортить. – Следователь помолчал и добавил: – Хорошо, есть способ идентифицировать по этим письмам настоящего автора?

– Нет.

Борис взвыл как от боли.

– Ты совсем охренела? Того нельзя, а этого невозможно?

– Совершенно верно. Если бы мы с тобой играли в шахматы, то пришлось бы констатировать, что мы пришли к патовой ситуации, имя которой «Нехватка материала». Так что либо ищите улики, которые прямо покажут на Шляпника или на кого-то другого, либо ищите тексты, чтобы можно было составить более точный речевой портрет преступника. Пока, кроме парцелляции, никаких повторяющихся черт.

– То есть для развала дела тебе текста хватило, а для помощи тебе не хватает. Действительно – патовая ситуация. Я бы даже сказал, разочаровала ты меня, госпожа филолог. А сколько было понтов: лингвистика точная наука! По одному неверно оброненному слову я вычисляю, что муж изменяет жене! – изгалялся Борис.

Вика вздохнула.

– Ну что вот ты драматизируешь?! Насколько я знаю из репортажей по местному телевидению, мэр города Ставроподольска как раз отчитался, что город вошел в десятку лидеров по организации электронного документооборота, инфо– и госуслуги и тому подобные фортели. Все на электронных носителях, все в базе. Так что будет не так уж сложно запросить из отдела приема заявлений от граждан всех городских служб от прокуратуры до ЖКХ архивы жалоб, поступавших, скажем, в течение года или двух. Начать надо с года, я думаю. Вычленить письма от людей с явными психическими расстройствами. Среди этих писем выделить те, которые написаны от имени несуществующих людей, и вот уже то, что останется, присылайте мне на анализ, я попробую вам помочь.

Борис хлопнул себя рукой по лбу:

– Ах, действительно, не драматизировать! Как все просто! И сроки соблюдены, и людей дополнительных не нужно, и письма точно найдутся, как в книжках: раз и готово. А если нет больше писем?

– Он же кверулянт. Блюститель справедливости и закона.

– И что?

– Кто как не он?! Должны быть письма. Я тебе больше скажу – там на этих письмах и трупы дополнительные могут обнаружиться, которые вроде как несвязанными считались. Может, у вас кто-то и сидит уже. Вместо него. Маньяк-то ведь самый настоящий.

Борис вскипел:

– Я тебя понял, Вик. Там, в Ставроподольске, филологи напрягаются, тут следаки бегают, а ты в своем бултых-отеле с голой задницей и не при делах!

Вика помрачнела и заметила уже довольно холодно, что в разговорах с Борисом случалось с ней крайне редко. В этот раз следователь явно передавил:

– Борис, это не я возбудила уголовное дело на основании самооговора психически нездорового человека. А я, хоть и ваш эксперт, но человек процессуально независимый и свободный, смею напомнить, мое мнение как эксперта не совпадает с мнением следствия. Это не преступление, а моя научная позиция. Так что давай без оскорблений и голых задниц.

Майор Краснов молча поднялся, но на пороге комнаты обернулся и сказал вполне серьезно:

– Вик, опрометчиво поступаешь. Крепко ты меня на этот раз подставила, потому что…

Борис недоговорил почему. Из коридора донесся дикий вопль ярости. Выбежав следом в узенький коридор моей съемной хрущевки, мы с теткой обнаружили страшную картину: китель, который майор Краснов беззаботно бросил на табуретку у входа, был густо полит кошачьей мочой. Филипп постарался прицельно, в единственном заломе-складке образовалось небольшое озерцо, из которого тонкой, но неумолимой струйкой жидкость медленно стекала прямо на распечатанные и заверенные печатями листы подготовленных на экспертизу текстов, привезенных Викторией из Ставроподольска.

Какой тут поднялся крик, передать словами я не берусь. Чувства и желания во мне боролись самые разные, но победило самое глупое: жалость. Перехватив Филиппа под передними лапами, не одеваясь, я выбежал на улицу. Следом с криком «дай его сюда» несся, размахивая мокрым кителем, Борис. Добежав до первого же дерева, я подсадил очумевшее от ужаса животное на ближайшую ветку, где инстинкт самосохранения подсказал ему дальнейшие действия. Кот уверенно заперебирал лапами и к тому моменту, когда Борис догнал меня, Филипп уже дико взирал на нас почти с самой верхотуры, не переставая орать как оглашенный.

– Мне нужны стремянка и топор, – сухо констатировал Борис. Я не стал уточнять, собирается ли он срубить дерево и добить стремянкой кота или имеет на уме что-то другое. В любом случае было ясно, что намерения следователя по особо важным делам Следственного комитета города самые серьезные.

Стремянка имелась, но я, конечно, соврал, что отродясь не держу в доме ничего выше табуретки. Забрав мокрый китель, я клятвенно пообещал, что к вечеру сам привезу вычищенную форму майору Краснову в кабинет. В свою очередь, Борис заставил меня дать еще одну клятву: что ни одна живая душа в отделе не узнает, по какому поводу его майорский китель проходил внеочередную химическую чистку. На том вроде бы порешили.

Документы, равно как и чужое имущество, мой кот описывал отнюдь не впервые, поэтому я знал, что делать. Для кителя у меня имелось забойное хозяйственное мыло с высоким содержанием глицерина, которое почти идеально справлялось с запахом при условии последующего замачивания и двух-трехчасового проветривания на балконе. Что же касалось документов, тут было посложнее: радовало только то, что печати оказались на той части листа, куда влага не попала, а с поверхности урину можно было просто смыть водой, мгновенно поднеся под струю, пока ничего толком не успело пропитаться. Это были фотокопии, поэтому мой эксперимент почти удался.

– Да выброси ты их, – поморщилась Вика. – Вряд ли эти копии кому-то понадобятся, если только тебе для твоей дипломной работы по юридической лингвистике.

«Нашла дурака!» – подумал я. Не каждый день столкнешься с письмами маньяка, ну или как минимум главного подозреваемого на эту незавидную роль. Мокрые письма – в прямом и переносном смысле слова. Страшный и бесценный материал было решено просушить, оцифровать и сложить в мой лингвокриминалистический архив.

Наконец все успокоилось, я отправился готовить завтрак, Виктория собиралась вернуться в бултых-отель на пару дней, потому что там, по ее словам, осталась куча уже оплаченных процедур. Но не прошло и пятнадцати часов, как мы уже ехали в Ставроподольск с особым, я бы даже сказал – наиособейшим в нашей карьере поручением.

Глава 9. Безумный Шляпник

Успех бывает часто единственной видимой разницей между гением и безумием.

Пьер Буаст

«Клевые девочки. Как из ничего сделать праздник? Они умеют. Люблю таких людей. Потратить кучу времени, просто чтобы красиво. А ведь это надо додуматься: чертежные чернила в воде растворились и выкрасились так, что весь город смотрел.

Недавно узнал от Лены про Юпи. Который «просто добавь воды». Якобы наколотили они с девчонками пять пакетиков этого неземного напитка: чудо-коктейль из вишни с малиной. Делая цвет погуще. И замутили себе красные пряди, как у Милы Йовович в «Пятом элементе». Хотя нет, на Йовович шел апельсиновый Юпи. Поднимающего настроения. Интересно, врут или правда?! Но все равно. Лена была королевой вчера с красно-синими волосами. Хотя врут, наверное, про Юпи. Наверное, какая-то заграничная краска. У Лены все-таки отец большая шишка. Деньги есть, достать может. Но как складно врут!»

На другом листе, произвольно выпавшем из кучи, той же рукой было написано следующее:

«Сейчас же куда ни кинь везде афиши висят: «новый проект», «проект года»! А я не хочу быть проектом. И не буду никогда. Надо заниматься только тем, что нравится. Я не понимаю, как это «мы закончили проект»? Проект нельзя закончить или начать. Проект – это только план, мифическое ничто, набросок. Начало будущих свершений. Стать проектом – это стать пшиком, мистификацией. Нет-нет, я не проект. Не будучи проектом. Я человек».

«Иногда мне кажется, что я потерял сознание и долго-долго болел. А потом проснулся однажды в другой стране. Потеряв сознание в одной стране, очнувшись в другой. Похоже на героиновую ремиссию. Никогда не зная. Когда сорвешься снова».

– Это его дневник, – пояснила Виктория, входя в комнату.

– Чей? – уточнил я. Хотя чей же еще, но верилось не сразу.

– Шляпника, Шляпника.

– По твоим рассказам, я думал, что он совсем ку-ку. А тут довольно связный текст.

– Местами он кажется умнее всех нас, вместе взятых, – проговорила Вика и исчезла в кухне, где активно занялась поисками пропитания, судя по задорному хлопанью дверцы холодильника.

– Шизофрения – это разве не раннее слабоумие? – Я вошел следом за ней на кухню.

– Шизофрения – это одна из величайших загадок мозга. Приблизительно тридцать процентов писателей в мировой истории имеют признаки шизофрении. Процентов десять известных политиков. Про художников даже и говорить не стану. А так вообще по клинической картине все верно: да, дефект, внешне выглядящий как слабоумие, распад личности.

«Разум – не обязательный элемент эволюции, а лишь один из возможных ее вариантов. Наш разум настолько уникален, что совершенно одинок во вселенной. Так кто устанавливает нормы? Что такое норма? Где эталон, если нам, жителям Земли, даже не с чем сравнивать? И вот на фоне всего этого приходит он – император Вселенной, созерцавший другие миры. Неужели я должен не верить ему, а верить жалким людишкам, ничего не видевшим дальше Млечного Пути?»

Я пытался найти еще парочку сухих листов, но, боясь порвать намоченную бумагу, вынужден был прекратить чтение и разложить дневник на кровати до полной просушки.

– И долго он там будет теперь сидеть? – поинтересовалась тетка, когда я появился на кухне снова.

О ком она говорит, догадаться было несложно. Моя квартира на четвертом этаже. Филипп занял ветку приблизительно на уровне третьего. Он моментально нас заметил, начал таращить глаза и призывно мяукать, только, к счастью, через окно все равно было не слышно.

Ответить на вопрос Виктории оказалось не так просто. По всем законам логики, нужно было сказать: «теперь он там навсегда». Хотя бы по той причине, что кот невыносим, невоспитан и невоспитуем. Но логика вечно разбавляется какими-то жизненными обстоятельствами, которые могут превратить стройную мыслительную конструкцию в свою полную противоположность. Обстоятельств было несколько. Во-первых, кот был чужой. Во-вторых, его хозяйка, а по совместительству и хозяйка квартиры, где я поселился почти год назад, назначила очень привлекательную арендную плату именно с тем условием, что я буду присматривать за Филиппом, пока сама Ольга Витальевна живет в Италии, помогая дочери воспитывать детей. Кажется, кот понимал, что его лоснящиеся бока являются гарантом почти дармового жилья для его двуногого соседа, и отмораживался по этому поводу как умел. Было еще и в-третьих.

– Смотри, какой он бедный, – сказала Вика, жалостливо растягивая слова. – А если вдуматься, то он просто защищал свою территорию от вторжения какого-то большого хмыря, полного тестостерона, угрожающих интенций и, я бы даже сказала, активно противоречившего законам Российской Федерации. Если честно, то я бы и сама Борьке отомстила как-нибудь… – Она рассмеялась, хитро щурясь, видимо, представляя себе картины сладкой мести с задействованием различных атрибутов телесного низа.

Короче говоря, хотя кот пребывал в шоке и рассказывал со своей ветки ужасные вещи про всех нас, возвращать его все равно пришлось бы. Заверив Вику в своих благих методических намерениях, мол, часок-другой пребывания на дереве пойдут Филиппу исключительно на пользу, я попытался оттереть ее от окна, но она уже заметила. Поскольку я ждал ее возвращения только через пару дней, то без стеснения припарковал «Джетту» прямо под окнами, лишь только высвободилось место.

– Это то, что я думаю? – поинтересовалась тетка, проследив за моим взглядом.

Я кивнул, отрицать все равно бесполезно.

– Инна внесла меня в страховое свидетельство, я езжу, пока работаю над ее делом. А будет ли машина переписана на меня полностью, зависит от результата. Так мы составили контракт.

Виктория покачала головой. Подписывать экспертизу все равно в конечном итоге ей, и она это прекрасно понимала. Понимала также и то, что я понимал. Я ждал ее ответа, затаив дыхание.

– Морочишь только женщину. Шансов по этой экспертизе ноль, я в ней участвовать не буду и тебе не советую. Верни машину, пока не грохнул, – сказала она устало, махнула рукой, мол, все, разговор окончен.

Короче, тетка пошла в тотальный и, похоже, безоговорочный отказ по всем направлениям.

Глава 10. Первый выезд «Джетты»

– Кстати, Саша, насчет опоздания: мы вот только что отплыли.

– Как отплыли? Но это же бардак.

– Зато ты главный.

К/ф «День выборов»

Хозяйкой медного таза, которым накрывались мои светлые помыслы, а также не очень светлые, но от этого не менее важные карьерные ожидания Бориса, моя мизантропствующая с особой жестокостью тетка пробыла ровно тридцать минут.

В дверь снова позвонили.

– Это опять я, – сказал Борис, входя. Лицо его выражало обреченную сосредоточенность. – Руководитель следственной группы в Ставроподольске принял все твои предложения. Ждут тебя с племянником завтра. Гостиницу нашли не хуже твоего бултыха, командировочные, суточные, все будет.

– За эти полчаса кого-то успели убить? – Виктория стояла в дверях, скрестив на груди руки с видом: а я вам говорила.

– Нет, к сожалению, гораздо хуже.

– И что в нашей доблестной полиции считается хуже убийства?

– Журналисты. Они уже пронюхали о том, что приглашенный эксперт, то есть ты, дорогая, не дал заключения, раскопали информацию о том, что, кроме убиенных собак, никаких прямых улик на Шляпника следствие не имеет, и подняли хай, не хуже того, что был до этого: «Настоящий маньяк на свободе». Короче, из Москвы взяли это дело под особый контроль.

Вика слушала, кивала и, кажется, даже оживилась на словах о «контроле из Москвы», но быстро сориентировалась и снова сделала скучающее лицо: по своему обыкновению, начиная торговаться.

– Мне лет пять понадобится, чтобы все это прочитать. В Ставроподольске есть филфак, я уже говорила, пусть они и читают.

– Они и будут читать, – мгновенно парировал Борис, уже неплохо изучивший своего главного эксперта-филолога и тоже усвоивший тезис о том, что со словами можно бороться словами, потому что слова имеют значение. – СК уже дал официальный запрос. Но кто-то должен им объяснить, что мы ищем и по каким признакам в тексте работаем. Эксперт такого уровня у нас только ты, поэтому ты едешь и назначаешься руководителем филологической части операции. С филологами договоришься сама.

– Сколько времени… – начала было Виктория, поддавшись на этот явный подхалимаж и, думаю, не в последнюю очередь на роскошные условия.

– Сейчас. Срочно. «Газельку» пришлю за вами завтра часам к семи утра.

– А вот «газельку» не надо, – отмахнулась Вика. – Съездила уже на вашей «газельке». На своей машине поеду. Ты лучше договорись там о месте в гостинице для одного милого котика.

Борис отрицательно покачал головой.

– Этой заразе я могу предложить погостить в Ставроподольском КПЗ, а лучше в нашем – под моим чутким присмотром. Хоть сейчас ордер выпишу. Отдадите на перевоспитание?

Сказать откровенно, предложение выглядело заманчивым, но Вика оказалась категорически не согласна. Кажется, Филипп каким-то чудом догадался, что речь о нем: он замолчал, попытался вытянуться в струнку, отчего перестал быть похож на черное облако и стал больше смахивать на огромный дедов валенок, с голенищем, туго набитым луком и старыми капроновыми колготками. Как бы то ни было, морда кота в мгновение ока преобразилась во вполне добропорядочную, а сам он притих и почти успешно изображал несчастное животное, жертву сплетен и наговоров.

– Ладно, берите своего кота, – согласился Борис, забирая все еще мокрый, но уже худо-бедно отмытый китель. – И завтра, рано утром выезжайте.

После того, как за следователем закрылась дверь, Виктория повернулась ко мне и ехидно заметила, передразнивая следователя:

– Журналисты каким-то образом пронюхали. Каким-то образом!.. Каким-каким? Виктория Берсеньева дала интервью Первому каналу. Вот каким.

– Да ладно?! – изумился я ее наглости и самоуверенности.

– При чем тут наглость? – вспыхнула Вика. – Кто-то ведь убивает этих людей. Правдоруб он или нет, сумасшедший или активно под него косит, но если это не Шляпник, а такая вероятность высока, то представь себе, что это значит.

Мурашки пробежали у меня по коже. Представилось, как где-то в сыром подвале или на кафкианском угрюмом чердаке маньяк со страшными стеклянными глазами пишет очередное подметное письмо, злобно хохочет и натачивает нож.

Виктория снова подошла к окну, но на сей раз внимание ее было приковано не к «бедному» котику. Вика внимательно рассматривала припаркованную у подъезда «Джетту», думая о чем-то своем. Вопрос ее, как часто бывает, показался парадоксальным.

– Селфи, говоришь, у этой Инны неправильные? Селфи несовместимо с клеветой? А с точки зрения ущерба деловой репутации, намеренного разрушения бренда, не пробовал к этому делу подойти?

Переход от маньяка к обрушенной страничке франчайзи Инны был неожиданным.

– Ты зацепку какую-то там видишь? – осторожно поинтересовался я.

– Пока нет, – наматывая прядь волос на палец, медленно проговорила Виктория. – Но ехать надо уже завтра, а у меня на машине до сих пор летняя резина стоит. Как вернулись из Эквадора, все руки не доходили.

Ого, вот это удача! У летяги Виктории вечно просвечивало и поддувало в какую-нибудь из несанкционированно образовавшихся бытовых дыр. Но в этот раз сквозняк оказался попутным. Ради того чтобы она помогла с первым в моей жизни собственным делом, которое с самого начала не заладилось, стоило рискнуть.